Kitabı oku: «Ирония фарта (сборник)», sayfa 2

– Пап, у меня двойка по алгебре, я не написала контрольную, потом не исправила ее, и в результате так получилось, – Натали начала оправдываться, но поняла, что от нее ждут совсем другого.

– Неужели ты думала, что я буду тебя ругать за двойку? – удивился Сергей. – Это твоя двойка, и я уверен, что ты ее раз-два и исправишь уже в январе.

– Сереж, она предлагает не ехать, – тяжело сказала Анастасия. – И у нее температура.

– Сколько?

– Тридцать девять и одна.

– Да, мои принцессы, – Сергей развел руками – с вами каши не наваришь!

Больше всех боялся отмены поездки Володя. По телевизору он много раз видел, как выглядит резиденция Санта-Клауса, как отмечают Новый год в Лапландии, и искренне думал, что лучше Новый год не встречают больше нигде. Сама Натали тоже давно хотела с родителями и братом побывать в Финляндии на новогодних праздниках. Еще каких-то пять лет назад они и подумать о таком не могли, а здесь все обстоятельства удивительным образом сложились.

– Пап, ну мы точно поедем к Санта-Клаусу? – Володя был в нетерпении, так как отъезд был задуман на завтрашнее утро.

– Подожди, поедем, обязательно поедем, – Сергей погладил Натали по руке. – Не расстраивайся, тебе надо отдохнуть.

Родители и брат вышли из комнаты и осторожно закрыли дверь. Натали задремала. Сквозь сон она слышала спокойный разговор на кухне. Потом вошла мама, разбудила ее, дала какую-то таблетку и приложила к губам чашку с холодным чаем. Натали сделала большой глоток, запила таблетку и снова упала на подушку. Едва слышно часы, но звук их хода казался сейчас невыносимо громким.

Натали редко снились сны. Вернее, она не стремилась к тому, чтобы что-то из увиденного запомнить. Сейчас она видела во сне большую поляну, на которой они с мамой собирают цветы в большой и красивый букет. Светит солнце, но внезапно небо темнеет и начинает идти снег, который укрывает все вокруг.

Проснулась Натали от того, что ей стало холодно. «Который час?», – спросила она сама у себя. Было темно, как бывает темно в это время года и вечером, и ночью, и утром. В доме было тихо. Натали опустилась на подушку и снова попыталась заснуть. Проснулась, как ей показалось, она через час или два, не больше. Было холодно, вдобавок к этому болела голова, и во рту был жуткий привкус. Она привстала. Чуть скрипнул диван.

Открылась дверь в комнату и в нее просунулась голова Володи.

– Проснулась? – спросил он. – А мы уже собрались.

– Доброе утро, вставай, – в комнату вошла Анастасия и включила свет. – Мы собираемся ехать и уже позавтракали.

– Мне плохо, мама, я не поеду, – Натали и вправду выглядела бледной и измученной. – У меня во рту такой ужасный привкус…

– Это от таблетки.

– Нет, мам, от таблетки не такой.

– Давай, возьми, поставь градусник, надо решать, что с тобой делать, – Анастасия встряхнула термометр, который с вечера лежал сверху на тумбочке.

Несколько минут прошли в томительном ожидании. В комнату молча вошел Сергей, молча присел на край дивана.

– Тридцать восемь и восемь, – грустно произнесла Анастасия.

– Натали, давай по-честному, – начал Сергей, – ты хочешь остаться?

– Да, – Натали взглянула на брата. – И, может, вы тоже останетесь?

– Нет, пап, поехали!

– Володя, немного помолчи, сейчас мы все решим, – Сергей повернулся к Натали. – Доча, понимаешь, отменить ничего не получится, нас ждут, за все заплачено, это новогодние праздники, нам повезло, что все удалось так подгадать с поездкой.

– Тогда езжайте без меня, – тихо проговорила Натали.

Родители переглянулись.

– А ты сможешь тут без нас? – вздохнул Сергей.

– Смогу, – ответила Натали.

– Так, давай сделаем так, – предложила Анастасия, – я сейчас схожу к Тамаре Львовне, попрошу ее за тобой присмотреть, вызвать врача, если тебе вдруг станет хуже.

– Да куда уж хуже, – бросила Натали.

– Если такой план не нравится, то предложи свой, – Сергей поглядывал на часы. – Тогда поедем с нами, примешь таблеток от температуры, как-нибудь доедем. А?

– Нет, я не поеду, – Натали откинулась на подушку. – Куда я вам там? Только испорчу все новогодние праздники. А вдруг мне хуже станет?

– Она права, Сереж, – сказала Анастасия, одеваясь. – Я только до соседнего дома и обратно, только бы соседи уже встали.

– Хорошо, мы ждем тебя, – Сергей стал быстро одеваться. – Володя, собирайся, проверим, все ли в машине у нас взято.

Брат, стоя в дверях комнаты, помахал рукой на прощание. Отец обнял и поцеловал. Прибежала мама, сказала, что все будет хорошо, что Тамара Львовна в курсе и зайдет проведать, что еда есть, пельмени в морозилке, лекарства и градусник на тумбочке, поцеловала – и тоже скрылась. Погас свет в коридоре. Скрипнула дверь. С улицы донесся звук заводимого автомобильного двигателя. И опять стало тихо. Предательски тихо.

Так все и закончилось.

4

Натали плохо запомнила те дни. Казалось, что это один день, серый, зимний, холодный, что он тянется невообразимо долго. Пару раз приходила соседка и громко стучала в дверь, очевидно, посчитав, что звонок может испугать спящую девочку. Натали просыпалась, с трудом вставала с дивана и шла открывать дверь.

Тамара Львовна принесла завернутые в бумагу свежие пирожки с капустой. Пока Натали измеряла температуру, сидя на стуле, соседка хозяйничала на кухне, варила пельмени, разогревала чайник.

– Натали, сколько ты там намерила?

– Тридцать восемь и семь, Тамара Львовна, – с трудом выговорила Натали.

– В любом случае тебе надо поесть, а потом снова ляжешь, – сказала соседка, ставя на стол тарелки. – А вилки где?

– Справа в ящике, – бросила Натали. – Да есть-то особо и не хочется.

– Давай, попробуй, – Тамара Львовна положила в тарелку пельменей, выложила на блюдце пирожок, налила чаю в маленькую эмалированную кружку. – Натали, надо поправляться, ведь скоро Новый год, твои приедут с подарками.

Натали отпила немного чаю, с трудом проглотила пельмени. Вкус еще теплого пирожка она не почувствовала. Во рту стойко ощущался странный горьковатый тяжелый привкус, хотя с тех пор, как родители с братом уехали, никаких таблеток она не принимала и вообще ничего не ела и не пила.

– Ну, вот и отлично, – Тамара Львовна явно торопилась домой. – Я зайду завтра, оставляю тебе пирожки, у тебя здесь полно всякой еды, так что если проголодаешься, то вполне найдешь, чем перекусить.

Закрыв за соседкой дверь, Натали снова улеглась на диван и заснула. Ей снова снилось лето, та самая поляна, только мамы рядом не было. Щебетали птицы, рядом жужжали шмели и проносились над головой стрекозы. Но она была одна, совсем одна. Набрав огромный букет полевых цветов, она направилась в сторону дома, открыла дверь, вошла на кухню. Затем нашла трехлитровую банку, налила в нее воды и поставила букет на середину обеденного стола. В доме не было никого.

На этом сон заканчивался. Натали проснулась только на следующее утро, когда уже рассвело. Она встала и подошла к окну. На улице медленно падал снег, в снегу было все вокруг, кроме снега, казалось, нет ничего. И только из-за деревьев, окутанных снежной пеленой, словно ватой, тоскливо выглядывало маленькое желтое солнце.

Послышался стук в дверь.

– Соседка, – подумала Натали и нехотя пошла открывать.

За дверью действительно стояла соседка. Рядом с ней, переминаясь с ноги на ногу, стоял невысокий милиционер. Натали успела заметить его огромное брюхо и то, что он одет совсем не по-зимнему.

– Натали, нам надо с тобой поговорить, – Тамара Львовна буквально втолкнула девочку в дом, за ней вошел милиционер и закрыл дверь.

– Значит, тебя зовут Натали, – милиционер сел рядом с ней на диван. – Значит, ты никуда не поехала?

– Видите, я с температурой, плохо мне, – Натали начала нервничать. – Зачем спрашиваете?

– Понимаешь, – начал милиционер, – фамилия моя Волков, майор Волков.

– Натали, ты должна приготовиться, быть сильной, – Тамара Львовна села рядом с другой стороны.

– Что-то произошло, да? – Натали начала, кажется, понимать, что случилось нечто страшное.

– Понимаешь, мы тебя искали там, так как по документам ты тоже ехала с семьей, – волнуясь, сказал милиционер. – С семьей.

– Что случилось? – Натали подпрыгнула на диване. – Говорите сейчас же!

– Держись, Натали, ты осталась одна, – произнесла Тамара Львовна и обняла Натали за плечи. – Такое горе!

В глазах Натали потемнело. Майор Волков говорил что-то о стечении обстоятельств, о том, что Натали тоже могла там оказаться. О том, что на заснеженной трассе водитель встречного «КамАЗа» не справился с управлением и тяжелый грузовик буквально смял машину, где ехали ее родители и брат, что шанса выжить у них не было никакого. Милиционер попросил Натали разрешения осмотреться в доме и найти кое-какие документы, на что она просто указала на большой ящик в шкафу, стоявший напротив, где родители хранили все бумаги.

Кто она теперь, когда никого из близких нет? А может, это ошибка – и они что-то перепутали, а ее родители и брат живы и вот-вот вернутся из Финляндии? Нет, они точно что-то перепутали!

Я какое-то время надеялась, что произошла ошибка, ждала, что они вернутся. Но они не возвращались. Мне сказали, что водитель «КамАЗа» был пьян, но остался жив. На сидении рядом с ним нашли начатую бутылку водки. Через много лет я с ужасом поняла, что тот самый привкус, который преследовал меня накануне их отъезда, был вкусом водки. Хоть я никогда ее не пробовала и даже не нюхала, чтобы узнать, чем она пахнет. Я не могу себе этого простить. У меня было предчувствие, а я не смогла им воспользоваться, чтобы предотвратить гибель самых близких мне людей.

Все происходившее далее в сознании Натали перемешалось, событие следовало за событием. Казалось, что жизнь вокруг стремительно бежит вперед, а она стоит на месте и наблюдает за этим круговоротом, не желая в него погружаться. Натали думала только о том, как все выдержать, о том, как не сорваться, о том, как простить себе самой то, что произошло. Она еще не знала, что самое тяжелое ждет ее впереди, когда она окончательно поймет то, что мама, папа и брат больше не вернутся никогда.

Натали почти не запомнила похорон. На них приехал из Америки ее дядя Рудольф с женой Светланой – неприятной женщиной неопределенного возраста, равнодушной ко всему, что не касалось денег, больших денег. Потом были походы в какие-то инстанции, пара бесед с милиционерами и с тем самым майором Волковым, что сообщил ей тогда трагические новости. На время Натали забыла и о школе, и о музыке, и обо всем, что было для нее важным раньше, на что она тратила все свое свободное время.

А в один из дней с Натали заговорил Рудольф со свойственным ему пренебрежением.

– Натали, мы завтра улетаем в Америку.

– Я никуда не поеду, – сказала Натали.

– Поедешь, да и у тебя никто не спрашивает, – усмехнулся Рудольф. – У тебя просто нет выбора, мы с тетей Светой оформили над тобой опекунство, теперь мы твои папа и мама.

– Не смей так говорить, какие вы мне папа и мама?

– Буду говорить все, что захочу, мне плевать на то, что ты мне ответишь, – Рудольф был совершенно спокоен. – У тебя нет выбора, надо смириться, родителей не вернешь, теперь мы твоя семья. Ты наша дочь, все документы в порядке.

– Но я хочу остаться здесь!

– Ха! – Рудольф был удивлен. – Ты поедешь в Америку, Натали. Будешь жить с нами, и мы станем семьей.

– Да мы не станем семьей, – Натали села на стул и положила руки его спинку. – У меня другая семья и вообще другая жизнь.

– Нет у тебя другой семьи, забудь это, девочка, забудь. Я и тетя Светлана – это теперь твоя семья, а будешь сопротивляться – я найду способ с тобой справиться, ты меня знаешь!

– Слышал тебя бы сейчас мой папа, он бы такое устроил, – пробурчала Натали.

– Что? Что ты сказала? – Рудольф начинал выходить из себя. – Да этот сопляк ни на что не годился со своими картинами и разговорами о всякой дребедени.

– Ненавижу тебя.

– Что ты там говоришь, дрянь? – Рудольф подскочил, размахнулся и со всей силы ударил Натали по лицу, – Чтобы я не слышал больше от тебя ничего такого. Ты собираешься, едешь с нами в Америку и попробуй только сделать что-то не так. Мы и так приехали и торчим здесь уже вон сколько времени. Ради тебя, дрянь, слышишь? А у меня там деньги капают.

– Ненавижу тебя, – повторила Натали, закрыв руками лицо.

– Оставь ее, пусть обдумывает свое поведение, – на крики из соседней комнаты пришла Светлана. – Помоги мне лучше с вещами, я не лошадь.

Рудольф посмотрел на Натали безумным, ничего не выражающим кроме ненависти взглядом, и вышел. У Натали было несколько минут, чтобы собраться с мыслями. Что делать? Если бы только мама или папа были рядом, они бы подсказали. Ничего, без паники. Что я могу изменить? Кто мне поверит? Поверят, что я не хочу выбраться в Америку к дяде-бизнесмену, в его шикарный коттедж? Смешно! Об этом многие только и мечтают. Все документы у него есть. Действительно, кто меня спрашивает?

В самые важные и тяжелые моменты своей жизни я чувствовала его присутствие, его помощь. Он рядом, он любит меня и хочет помочь мне. Замечательный, красивый парень. Обнимает меня за плечи, гладит, шепчет на ухо что-то. Только я не могу разобрать, что. Вот и тогда мне казалось, что я в комнате осталась не одна. Это придало мне сил, не позволило упасть духом, не разреветься, остаться собой. Думали ли родители, что дядя может так подло со мной поступить? Наверное, нет. Они были замечательными добрыми людьми. Хотя, почему были? Они всегда со мной.

Натали направилась в свою комнату, раскрыла дверцы шкафа и стала медленно собирать вещи.

– Не возись, много хлама не бери, – сзади стояла Светлана, жевала жвачку и внимательно рассматривала комнату. – Ну у тебя и клоповник! А это зачем?

– Это папка с моими рисунками, я возьму ее с собой, – спокойно сказала Натали.

– Ладно, – согласилась Светлана, – только запомни: ты – никто. Слушаешься и подчиняешься. И никаких фокусов!

– Может, мне вообще не жить? – бросила Натали. – Не дышать, не двигаться?

– Ну, ты и зараза, сразу видно, что тебя совсем не воспитали, не научили себя вести и уважать старших, – Светлана подошла почти вплотную. – Ничего, ты привыкнешь к тому, что вести себя надо нормально, привыкнешь.

Светлана отвлеклась на разговоры с Рудольфом, и в этот момент Натали проскочила в комнату родителей. На стенах висели знакомые с детства картины, на столике у кровати стоял большой белый будильник. Стрелки его замерли. Натали не пугала тишина. Она села на край кровати и просидела так пару минут.

– Где ты ходишь? – послышался откуда-то издалека голос тети.

– Я собираю вещи, сейчас приду, – крикнула в ответ Натали, а сама осторожно, стараясь не шуметь, выдвинула маленький ящик, скрытый под столиком. Рудольф уже все обшарил в доме, но до этого ящика он вряд ли бы добрался.

В ящике лежали мамины любимые носовые платки и деревянная шкатулка, больше похожая на коробочку из-под конфет. Натали открыла ее и вздрогнула. Там лежали аккуратно сложенные купюры по пятьдесят и сто долларов. Натали оглянулась и, стараясь не шелестеть, пересчитала их. Тысяча сто долларов.

Натали сложила купюры и спрятала их в носовой платок. Платок стал неестественно пухлым. Натали нервно гладила его рукой, потом взяла второй платок и положила сверху. «Сойдет», – подумала она и выскочила из комнаты. В коридоре стоял дядя Рудольф.

– Зачем ты туда ходила? – отчеканивая каждое слово, спросил он. – Что у тебя в руках?

– Носовые платки, я сумку собираю, – ответила Натали и уверенно шагнула по направлению к своей комнате.

– Я не разрешал тебе никуда идти, – сказал Рудольф. – Запомни, что отныне у тебя нет ничего своего, ты еще слишком мала.

– Ничего, скоро я вырасту, а там посмотрим.

– Вот и посмотрим, – согласился Рудольф. – Посмотрим.

Мне не хотелось в Америку. Что я там забыла? Чужие люди. Дядя Рудольф, которого я ненавидела. И все же ничего поделать с этим было нельзя. Пока нельзя. Но определенный план у меня уже созрел. Просто надо было выждать. Прошло совсем немного времени с того момента, как я потеряла семью. Теперь я одна с дядей Рудольфом, заступиться некому. У него все схвачено, но это не значило, что я смирилась. Нужны были силы. Я чувствовала невидимую мне поддержку. Даже поднимаясь по трапу самолета, я представляла, что он держит меня за руку и летит вместе со мной. Летит, чтобы не отпускать меня одну и не дать мне там пропасть.

Глава вторая

1

Глупцы те, кто стремится, во что бы то ни стало, попасть в Америку, думая, что там удастся наладить жизнь одним щелчком пальца и столь же легко найти свое счастье. Американская мечта – это не больше, чем иллюзия, построенная для того, чтобы приманить простаков, которые пересекут океан в поисках сытого и богатого будущего, но найдут трудное и нестабильное настоящее.

Дядя Натали, Рудольф, перебрался в Америку в 1996 году, удачно там женился и завел свой бизнес. Впрочем, какие-то начатки бизнеса сложились у него еще во время жизни в России. Лихие 90-е были словно созданы для таких людей, как он. Кто был никем, тот стал всем. Он открыто посмеивался над своей сестрой, Анастасией, тяжелым трудом зарабатывавшей на кусок хлеба. «Училка», – называл он ее. Анастасия никогда не обижалась, может быть, только где-то в глубине души недоумевала, откуда в Рудольфе столько ненависти к родным. Они росли вместе, и она была свидетельницей того, как постепенно веселый мальчик превратился в мужчину надменной внешности, со столь же надменными поступками.

Чем занимался Рудольф, Анастасия у него никогда не спрашивала. Ей это было совершенно все равно. Она четко понимала, что человек, совершенно не склонный к труду и накопительству, не проявлявший усердия, вряд ли может сколотить сколько-нибудь крупные капиталы законным путем. Анастасия старалась не рассказывать Натали об их с Рудольфом детстве, считая, что все это давно в прошлом, а жить нужно исключительно сегодняшним днем, не забывая откладывать хоть немного и на завтра.

Шуточное ли дело – такие перемены. Потерять семью, окружение, одноклассников, сменить место жительства, попасть в новый дом к совершенно чужим людям – а дядю Рудольфа и его жену Натали считала чужими людьми, и было заметно, что она их опасается. Жить с опаской – это еще половина беды. Каждый человек пытается, особенно в том возрасте, в котором находилась Натали, построить пусть и фантастические, но планы на будущее.

Положение Натали в Америке было более чем неопределенным. С одной стороны, ее опекунами являлись дядя Рудольф и его жена Светлана – кстати, своих детей у них не было. С другой стороны, полноценно жить здесь Натали не могла. Ее знаний английского пока не хватало для того, чтобы учиться в нормальной школе со своими сверстниками. А для изучения языка требовалось время. Натали оказалась без друзей, ей даже было не с кем пообщаться. Рудольф настаивал на занятиях, думая, что таким образом Натали забудет свое прошлое, адаптируется на новом месте и таким образом развяжет ему руки.

Еще одно обстоятельство заставляло Натали считать, что она находится у чуждых ей людей: ни Рудольф, ни Светлана не разделяли ее увлечений рисованием и, особенно, музыкой. Если с рисованием все было более-менее просто, то с музыкой возникла серьезная проблема. Натали часто вспоминала то пианино, что стояло у них в доме, вспоминала, как мама играла на нем и учила играть ее. И сейчас музыка могла бы скрасить будни и помочь забыть то, что произошло. Но Рудольфа это мало волновало.

– Какое пианино, Натали, – говорил он ей. – Ты с ума сошла. К тому же, я не хочу слушать эти звуки. Пошла по стопам своей мамаши…

– Дядя Рудольф, не надо так о моей маме, она была твоей сестрой и любила тебя.

– Ну, ну, – улыбался Рудольф. – Это-то здесь при чем?

– Мама учила меня играть на пианино, я ходила в музыкальную школу, – начала Натали. – Ты обещал, что у меня здесь будет все.

– А у тебя и есть все, – оборвал ее Рудольф, – ты живешь в моем доме, мы кормим тебя, ты ни в чем не нуждаешься. Или ты хочешь, чтобы я выкинул тебя на улицу?

– Здесь не лучше, – ответила Натали.

– Что? Ты снова за свое? Сегодня остаешься без ужина. И вообще, я ни о каком пианино слышать больше не хочу. У меня море работы, а ты меня отвлекаешь этими своими пустыми разговорами. Иди.

В доме Рудольфа почти не было книг. Не было вообще ничего того, к чему привыкла с детства Натали, и что напоминало бы ей о родителях, прежней жизни и настоящем родном доме, который остался где-то далеко. Скандалы, разговоры о тратах, долгах, деньгах, пустые обвинения, ложь – вот то, чего было там хоть отбавляй.

В очередной раз, сидя в отведенной ей комнатке и лишенная ужина, Натали мысленно переносилась назад, в Россию.

– Будь умницей, слушайся дядю и тетю, это самые родные тебе люди, – сказала на прощание Тамара Львовна из соседнего дома.

– Да вы не волнуйтесь, – ответил за Натали дядя Рудольф. – Там ей будет лучше и, может, что-то толковое из нее и вырастет.

– Ну, дай бог, дай бог, – причитала Тамара Львовна, так и не сумевшая понять самого главного. Забирали Натали совершенно чужие люди – совсем не родной дядя, который уже причинил Натали боль и еще причинит ее в будущем. Кто знает, будь участковый, органы опеки, Тамара Львовна, майор Волков, сотрудники консульства – хотя бы кто-нибудь – чуточку внимательнее, и не было бы многого из того, что случилось после.

Одно то, что я нахожусь рядом с дядей Рудольфом, заставляло меня вздрагивать при каждой мысли об этом. Так продолжалось совсем недолго. Постепенно я поняла, что нет смысла его бояться, что этим я ничего не добьюсь. То, что здесь не жизнь, а просто существование, я поняла сразу. Пусть мне всего шестнадцать, и, по сути, я никто, не обладаю никакими правами, но из этой передряги надо было выбираться.

Тетя Натали, Светлана, относилась к племяннице очень плохо. Хотя сказать, что плохо – это не сказать ничего. Она понимала, что ее муж неплохо зарабатывает, и ее раздражало то, что часть этих денег приходится тратить на Натали. Присутствие Натали в доме также не радовало тетю. Она привыкла быть дома одна, ни в чем себя не ограничивать и входить в какие-то рамки только по возвращении мужа.

– Отойди от холодильника, – однажды приказала Светлана. – Что ты там ищешь?

– Думала, там есть йогурт.

– Думала она, – усмехнулась Светлана. – Ты, по-моему, подзабыла, что твоего здесь ничего нет. Что дают, то и ешь. Йогурт ты уже, кажется, ела сегодня.

– И что?

– Ты еще пожалуйся! – Светлана изменилась в лице. – Кормим мы тебя неплохо, а то, что тебя избаловали твои родители, меня не касается.

Натали молча ушла в комнату. Когда к ней приходила репетитор по английскому языку, тетя Светлана играла роль заботливой матери и долго рассказывала молодой женщине с грустными отекшими глазами, какая у нее хорошая и замечательная дочь. Преподавательница мило улыбалась в ответ, хотя у Натали складывалось такое чувство, что и она, и учительница отбывают здесь некую повинность. Никакой заинтересованности в успехе обучения у репетиторши не было: получив свои пятнадцать долларов за занятие, она растворялась в толпе совершенно равнодушных к Натали людей.

Один раз к ним заходили из опеки – Натали поняла это по разговору. Светлана показала двум инспекторам комнату Натали. Инспекторы одобрительно закачали головами и что-то пометили каждый в своем бланке. Натали была готова на ломаном английском объяснить им, каково ей здесь, в конце концов, рассказать о том, что дядя Рудольф ее изнасиловал. Но инспекторы с ней даже не заговорили. После их визита Натали сидела в комнате, разглядывая маленькую фотографию родителей из того альбома, что она тайком в вещах увезла с собой, и тихо плакала.

2

Натали стояла на лестнице. Внизу стоял Рудольф и говорил с кем-то по телефону сначала на английском, потом перешел на русский.

– Ты понимаешь, что все должно пройти так, как я сказал, иначе мы потеряем сто тысяч, и тебе придется самому их заплатить. Ты меня, кажется, не понял: сделаешь все так, как я скажу. Контейнер приходит, мы его оформляем. Я договорился, вскрывать и проверять его никто не будет. Твое дело сделать один комплект бумаг, а потом и второй. Оформляешь, передаешь, контейнер уходит нашим друзьям, они платят нам деньги. Ясно? Твою мать, ясно тебе?

– Контрабанда, – подумала Натали. – Но чего? Хотя, какая мне разница…

Под Натали скрипнула половица.

– А, это ты, – Рудольф посмотрел наверх. – Мы с тетей уедем на пару часов по делам, тебя закроем в доме. Поняла?

– Поняла, – грустно ответила Натали.

После того, как дядя и тетя ушли и закрыли дверь, Натали села на подоконник большого окна в кухне. Она смотрела туда, где виднелись убегающие вдаль бесчисленные коттеджи с маленькими задними двориками и аккуратно подстриженными газонами, столь же аккуратными дорожками, по которым лишь изредка проезжали автомобили. Слишком чисто намытые и слишком дорогие, чтобы быть автомобилями в привычном понимании этого слова. Все вокруг было чужим и непривычным. На кухне не дребезжал холодильник. Даже пыль на подоконнике, где сидела Натали, была не пылью, а лишь жалким на нее намеком, не более.

Натали казалось, что окружающие люди хоть и чувствуют дискомфорт от проживания здесь, но предпочитают его скрывать под маской самодовольной улыбки и за причмокиванием жвачки. Вокруг было полно русских. Вообще, говорить по-русски в том районе, где волею судьбы оказалась Натали, считалось каким-то особенным шиком.

Только небо было таким же, светлым, голубым, и облака были такими же. Да и сама Натали нисколько не изменилась. Она была все той же и жила теми же воспоминаниями, что были с ней в те последние дни перед отъездом.

Один раз я задумалась о том, что держит меня здесь. И этого оказалось достаточно для того, чтобы сообразить: мне надо бежать. Ничего меня не держало, совсем ничего. Меня тянуло обратно. Может, это было потому, что рядом со мной были люди, которых я просто ненавидела и ничего с собой не могла поделать. Как только в моей голове мелькнула мысль о том, что меня ничто не удерживает, сразу возникла другая мысль о том, как отсюда сбежать, а главное, куда. Впрочем, ответ на этот вопрос я знала точно.

Сидя на подоконнике, Натали задремала. Неожиданно она почувствовала, как что-то в нее ударило, что-то скользкое. Она открыла глаза. На ее плече лежала банановая кожура. В нескольких метрах стояла Светлана.

– Ах ты мразь, с ногами на окно, – от ярости Светлана даже брызнула слюной. – Ты его мыла? Это мой дом, поняла?

– Не надо на меня орать, я помою, – спокойно ответила Натали.

Неожиданно Светлана подскочила и ударила Натали кулаком в висок. От неожиданности Натали закричала, но от следующего удара смогла увернуться. Она спрыгнула с подоконника, оттолкнув Светлану, и бегом, изредка спотыкаясь, направилась в свою комнату.

– Будь ты проклята, тварь, будь ты проклята, – причитала Светлана. – Ты отравляешь нам жизнь. И почему ты не сдохла тогда, со всеми? Будь ты проклята…

Натали повернула ручку на двери, заперлась изнутри, сама легла на кровать и смотрела в потолок. Она уже успела привыкнуть к постоянным стычкам с тетей – та как будто искала повод для того, чтобы обозвать ее или намекнуть на то, какими ничтожествами, по ее мнению, были родители Натали.

– Натали, быстро открой дверь, – Рудольф дергал за ручку и очевидно терял терпение.

– Зачем?

– Затем, – крикнул Рудольф. – Ну, открывай.

– Мы можем поговорить и через дверь.

– Ах ты, сука, – процедил Рудольф, размахнулся и пнул дверь.

Дверь распахнулась. Он стоял перед ней, как в тот день, когда все случилось. Ей казалось, что сейчас он подойдет, силой сорвет с нее джинсы, и она уже ничего не сможет сделать. Натали закрыла глаза.

– Если ты, сука, еще раз что-то скажешь грубое тете Свете, твоей маме…

– Она не моя мама! – прокричала Натали. – Не моя!

– Не смей мне перечить! – Рудольф был вне себя от злости. – Так вот, если ты еще раз посмеешь ее не послушаться или тронешь хоть пальцем, я прибью тебя, поняла?

Натали почувствовала, как к ее носу Рудольф прижал кулак и вжимал его дальше и дальше.

– Поняла?

Натали зарыдала. Не от того, что было больно или неприятно. И уж тем более не от того, что было стыдно или страшно. Она плакала от того, что была беспомощна в этой ситуации. Ответить Рудольфу ей было нечего.

Натали не спала в ту ночь. Она чувствовала, что в стремлении сбежать и как можно быстрее ее поддерживает еще кто-то. Может быть, ей это только казалось, но что бы это изменило. Она думала о том, к кому можно обратиться за помощью, за поддержкой или хотя бы за советом. Среди тех, кто жил вокруг, таких людей не было. Она перебирала в голове разные варианты, но не один из них не давал гарантии того, что она вновь не попадет в руки дяди и тети, и жизнь станет еще страшнее, чем была до этого. Она просто боялась, что ей будет еще хуже, а из этого логично следовало, что у нее есть только один шанс. Только один и единственный шанс.

Под утро Натали, не раздеваясь, задремала, думая, что будет время, чтобы все решить и подготовиться. Но она ошибалась.

– Доброе утро, – Рудольф смотрел прямо ей в лицо. – Я тебе пожелал доброго утра, тварь.

Натали чуть приоткрыла глаза. Рудольф нагибался над ней. Он был в синем махровом халате. Она явственно почувствовала исходящий от него легкий запах пота и перегара.

– А ну-ка вставай, – Рудольф схватил Натали за плечо и встряхнул, затем взял под руки и буквально поставил на ноги перед собой. – Не вздумай орать, убью.

Рудольф сильно ударил Натали по лицу, затем скинул халат.

– А сейчас… – Рудольф улыбался, глаза у него бегали.

Он смеялся и больно сжимал плечо. Натали закрыла лицо руками, но в этот момент почувствовала, как Рудольф, продолжая ее держать, расстегнул на ней джинсы и сунул руку вовнутрь. Он стоял перед ней абсолютно голый, готовый в любую минуту избить ее до полусмерти и, смеясь, изнасиловать. Снова эта история должна была повториться. Снова как будто сделать ничего было нельзя.

Но Натали дернулась, закричала, сначала споткнулась, а потом, ощущая на своем теле цепкие, как клещи руки дяди, прицелилась – и наступила ему на ногу. Тяжелая резиновая подошва кед, что были на Натали еще со вчерашнего вечера, сделала свое дело. Рудольф вскрикнул, на мгновение отпустил Натали, но тут же опомнился и снова с размаху ударил ее по лицу.

Натали была спокойна. Следы текли из глаз ручьем, но она не проронила ни звука. Она в упор смотрела на дядю. Возникла пауза.

– Сука, маленькая сука, я убью тебя, – Рудольф закачал головой. – Да, убью. Сегодня ты никуда не идешь, никаких прогулок, тварь. А вечером я посмотрю на твое поведение.

Он подобрал с пола халат и босиком, слегка прихрамывая, вышел из комнаты. Дверь в комнату не закрывалась, ручка была сломана. Натали слышала в ушах свой пульс. Еще. Еще. Так. Спокойно. Еще. Спокойно. Она сделала глубокий вдох и поправила джинсы – и тут же посмотрела на себя в стоявшее на столе маленькое круглое зеркало.