Kitabı oku: «Русская война. 1854. Книга 3»

Глава 1

Севастополь, Крым, 24 октября 1854 года

– Он слишком много себе позволяет! Не знает границ! Не знает уважения! В конце концов, из-за его недоработанных летающих шаров мы чуть не проиграли сражение! – Николай Николаевич Романов, великий князь и третий сын императора, недовольно ходил из стороны в сторону.

Большинство обычных людей, столкнувшись с гневом человека такого положения, промолчали и смирились бы с любыми его пожеланиями. Однако двое его собеседников были совсем не обычными.

– Низи, а кто тебе сказал, что мы могли проиграть из-за шаров Григория Дмитриевича? – Михаил Николаевич отставил в сторону кружку с чаем. Чарка вина на людях – это нормально, но во время дела четвертый сын Николая I предпочитал сохранять чистый разум.

– Генерал Горчаков был готов атаковать! Мы были на поле боя, мы оба видели, что если бы все ударили одновременно, то враг бы не устоял!

– И мы могли бы это сделать только благодаря «Ласточкам» Щербачева, – Михаил не сдавался. – Без них каждый генерал оказался бы вынужден полагаться на свое воинское чутье, и, как показало сражение, не всем его хватает.

– Ты слишком сильно попал под влияние этого капитана, Михаил. И я буду вынужден написать об этом отцу, – старший из братьев недовольно поджал губы.

– Я тоже напишу… – неожиданно подал голос молчавший все это время Меншиков. – Напишу о вашей храбрости и представлю на ордена. А также напишу, что только стальная платформа капитана Щербачева помогла удержать левый фланг, а вместе с ним и все остальные завоевания вчерашнего дня.

– Мы могли победить, а вместо этого были вынуждены пойти на перемирие, – Николай сбавил обороты, но не сдался. – Отец, кстати, сказал, что вы станете нашим наставником на эти месяцы. Так, может быть, расскажете, Александр Сергеевич, зачем вы приняли это предложение британской лисы?

– Вы знаете, на что сейчас тратит большую часть своего времени военный министр?

– Василий Андреевич? Расскажите, – Николай вспомнил, что он великий князь, и сумел взять себя в руки.

– Так вот князь Долгоруков почти все свое время тратит на то, чтобы выбить заказанное в Европе оружие. Оружие, за которое мы уже заплатили огромные авансы, но которое не может до нас добраться из-за введенной Англией блокады. И даже нейтральные страны вроде Швейцарии и Пруссии не пропускают ни один груз, предназначенный для России.

– Вообще, я слышал, что один груз недавно прибыл. Три тысячи литтихских штуцеров. Правда, там была другая проблема. Зная о наших сложностях, мастера сбрасывают по нашим заказам самые завалящие винтовки. Из трех тысяч две тысячи семьсот оказались с браком.

– Всего триста нормальных? – Михаил, который не слышал об этой истории, подобрался. – Да как они смеют!

– Им плевать на репутацию, главное, получить заказы, – продолжил Меншиков. – Впрочем, бельгийцы на фоне американцев еще прилично себя ведут. Торговые представители оружейных домов Северной Америки готовы обещать вообще что угодно для получения аванса. При этом, когда артиллерийское управление пытается хотя бы понять, каким образом они собираются доставить изготовленные винтовки, они тут же исчезают.

– Я помню купца Петерса, у которого, как оказалось, не было никаких собственных средств в Нью-Йорке, и именно на наши деньги он собирался открывать все с самого нуля, – добавил Николай.

– Тем не менее, – кивнул ему Меншиков, – была попытка поработать с самыми крупными из них. Мы связывались с заводчиком Кольтом, известным изобретателем револьвера собственной системы, и тот принял заказ на пятьдесят тысяч винтовок. Вот только сроки уже сдвинулись на полгода, и неизвестно, что будет дальше. Поэтому князю Долгорукову не осталось ничего другого, как сосредоточиться на Европе. И тот заказ на три тысячи винтовок, о котором вы говорили, даже он дошел чудом. Это оружейный мастер Пото догадался отправить груз в Пруссию, проставить клейма в Зуле и уже как местное оружие переправить в Россию. Взяв свою долю, Фридрих Вильгельм оказался уже не таким жестким последователем нейтралитета.

– Все пытаются на нас заработать! – Николай снова начал горячиться. – Я это понял, но как европейские неприятности связаны с перемирием?

– Враг опасался, что мы сделаем то, на что у нас не было сил – сбросим его войска в море, – Меншиков оставался все так же спокоен. – И поэтому пошел на уступки. Перемирие заключено не только на нашем фронте, но и на всех остальных. Ограничения временно не действуют, и теперь у нас будет возможность попробовать вытащить все, что сделано по нашим заказам. Армия в следующем году получит не сто, а двести тысяч винтовок нового образца, и это сила, с которой придется считаться. Впрочем… – неожиданно Меншиков улыбнулся. – Один знакомый нам всем капитан вчера весьма экспрессивно высказал мне, что все это новое оружие начинает иметь слишком мало смысла, если правильно подойти к делу.

– Как правильно?

– Не забывать закапываться в землю.

– Вот только окопы к врагу тоже нужно подвести, – заметил Николай. – И, если враг стреляет дальше тебя, сделать это уже непросто.

– Здесь свою роль сыграют пушки, – задумался Михаил, которому после смерти дяди досталась должность начальника артиллерии империи. – И про них в свете кораблей и ружей мы начали забывать. Хотя если посмотреть на позицию той же бронированной батареи Щербачева – она смогла сделать то, с чем на ее месте не справились бы и два полка.

– Согласен, – кивнул Меншиков. – Тогда я включу в свою записку предложения по развитию артиллерии.

– А я их поддержу, – согласился Михаил. – Возможно, и капитан сможет подсказать что-то интересное. Кажется…

– Но все же… – задумчиво прервал брата Николай. – Мы говорим о своей пользе от этого перемирия. Но на что рассчитывают наши враги? Не поверю, что они просто хотели спасти своих и ничего больше.

В комнате повисла тяжелая пауза. Словно предзнаменование чего-то нехорошего.

Через 2 дня

В Шербуре сегодня было дождливо. Наполеону III было плевать на такие мелочи, он стоял на краю дока и смотрел, как у его ног собирают будущую красу французского флота. 1600 тонн, 52 метра в длину, 13 в ширину. Броненосная батарея «Девастасьон» должна была стать оружием, перед которым склонятся любые бастионы.

– Ваше величество, – Виктор Жерве почтительно склонил голову. – Каркас собран, испытания брони продолжаются. Любые полые ядра все так же отскакивают. Со сплошными сложнее – первый удар кованая плита отбивает, но потом теряет плотность и не выдерживает новых попаданий.

– Я знаю это еще со времен английских испытаний. Как сказал Говард Дуглас, лучше уж получить аккуратное пулевое ранение, чем рваную и часто неизлечимую рану от осколков, вырванных из железных бортов.

– И Англия совершила ошибку, отказавшись от стальных судов! – воскликнул Жерве. – «Самум» и «Мегера» так и не были достроены.

– Из них сделали транспорты.

– Они не были достроены! – от былой почтительности инженера не осталось и следа, но Наполеон не обратил на это никакого внимания. Его интересовал только результат.

– Так что вы придумали против сплошных ядер?

– Деревянное основание, – выдохнул Жерве. – Если разместить верхний слой брони на нем, то это обеспечит должную упругость. Только с учетом возросшего веса нам бы машины помощнее. Я знаю, что вы заказали пять штук по сто пятьдесят лошадиных сил, но этого может не хватить!

– Если будет нужно, вас хоть на буксире дотащат до цели, чтобы вы ее расстреляли…

Наполеон отвлекся от разговора, чего никогда раньше не бывало во время обсуждения его любимого оружия. Впрочем, раньше он не получал и таких новостей. Срочное сообщение телеграфом добралось до него из-под Севастополя всего за два дня. Русские использовали бронированную платформу. Почти как он сам хотел, только не на море, а на суше. Там, где Франция всегда была сильнее других стран.

Обидно, что его опередили, но, с другой стороны, после такой демонстрации в его корабли были готовы вкладывать деньги. Сталь в любом количестве, новые машины, которые снимут с других кораблей. Наполеон пока не решил, принимать ли эту помощь, и поэтому не спешил радовать Жерве…

– Виктор, – император посмотрел на инженера. – А что вы думаете про использование подобных конструкций на суше?

– Кораблей?

– Бронированных машин вроде поездов, на которых будут размещены пушки.

– А как они доберутся до поля боя?

– Рельсы.

– То есть мы сможем их расстрелять и не пустить к себе? Или не дать отойти?

Наполеону понравились вопросы Жерве. Да, при использовании брони на суше было слишком много сложностей. Врагу удалось добиться успеха только благодаря случайности. В любом следующем сражении, когда союзники будут знать, чего ожидать, бронированные платформы станут уже не опасностью, а добычей.

– А что вы думаете про летающие аппараты русских? – император задал новый вопрос. – Они смогут навредить «Девастасьону»?

– Они слабы перед оружейным огнем, и единственный их шанс на успех – воспользоваться завесой от порохового дыма, – закивал инженер. – Мы сейчас рассматриваем несколько вариантов защиты. Первый – добавить орудия с высоким углом наведения, чтобы, даже если враг покорит новые высоты, мы смогли его достать. Если до запуска на воду успеют новые орудия, которые стреляют картечью на полторы тысячи метров, то ни у одного летательного аппарата не будет и шанса. Второй способ – те же орудия, но размещенные на судах поддержки, что встанут против ветра и смогут заметить любую цель издалека. Ну и третий способ, если оружейное управление не будет успевать – просто добавить брони. Положим ее сверху на палубу, и любой обстрел с неба потеряет смысл.

Наполеон кивнул. Эти летательные аппараты вызывали его беспокойство. Не только тем, что их использовали русские, но и тем, как за них уцепились англичане. После того, как его агент достал чертежи и даже добыл пилота, которого почти добровольно удалось уговорить сотрудничать, они сразу же организовали производство и обучение целой летной роты. Для себя и для него, все за их счет, словно деньги разом перестали иметь значение.

Раньше Наполеон не придавал этому такого большого значения, но, когда узнал, что бронированную платформу создал тот же самый русский капитан, что командует их «Ласточками», его отношение резко изменилось. Человек, который понимает в броне, не полез бы в небо просто так.

Пожалуй, стоит написать Канроберу, чтобы он дал добро на работы в этом направлении. Вплоть до привлечения агента… Коли уж тот не раз говорил о своем инженерном образовании, вот пусть и поработает по специальности.

* * *

Лорд Раглан воспользовался перемирием, чтобы доплыть до Стамбула. Только тут можно было нормально помыться, поспать, а еще проверить, как идут работы на новой летной базе. Все-таки инициатива Кардигана оказалась весьма удачной. Сначала командующий объединенными силами был в ярости, когда тот пришел со своим предложением, но потом, оценив все плюсы, мысленно сказал огромное спасибо наивному лорду.

Теперь они не просто захватят русский город-крепость, они еще и продемонстрируют превосходство Британии в новой стихии.

– …итого тридцать «Призрачных огней» уже готовы, – закончил свой доклад Колин Кэмпбелл. Бывший командир 93-го шотландского стрелкового полка, лишившийся почти всех своих людей после Балаклавы, горел жаждой мести и с радостью ухватился за возможность проявить себя. Храбрец! И плевать ему было, что неудача фактически поставит крест на его карьере.

– Когда будут готовы все сто десять? – лорд обвел взглядом лежащие на земле планеры. В отличие от безликих серых русских «Ласточек» эти сразу выделялись своим красным цветом, вызывая гордость за Британию.

– Поставленная османами ткань не выдерживает критики, поэтому придется ждать, пока прибудет груз из Индии или из дома, – Кэмпбелл поморщился. – Не меньше месяца.

– Что с пилотами?

– Коммандер Золотов продолжает ими заниматься. И вполне успешно. Связистов я бы отпустил на дело уже сейчас…

– Не будем спешить, пусть враг до последнего не знает, что мы его обгоняем. Проблем точно нет? – еще раз уточнил Раглан. – Не думал, что русский офицер так легко согласится предать присягу.

– Французский агент все хорошо рассчитал. Да, изначально Золотов не знал, что летит на убой, да и сами французы его чуть не пристрелили. Но в итоге у нас оказался именно тот человек, которого можно было купить. Его любовь к драгоценному металлу полностью оправдала его фамилию.

– Я понимаю, как агент мог выбрать такого пилота, если находится рядом. Но как заставил подлететь к нам и подставиться под огонь? Иногда, когда я думаю о возможностях этого человека, мне становится неуютно, – старый лорд не стеснялся признаваться в слабостях. Уже лет десять ему было плевать, что думают о нем другие, а на карьеру это влияло только положительно. Почему-то, зная, как на него надавить, другие считали, что с ним будет проще иметь дело. Наивные.

– Я не очень понял, но вроде бы дело в каких-то их тайных обществах. Знаете, сейчас таких много в любой столице. И вот агент от имени одного из лидеров общества Золотова оставил ему просьбу, и тот не посмел отказать. Вернее, с радостью бросился исполнять, даже не думая о последствиях.

– Интересно… И как часто агент использует подобные глупые увлечения, чтобы манипулировать другими?

Раглан на мгновение задумался, а потом махнул рукой. Разговоры можно было отложить и на потом, сейчас ему хотелось посмотреть на «Призрачный огонь» в деле… По приказу Кэмпбелла один из пилотов подбежал к своему планеру, разогнал его с помощью лошади и поджег ускорители.

Раглан видел, как летают «Ласточки» русских, «Огонь» же сначала чуть не клюнул носом, но потом, словно с усилием, выровнял полет. Небольшой круг, набор высоты на еще одном ускорителе, еще… И посадка.

– Я правильно понимаю, – Раглан повернулся к Кэмпбеллу, – что наши «Призрачные огни» сами почти не держатся на лету?

– Это так, но Лондон обещал прислать инженеров, которые это исправят. Несколько уже в пути! А пока… Я видел «Ласточки» русских в бою. Дальность и устойчивость полета – это, конечно, хорошо, но для сражения нам хватит количества и скорости. Когда придет время, мы не оставим от них и пепла.

– Хороший настрой, – на лице лорда Раглана появилась улыбка.

Сначала слабость своих летательных аппаратов ему не понравилась, но теперь он понимал, что Кэмпбелл полностью прав. Дальность полета ничего не изменит, а если русские опять выкрутятся – уже скоро лучшие умы Британии сделают из этих неказистых птичек настоящее произведение инженерного искусства.

* * *

А мы сегодня занимались стрельбами. После того, как пару дней назад Меншиков пообещал прибытие новых ракет и мин, я смог расслабиться. И осознал, что, погнавшись за новинками, совсем упустил из виду результаты стрельбы из нашего основного оружия.

– Триста шагов! Заряжай пулю, круглую, обыкновенную! – я отдал команду, и сто человек разом взялись за ружья.

Для начала мы стреляли из обычного гладкоствола. В качестве мишеней стояли сто щитов с закрепленными на них ростовыми целями и кружком по центру груди.

– 26 в щит, 20 – в большую, 16 – в малую мишень! – прокричал командующий группой техников Лесовский.¹

После этого той же пулей солдаты отстрелялись с 400, 500 и 600 шагов. На последней результаты упали до 8 – в щит, 2 – в большую, 2 – в малую мишень. Что ж, примерно такая точность у нас и была на поле боя.

– Меняем на французскую пулю с малым углублением! – я отдал приказ и проследил, чтобы техники раздали именно пули Притчетта, которые проходили по документам под этим названием.

– 56 в щит, 42 – в большую, 32 – в малую, – Лесовский доложил результаты с трехсот шагов.

С шестисот вышло 26 – в щит, 18 и 16 – в мишени. Точность с ростом расстояния упала вдвое, но при этом была в разы лучше, чем с обычной круглой пулей. Считай, один и тот же отряд мог начать стрелять с большей дистанции с той же эффективностью – стоило только поменять пулелейки и подготовить новые пули.

– Меняем на французскую пулю с большим углублением! – я отдал приказ проверить еще один образец, что нам попался. Не пуля Минье, так как тут не было распорки сзади, но и не обычная, которой пользовались большинство союзников.

– 72 в щит, 36 – в большую, 22 – в малую, – доложил Лесовский.

Интересные результаты – количество близких попаданий выросло, но вот цель поразило меньше. Возможно, если добавить тренировки, результат можно улучшить. Я сделал пометку: выделить отдельную роту на работу именно с этим видом пули. И пришло время последнего этапа эксперимента.

– Стреляем пулей с малым углублением из нарезного оружия, – я дал команду и принялся ждать попаданий.

– 76 в щит, 48 – в большую, 32 – в малую, – Лесовский озвучил результаты, которые на трестах шагах существенно превзошли все остальные наши результаты.

Но вот при увеличении дистанции, как ни странно, точность начала страдать. 18 в щит, 10 и 8 в цели на 600 шагах – это было хуже любой другой попытки за исключением разве что обычной круглой пули. Казалось, можно менять только пули, и пока хватит, но я решил не спешить. Вслед за отдельной ротой, которая на тренировках будет стрелять пулями с длинным углублением, я выделил еще одну, которая будет в течение двух недель пристреливать свои винтовки. И посмотрим, как результаты изменятся уже на дистанции.

– Ваше благородие… – по дороге к мастерским меня перехватил незнакомый поручик в форме Волынского полка. – Полковник Хрущев… Александр Петрович просил вас найти и спросить, сможете ли вы уделить ему время для важного разговора.

Я задумался, вспоминая это имя. Лично мы не пересекались, однако этого генерала хвалили и потомки, и сейчас многие отмечали не только его храбрость, но и разумность принятых решений. Что же такого он мог заметить во время перемирия, что решил послать за мной своего адъютанта?

– Прошу прощения, – я искренне извинился. – У меня сейчас только час свободный, а потом назначена встреча с английским посланником, лордом Кардиганом. А вот вечером, если дело Александра Петровича терпит, я мог бы подойти.

– Мы будем ждать вас в офицерском собрании полка, – поручик протянул мне визитку. Вернее, это был просто кусок твердой бумаги, на которой орел сжимал зеленую ветку. Похоже на крыжовник…

Я улыбнулся, вспомнив рисунки, которые вслед за Ильиным уже все мои пилоты намалевали на своих «Ласточках». Правда, здесь за знаком явно стояло что-то большее, чем просто место сбора для тех, кто оказался недостаточно знатен, чтобы получить приглашение к Волохову.

– Надеюсь, это не какое-то тайное общество? – спросил я, и поручик еле заметно вздрогнул.

– Приказ царя – никаких тайных обществ, – он вскинул голову и поспешил отойти.

Словно дети, которые даже на войне не могут не играть в свои игры. Я вздохнул, еще раз изучил бумагу и засунул ее в карман. Сначала дело, и только потом все новые знакомства. Я почти дошел до мастерских, когда там что-то громыхнуло, а потом мне в нос пахнуло горелым маслом. Или что там в очередной раз сожгли мои инженеры?

Я ускорился, но радостные крики, которые было слышно даже с улицы, говорили о том, что, несмотря на взрывы, все у нас идет хорошо.

Глава 2

Сижу, слушаю долгие пространные рассуждения Достоевского, злюсь. Все-таки не зря я выделил час на мастерские. Мелочь, а хватило, чтобы парочка моих инженеров в духе времени не забила на все мои указания. И ведь уважают, признают мои идеи, а все равно готовы в любой момент сорваться и начать все делать по-старому.

– …таким образом, создание отдельных деталей и сбор из них котлов – задача опасная и вредная, ведущая к взрывам и потере времени, – заканчивал свою речь Достоевский. – Лучше, как раньше, каждый котел отдельно. Собрали, все приточили, проверили, и только тогда можно гарантировать, что машина будет работать.

Инженер замолчал, уверенный, что теперь-то мне будет нечего возразить. А я и не собирался возражать сам.

– Иван Григорьевич, – я заметил сначала капитана Руднева, а потом и главного кузнеца. – Дмитрий Александрович, подойдите, пожалуйста.

Когда все собрались, инженеры были смущены, капитан и кузнец недовольны, что их оторвали от дел. Но этот разговор достаточно важен, чтобы потратить на него время.

– Прошу прощения, что сейчас без лишних объяснений буду задавать вопросы, – начал я. – Но это важно для дела, и в конце вы все поймете. Хорошо?

Все по очереди кивнули.

– Тогда, Иван Григорьевич, что именно вы проверяете, прежде чем принять новую партию ядер для своих пушек?

– Количество, состав партии, сортировку по размерам. Надо пояснять почему?

– Только по последнему пункту.

– Обычно ядра разные, – Руднев начал догадываться, к чему я веду. – Чтобы знать с большей вероятностью, куда и как они полетят, мы сортируем их и потом вносим корректировки по таблице.

– Видите, ваше благородие, – не удержался Достоевский. – Нельзя сделать совсем уж одинаковые детали, даже ядра, которые тысячами отливают.

Я поднял руку, останавливая инженера:

– Иван Григорьевич, – вернулся я к артиллеристу. – А если бы был выбор, получить партию снарядов как обычно или же в два раза меньше, но одинакового размера и веса, что бы вы выбрали?

– Конечно, одинаковые.

– Но почему? – на этот раз не выдержал Генрих Антонович.

– Все дело в точности. Сейчас даже пять процентов попаданий на предельной дистанции орудий считается хорошим показателем. С сортировкой мы смогли поднять его до пятнадцати процентов. Если же ядра будут одинаковыми, думаю, можно довести цифру до тридцати, а то и более процентов.

Я невольно вспомнил таблицу точности на английском флоте на границе 19 и 20 веков, которую однажды видел… Сто кораблей, восемьсот пушек, шесть тысяч выстрелов – и в 1890 году удалось попасть только тридцать один раз из ста. Чуть больше десяти лет, и к 1906-му получилось довести эту цифру до семидесяти процентов за счет качества выделки нарезных пушек и введения конических снарядов. Увы, сейчас без полноценных производственных цепочек – от добычи угля и стали, до их обработки – о подобном приросте не могло идти и речи.

– Дмитрий Александрович, теперь просьба к вам, – я повернулся к кузнецу. – Расскажите, как вы дорабатываете ракеты. Как делали раньше и как делаете теперь.

– Раньше собирали все сразу, ракету за ракетой. Сейчас по вашему приказу разбили производство на этапы. Я готовлю только крылья, мои помощники-ветераны – им тяжело много ходить – зачищают и выравнивают их все до единой формы. Они же разбирают ракеты и готовят их к ковке. Потом один день в неделю я трачу на то, чтобы прибить к ракетам все, что мы сделали. Получается в два раза больше, чем выходило раньше. А ракетчики Алферова только хвалят, говорят, что теперь прямо чувствуют, куда ракета полетит.

– Чувствуют они… – вздохнул я. – Мажут они еще, конечно, но точность при этом возросла. Раньше при накрытии целой роты треть ракет летела мимо. А теперь семь из десяти положат во вражескую батарею на трехстах саженях. Понимаете теперь?

Я резко посмотрел на обоих инженеров. Генрих с Михаилом переглянулись, а потом более молодой Леер заговорил:

– Вы хотели показать нам, что одинаковое оружие проще освоить. Люди знают, чего от него ожидать… Но ядра и ракеты – это же одноразовые вещи. Выпустили – забыл. А котел, что мы делаем, это надолго. Один человек может с ним работать годы, десятки лет. Так зачем все это?

– Годы? – кажется, я понял, в чем сложность, почему мы так по-разному смотрим на проблему. – Как вы думаете, сколько котлов потребуется в ближайшие месяцы только моему сводному отряду?

– Десять? – осторожно предположил Достоевский, и по его виду стало понятно, что он назвал цифру с огромным запасом вперед.

– Сотни! – сказал я, и все собравшиеся вздрогнули. – И я говорю так мало только потому, что знаю – пока нам не сделать больше. Нужны станки, нужны новые металлы. Когда они появятся, мы будем выпускать тысячи паровых двигателей в месяц, и каждому из них найдется применение.

– Но зачем столько?

– Дмитрий Александрович, – я посмотрел на кузнеца. – Хотите молот, который весит тонну и поднимается паровой машиной? Или огромный вал, под которым мы будем пропускать сталь, чтобы получить тонкий лист? Или сверло из сверхпрочного металла, которым можно будет сверлить сталь почти как дерево?.. Человек не сможет двигать такие тяжелые предметы или прикладывать столько силы, а паровая машина сможет!

– Если вы сумеете сделать листовую сталь, то ее можно будет пускать на котлы… – осторожно предположил Достоевский.

– Конечно.

– А сверло… – голос Руднева дрогнул. – Правильно ли я понимаю, что вы сможете сверлить и стволы для пушек?

– Будет сложно, но и к этому будем идти, – кивнул я и продолжил. – И вот уже десятки станков каждого вида запитаны от десятков паровых машин только в мастерских. А что на поле боя? Лично я бы засунул по одному двигателю в каждую «Ласточку», чтобы та могла парить сколько угодно, а не пару секунд, пока горят ускорители. Я бы поставил десятки таких машин на «Севастополь», чтобы тот мог летать хоть по ветру, хоть против. Кстати, Иван Григорьевич, – я поймал взгляд потерявшегося от нарисованной картины Руднева. – Помните, я обещал вам двигатель на бронированную платформу? А хотите сразу несколько, чтобы их мощности хватило катить ее даже не по рельсам, а по обычной земле? Чтобы вы смогли ворваться прямо в центр вражеской позиции, разрядить свои пушки по батареям, давить корпусом тех, кто не успел убежать…

– Это ужасная картина, – Руднев выдохнул. – Одно из тех видений будущего, что вы нам всем предвещали? Знаете, а я ведь теперь вам верю. Верю, ужасаюсь и очень хочу попробовать!

– Попробуете! – я дал слово, а потом вернулся к инженерам. – Вот это все, о чем мы говорили, сможет появиться, только если вы начнете делать котлы по-новому. Чтобы процесс был разбит на сотни простейших операций, каждую из которых смогут осуществить даже простые рабочие. Чтобы при этом они все делали настолько точно, что мы, разобрав десять котлов и перемешав их детали, смогли бы собрать их заново. И они бы работали!

В этом мире Кольт повторит такой вот трюк со своими револьверами только в следующем году. Неудивительно, что сейчас все рты открыли от моего предложения.

– Чуть не забыл, – я продолжил. – Есть еще один важный аспект – ремонт. Вот вы сказали про год и десятки лет работы, но машины столько не протянут. Они будут выходить из строя во время работы, на войне их будут уничтожать чужие пули и ядра. А теперь представьте две ситуации. В одной мы должны вытащить целую паровую машину, привезти новую, а потом на коленке состыковать их. Именно состыковать, потому что они разные! И это займет, как минимум, несколько дней, в течение которых завод не работает, а платформа не ездит. И вторая ситуация. Мы вытащили одну-единственную поврежденную деталь, сразу заменили на точно такую же… Именно точно такую же и именно сразу – потому что мы можем позволить себе возить запас самых ходовых деталей! В зависимости от ситуации такой ремонт смогут сделать и на месте, и машина снова начнет приносить пользу.

Кажется, я окончательно всех загрузил. Что ж, пришло время сказать самое главное.

– Друзья, – я обвел взглядом всех собравшихся. – Я все это рассказал, не чтобы испугать вас будущим. Не чтобы вы почувствовали, что сделали что-то не так. Мне просто очень хочется, чтобы каждый из вас смотрел на нашу работу именно с точки зрения вот этого самого будущего, которое нам нужно создать. Чтобы вы сами старались упростить свою работу, чтобы, если заметите, помогали другим.

– Сделаем, Григорий Дмитриевич, – Руднев очнулся первым и крепко пожал мне руку. – Я сначала думал, а чего вы столько рассказываете, но теперь понимаю… И если увижу, что кто-то работает по-старому, – он бросил взгляд на инженеров, – то сразу и поговорю с ними.

– А мы теперь и сами с кем угодно поговорим, – запальчиво возразил Достоевский, а потом неловко улыбнулся. Кажется, он привык к немного другому отношению к инженерам.

Оставшиеся у меня полчаса мы также провели все вместе. Прикидывали, на какие этапы можно разбить работу по созданию паровых машин. Как их упростить, как сделать технологичными, как проследить, чтобы в итоге выходило именно то, что нужно. Вроде бы что-то начало получаться, даже жалко было прощаться и уходить ради всего лишь какой-то встречи с английским лордом.

Впрочем, у нас и так уже который день не получается пересечься… Лучше все сделать, закрыть вопрос и больше не отвлекаться. Тем более, если уж я так ему нужен, может, это не пустой разговор, и он предложит мне что-то интересное.

* * *

Мы сидели друг напротив друга. Я и мужчина с пышными пшеничными усами, переходящими во всклокоченные бакенбарды. Легкая небрежность, которая стоила немало времени слугам лорда.

– Вы хотели со мной побеседовать, – я говорил на английском. Не очень уверенно, но лорд попросил разговора наедине, зная о моих способностях к языкам от Рассела, вот и пришлось соглашаться.

– Видно, что вы не британец, сразу к делу, – лорд буравил меня взглядом, словно пытаясь понять что-то для себя.

– Я слышал, что джентльмены делают вид, будто не любят такой «американский» подход, вот только мне кажется, что на самом деле вы очень много извлекли из опыта общения со своими бывшими колониями.

– Как говорите вы, русские, давайте без топтания по больным мозолям.

– И снова вы пытаетесь показать потерю тринадцати колоний как слабость, но именно она показала вашу настоящую силу.

– Поясните, – лорд заинтересовался.

– Легко, – кивнул я. – Кто-то, как Испания, теряя колонии, просто становится слабее. Вы же извлекли из случившегося урок. Американские стрелки, что так беспокоили ваши войска, стали толчком к развитию более дальнобойного и точного оружия, которое в эту войну принесло вам немало преимуществ. А главное, вы придумали способ, как делать страну колонией, не объявляя ее колонией фактически. Действительно, зачем громкие слова, если с помощью торговли можно получить все, на что раньше приходилось тратить порох и ядра. Торговые правила и свободы стали синонимом интересов Англии, и на мой взгляд, это великолепное достижение. Тупиковое, но все же великолепное.

– Постойте, – Кардиган подобрался. – Вы странно ведете разговор. Сначала рассказываете мне, как мы хороши, а потом разбиваете свои же аргументы. И теперь я, какую бы позицию ни выбрал, окажусь на вашей стороне. Этому учат в российских дипломатических школах?

Хотел бы я сказать, что этому учат в курилке, но… не будем травмировать тонкую аристократическую психику.