Kitabı oku: «Шолох. Тень разрастается», sayfa 7

8
Девушка плачет в цветущем саду

В любви всегда есть что-то надрывное, какая-то боль, неосуществлённое желание… То ли дело дружба. Берегите друзей, они – ваш свет в темнейшую ночь.

Флаурда Северин, хозяйка сорока кошек

Увидев слёзы Кадии, я испугалась так, как не пугалась, кажется, никогда в жизни.

Кад? Плачет прямо на улице? Невозможно! Да ещё чтобы так тихо, обречённо…

Кадия всегда играла роль бравой вояки, с самых малых лет. Сколько «двоек» она ни получала в школе, сколько подзатыльников ей ни лепил наш тренер по тринапу с говорящим именем мастер Пнивколено, – Кадия никогда не плакала на людях. Да и вообще почти не плакала. Ни при своих братьях и родителях, ни при мне, ни при Дахху.

Орать, топать ногами, сквернословить? О да, это Кадия может. Со злостью хлопнуть дверью и объявить голодовку? Вполне. Положительные события, по её мнению, тоже нужно отмечать максимально громко: так, орать «я тебя обожаю!» следует во всё горло, обнимать – до удушения, танцевать – до потери пульса.

Сила, энергия – да, это про Кадию. А вот всё, что связано с трепетом и уязвимостью – нет.

Но не потому, что в Мчащейся нет ранимости или робости. Просто она, как и многие из нас, предпочитает их не показывать.

Ведь на свете столько вещей, в которых не хотим признаваться – ни себе, ни другим. Мы прячем их в тёмном углу сцены, потому что нам кажется, что они нам совсем не подходят. Что они делают нас хуже, что из-за них нас непременно разлюбят. Мы загораживаем их наспех сделанными декорациями и пытаемся играть истории из жизни каких-то других, якобы лучших версий себя.

И если тех, кто взял билеты на балкон, мы можем обмануть таким спектаклем, то наши близкие, сидящие в первом ряду, прекрасно видят настоящее положение дел. Но молчат – из любви к нам. Аплодируют там, где мы просим, и старательно отводят взгляды от того, на что мы безмолвно умоляем не смотреть, чего боимся и стыдимся.

И оттого, что Кадия, как и я, всегда задвигала в тень очень многое из своих чувств, сейчас мне было по-настоящему жутко видеть её слёзы. Она… Не раскисла бы просто так.

Она бы плакала только по очень серьёзной причине.

Я судорожно вздохнула и на мгновение зажмурилась, чтобы прийти в себя, не дать панике захватить разум. Потом подхватила Кадию под руку и, попрощавшись с Патрициусом, быстро потащила её сквозь роскошный сад поместья Мчащихся.

– Дома кто-то есть? – спросила я, бросая быстрый взгляд на белеющий вдалеке главный особняк.

– Да. Разве бывает иначе? К нам, кажется, половина города ежедневно приходит в гости, пора брать с них плату за вход, – Кадия утёрла нос и фальшиво хохотнула.

– Давай постараемся пройти к тебе так, чтобы ни с кем не встретиться. Я в розыске.

– Моя семья тебя не выдаст, эй! Какого праха!

– Я знаю, Кад, – мой голос звучал тепло. У меня и не было сомнений на этот счёт. – Просто я не хочу, чтобы они волновались. Ну и вряд ли вся заглядывающая сюда «половина города» – твоя семья, м?

Мы тихо шли сквозь ряды деревьев, всё ещё усыпанных белыми и розовыми цветами – период цветения яблонь, вишен и слив в Шолохе куда более долгий, чем в большинстве стран.

– Так, – сказала я, когда мы добрались до покоев Кадии, удачно расположенных в дальней части поместья. – Предлагаю такой план: ты сейчас идёшь и говоришь родственникам, что устала и ляжешь спать пораньше, потом цепляешь на дверь табличку «не беспокоить», чтобы к нам не ворвалась твоя горничная. Затем спокойно умываешься, мажешься любимыми кремами, надеваешь лучшую пижаму – всё, чтобы немного поднять себе настроение. Я пока приму душ и возьму что-то из твоих вещей, если ты не против – не хочу, чтобы твоя комната пропахла этим пепловым луком. А потом мы побеседуем. Но, пожалуйста, скажи мне кое-что уже сейчас… – я вдруг поняла, что подступивший к горлу колючий комок не даёт мне продолжить.

А ведь нужно задать Тот Самый вопрос.

Вопрос, который ледяным кинжалом резал мне сердце с тех пор, как Кадия заплакала на улице. Но при этом я настолько сильно боялась услышать ответ, что разродилась целым идиотским монологом про план – очевидный до безобразия – лишь бы оттянуть страшный момент.

Мчащаяся, увидев мои побелевшие губы, поняла, что я имею в виду.

Она помолчала какое-то время, а потом коротко кивнула:

– Если ты хотела узнать про Дахху, то не волнуйся. Он жив.

Я рвано выдохнула – оказывается, я невольно задержала дыхание, – и с облегчением упала в одно из двух кресел у окна. Моё самое страшное подозрение оказалось ошибочным.

Кадия стянула ботинки, зашвырнула их в угол комнаты и с размаху плюхнулась в кресло напротив.

– Но он никак не придёт в себя после нападения убийцы, – бросила она, и я снова похолодела. Что за эмоциональные качели! – Почти три недели находится без сознания.

Пепел. Плохо.

– А что говорят целители? – я напряжённо подалась вперёд.

В голосе Мчащейся неожиданно прорезались обвинительные нотки.

– Ничего, – почти выплюнула она. А потом вдруг оскалилась: – Тинави, где ты пропадала? Ты хоть представляешь, что здесь творилось? Видела последние новости? Тебя разыскивают, крошка. Этот твой неженка, Лиссай, застрял под праховым курганом, и король из-за этого скормил нежити кучу госслужащих. Налоги повысили, потому что дворцовый комплекс теперь надо восстанавливать. Я сдала своего парня властям и перешла работать в Чрезвычайный департамент. Теперь вокруг меня одни лишь гномы. Жизнь идёт, всё меняется. Но тебя, где тебя носило, а, Тинави? Когда ты так нужна?! – её голос сорвался на крик.

Только ссоры нам не хватало.

– Я… – вспыхнув, начала было я, но она рявкнула:

– Не надо! Заткнись! Дай мне привыкнуть к твоему Ух-Ты-Как-Неожиданно-Блин возвращению!

Я захлопнула рот и стала молча смотреть на то, как Кадия, грязно выругавшись, поднимается с кресла, а потом начинает выполнять все названные мной прежде пункты плана. Злиться, но слушаться – такова Кад.

Между тем, дать ей время успокоиться – это действительно хорошая, проверенная временем тактика. Так что мы обе занялись своими делами. Приняв душ и переодевшись в пижаму, я снова села на кресло у окна. Голова разрывалась от мыслей, в моей дурацкой черепушке категорически не хватало места всем новостям сегодняшнего дня и следующим за ними выводам.

За что браться? С чего начинать? Пожалуй, для начала надо узнать больше о ситуации каждого из троих – Полыни, Дахху, Лиссая. Параллельно прикинуть, каковы мои шансы получить помилование: и есть ли они вообще, или теперь до конца жизни я буду считаться преступницей.

Вопрос Кадии, вернувшейся из ванной, вырвал меня из размышлений.

– Ты собираешься спать? Или планируешь состариться в этом кресле?

Буря отступила: в её голосе больше не было гнева. Но появилась незнакомая хрипотца, будто что-то тонкое надломилось в гортани, и осколки скребут, пытаясь прорваться наружу.

На улице уже стемнело. Мы не зажигали свет, комната давно погрузилась во мрак, и я не могла рассмотреть лицо Мчащейся, легшей на кровать и закинувшей руки за голову.

– Кадия, прости меня, пожалуйста, – тихо сказала я.

– За что? – проворчала она.

– За то, что я исчезла. Ты осталась здесь совсем одна, без объяснений, без друзей, и… Я могу только догадываться, как тяжело тебе было. Пожалуйста, прости.

Она не ответила, только мрачно перевернулась на бок так, что оказалась спиной ко мне. Я поднялась из кресла, села на край кровати и осторожно положила руку ей на голову. Какое-то время мы молчали, и я только медленно гладила её по растрёпанным волосам.

– Ты даже не представляешь, насколько страшно остаться одной… – вдруг пробормотала Кад.

Мне хотелось сказать ей, что, к сожалению, представляю: привет дождливому пляжу на острове Рэй-Шнарр. Но у нас был не конкурс под названием «Чья История Жалобнее». Если твоему молчаливому другу больно до такой степени, что он заговорил об этом, самое малое, что можно сделать, – это дослушать его историю. Не обесценивать его чувства и не лезть со своими «а я», «а у меня», «да ладно тебе» и так далее. Иметь хоть капельку сострадания.

– Всё позади. Я с тобой. И Дахху мы тоже вернём.

Кадия стиснула мою ладонь и плакала, пока в окнах не забрезжил ранний июньский рассвет. В перерывах между всхлипами она рассказала о том, как жила в последние три недели.

История Кадии из Дома Мчащихся

Вечером после ареста Анте Давьера Кадия вернулась в свой кабинет в Военном ведомстве.

Мысли её путались, как воздушные змеи – в кронах деревьев в ветреный день.

Её потрясающий, невероятный, умнейший на свете мужчина оказался серийным убийцей. Дахху, который чуть не стал его последней жертвой, лежал в Лазарете без сознания. Тинави исчезла в неизвестном направлении. Карл, «найдёныш», тоже куда-то пропал.

Кадия не заметила, как, истерзанная волнениями, задремала за рабочим столом. Но вскоре её грубо разбудили тычком в плечо. Она сразу же выпрямилась, да так резко, что старое ведомственное кресло скрипнуло и едва не развалилось.

Мчащаяся негодующе посмотрела на нарушителя спокойствия. Им оказался гном в полном боевом облачении: доспех блестел, не скрывая выдающийся живот, а бороду украшали традиционные для выходцев из северных гор подвески в виде топориков.

– Что вы делаете в моём кабинете? – прошипела Кад, потирая плечо.

– Кто тебе сказал, что это всё ещё твой кабинет?! Спишь на рабочем месте!!! – взревел гном в ответ.

Кадия уже была готова врезать незнакомцу как следует, как вдруг заметила у него на груди значок с изображением треснувшего колокола. Символ Чрезвычайного департамента – самого престижного из всех, что входят в состав Военного ведомства!

У неё тотчас поубавилось спеси. Она сглотнула. Гном продолжил, чеканя слог:

– Кадия из Дома Мчащихся, поднимай свою задницу и двигай за мной.

– Есть, сэр! Но зачем, сэр?

– На допрос.

Мчащаяся внутренне содрогнулась, но на всякий случай решила не вдаваться в детали. Лишь прихватила свою амуницию и под строгим взглядом гнома начала пристегивать ножны и портупею.

Пару минут спустя она под конвоем, под улюлюканье и свист ненавистных коллег, шла в допросную. Гном, представившийся командором Груби Драби Финном, неодобрительно косился на стражей.

– Вас всегда так задирают? – поинтересовался он.

– Да, сэр.

Командор Финн хмыкнул, на ходу просматривая личное дело Кадии. Оно пестрело сертификатами о повышении квалификации и личными благодарностями.

В допросной, к вящему изумлению Кад, выяснилось, что её позвали, так как правоохранительные органы искали Тинави из Дома Страждущих и Полынь из Дома Внемлющих, новоявленных государственных изменников.

– Что за бред! Вы несёте какую-то дичь! – доказывала Кадия двум следователям-чрезвычайникам. Они в ответ только бесконечно черкали в блокнотах – таких же толстых, как и сами гномы.

Город по самую маковку увяз в золотистом меду рассвета, когда семейный адвокат Дома Мчащихся вызволил Кадию из допросной комнаты.

Для Анте Давьера, как и для Ловчих, уже всё было кончено. Всех троих упекли в темницы.

* * *

– Я рыдала всю ночь. Я даже не подозревала, что во мне может быть столько слёз. Будто с детства копила – и вот, прорвало твою хренову дамбу! Это полный абзац, Дахху, говорю тебе.

Спящий на лазаретной койке Дахху не отвечал.

Он уже давно не отвечал никому и ни на что. Никто не знал, где бродит его сознание, почему он не просыпается.

Главное, чтобы дышал и сердце билось. С остальным разберёмся.

По просьбе Кадии, Дахху определили в самое старое здание Лесного Лазарета. Здесь было куда спокойнее, чем в других корпусах. Просторная палата могла похвастаться сводчатым потолком, портретами великих целителей прошлого на стенах и высоким арочным окном, за которым цвёл сиреневый сад.

Сейчас сквозь это окно в палату проникали последние лучи солнца. Откуда-то доносился колокольный звон. Кадия отстранённо наблюдала за тем, как словно растворяются в вечерних тенях целебные зелья, в ряд стоящие на тумбочке возле койки Дахху. Вздохнув, Кадия переменила позу: теперь она забралась на посетительское кресло с ногами и зажала между согнутыми коленями полупустую бутылку вина так, что горлышко подпирало ей подбородок.

В палату вошла дежурная целительница и с помощью магического кристалла быстро померила Дахху температуру. Она не кивнула Кадии и даже не посмотрела на неё. По уговору, после каждого посещения Мчащаяся оставляла на кресле приятно звенящий мешочек с золотом. За это ей дозволялось сидеть в Лазарете в любое время и сколько вздумается. В любых позах, с любыми напитками, как угодно.

Начиная с Того Самого Дня Кадия приходила сюда каждый вечер. Первые пару раз это было похоже на приём у Мастера Лёгких Мыслей. Она снова и снова пересказывала бессознательному Дахху события, и чудесным образом ей становилось легче. Ровно настолько, чтобы выдержать ещё один день на работе.

Суровый гном Груби Драби Финн, руководитель Чрезвычайного департамента, представил Кадию к повышению за поимку убийцы. Она давно об этом мечтала, так что это было хорошо – в теории. В реальности – не очень. Мчащаяся предпочла бы отпуск всем этим новым обязанностям.

Хотя… Как бы она его провела? Учитывая, что тот день, как серпом, выкосил всех её близких людей?

Кадия встряхнула головой, белокурые локоны рассыпались по плечам. Нельзя так говорить. Они ведь все живы. Наверное. Просто не с ней.

Она почесала нос и продолжила свой рваный монолог, обращаясь к Дахху:

– Знаешь, когда я стреляла в Анте на дворцовом острове, где-то в глубине души надеялась, что всё это – одно большое недоразумение. Что он ни в чём не виноват. Что это с моего ракурса кажется, будто он занёс над Тинави меч. А на самом деле, скажем, показывал ей искусную резьбу на лезвии… И… Ох, мать твою…

Кадия с досадой глотнула из бутылки и, наклонившись к неподвижному Дахху, шепнула ему, будто по секрету:

– Уже доказано, что он убийца, но я… Я всё равно чувствую себя предателем, Дахху. Предателем самого низкого пошиба. Я знаю, что сделала правильный выбор – и всё же… Ты бы понял. Ты бы точно понял, если бы был здесь.

Неожиданный всхлип вырвался из горла Кад, она испуганно дёрнулась и продолжила уже совсем тихо и сбивчиво:

– Дахху… Пожалуйста, вернись к нам… Чтоб тебя пеплом присыпало, да я первый раз в жизни тебя о чём-то серьёзно прошу, Дахху! Ну пожалуйста…

Но Смеющийся не внимал мольбам. Его бледное лицо, обращённое к потолку, выглядело безмятежным. Кадия, повинуясь внезапному порыву, дотронулась пальцами до шрамов, пересекающих шею Дахху. Старые отметины, оставленные когтями гигантского волкодлака, были на виду, и Кадия решила, что другу это не понравилось бы: он всегда старался прятать их от чужих глаз.

Она залезла в прикроватную тумбочку, думая, что там, среди личных вещей возможно отыщет любимый шарф Дахху. Его не было. Зато Кадия наткнулась на толстую стопку бумаг, перевязанную кожаным шнурком крест-накрест. Выписанные от руки буквы на верхнем листе гласили: «Доронах. Энциклопедия». Нижний угол был густо перемазан засохшей кровью.

Кадия опустилась на пол Лазарета и закрыла лицо руками.

* * *

– Всё будет хорошо, – дослушав рассказ Кадии, я серьёзно посмотрела ей глаза. – Клянусь. Ты веришь мне?

Она последний раз всхлипнула и быстро-быстро закивала. Потом, утерев слёзы, посмотрела на багрово-малиновую полоску света, проступившую на тёмном июньском небе. Прежде молчавшие птицы в саду начали петь одна за другой.

– Вот и утро, – я вздохнула и потянулась.

– А с тобой-то что случилось? – спохватилась Кадия. Да так испуганно, будто у нас всего-то и было на разговоры, что эта ночь – одна-единственная ночь, за которую мы не успели сделать всё, что следовало.

– Давай об этом завтра. Одна страшная сказка за раз – так я считаю, – кривовато улыбнулась я, потом критически осмотрела её мешки под глазами. – Ты как, больше не размякнешь?

– Нет, кажется, я выплакала месячную норму, – она шмыгнула носом, а потом поднялась и двинулась в сторону ванной.

– Пф! Ты себя недооцениваешь: минимум, годовую! – Я кинула ей вслед подушку.

Кадия засмеялась. Пока ещё немного натянуто, но всё же – прогресс.

– Может, заглянем сейчас к Дахху? – вдруг предложила она. – У меня есть немного времени перед работой.

– Я только «за». Но придётся меня загримировать… – я бросила взгляд в сторону газеты, брошенной на письменный стол.

– В этом всецело положись на меня, – пообещала Кад и так зверски ухмыльнулась, что мне поплохело.

Если окажется, что она всё-таки не простила меня за резкое исчезновение и такое же внезапное возвращение – мне хана. Она в качестве мести может мне такое нарисовать, что я никогда уже не смогу это «развидеть».

Ох, не ссорьтесь, люди, с лучшими подругами…

9
Цвéта фисташкового мороженого

По-настоящему сильное желание легко стирает понятие невозможного. Всё дело в приоритетах, знаете ли.

Бертранца из Дома Таящихся, глава кафедры Предельных Наук

По дороге в Лесной лазарет я не уставала радоваться тому, что большинство жителей нашего королевства достаточно безразличны к борьбе с преступностью. Среднестатистический шолоховец считает так: кого и зачем ищут детективы Смотрящие – дело одних только Смотрящих.

В этом смысле я могла чувствовать себя в относительной безопасности: горожане не держали газеты нараспашку и не всматривались в чужие лица на предмет совпадения с портретом.

Зато объявление о «господах добровольцах» вызвало в столице бешеный ажиотаж. Как я вскоре убедилась, король Сайнор не ограничился покупкой печатного места в «Вострушке»: он приказал развесить листовки с призывом волонтёров по всему Шолоху.

Маг и воин смотрели на меня с каждого забора. Их улыбки казались столь неестественно идиотскими, а взгляды – стеклянными, что я не представляла, кто в здравом уме захотел бы им уподобиться. (Собственно, по словам Патрициуса, никто и не захотел.)

Хотя сто тысяч золотых – это, конечно, большая сумма. Существенная даже для нас, выходцев из семнадцати знатных Домов.

Для любопытных и говорливых шолоховцев доски объявлений стали местами особого притяжения. Они собирались возле них так, как в хорошую погоду собираются на пикник возле уютных берегов реки Нейрис: приносили раскладные стулья и плетёные корзины, в которых ждали своего звёздного часы клубничные лимонады, пышные булочки и солёный миндаль. Горожане удобно устраивались в тени величественных вязов и часами с удовольствием сплетничали обо всём на свете. А иногда строили теории о том, сможет ли всё-таки кто-нибудь спасти Лиссая – или в королевстве отныне будет на одного принца меньше.

Мы с Кадией – она на своей лошади по имени Суслик, я на незнакомом мне прежде жеребце из конюшен Мчащихся – проехали мимо очередной такой компании. Кад, увидев, с каким интересом я слежу за «плакатными сплетниками», встревожено нахмурилась.

– Тинави, – негромко сказала она. – Учитывая судьбу тех Ходящих… Скажи, если окажется, что Лиссай уже мёртв, ты будешь долго горевать, да? По-настоящему?

Я помотала головой.

– Не переживай. Я уверена, что Лиссай, во-первых, находится не под курганом, а во-вторых, жив и скоро вернётся домой.

Кадия озадаченно моргнула:

– Что-то мне не вполне понятен твой оптимизм.

Ещё бы. Ведь Кадия не была в курсе всех наших «божественных» драм: не знала ни о битве в Святилище, ни о Карле, ни о Теннете. С учётом того, что последний пункт означал буквально: «Милая Кад, если что, ты встречалась не просто с красавчиком-убийцей, а с падшим богом», я понятия не имела, как лучше рассказать ей всё это, и поэтому даже радовалась тому, что ночью мы не успели обсудить мои приключения.

Но раз уж теперь тема поднята, то…

Я вздохнула:

– Есть кое-что, о чём нам следует поговорить.

– Это худшая фраза на свете, ты же в курсе, да? – мрачно буркнула Кад.

– Ну ничего хорошего я тебе и не скажу, прости.

– Зашибись!.. – не оценила она.

Мы как раз въехали под купольную арку Моста Очарования, переброшенного через глубокий и широкий овраг, на дне которого – высокая сочная трава, звенящая речушка, похожие на волчьи клыки скалы и заросли плакучих ив. Город – где-то там, наверху. А здесь – только зелень, прохлада и тишина, разбиваемая стрекотом кузнечиков.

В Шолохе есть традиция: на местных скалах все желающие рисуют лица незнакомцев – тех, которыми однажды залюбовались, но к которым побоялись подойти. Десятки, сотни лиц, нарисованных с чувством светлой грусти или робкой надежды («а, может, однажды всё-таки?..»). В этом месте ощущается сила: мягкая и печальная, как несбывшаяся любовь.

Кадия потянула поводья Суслика на себя, и кобылка недовольно всхрапнула, замедляя шаг.

– Стражди, только не говори мне, что это ты заставила его высочество пропасть.

– Ну разве что очень косвенно, – прикинула я. – Если я сильно постараюсь и буду тарабанить со скоростью мастера речитативов, то уложусь с рассказом в четверть часа.

– Жги, – милостиво разрешила Кад.

– Может, лучше в Лазарете?

– Ну уж нет, – воспротивилась Мчащаяся. – К Дахху мы всякую дрянь не потащим.

– Тогда давай присядем.

Кадия спешилась и плюхнулась прямо на траву. Я последовала её примеру.

Под Мостом Очарования немногие ездят – моей исповеди никто не помешал. Но, когда я закончила, лица незнакомцев на скалах – клянусь – приобрели растерянное выражение. Кажется, они слушали нас чуть внимательнее, чем можно было бы ожидать от обычных портретов.

Кадия пожевала губами. Потом дёрнула плечом:

– Мне надо всё это обдумать. Поехали.

– Поехали, – согласилась я и едва слышно перевела дыхание.

Если честно, я боялась, что, услышав новость про Анте‐Теннета, Кадия развалит мост над нами на тысячу отдельных камешков.

Но пронесло.

* * *

Начался район Пятиречья, впереди замаячила роща ошши. Кадия потрепала Суслика по морде и привязала кобылку к коренастому дубу на тройной булинь. Чтобы вы понимали, булинь – это самый крепкий узел в мире, – так что Кадия предостереглась. И правильно, ведь идти с Сусликом сквозь владения крустов – себе дороже. Лешие начнут приставать, Суслик их мигом сожрёт, аппетитно похрустывая, как сухариками, а нам потом выкатят штраф на кругленькую сумму. А если у крустов хороший защитник в департаменте Шептунов, то и вовсе приставят к исправительным работам где-нибудь в Чернолесье.

Я спрыгнула с коня и с опаской пощупала свой накладной нос.

– Не трогай! – взвыла Кад.

Жуткая штука, торчащая посреди моего лица, была предметом её гордости. И моего ужаса. Кадия вылепила мне её с помощью гримировальной массы, которая хранилась у неё в дальнем углу комода в ожидании Хэллоуина.

Конспиративный нос получился воистину монументальным. Он выступал далеко вперёд за пределы лица, а кончик у него был острым и вздёрнутым, как у феи из Зубастых равнин. Я беспокоилась, что во время ходьбы нос будет слегка подскакивать. Обошлось, но, куда бы я ни посмотрела, он всегда попадал в поле моего зрения.

Кошмар.

Снабдив меня носом, Кадия сочла работу по преображению законченной. Только ещё нарядила меня в воздушное платье с густой вышивкой в виде тюльпанов и гиацинтов и туфельки, собранные словно из лепестков роз. А на голову нацепила островерхую широкополую шляпу, чья тулья была украшена искусственными пионами – причём каким-то совершенно неприличным количеством.

– Я похожа на чокнутую цветочную нимфу, – приуныла я.

– Ничего! Зато если кто‐то узнает в этой зефирке тебя – расцелую как победителя по наблюдательности, – пообещала Кад, приложив руку к сердцу.

* * *

Из рассказа Кадии я знала, что палата Дахху находится в старом корпусе Лазарета, но не ожидала, что последний расположен настолько далеко от остальных. И что он так тотально тих и пуст.

– А целители вообще успеют сюда добраться, если Смеющемуся вдруг станет плохо? – забеспокоилась я.

– Успеют, как миленькие, – в голосе Кадии рокотала профилактическая угроза. – Иначе им конец.

– Знаешь, сиреневая роща за окнами и спокойная обстановка – это, конечно, здорово, – я продолжала сомневаться в удачном выборе палаты, – но у меня складывается ощущение, что всё-таки безопаснее было бы поместить Дахху в центральный корпус…

– Пф, – пренебрежительно сказала Кадия. – В нынешнем месте есть свои уникальные достоинства.

Когда мы дошли до нужной двери и Мчащаяся открыла её, мне стало ясно, что она имеет в виду.

Кадия устроила в палате то, чего никто не потерпел бы в основном здании – ни за какие деньги. Я явственно представила себе возмущённый крик главного целителя: «Это лазарет, а не частные владения, девушка! А ну, выметайтесь отсюда, и больного своего забирайте!»

– Кадия, – я восхищенно обернулась к подруге. – Ты чудо. Когда Дахху очнётся, он будет в шоке от того, как ты ради него постаралась.

Мчащаяся залилась ягодным румянцем.

– Я не ради него, а ради себя, между прочим. Мне так удобнее, – буркнула она, плюхаясь в кресло.

Дело в том, что палата Дахху была обставлена как… уютная спальня.

Ничто в ней не выдавало по умолчанию скучное лазаретное помещение. На меховой подстилке возле койки лежал Снежок – питомец Дахху, белый волк с восторженным характером. Увидев нас, он подскочил, совсем по-собачьи тявкнул, завертелся юлой и забил хвостом об пол так быстро, что ему могли бы позавидовать даже профессиональные барабанщики.

У дальней стены высился книжный шкаф и стоял шахматный столик. На креслах лежали пледы и подушки. У окна висел ловец снов.

А на жёрдочке, подвешенной в углу палаты, сидел Марах. При виде меня филин чуть ли не подпрыгнул на месте. Его жёлтые глаза расширились и радостно сверкнули («Хозяйка вернулась, ура!»), но… Но Марах – тот ещё мрачный и циничный тип. Так что он мгновенно очухался, на корню пресёк собственное ликование и, вместо того чтобы подлететь ко мне, опасно нахохлился, приобретя форму шара. Потом сощурился и язвительно открыл клюв:

– Уху.

«Явилась-таки».

Но меня таким не смутить. Я в несколько шагов подлетела к нему, быстро, но энергично потискала и сказала:

– Я по тебе ужасно скучала, так-то! Вечером поедем домой.

Новое «уху» от Мараха было куда более дружелюбным. Почувствовав, что мой хозяйский долг выполнен, я вернулась к койке Дахху и надолго остановилась перед ней.

Ох, Дахху… Дружище.

То ли целители, то ли Кадия уложили его тёмно-русые вьющиеся волосы так, что две седые пряди в них выглядели не просто хорошо, а как-то даже пижонски. (Иногда мне кажется, что Дахху – единственный человек во всём Шолохе, который не считает их симпатичными). Брови Смеющегося даже во сне были чуть сведены, будто он сосредоточенно обдумывал что-то. Зрачки под опущенными веками медленно двигались.

Почему же ты не просыпаешься?

Пока я рассматривала его, Кадия опустилась в кресло. Под ним были беспорядочно раскиданы газеты и высилась пирамида берестяных стаканчиков из лавки госпожи Пионии.

На тумбочке лежал черновик «Доронаха» – энциклопедии об истории и культуре нашего королевства, которую Дахху, как завороженный, писал в последние месяцы. Как оказалось, часть информации для работы он брал из магических сновидений, которые ему навевали лесные духи бокки-с-фонарями.

Может, он и сейчас смотрит такой волшебный сон?

Помнится, Дахху говорил, что в их последнюю встречу бокки наяву рассказали ему нечто важное. Нечто, переворачивающее наши знания о богах-хранителях и мире. Вдруг теперь он, уснув, как-то… не знаю… потерялся в той информации?

Я наклонилась и прижалась ухом к груди Дахху. Биение его сердца было столь слабым и далёким, что, скорее, забирало надежду, нежели дарило её. Я оглянулась на Кадию.

– Слушай, а ты читала «Доронах»?

– Да, – ответила она.

– И как тебе?

– Ну… Всё очень сбивчиво и обрывочно, много пропусков и вопросительных знаков на полях. Да и почерк Дахху оставляет желать лучшего.

– А там не было ничего, что тянуло бы на звание Информации, Которую Человек Просто Не Может Вынести и Отключается?

Кадия с сожалением покачала головой и развела руками.

Я присела на край койки и, подумав, положила одну ладонь на глаза и лоб Дахху, а другую – на центр груди. Некоторые народы Лайонассы верят, что наши сны имеют три опоры: сердце, глаза и точка межбровья. Если ты хочешь изменить чьё-то сновидение, повлияй на них.

Я решила попробовать сделать это. Глубоко вздохнув, я попробовала отрешиться от мира, чтобы почувствовать в своём сердце тот бесконечный поток энергии унни, соединение с которым создает карлову магию. Этот этап уже давался мне легко. Но вот дальше начинались сложности.

Для того чтобы колдовать карловым способом, я могла использовать классические заклинания, но каждое из них нужно было адаптировать под новое колдовство. Как именно это следовало сделать в каждом отдельном случае – приходилось угадывать на практике, потому что учебников по карловой магии не существовало, а мой наставник по ней сейчас находится неизвестно где. Именно поэтому какие-то из известных мне прежде заклинаний (вроде разжигания огня) я уже снова умела применять, а другие (например, создание шарика света) ещё нет.

Я очень долго сидела, держа руки на груди и глазах Дахху и пытаясь сотворить заклинание, которое смогло бы вернуть моего друга домой. Параллельно я вела диалог с энергией унни: общение с ней – едва ли не важнейший элемент колдовства в стиле хранителя Карла. Для того чтобы сложные формулы удались, вы с энергией должны стать настоящими партнёрами.

Я не понимала, работает ли хоть что-то из того, что я делаю. Вроде бы мои ладони стали горячее, но они могли нагреться и сами по себе. После бессонной ночи голова была тяжёлая, как чугунный колокол, и, успокаиваясь и умиротворяясь для колдовства, я в конце конца начала бояться, что сама тоже просто усну.

Поняв, что пора сделать паузу, я вздохнула и убрала руки от Смеющегося, Похлопала себя по щекам, чтобы взбодриться, а потом сделала то же самое со щеками Дахху, надеясь, что это хотя бы ненадолго избавит его от пугающе-мертвенной бледности. А потом ещё и легонько дёрнула его за нос.

Просто так. Слишком уж шикарный он всегда был у Смеющегося. А попросить: «Хей, дружище, можно я твой нос пощупаю?» мне всю жизнь было как-то неловко.

– Ты что там делаешь? – подозрительно спросила Кадия.

– Я… – начала было я, но запнулась.

Потому что в этот самый момент Дахху стал оживать.

То ли всё же сработала моя магия, то ли целители ни разу не пробовали дёрнуть Смеющегося за нос, – а друг, как бы далеко от тела ни витала его искра, не мог такого допустить.

Нет, он не сел на кровати, не заговорил и даже не открыл глаза. Но вдруг гораздо явственнее проступило дыхание. Лицо порозовело. Дахху громко вздохнул во сне и… уютно повернулся на бок, подложив ладони по щёку.

Я ахнула и готова была заорать от счастья, когда вихрь в лице Кадии отбросил меня от койки – прямо в кресло, да так сильно, что я чуть не перекувырнулась через его спинку.