Kitabı oku: «Путь к спасению», sayfa 3

Мне стало ясно лишь одно: для того, чтобы разборка закончилась, и я мог продолжить свое жалкое существование на краешке мокрой от пота кровати с мольбой о пощаде перед его величеством Цитрамоном, я должен выполнить все, что от меня требуется настолько быстро, насколько онемевшее тело меня слушалось. Я взглянул на сверток бумаги, доставивший столько шума в это ужасное утро. Санторо очень высокого мнения обо мне, раз решил, что с похмелья я резко улучшил свои познания в итальянском.

– 6-я страница, – Ачиль даже не глянул на меня.

Видимо он быстро перегорел или понял, что криками от меня в таком состоянии ничего не добьешься, но со стороны единственного окна уже веяло спокойствием, которое приходит вместе с принятием неизбежности произошедшего. Ачиль буквально шептал:

– Некий Александр Грин отлично знает то, что ему знать не следовало. Откуда жалкий журналист в курсе о том, что было известно тебе и Андрею? – речь, как будто холодный металл.

Картинка постепенно проявлялась сквозь мутное запотевшее сознание и дикий сушняк. Размытое прошлое через дурманящие пары обволокло мою голову и тонкими длинными ржавыми иглами проникало вовнутрь. Как бы мне хотелось сейчас проснуться. Меня развели как малолетку. Я и вправду кретин. Столько было шансов остановиться, а я их слил в унитаз вместе с дружбой и доверием. Даже бармен меня пытался притормозить, но кто он такой чтобы бороться с алкоголем?

– Не только мы двое, – то ли вскинув руку в надежде на спасение, то ли подбросив динамитную шашку в костер, я вывалил на пока еще друга историю о встрече с незнакомцами.

Остывший вулкан опять задымил над сапогом в Средиземноморье:

– Черт возьми! – Ачиль завопил на весь отель. – Придурок! Почему ты мне не сказал сразу? – он явно устал подбирать выражения.

– Они ведь мне угрожали! Я не хочу рисковать непонятно за что! – изо всех сил старался очистить свое запятнанное имя, но было слишком поздно.

– Уезжай! Немедленно! Собирай вещи и уезжай, пока ты окончательно все не испортил! Они не остановятся!

– Без Андрея я не поеду! Он должен вернуться сегодня-завтра, с ним и уеду, – мой последний рубеж обороны держался на ветхой опоре веры в свои слова.

– Он не приедет, – опять тихий холодный тон, отчеканивший каждый слог, – ему нельзя возвращаться, – нож вместо кадыка отточил каждое слово до металлического блеска. – Ты слишком глуп, чтобы все это понять. Впрочем, может это и поможет тебе. Сочтут за дурка и не тронут… – грустный взгляд пробежался по полу, постепенно подбираясь ко мне. Итальянец посмотрел на меня, сдержал все недосказанное, что читалось на его лице, и опустив голову отправился скорбить по невосполнимой утрате.

Оставив ошарашенного иностранца в номере, Ачиль на автопилоте покинул помещение, оглядываясь стеклянными глазами. Он будто призрак был уже не в этом мире, но еще и не в другом.

Столько фактов, столько нестыковок и столько вопросов. Ясно было одно: все в знакомой мне части Италии связаны друг с другом. Как солнце выбрасывает первые лучи, не торопясь восходя из-за угловатых зданий с тысячелетней историей, так и мысль осветила всю тьму, поселившуюся в голове. Мрачная тайна поселилась в сердцах местных жителей, и почему-то в тот момент я посчитал, что готов ее разгадать, готов пожертвовать собой ради свободы. Отнюдь я поступил бы так же, осознав величину платы за упрямство, любопытство и любовь. Впрочем…

– Эти чокнутые из переулка и есть нанятые сыщики. Видимо, работают они лучше полиции, в любом случае уж точно эффективнее, – ладонь скользнула по горлу в месте тесного контакта с лезвием ножа. – Правда, не могу понять, почему они не могут работать в параллели с копами, ведь полномочий у последних куда больше. Все это хотя бы объясняет их вопросы о сообщении, которое кто-то должен передать семье Санторо. Ачиль побоялся, что я могу взболтнуть лишнего еще и полиции, вот и взбесился.

Триумфальная улыбка после мозгового штурма на зависть Холмсу и Пуаро немного искривилась, задев я взглядом статью Алекса Грина. По носу ударил неприятный запах от каши, которую я заварил из ошметков непонятной истории и отблесков нескладных догадок. Хорошо, что не рассказал журналисту о встрече с детективами с хулиганскими манерами. Хотя, может и это мне не удалось сдержать в себе, но он посчитал эту встречу недостойной его пера. Сам под собой зажег пороховую бочку и надеюсь на отсыревший порох.

Приподняв газету, чтобы отправить утренний выпуск в мусорное ведро, я обнаружил конверт с одной единственной надписью алого цвета: «STH». Санторо забыл его на фоне своих бурных всплесков. Конверт был открыт, что заставило меня поддаться соблазну. Я даже не подумал о том, чтобы проверить захлопнулась ли дверь. Я часто так делаю: не думаю.

– Раз уж так хорошо получается складывать факты, то можно еще чуть-чуть продвинуться в собственном расследовании.

Внутри оказалось черно-белое фото с ангелом-подростком, это была скульптура, которую обычно ставят в надгробии. Здесь в Италии таких миллион. Куда была интереснее надпись на английском на обороте: «Молись, пока ангел не простит». Еще один веток в непонятно куда тянущейся спирали.

– Теперь тебя точно прикончат, и я уже никак не помогу, – тихий спокойный голос, наполненный смирением перед неизбежной катастрофой, испугал куда сильнее, чем яростные припадки. Ачиль был болезненно бледен. Не знав ничего об его горе, я был бы уверен, что это принявший свою участь приговоренный к высшей мере наказания смертник. Спустя время я пойму, что он себя давно похоронил, теперь очередь дошла до меня.

4

– Какая-то чертовщина! Настолько бредовая ситуация могла быть кем-то придумана. Дурак! Ну конечно же, розыгрыш! – я ощупал взглядом номер в поисках доказательства – скрытая камера! Андрей небось сейчас со смеху помирает, шутник!

Если бы вдруг я посмел осквернить величайшее по значимости ремесло и взялся бы за перо, то было бы весьма кстати сравнение с Эрнестом Хемингуэем. Паранойя взяла власть. Под кроватью, во всех углах, за вечно закрытой шторой ничего особого не было, но отсутствие улик непристойных приколов лишь разжигало азарт. Я все перерыл, даже вещи раскидал по всей комнате. Все ближе и ближе я подбирался к ответу, который на самом деле узнать не хотел. Такое чувство меня охватило и не отпускало. Я будто хищник, выслеживающий свою жертву изнурительно долго, сберегая силы для последнего рывка. Даже туалет был исследован вплоть до каждого изгиба. С этого момента я слишком далеко зашел, чтобы просто остановиться. Будто выполняя норматив по бегу на длинную дистанцию, я выдохся, и дыхание стало тяжелым, как сама идея слежки. Жара и спешка – убийственное сочетание, когда еще и в голове кипяток. Мне необходимо осмотреть все под другим углом, немного сменить ракурс, увидеть иное преломление света и другую точку зрения в одном единственном верном сочетании. Я решил успокоится и повалился на усыпанную вещами кровать.

– Камеры делают такими маленькими, что они могут быть где угодно.

– Где угодно, где угодно, где угодно, – отголоски эха трезвонили в моей голове.

      Я настолько преисполнился сомнениями, что готов поспорить об источнике этих слов. Я не был уверен говорил ли что-либо или нет. Я будто попал в паутину и запутался. Мои ноги, мои руки – все привязано незримой нитью к крючкам ваги, пляшущей в чей-то властной руке. Но кто ее владелец? Он буквально надиктовывал каждый шаг, дернув в нужный момент крестовиной. Сидит довольный в соседней комнате, злорадно пьет охлажденное вино и через вентиляционную шахту что-то… Ну конечно!

Я вскочил как ошпаренный. Даже второй приход Мессии прямиком в мой номер не заставил бы меня так резво двигаться. Стул к стене со стуком. Прыжок со скрипом. И вот я уже у решетки системы вентиляции. Так аккуратно, словно там был очень дорогой личный дивайс. Уверенность не оставляла выбора судьбе. Устройство было там! Я это знал!

– Камера! У меня в номере! – окончательно обезумевший я таращился на объектив маленькой игрушки Джеймса Бонда.

Видимо, это тот редкий случай, когда больше всего на свете хотелось быть неправым. Убежденность разбилась об доказательства ее несостоятельности. Парадокс жизни, как один из фундаментальных законов строительства Вселенной. Отказ от реальности и выход из порочного круга матричных массивов. И самое глупое, что я когда-либо произносил – борьба за правду.

Я вытащил автономное мини-устройство и принялся внимательно разглядывать. Если это попало за решетку в качестве шутки, то юмор явно идиотский, но на подобное я едва ли рассчитывал. Тысячи мелких иголок, пронзенные в бренное тело, вытащили одним единым резвым движением из обители грез и заставили работать потовые железы на максимум.

Набрав полный рюкзак негодования, я десантировался на лифте прямиком к пустому ресепшену. Скандал о допущении подобного безобразия закатить было невозможно без публики. Отсутствие живой души во всем отеле сопровождала гробовая тишина. Этот затянувшийся розыгрыш им дорого обойдется! Причем вопреки тому, что обход стороной любого конфликта столько лет было моим кредо по жизни. Я принялся неистово колотить по настольному звонку, который стоял со дня открытия отеля лишь для красоты. Моя злость приобрела вполне материальную форму: я бросил камеру об стену и захватил угол картины, признаться, к которой я был весьма неравнодушен. Копия «Дамы с горностаем» с высоты своего величия упала на пол, а разломленная рама рванула холст по всему нижнему краю. Стоит ли говорить, что разрыв пошел дальше полотна и зацепил мое нутро, тянущееся через всю жизнь к чему-то великому, к самому великолепию?

– Сами напросились! – оправдание прозвучало неубедительно даже для себя.

Тишина особенно невыносима, когда она через ушную раковину проникает внутрь тебя, в самое сердце, захватив его как в безлунную ночь беспросветная тьма. Мне и вправду стало не по себе от происходящего. Ненавижу, когда надо мной смеются. Слишком долго я терпел. Почему бы не прекратить все именно сейчас?

Возникший из ниоткуда звонок спустившегося лифта напугал меня внезапным появлением гостей посреди одиночества и пустоты. Так глубоко я был погружен в отчаяние, что внешний мир на какое-то время перестал существовать. И вдруг – резкое возвращение в реальность.

Из лифта выскочили два молодых парня. Они куда-то опаздывали, и чтобы их остановить, я чуть ли не прыгнул под ноги, но ребята оказались проворными.

– Стойте, куда вы? Не заметили, что весь отель как будто вымер? – я так сильно затараторил, что едва понял сам себя. Слова вперемешку со скоростной жестикуляцией породили новый язык, чей барьер мы едва ли преодолели.

Один из них выплеснул что-то по-французски. Недовольная физиономия говорил сама за себя. Я им мешаю. Второй попытался подхватить друга, но куда более в приятной форме, более любезно. Возникшее, между нами, недопонимание заставило его всколотить пару слов на итальянском, но промазав и тут, он решил стрелять наверняка:

– Английский? – я утвердительно кивнул и повторил вопрос, но спокойно и разборчиво, – неудивительно! Все сейчас на площади Святого Петра. Конклав должен выбрать нового Папу римского.

Французы отодвинули меня в сторону, чтобы я не стоял у них на пути, кто бы знал, кто еще у них стоит на пути и на что они готовы, чтобы сместить лишних?

– Хочешь, побежали с нами, только не тормози, ждать не будем!

Заманив меня своим живым интересом к процессу избрания, новые знакомые открыли дверь не только из отеля с приведениями, но и в новую жизнь с призраками. Знай бы тогда, что меня ждет за порогом, я бы вряд ли согласился еще раз его переступить. В моем случае непросвещённость лучше, чем боль, страх, предательство и отчаяние. Передо мной открылись ворота в ад, а я, глупая душа, прыгнул в котел бомбочкой…

По дороге мы бегло познакомились: тот, что был груб со мной звался Лоренто, а тот, что более дружелюбен – Камиль. Оба были из Франции, хотя второго трудно было бы назвать коренным жителем пятой республики из-за смуглой кожи и карих глаз, в которых помимо нераскрытого секрета об происхождении таилось еще что-то, что не давало оторваться от них. Вдруг меня охватило рвение заглянуть прямиком в душу и вывернуть все тайны наружу, подсознательно я ощущал, что там могло храниться нечто страшное, куда хуже, чем сама смерть. Тем не менее, эти ребята могли притянуть к себе скорее всего своим барством. Некий особый шарм исходит от друзей с такой крепкой связью, которая тянется на долгие десятилетия и извивается вокруг национальности, происхождения, финансового состояния и интересов. Такие друзья, как правило, знают о друг друге даже чуточку больше, чем каждый сам о себе. Они даже готовы пожертвовать собой. Они и пожертвуют…

Истинный уроженец Франции имел высокий рост. Слегка кучерявые волосы, голубые глаза и до неприличия картавый говор. Он часто хмурился и от этого волны, изрезавшие лоб, не сходили с лица. Еще мне показалось, что он нервничает, но поиск подходящей причины оборвался на мысли, что в такой день нервы шалят у всех ревностных католиков.

Второпях, Камиль, связывающее звено в нашей интернациональной компании, объяснил процесс избрания главы папского престола. Когда понтифик умирает, то его бальзамируют и хоронят в специальном саркофаге, не говоря уже о целой церемонии прощания. Далее собрание кардиналов – конклав, закрывается в Сикстинской капелле и под давлением знакомых им героев, созданных рукой Микеланджело, рассматривают кандидатов. Победителем считается тот, кто набрал две трети по тайному голосованию.

– Видишь! Все ждут белый дым, – когда мы добрались до переполненной площадки, Камиль указал на трубу, облепленную неимоверным количеством пустынных взглядов.

Француз не упустил из виду и несколько закулисных теорий, витающих вокруг папского трона. Не иначе как борьба за престол привела к тому, что за 2 с половиной года уже трижды рубили кольцо рыбака. Расследование ничего не могло показать по причине его отсутствия, а его стоило бы провести, ведь все трое вполне здоровых для своего возраста старика на отпевании были скрыты от посторонних глаз. Конспирологам только дай шанс, и они за него схватятся мертвой хваткой как голодные ищейки, но в этом случае простора для подозрений в нечистой политике было так много, что даже закоренелый и богобоязненный католик придастся вольнодумству.

По многочисленной толпе пробежался одобрительный рокот, через мгновение переросший в крик радости от счастья перед спасением. Из трубы Сикстинской капеллы вырвался источник благих вестей. Новый папа был избран на удивление с невероятной быстротой, что поспособствовало закладке еще одного кирпича в устоявшиеся слухи: «в Ватикане зародился страх перед могущественной силой». Вскинутые руки от счастья, признание в любви, слезы, в общем большинству было наплевать на глупые слухи, но не мне с новыми знакомыми. В тот момент я был слишком задумчив, чтобы уделить должное внимание словам Камиля: «Вот увидишь, старина, это будет последний папа».

Спустя неминуемо утекшее время и некоторые события эти слова тем же шепотом с нотками злостной уверенности эхом пронесутся в моей голове. Правда, смысл их приобретет уже менее прозаичный характер.

Толпа и так не утихала, но с появлением белой фигуры на балконе, завопила с новой силой. Такой приток бурлящей жизни я видел только на записи рок-фестиваля Live Aid с выступлением группы Queen. Папа римский поднял руки вверх, и люди ответили ему тем же. Он помахал и в ответ по площади пробежалась волна из ладошек. Никогда не мог подумать, что окажусь на фанатской трибуне Ватикана.

Во всей массе было всего лишь несколько человек, которые не высказывали радость. Французы перешептывались между собой, а Лорент был еще более грозным, чем когда-либо. Он как будто знал всех кандидатов на престол и был весьма недоволен выбором. Так оно и было, и скоро это недовольство выльется во что-то страшное…

5

Непрекращающейся шум, исходивший от вопящей человеческой массы, и невыносимая жара, исходившая от раскаленного ядра, украли у меня все запасы сил, которые я копил для борьбы с этим миром. С трудом добравшись до дверей отеля я буквально ввалился внутрь помещения со спасительными воздействием кондиционера. День был насыщен событиями, так что я даже позабыл о своих претензиях к руководству отеля, но они обо всем напомнили.

– Сеньор Егоров, ваша просьба выполнена, вещи собраны. Вот ваш билет, – как ни в чем не бывало девушка с розовыми щеками и длинным хвостом каштановых волос улыбалась за стойкой. Они точно издеваются!

– Пранк выходит из-под контроля! – на самом деле из-под контроля выходил уже я. – Я буду жаловаться на ваши идиотские шутки! – стук кулаком по столу задел звонок, без толку звеневший все утро.

–Я… я не понимаю, о чем это вы… – напуганные глаза Аманды выдавали хорошую школу актерского мастерства.

– О скрытой камере в моем номере! О чем же еще? Не знаю сколько вам заплатил мой друг, но поверьте мне, мой скандал обойдется вам еще дороже, – на самом деле не было никакой веры в свои слова. Это был отчаянный крик в пустоту человека, собравшегося бороться против денег и власти, не имея ни того, ни другого. Бой с тенью, но в этот раз она может ответить.

Если честно, то мое давнее знакомство с Андреем протестовало против ложных обвинений. В неформальной обстановке, которую по словам графа «Монте-Кристо» вокруг него могло создать лишь мое присутствие, он обожал пользоваться услугами неординарного чувства юмора, чтобы в очередной раз насладиться побегом от внешнего серьезного мира. Но нечто подобное, что происходило за последние сутки, даже для самого заскучавшего бизнесмена было перебором.

– Сеньор, пожалуйста, успокойтесь и расскажите, все что произошло. Уверена, это недоразумение, и его легко исправить, – Аманда выдавала улыбку перед обезумевшим клиентом.

Направив взгляд на стену, я заметил, что от меня отвернулась молодая девушка в красно-синей одежде с белым зверьком на руках, обрамленная новой целой на вид раме. Единственный свидетель моего скандала в начале дня безучастно смотрел куда-то в сторону.

– С утра, где вы были утром?! – я закипал от того, что все вокруг меня считали идиотом.

– Все утро я была на ресепшене. Сегодня моя смена, – всем своим видом Аманда как будто хотела помочь.

– Когда я спустился сюда утром, то никого не было, – я все еще настаивал на своем: «Не идиот же я в самом деле», хотя сомнения были.

– Такого не может быть! Правило нашего отеля гласит, что на ресепшене всегда кто-то из персонала должен присутствовать, чтобы немедленно устранить любые неполадки, мешающие наслаждаться отдыхом гостю, – прозвучал заученный текст.

– Черт! Ладно… – я немного отступил, чтобы набрать разгон. – А два француза Лорент и Камиль, скажите, в каком номере проживают?

– Извините, сеньор Егоров, но мы не имеем права раскрывать данные о своих постояльцах. Но, – девушка заговорщики понизила голос, – даже сделав исключение для вас, признаюсь, что не имею понятия о ком идет речь.

Мы разминулись на площади, когда мне стало невыносимо жарко, но о следующей встрече так и не договорились. Не знаю как Лорент, но второй, который показался вполне дружелюбным, думаю был бы не против повторной встречи.

– Стоп! А что вы сказали о вещах? – меня будто ошпарило кипящим маслом, а потом резко опрокинули за борт атомного ледокола.

– Вы звонили с утра из номера и попросили их собрать, а также заказать билет домой. Нет ничего странного, что вы забыли о своей просьбе, ведь такая жара в апреле даже для итальянцев переносится с трудом, – смешок в конце фразы был неуместным. Даже более чем наигранная любезность просочилась через уголки накрашенных губ.

– И куда вы взяли билет? – я отключил разум и попытался действовать на автопилоте, потому что осознавать закрутившийся сценарий я был не в состоянии.

Куда меня ведут, туда и пойду. Вот только знать бы, кто меня ведет.

– В Москву, конечно же. Вылет через 5 часов.

Я поднялся в свой номер за порцией нового шока. Комната была в идеальном порядке, а вещи аккуратно сложены в чемодан. Вентиляционная решетка надежно зафиксирована на прежнем месте. С осторожностью крадущегося хищника помешательство подбиралось ко мне, и его резкий прыжок сразил жертву наповал. Я определенно схожу с ума. Причем я стал бояться, что у моего сумасшествия пышный рыжий хвост и маленькие черные бусинки-глазки.

Андрей по-прежнему не отвечал на сообщения и звонки. Отчаяние узурпировало власть над логическим мышлением, и как обычно это бывает в минуты повышенной неопределённости ничего не остается как пустить все на самотек из стеклянной бутылки с акцизной маркой. Посмотрим кто кого! Если с утра я и испытывал некое отвращение к алкоголю, то сейчас хотелось так напить, чтобы билет в моих руках растворился, так же как четкая грань между реальностью и бредом, растворившаяся у дверей Ватикана.

В тот момент, опрокидывая шот за шотом, я не мог предположить, какая жизнь – изворотливая сука. Ни ухватить, ни направить в нужное русло, ни понять в конце концов, прям как женская натура. С ней нужно играть в ее же игру, но быть всегда готовым к удару. Нужно сконцентрироваться на жезле, занесенным для победного рывка, и как только ты парируешь смертоносный хук, то сразу же бросить все силы для обескураживающего поцелуя. Все что я хотел за очередной барной стойкой – поцеловать жизнь.

Спустя время, на краю существования, я лишь одним вопросом изводил свою душу: «Уехал бы я домой, зная, что произойдет?» Однозначного ответа найти не получается. С одной стороны, бестолковая погоня за хвостом, а с другой бесцельная жизнь, маринованная во лжи и поданная на завтрак этим акулам…

6

Коварный алкогольный напиток погрузил меня в состояние бесконечности и отрешенности от всех проблем. Даже мой рейс домой уже стал второстепенным событием, которое едва ли могло бы совершиться, если я не забуду и не опоздаю, что в общем-то мне показалось приемлемым. Отмирание клеток мозга уже дало о себе знать. Тупость и уверенность в собственной правоте как два верных друга поддерживали меня весь оставшийся вечер. В целом, они и нашёптывали мне, что в этом баре я уже был в период прошлого своего опьянения. У меня с трудом получилось оглядеться, сохранив равновесие на высоком барном стуле. Выводы буквально резали глаза. Как я, пропитанный горячительными напитками, нашел это место?

– Эй, журналист! Как там тебя… Александр Грэй, Грим, Грин-н-н? – промычать, мне почему-то показалось весело. Весело было мне одному.

– Чего ты хочешь? – послышался рык за моей спиной куда более четкий, чем моя речь.

Я повернулся к бармену и долго не мог понять, почему сегодня работает другой человек, не тот, что вчера? Впрочем, габаритами он не уступал своему предшественнику, манерами тоже.

– Я ищу журналиста. Вчера он был, то есть пил здесь со мной. Твой приятель должен его знать. Тот, что вчера разливал.

– Нет у меня приятелей, а вчера за стойкой работал я, – ложь можно разглядеть даже, когда хмель разводит глаза в разные стороны, – и никакого журналиста не было.

– Неправда! – выплеснулась обида как у маленького ребенка.

– Вали отсюда, или я тебя выкину сам!

– Да пошел ты!

И без того еле державшиеся зрачки на своих местах чуть ли не сошлись у переносицы в районе удара огромной кувалды из костей и кожи. Второй до безобразия огромной рукой бармен схватил меня за грудки с треском по контуру шва легкой летней рубашки. Заторможённая реакция помешала мне вовремя среагировать, уклониться от удара и провести контратаку, ну, или гордо отступить (такое я уже готовил оправдание). Непременно все так бы и произошло, если бы не оглушающий хлопок ладошки по стойке. Звон в ушах еще не прошел, а рука сползла с поверхности и оставила после себя след в размере крупной купюры.

Бармен, человек отлично понимающий язык денег, охладил пыл и с натянутой улыбкой хватился за салфетку и стакан. Гул недовольства сорванного шоу прокатился по помещению бара, но быстро иссяк, когда здоровяк, разбогатевший ровно на 100 евро, включил телевизор на всю стену, где начинался матч серии А.

– Спасибо, – промямлил я, осознавая, что вряд ли способен оплатить резко возникший долг.

– За что? – говорящий приложил немало сил, чтобы сделать свой голос более грубым.

– За то, что купили мне целое лицо, – тайком взглянул на громилу, натирающего бокалы.

– Кто знает… Кто знает… Возможно, это событие перенесено на более поздний срок, нежели вовсе отменено, – чем больше я вслушивался в голос, тем чаще улавливал нотки знакомой песни, название которой «дежавю». Измененное сознание отказывалось верить в случайные совпадения.

Переполненная голова выработала вполне рациональный сигнал на прекращение разгульного отдыха и на отправку в родные края без лишних загадок и потасовок. Меня и вправду манила скрытая за яркими событиями истина, но все же жизнь было еще очень дорога. Это редкий случай, когда я постарался взаимодействовать с логикой. Больше такого не повториться.

– Ты кого-то искал? Какого-то журналиста? – закрытая черным капюшоном и бейсболкой на американский лад фигура, что есть мочи притягивала меня.

– Журналиста, Александра Грина, ты его отлично знаешь, – пауза выдалась мучительной, но таковой она была не для меня одного.

Я наслаждался триумфом от выпавшей мне роли во внезапно возникшей пьесе. По лучшему сценарию выдающихся драматургов развязка в данном акте лихо взяла оборот и, выскочив из оркестровой ямы, оттолкнулась от авансцены и прошмыгнула за кулисы, где ей самое место. Наконец-то инициатива попала мне в руки:

– Ты и твой придурковатей дружок, который меня уже второй раз пытался убить, но как было сказано во время последней встречи: «Не стоит раньше времени», – с самодовольной ухмылкой я опрокинул содержимое стакана в себя и покосился на собеседника.

Опьянение от победы имеет более приятный вкус, чем от тошнотворных напитков, правда, в определенной ситуации очень скоротечно. А ситуация была определена двумя ручищами и ножом у горла, где-то в подворотне. Скорость изменений обстановки не позволяла мне вкусить сладкий плод славы. Но одно я знал точно: я сократил дистанцию.

– Как ты нас раскрыл? С кем ты работаешь? – в каждом вопросе отчетливо отдавалась нервозность.

– Да, я дурака валял. Просто по пьяни угадал. Так бывает, – из-за всех сил я пытался избежать объяснений по причине собственного непонимания.

Это, действительно, было трудно объяснить. Как будто незримая нить, между нами, чье колебание отдается стуком сердца. Разве обязательно видеть лицо человека, чтобы почувствовать сильную по своей природе связь? Так ведь глаза бывает не видят. Уши бывает на слышат, а нос ничего не ощущает. И только сердце способно чувствовать вопреки целому миру, облик которого неосязаем, а границы невозможно установить даже их названием.

– Просто так не бывает, Данил Егоров, я в это не верю, – речь на русском, как ледяной душ, пробрала все тело и взбодрила разум.

Я опять на стороне обороняющихся.

– Акцент! Акцент! У твоего приятеля, Уго, хреново как с итальянским, так и с английским. Строчит, как из пулемета. Я сам не полиглот, но английский знаю неплохо. Дурацкая привычка вставлять «взрывные» звуки. И я слышал, как он ругался на кого-то сегодня: «Каброн, Каброн!» Неужели испанец?

Расстояние между горлом и ножом возросло, а в темных полных таинственной печали глазах появилось подобие уважения. Сколько раз я пытался всмотреться в эти глаза, но никогда не мог точно понять, что они хотят показать, так много они пытаются скрыть.

***

Уго стоял в конце переулка, дабы подать сигнал при появлении лишних. Жест своей напарницы он воспринял с негативом. Его растопыренные в сторону руки готовы были по щелчку женских пальчиков свернуть мне шею. Еще никогда моя жизнь не находилась в тонких нежных и одновременно сильных огромных размеров руках.

– Удар был слишком неожиданным, и мы не смогли как следует подготовиться, – девушка что-то невнятное болтала, но переведя взгляд на меня сразу же осеклась, – раз уж ты такой крутой сыщик, то скажи, что, по-твоему, происходит? Кто украл Саманту?

–Я… я даже предположить не могу. Какие-то странные родители, копам наплевать, второй раз за два дня чуть не убила та же самая шайка… еще и записка эта бредовая, – мой организм пылал, как театр военных действий с хреновыми актерами.

Злостная борьба за рассудок алкоголя и адреналина; противоречивые чувства ненависти и симпатии к девушке с ножом; страх перед открывающейся реальностью и смелый нырок в пучину приключений. Я плескался во всем этом чертовом коктейле, позабыв, что совсем не умею плавать.

– Записка? Что за записка? – почти потерянный интерес вновь засиял в глубоких темных океанах. Впервые я ощутил на себе, что значит тонуть. Когда весь здравый смысл сопротивляется малейшей вероятности воображаемых отношений, и ты пытаешься ухватиться хотя бы за один малозначительный изъян, чтобы заложить его в фундамент антипатии, и это просто невозможно, вот что значит тонуть в глазах. Я даже не мог заняться поиском несоответствий идеалу, поскольку два симметричных изображения космоса по обе стороны от изящного изгиба переносицы заманили силой безнадежного притяжения. Горизонт событий пройден, а значит я навсегда потерян для этого мира. У меня вовсе теперь другая вселенная. И я готов в ней прожить вечность по собственной воле. Я предпочитаю плен ее глаз, нежели жить за пределами досягаемости ее дурманящего аромата духов. Как выстрел в голову она меня сразила, и я был счастлив.

Мой любовный порыв мысли прервался ударом в печень. Я был бы полным идиотом, если бы мне понравилась ее маленькая рука, сжатая в кулачок и сделавшая только что больно. Но в этом и заключается вся проблема влюбившихся, они те еще идиоты.

– Идиот! Чего ты замер? Давай отвечай!

– Я видел записку Ачелю Санторо, но в ней бессмыслица.

– Что там было? Говори! – бесконечная глупая радость пусть и временной необходимости во мне для этой прекрасной девушке пылала в груди.

– Эм-м… кажется… «Молись, пока ангел не простит».

– И все? – терпение иссякало.

– Фото, там было фото. Старое, черно-белое, – удар по печени спровоцировал работу в усиленном режиме всех непобитых органов, я как будто трезвел, но голова думать не хотела, – фото надгробного ангела-подростка и подпись…

– Подпись? Чья? – космос запылал огнем, как будто все сверхновые устроили фейерверк из череды разрушительных взрывов.

– Большие латинские буквы…

– Цвет? – этот взрыв был куда мощнее того, что называют Большим.

– Красный.

– Кровавый значит! Ну, что за буквы? – цвета зарождения Вселенной поражали своими красками.