Kitabı oku: «За чьи грехи…»

Если что-то в жизни нельзя исправить, это можно только пережить.

Глава 1

Анна проснулась с неопределённым чувством. Она не могла понять своего состояния. Ни душевного ликования, ни облегченного вздоха не последовало. А ведь во сне она увидела сценарий, который столько лет воображала, осмысливала, дополняла всё новыми и новыми деталями мщения. Во сне свершилось то, с чем она проживала последние годы. Напряжение во всём теле, электрические заряды, пронизывающие мозг, знаменовали о том, что сегодня сон станет реальностью. Как говорят: «Сон в руку». Анна вдохновенно встрепенулась… и тут же испугалась. «А вдруг сон не сбудется…». Однако интуиция назойливо нашептывала: «Сегодня, сегодня». «Сегодня».

– Ну значит сегодня, – утвердительно произнесла женщина онемевшими губами. Ее шестое чувство никогда еще не подводило. Узел, крепко-накрепко связывающий ее со страшным прошлым, наконец, развяжется и освободит её от тяжких пут. Как долго Анна этого ждала.

С утра все мысли были только об увиденном во сне. Сегодня Анна не собиралась к своей «звёздочке», но сон заставил внести коррективы в текущие планы. Ее, как никогда, тянуло туда, где, наконец, свершится вендетта.

Прошло столько лет, а она не может унять боль.

На кладбище Анна пришла далеко за полдень, в это время здесь было безлюдно. Ей не хотелось ни с кем встречаться. А встречи могли быть самые неожиданные, ведь кладбище было местное. Увидев новое захоронение со «знакомым лицом», Анна испытала чувство горечи: «Вот и этот покинул наш бренный мир». Чтобы подавить неприятное ощущение, женщина ускорила шаг.

Отыскав глазами свою берёзоньку, она пошла на неё как на маяк. Веточка, из которой выросла эта «девочка» (так Анна называла березоньку), случайно осталась лежать в этом скорбном месте в тот горький день. И теперь этой «девочке» столько же лет, сколько нет на свете её «звёздочки». Когда Анна заметила, что веточка прижилась, она принялась ухаживать за ней с такой любовью, будто боялась снова потерять близкое, родное существо. Она оберегала веточку от знойных лучей и лютых морозов. И вот… Теперь эта памятная веточка стала стройной, белоствольной красавицей с пышной зеленой кроной. Лучи солнца, пронизывающие её ветви, придавали им неповторимый изумрудно-золотистый цвет. Анне казалось, что ее берёзонька не похожа на другие деревья. Ведь она несла в себе особое предназначение: быть одухотворением той, которая, когда-то уходя из этого несправедливого мира, отдала маленькой веточке свою душу. Дерево действительно было красиво и печально одновременно, будто вобрало в себя красоту и чистоту ее «звездочки». Когда Анна смотрела на ветви деревца, низко склонившиеся к земле, словно в почтительном поклоне, с грустью думала: «Эта красавица вместе со мной горюет, понимая мою саднящую боль утраты».

За эти годы у Анны сложился свой ритуал общения со своими девочками. Сначала она обнимала березоньку, олицетворение её «звездочки». Прижавшись щекой к гладкому тёплому стволу, она стояла, набираясь сил, чтобы заглушить боль, которая с того трагичного дня не проходила, а с годами становилась только острее. Говорят – время лечит, но боль Анны не поддавалась времени. Ей казалось, пока он будет жить, душевная травма остриём будет пронзать её сознание. «Почему он живёт, а её доченьки нет», – постоянно крутилось в голове. Впитав в себя энергию берёзоньки, Анна начинала беседу со своей «звездочкой». Разговор по душам, тихий шелест листвы всегда действовали на неё успокаивающе. Но сегодня уже с утра она пребывала в состоянии ожидания. Она и сама не знала, чего ждала. Вспыхивающее предвидение мести сменялось нервозным чувством. И сейчас это чувство нервной дрожью полностью охватило ее. Чтобы унять дребезжащий озноб, Анна теснее прижалась к березке. Подавив в себе беспокойство, она прислушиваясь к тишине. Затем достала лопатку из близ растущих кустов. Этот кладбищенский инструмент хранился здесь, чтобы ежедневно не возить его с собой. Подравняв ухоженную могилу, на которой сквозь зелёное покрывало газонной травы проглядывали синие глазки нигеллы, Анна снова прислонилась к берёзоньке. Сделав несколько глубоких вдохов, она поняла, что душевного покоя не наступит. Тревожное чувство нарастало, и вдруг её опять охватила мелкая дрожь. Но ожидаемое «сегодня», словно маяк в темноте, заставил женщину скинуть с себя ослабляющее беспокойство и принудило встряхнуться.

Сколько раз, приходя сюда, она обдумывала каждую деталь того, о чём мечтала все эти годы. Только неопределённое «Когда же он вернется?» заставляло по-разному представлять развязку былой трагедии. А сегодня этот заключительный аккорд ей приснился. Только во сне не она исполнила вердикт, а кто-то другой… Кто-то другой поставил точку в ее сценарии. Анна попыталась вспомнить образ инквизитора… Но как ни пыталась восстановить картину виденного во сне, ей не удавалось. Только место, где произошло ожидаемое, было хорошо знакомым: на заброшенной могиле, которая была видна отсюда. Анна посмотрела в сторону могилы, где должно произойти возмездие. По состоянию могилы было видно, что она никому не нужна: обвалившаяся, поросшая травой. «Это его могила. Прикопай, забросай венками, которые валяются тут же в кустах, отслужив своё предназначение, и никто не узнает…», – Анна облегчено вздохнула, будто уже свершилось то, о чём так долго мечтала.

Много раз Анна представляла их встречу. Она его ждала. Ждала с того страшного дня… Однако его появление сегодня застало её врасплох. Увидев его, Анна превратилась в сжатую пружину, которая вот-вот резко выпрямится и ударит по ненавистной цели. Ударит со всей силы, чтобы вся её боль стальным остриём вонзилась в него. Он должен ответить за смерть её девочки.

Однажды услышав по радио, что наши «думцы» на полном серьёзе обсуждают вопрос о свободной купле-продаже наркотиков, Анна подумала: «Это для тебя стараются, Максим Витальевич».

В эти реформаторские годы в нашу страну, как в клоаку, из всех сточных труб капитализма сливалось всё грязное, пошлое. «Свобода без царя в голове» коробила многих людей. Слова «За державу обидно» застревали горьким комом в их душах. И он, будто по приглашению этих свободолюбцев, вернулся. Мысль, как заноза, опять засвербела в душе: «Такие не должны жить».

Когда она увидела его, то даже не поняла: «Он ли это?». Анна остановилась в нерешительности и посмотрела в его сторону. Человек, которого она увидела, представлял собой жалкое зрелище: длинный, худой; половина черепа – голая, а сзади свисала, как крысиный хвост, тонкая косица; глаза белёсые, почти бесцветные, ввалившиеся куда-то далеко, за нос. Только наследственный «изыск» от бабки-аристократки («Меня огонь за задницу будет хватать, но пока парик не надену, губы не накрашу – с места не сдвинусь», – говаривала его бабка-мадам), – подсказал Анне: – «Это он».

Увидев Анну, он, как-то по-бабьи, подвилял к ней.

– Энн, здравствуй. Я так рад…

Анна в оцепенении смотрела на него.

– Энн, я любил её. Я хочу сегодня… Я сегодня обязательно…

«Видение» из прошлого так ошеломило Анну, что она испуганно отшатнулась. Но знакомый голос, его голос, заставил её прислушаться к невнятной речи.

– Энн, сейчас у меня встреча, а потом… Я очень хочу сегодня посетить Наталку, – заискивающе бормотал он.

Обращаться к ней только по имени, на «закордонный манер», он стал с первого дня их знакомства.

Чувство брезгливости, проявившееся при воспоминании этой встречи, заставило Анну теснее прижаться к березке, точно чистота этой природной красавицы смоет с нее это ощущение. Зажав уши, будто желая заглушить ненавистный голос, Анна простонала: – «Интуиция меня не подвела. Сегодня. Он придёт и…».

И будто испугавшись ещё не содеянного, она подняла глаза в синюю высь и иступлено произнесла:

– Господи! Прости. Но ведь ты даруешь жизнь, и ты её забираешь. По каким критериям ты судишь? Почему ты забрал жизнь у моей девочки? За какие грехи?.. Почему?..

Именно здесь, как казалось Анне, где души умерших вознеслись к небесным вратам, Господь должен ответить ей.

Анна не могла согласиться и с этим древним писанием: «На всяком месте очи Господни; они видят злых и добрых».

«Господи! На каком же месте у тебя очи?» Моей девочки нет, а этот… Какое место в своих помыслах ты отвел ему место…» – прошептала Анна. Слезы затмили глаза. Она скорбно посмотрела на место, определённое её «звёздочке». И будто в ответ на ее обращение в памяти возникло еще одно изречение из библии «Как отец милует сынов, так Господь милует боящихся Его…». – Подняв руки вверх, Анна с горестным выдохом выкрикнула: – «Господи, да кого же ты милуешь?», – и опять не дождавшись ответа, с сомнением в праведности библейских слов, тихо произнесла: – «Не получается, Господи, у нас с тобой душевной связи. Не зря в народе говорят: «На бога надейся…».

Безответный монолог прервали приближающиеся шаги. Анна, крепко зажав в руках лопатку, прижалась к берёзе, желая слиться с деревом. Сердце замерло. «Сейчас, сейчас» – застучала пульсирующая кровь, выдавая её тревожное состояние. Но шаги, удаляясь, затихли.

Ноги обмякли, рука вместе с лопаткой безвольно опустилась. Правильно говорят: «Ждать и догонять…». Но тут же с надеждой подумала: «Он сказал, что придёт. Я дождусь».

Анна часто в недоумении спрашивала себя: «Неужели такое возможно?..» Чтобы прошлое эхом ворвалось в ее настоящее.

В затянувшемся ожидании глаза остановились на свежей могиле, которая хорошо была видна с места, где стояла Анна. Грусть наполнила сердце.

С погребенной в той могиле она познакомилась в санатории. Встретились за сотни километров, чтобы узнать, что живут с ней в одном городке. Симпатичная, полная сил женщина погибла, став заложницей своей фамилии, которая, стала спусковым курком ненависти, безмозглости в это «маловразумительное» время. Это проявилось в первый же день их встречи. Выйдя из кабинета администратора, Анна увидела в вестибюле женщину, одиноко стоящую у окна. Встретившись с Анной глазами, та весело спросила:

– Вы тоже меня боитесь?

– Почему?

– Я – Чеченко.

– А я – татарка, – парировала Анна. Она это сказала, почувствовав в весёлости голоса женщины горечь ее душевного состояния. Чеченка… Вот почему женщина осталась в одиночестве. И смеясь, предложила: – А давайте дружить национальностями. Я родилась и выросла среди многонационального сообщества.

– Я – русская. Чеченко – моя фамилия по мужу, – улыбаясь, уточнила Катя.

Анна с интересом посмотрела на собеседницу, и они одновременно громко рассмеялись.

– Моя фамилия в нынешнее время стала как красная тряпка, – с горечью ответила Катя.

Её слова оправдались. Страшно. Подонки, услышавшие, как Катю по фамилии окликнула знакомая, пошли за ней следом. Возле подъезда её дома на неё обрушился кусок арматуры.

Эти чудовищные «случайности», ворвавшиеся в теперешнюю жизнь, заставляли людей ворошить свою память. По-разному они вспоминали и обозначали времена прошедших лет.

Годы её юности называли «годами оттепели». А как же люди назовут нынешние годы, которые, уподобившись цунами, обрушились на страну всеобщим страхом. «Свобода и независимость», провозглашённая демократами с «броневика 90-х», обернулась для большинства людей «своим Гулагом». Годы мракобесных преобразований вселяли панику. «Приближается конец света…» – панически звучало в устах верующих людей.

И в те отроческие времена были проблемы, которые мешали жить людям. И возникал вопрос: «Почему?». Но и в те времена – люди жили с перспективой ожидания лучшего будущего. И это ожидание для многих становилось реальностью. Да и жизненные ценности были совсем другими, что делало жизнь осмысленнее. И конца света тогда никто не ждал.

Уже с высоты прожитых лет, анализируя прошлое и сравнивая его с реальностью происходящего, Анна сделала вывод: «Тогда люди были совестливее, честнее, ближе друг другу. Вера, Надежда, Любовь были спутниками людей того времени».

Поглаживая бело-чёрный ствол берёзы, Анна стала вспоминать те далёкие годы, из которых прошлое ворвалось в ее настоящее.

Глава 2

Анна родилась в небольшом азиатском городе в тот самый год, когда одни плакали по безвременно ушедшему «отцу народов», другие восприняли это за наступление другой эры: жизни без страха, без оглядки в прошлое.

Отца Анны после войны направили преподавать в военное училище в том гостеприимном городе. Здесь отец и познакомился с будущей матерью Анны, молодым специалистом из Украины, приехавшим по комсомольской путевке на строящийся в этом городе химзавод.

От матери Анна унаследовала красоту, рассудительность, помогавшую ей определять ту грань, за которую не следует переступать, женскую интуицию безопасности.

От отца Анне достались любовь к жизни, обостренное чувство справедливости. Анна считала, что ей повезло с родителями. Ее родители были радушными, общительными людьми. Друзья любили застольничать в их небольшой комнате. Отец хорошо пел. У него был красивый голос. Мама вкусно готовила. Её украинский борщ вызывал у друзей возгласы радостного возбуждения. Анна с интересом наблюдала жизнь взрослых людей, которые, испытав на себе тяготы войны, не утратили задора, были полны энергии и добродетели.

Ещё в её ранней юности отец сказал Анне: «Ты – разумное существо. Учись жить разумом. Думай, анализируй, делай выводы. Отвечать за свои поступки ты должна сама». И всем этим постулатам она училась у родителей. На многие вопросы ответы находила на родительских посиделках. Так родители называли горячие диспуты, которые проходили в их небольшой комнате. На «кухонных посиделках» отец и его друзья много говорили о войне, о хрущёвской оттепели. Особенно запомнились дебаты, разгоревшиеся вокруг крылатого выражения «Страной может управлять любая кухарка». Отец тогда с горечью сказал: «Пока нашей Страной будут править «кухарки», народ будет щи варить из топора. Даже лес рубить – надо обученным лесником быть. Чтобы щепок меньше было».

Мама в шутку папу и друзей называла диссидентами. Тогда Анна не придавала особого значения смысловому содержанию этого слова. Оно как-то не встраивалось в жизненный курс отца и его друзей. Мнения, споры людей, победивших самого коварнейшего врага, были их естественным воззрением на происходящее в Стране. И оно не тащило их в трясину озлобленных себялюбов.

Уже позже, когда волна так называемого диссидентства прокатилась по всей Стране, Анна задумалась над этим ставшим модным словом. «Несогласный, инакомыслящий; иноверец или раскольник, не принимающий господствующего исповедания». В каждую эпоху были свои диссиденты: Адам, декабристы, Ленин… Да и нынешние реформаторы тоже причислили себя к диссидентам. Однако идеи современных демократов несли в себе больше разрушений, чем созидания: хотели, как лучше, а получилось – страшно. Новоявленные революционеры точно подпадают под определение «раскольники». Разрушили то, что с таким трудом создавали отцы, деды; изъяли из сегодняшней действительности понятия: совесть, стыд, порядочность.

Анна сделала глубокий вдох, словно ей не хватило кислорода. Вчера по телевизору показали «подвальных детишек» в стране победившей демократии. Так без валерьянки уснуть не смогла. Смешивая с водой капли, она скорбно произнесла: – «В 17 – ом году детей вытаскивали из подвалов, а сейчас – в свободной Стране – опять в подвалы загнали». Государству, которому не нужны дети и старики, Анна поставила свой диагноз «ИДИОТИЗМ». «Это уже, ваш «ИЗМ», господа демократы, – вслух произнесла она и опять перенеслась в своё прошлое.

Тогда, в трудное и бедное время, на выходные и праздничные дни детей из детских домов брали в семьи. Родители Анны тоже брали из детдома девочку, Лиду. Она была старше Анны на пять лет. Они очень привязались друг к другу. Анна считала Лиду своей старшей сестрой. Сколько радостных дней они провели вместе. В их дворе Лида организовала «тимуровский отряд», и как Женя из повести Гайдара, играла на аккордеоне. Под его звуки они ходили на речку купаться. К концу недели ребята с нетерпением донимали Анну: когда же её родители поедут за Лидой? У Анны непроизвольно вырвался смешок. «А ведь у них во дворе был свой мальчиш-плохиш, Петька Сидоров. Толстый, всегда с опущенной лямкой от штанов, настоящий «буржуин». Спустя год у Лиды нашлись родители, и увезли её на Украину. Провожать её пришли ребята со всего двора, их тимуровский отряд в полном составе.

Анна задумалась. Тогда их героями были ребята, которые во имя Родины шли на смерть, совершали подвиги. Это не пафос, – это было душевное тяготение того времени. Кто герои мальчишек девяностых годов?

В одном из писаний Анна вычитала: «Люди – овцы господни и нуждаются в пастыре, который их охраняет и защищает». И тут же ей вспомнился диалог Фаины Раневской и Анны Ахматовой, прочитанный ею в книге о Ф. Раневской: «… Кто муж овцы?» – «Баран, так что завидовать нечему». Сколько же слёз пролито по воле очередного «пастыря-раскольника».

Выдохнув из себя горестное настоящее, Анна опять вернулась в своё прошлое. И, как в кино, кадр за кадром в памяти стали всплывать эпизоды из её далёкой жизни.

В их небольшом городе, где она родилась, проживали люди многих национальностей. Такое братство народов было распространено по всей нашей огромной Родине. «Коммунальная страна, могучая многонациональная семья». Была… могучая, дружная. И чтобы не говорили сейчас о «Колоссе на глиняных ногах», тогда страна после страшных потрясений встала на ноги. И если бы «пастыри» были не с «бараньими мозгами», стоял бы этот Колосс до сих пор. Сейчас только и слышишь возгласы предъявлений: «Тогда, в СССР…» Будто не было в той стране ничего хорошего. И слышишь это от тех, кто в том СССР получил всё: и бесплатное образование, и старт для продвижения себя к своей «великой цели»… Ведь это с их подачи расцвёл сепаратизм.

Анна с нежностью подумала о лучшем друге их семьи, Анатолии Аслановиче. Дядя Толя был узбек. Его восточный менталитет вносил равновесие и в горячие споры на родительских посиделках. Когда страсти накалялись… узбекский друг использовал свой рецепт: дверь открывалась, и с подносом дымящегося узбекского плова входил дядя Толя. Все споры сразу прекращались. Готовил плов дядя Толя по-своему рецепту. Наблюдая за его работой (так тот называл своё нахождение у плиты), сразу становилось понятно: откуда появилась поговорка «Пальчики оближешь». Сам процесс приготовления плова походил на священнодействие кудесника. Начинал Анатолий Асланович свою церемонию с торжественного изречения: «Казан надо довести до трёхсот градусов». После этого начиналось молчаливое действо приготовления неповторимого кулинарного изыска: сначала мелко резался бараний жир и выжаривался до хрустящей корочки; в растопленный жир опускались бараньи косточки; потом в казан летел репчатый лук; вслед за луком опускалась морковь вместе с кусочками бараньего мяса; когда мясо было готово, а это определялось по духовитому запаху, высыпался рис и заливался водой, в пропорции известной только дяде Толе; разбухая, рис, зернышко к зернышку, под бдительным оком дяди Толи, превращался в ароматный плов, запах которого «расплывался» по всему дому. Вроде бы всё просто и понятно… но такого ароматного и «пальчики оближешь» плова – ни мама, ни Анна (впоследствии) приготовить не могли.

Анна втянула воздух носом, будто аромат из того времени долетел сюда.

А как дядя Толя пел украинские песни! Ведь они стали частью его жизни. Жена Анатолия Аслановича, тётя Маша, была украинка. Из шутливых рассказов взрослых Анна узнала историю женитьбы дяди Толи на Марии, маминой подруге.

Все дороги в среднеазиатских городах ведут на базар. Вот здесь Толхан и приметил двух подружек.

– Самый сладкий, самый красный, подходи, – слышали девушки со всех концов базара.

Девушки подошли к огромной горе арбузов, на самом верху которой сидел молодой узбек. Увидев двух красавиц, он скатился вниз. И с этого момента юноша не сводил глаз с маминой подруги. Обе девушки были хороши, но парень отдал предпочтение кареглазой блондинке Маше. Позже мама шутила: «Мне даже обидно было. Я тоже гарная дивчина, так хотя бы для отвода глаз ко мне обратился. Так нет – всё внимание Марии».