Kitabı oku: «Где обитают дикие леди»

Аоко Мацуда

Yazı tipi:

Aoko Matsuda

WHERE THE WILD LADIES ARE

«Obachan tachi no irutokoro – Where The Wild Ladies Are»

Наводим красоту

Я красивая женщина.

Я красивая, умная женщина.

Я красивая, умная, сексуальная женщина.

Я красивая, умная, сексуальная и внимательная женщина. Я…

– Так, правая сторона готова. Теперь переходим к левой, – раздался над ухом голос косметолога. Звук рассек поток аффирмаций, которыми я старательно заполняла пространство своего сознания.

– Хорошо, давайте, – машинально ответила я.

Мастер поправила укрывавший меня фартук и встала слева от меня. Она нажала какие-то кнопки на своем аппарате, и тот дважды пропищал: бип-бип. Таращиться прямо на нее было как-то неловко, так что я перевела взгляд на потолок. И вскоре ощутила, как по моей руке, щекоча, пробегает болевой импульс – осязаемый, но все же терпимый. Аппарат снова пискнул: бип-бип!

Я красивая, умная, сексуальная и внимательная женщина. Я превосходно одеваюсь.

Я красивая, умная, сексуальная и внимательная женщина. Я превосходно одеваюсь, а мой вкус в одежде и аксессуарах безупречен.

Я красивая, умная, сексуальная и внимательная женщина. Я превосходно одеваюсь, а мой вкус в одежде и аксессуарах безупречен. А еще я отлично готовлю.

Аппарат ритмично бибикал, а я тем временем продолжала дополнять список качеств, которыми будет обладать лучшая версия меня. Неторопливо, словно консервные банки на конвейерной ленте, проплывали мимо мои будущие достоинства.

Бип-бип. Бип-бип.

Я красивая, умная, сексуальная и внимательная женщина. Я превосходно одеваюсь, а мой вкус в одежде и аксессуарах безупречен. А еще я отлично готовлю. Испечь торт или наделать сладостей? Запросто. Все окружающие меня очень любят.

Бип-бип. Бип-бип.

– Вот и все, процедура окончена! Пока посидите, сейчас нанесу вам охлаждающий гель.

Макияж косметолога не отличался актуальностью, зато нанесен был безупречно. Ее покрытые нюдово-бежевой помадой губы приоткрылись в улыбке. В моей голове всплыла не то услышанная, не то вычитанная где-то фраза: «Чтобы изменить судьбу, достаточно приподнять уголки рта. Улыбка – магнит для удачи». «Какие идеальные зубы», – подумала я, а мой взгляд блуждал туда-сюда: то на дверь кабинета эпиляции по соседству, то на халат косметолога – до того белый, что отдавал синевой, – то на комнатное растение в углу или на отбивавшую монотонный ритм ремикса очередного хита колонку. И тут я осознала: подложенное мне под голову полотенце бесцеремонно сминает укладку, которую мне сделали в парикмахерской всего три дня тому назад. Я приподняла шею и просунула под голову ладонь – оценить масштаб ущерба. Кожей на шее я почувствовала, как после процедуры изменились волосы на руке: ломкие и тоненькие, словно детский пушок, – так приятны на ощупь.

Когда я вышла из клиники, супермаркет у станции все еще работал – так что я отправилась в секцию косметики и изучила новые палитры средств, а потом набрала дорогих закусок от Dean & DeLuca и прикупила ремесленный багет, чтобы устроить себе дома роскошный ужин. Я слегка пьянела от этой новой версии себя и в таком состоянии села на поезд до дома. В наушниках зазвучал медовый голос какой-то американской певицы. Слов я почти не понимала – вроде там было что-то про любовь. На экране появилась обложка альбома: ее длинные косы сияли как в мультиках про принцесс. И почему я не родилась блондинкой? Изучая свое отражение в окне поезда, я подняла руку и коснулась своих темных прядей пальцами. Решено: в следующей жизни точно буду блондинкой. Встречу такого же светловолосого красавчика, мы влюбимся и будем много болтать по-английски. Моя следующая жизнь пройдет в окружении красоты: я наполню ее вещами, приносящими моментальное удовлетворение, и мое сердце будет петь от радости. У меня появится столько замечательных вещиц, сколько пожелает душа – и тогда я стану по-настоящему счастлива.

Я промчалась мимо другого супермаркета, где, наверное, уже начались счастливые часы – они всегда снижали цены на продукты перед закрытием. Прошла соседний с ним магазинчик, где пожилая пара с морщинистыми лицами продавала сладости – они уже наполовину затворили ставни и готовились закрываться. Я шла дальше, мимо ободранных постеров, сообщавших о распродаже, которая вот-вот должна начаться – а может, она уже кончилась; мимо вечно пустой парикмахерской, хозяин которой целыми днями просиживал у окна с газетой. Все это не имело к моей жизни никакого отношения.

Вернувшись в свою однушку на первом этаже трехэтажного здания, я только успела расставить на икеевском обеденном столе посуду для ужина и включить какую-то мелодраму с Мишель Уильямс, как раздался звонок в дверь.

Если женщина живет одна – ее жизнь полна опасностей. Я тихонько подкралась к двери – на случай, если надо будет притвориться, что меня нет. Заглянула в глазок и не обнаружила никого.

В дверь снова позвонили. Кто же это может быть? Назойливый коммивояжер? Активист, собирающий пожертвования для какой-нибудь организации? Грабитель, насильник, двое насильников? Банда вооруженных насильников?.. Пока моя фантазия перебирала один вариант за другим, мои руки сами собой открыли дверь – хотя я совершенно не собиралась этого делать. За ней стояла моя тетя.

– Тетушка! Вот так неожиданность!

– Девочка моя! Что с тобой случилось? Выглядишь такой уставшей.

Тетя прищурилась, изучая меня взглядом, и ловко сбросила свои дешманские шлепки – прямиком на мои туфли от Фабио Рускони и балетки Repetto, аккуратно построившиеся у входа.

– Как тут тесно, к тебе прямо не зайдешь! – крякнула тетя и протопала в комнату. – Эх, опять горбишься… впрочем, как всегда. Ну-ка, давай выпрями спину. Во-от, другое дело! – Она похлопала меня ладонью по спине, и я вытянулась, растерянно уставившись на потрескавшиеся подошвы ее шлепок, валявшихся теперь на полу. – Да уж, какая тут осанка, шагу негде ступить! – воскликнула тетя. – Эх, вся в мать. Та тоже вечно скрюченная ходила. Как будто родилась горбатая, не иначе. Я ее вечно одергивала, но стоило отвернуться, как она опять сгибалась. А ведь тело – это отражение характера. О господи, а это еще что такое?!

Не медля ни секунды, тетя плюхнулась за мой безупречно сервированный обеденный стол. Легкий стул в стиле минимализма, подобранный в комплект к столу, застонал: он совсем не привык держать на себе такое грузное тело. А я осталась стоять, с подозрением глядя на выемку толщиной в палец, появившуюся на паштете из жареных овощей. На экране продолжался фильм: солнечные лучи красиво разливались по рукам Мишель Уильямс, вызывая во мне приступ очередной зависти к этим светленьким девушкам, которым ни разу в жизни не приходилось переживать о депиляции.

– Ну и жара! – выдохнула тетя, отворачивая ворот. – Выпила бы сейчас целое море. У тебя найдется что-нибудь попить?

Через тетину кофту с дешевыми фиолетовыми и золотыми блестками, складывавшимися в форму тигра, виднелся невзрачный серый топ. Она посмотрела, как я подхожу к холодильнику.

– Боже, даже холодильник – и тот крошечный! Как у тебя там вообще что-то помещается? – прыснула тетя.

– Есть только грушевый сидр.

– Грушевый сидр? А нормального ничего не нашлось? Ну, вина, например? – Тетя взяла протянутую бутылку. – Ой, да тут на полглотка! Так дело не пойдет, – сказала она, прилично отхлебнув. А потом, широко улыбнувшись, добавила: – Хотя на вкус ничего так.

Тетя осталась у меня на ужин и досмотрела фильм до конца. Сюжет ее мало интересовал: она внимательно разглядывала комнату и вспомнила про кино, только когда показали сцену, где героиня Мишель Уильямс принимала душ. На этом месте у тети отвисла челюсть.

– А знаешь, странно это все-таки! У иностранок такие бледные волосы на руках и ногах – еле заметные. Зато там, внизу, – темные как у нас.

– Точно, – согласилась я. Это она верно подметила.

– Я где-то слышала, что волосы там внизу у людей того же цвета, что и брови. Но разве такое возможно? Это же самое нежное и уязвимое место, и оно нуждается в защите. Поэтому тело выращивает там самый плотный и темный покров, который только может.

– Наверное, кто знает.

– Да ладно, нечего скромничать! Мне интересно, что ты об этом думаешь!

Проигнорировав тетин вопрос и ее ладонь, застывшую на месте после хлопка по столу, я отправила в рот еще немного «цезаря».

Начались титры, и я поставила диск на паузу. Тетя облокотилась на стол и заговорщически наклонилась ко мне – так словно она целый вечер только и ждала этого момента:

– Так, похоже, пора переходить к делу. Ну что ж, юная леди. Расскажите, чем вы сегодня занимались?

– Э-э? – Я в растерянности посмотрела на тетино лицо, тронутое морщинами.

– Не притворяйся, все ты понимаешь. Что, думала, я не узнаю, как ты пошла и разбазарила силу своих волос?

– Силу волос?

– Я так распереживалась, что сразу побежала к тебе. И что я вижу? Они у тебя теперь на ладан дышат! Кошмар. А это что за розовый хлам у тебя тут валяется?

Тетя с невыразимым отвращением сжимала двумя пальцами лососевую подушку, на которой сидела.

– Вообще-то розовый цвет приносит удачу в любви! – завопила я. Тете удалось задеть меня за живое. Я сжала кулаки, чтобы она не заметила мои ногти цвета фуксии.

– На какую такую удачу в любви ты надеешься? Ты ходишь с такой кислой миной, будто тебя заставили грызть лимон!

Мы уставились друг на друга.

– Но…

– Что, хочешь сказать, тебя устраивает твоя жизнь? Правда, что ли? Думаешь, я не знаю, что тебя бросил бывший? Что ты открыла мне дверь только потому, что надеялась увидеть там его? А вот фиг тебе, это я пришла! Твоя старуха-тетка, которая знает про тебя все! Молчишь? Нечего сказать? Ты даже не замечала, как он тобой пользовался! До чего ты докатилась! Как можно быть такой дурой?!

Тетя с натиском бульдозера продолжала ездить мне по ушам, гусеницами сдирая с меня последние остатки терпения. Ящик Пандоры вот-вот откроется – она ломала крышку, как нетерпеливый ребенок ломает картон подарочной коробки, чтобы скорее узнать, что внутри. В глазах темнело, кровь приливала к пальцам ног.

– Я…

– И что ты собираешься делать дальше? Так и будешь шляться по всяким салонам красоты и проматывать деньги на шмотки и банки с косметикой? Мол, пусть увидит, какая я красавица, и приползет назад? Ха! Ты такая предсказуемая. Даже жаль тебя. – С этими словами тетя ухмыльнулась.

Это было уже через чересчур. Я встала, готовясь к встречному наступлению. Тетя качнула головой, принимая вызов.

– По-твоему, это нормально – ворваться ко мне домой и начать ездить по ушам? Я тебя пустила-то только потому, что не хотела обижать. А вот ты сама ничьи чувства явно не бережешь. И вообще, ничего, что ты умерла год тому назад? Ты ведь повесилась. Сигэру обнаружил твое тело в петле, когда приехал домой с пар. Зрелище настолько выбило его из колеи, что он до сих пор толком не оправился. Ты хоть представляешь, какую глубокую травму ты ему нанесла? И после этого ты вот так по-хозяйски заявляешься ко мне? Если уж ты теперь призрак и можешь проявляться в нашем мире, то я бы на твоем месте отправилась к Сигэру!

Заметив, что мой запал начал иссякать, тетя поморщила нос и взмахнула руками, словно ничего особенного не происходит.

– У Сигэру все нормально. На самом деле он быстро пришел в себя, хоть и продолжает ходить ко мне на могилу каждый месяц. А вообще, раз уж у него столько свободного времени, чем торчать на кладбище, пусть лучше поищет себе подружку. Или двоих. Вот только он слюнтяй и болван, этот Сигэру. Таскает мне мою любимую еду, оставляет на могилке, мол, угощайся. Как трогательно. В общем, сделай мне одолжение: увидишь его в следующий раз – передай, чтобы приходил пореже.

– И как, по-твоему, я должна ему такое сказать? – Я вдруг почувствовала такую усталость, что рухнула на стул. И тогда, собрав остатки храбрости, я наконец задала ей вопрос, который не решалась задать раньше: – Тетя, а зачем ты это сделала?

«Ну да, конечно, – думала я про себя, – не решалась. Скорее уж не могла – разве можно спросить о чем-то у мертвой?»

Тетя улыбнулась и заговорила елейным тоном:

– А не скушать ли нам десертик?

Я нехотя поставила воду для чая и достала с полки пачку ванильного печенья, которую приберегла для особого случая. Попробовав печенье на вкус и убедившись, что оно ей нравится, тетя стала рассказывать:

– Да достало меня все, честно говоря. Я же была любовницей-содержанкой. Я имею в виду отца Сигэру, ну, ты его знаешь. Было нам лет по двадцать, встретились, влюбились – а оказалось, у него уже невеста есть. Ну и пошло-поехало, да так поехало, что длилось три десятка лет. Хотя, вообще, я была с ним счастлива. Пока ни с того ни с сего в один прекрасный день он не заявил: «А теперь все кончено». Да, благодаря ему мне было где жить, я могла работать в его баре, к тому же он пообещал материально поддерживать меня еще какое-то время. Но в наших отношениях он решил поставить точку. Представляешь? Еще таким тоном мне все это выдал – мол, я такой щедрый и добренький… ух, как же я тогда взбесилась.

Тетя на ходу вспоминала подробности: под конец она говорила так, будто речь шла о случившемся вчера. И чем отчетливее она вспоминала, тем больше злилась.

– И тогда я покончила с собой. Я толком не соображала, что делаю, и ты не представляешь, как сильно я потом раскаивалась. Но тогда мне казалось, что я смогу отомстить, сделать ему по-настоящему больно. Как же я ошибалась! Эх, надо же быть такой дурой!

Тетя уставилась куда-то вдаль. Казалось, она нащупывает что-то в глубинах памяти – пытается вычленить тот самый момент, когда произошло непоправимое, и прожить его заново, поступить иначе.

Вглядевшись в тетино лицо, я попыталась вспомнить, как она выглядела, когда работала в баре. Бар был не самый статусный – не из тех, где у персонала принято носить традиционную одежду. Но тетя всегда носила эффектный макияж и внимательно продумывала свой образ. Даже в не самые лучшие дни она не расставалась с фирменной ярко-алой помадой. Неуловимый лоск сопровождал ее всюду: трудно было представить ее во всей прежней красе, глядя на нее теперь.

Я не сводила глаз с тети, как вдруг она повернулась ко мне с выражением нарастающей озабоченности.

– А помнишь, как мы с тобой и твоей мамой ходили смотреть кабуки? – Вопрос застал меня врасплох. – По-моему, ты тогда только в школу пошла. Эх, никогда не забуду театральные бэнто, которые мы ели в антракте! Но я не про них. Скажи, ты помнишь, какую пьесу мы смотрели в тот день? «Дева из храма Додзё».

– Какая-какая дева?

– Там про женщину, которую предал возлюбленный. Она превратилась в змею и проникла в храм, где он танцевал на ритуальных церемониях. Тебе тогда очень понравилась эта девушка. Что, правда не помнишь? Эх, никакой романтики в тебе!

Тетя похихикала надо мной, а я принялась исследовать содержимое своей памяти, и вскоре в моей голове под аккомпанемент барабанов и протяжный вой бамбуковой флейты возник женский силуэт. Силуэт дрожал, покачивался, вращался вокруг своей оси, не останавливаясь ни на мгновение.

Во время спектакля я не понимала ни слова из того, что говорили актеры. Мой детский ум воспринимал их речь как какой-то иностранный язык. Во время первого действия на сцене появился немолодой мужчина с напудренным добела лицом и заговорил, но я ничего не разобрала. Выходили другие актеры, потом куда-то исчезали, а некоторые оставались. Я скучала до зевоты, а зад затекал от долгого сидения. Когда действие наконец закончилось, я выдохнула с облегчением.

В антракте мама с тетей распаковали бэнто, чтобы мы смогли перекусить. Они стали обсуждать, как хорош был тот актер или та сцена. Я попыталась объяснить им, что вообще не поняла, о чем идет речь, но они не восприняли меня всерьез:

– Что ты такое говоришь? Они же по-японски говорят. Просто слушай внимательно и все поймешь.

Когда занавес поднялся и началось второе действие, я принялась себя утешать: если что, выскользну со своего места и пойду посижу где-нибудь в фойе театра. В дальней части сцены музыканты исполняли песни под аккомпанемент сямисэна и барабанов, но я не понимала ни слова. И вот, когда я уже места себе не находила от скуки, появилась она – женщина в кимоно. Точнее, мужчина, исполнявший женскую роль героини Киёхимэ. Киёхимэ выпорхнула на сцену и стала танцевать.

О, она была просто невероятна! Ее танец начался сдержанно, женственно и даже возвышенно, но постепенно наполнялся мощью и энергией. В нем было нечто странное, если не сказать потустороннее – и он не прекращался ни на секунду. Она танцевала целый час без перерыва. Костюм Киёхимэ состоял из нескольких кимоно – одно поверх другого, и ей помогали сбросить очередной слой ровно в тот момент, когда это было необходимо: танцуя, она словно перетекала из одного образа в другой, а предметы в ее руках волшебным образом трансформировались. Ничего похожего я прежде не видела. Я подалась вперед, стремясь уловить каждое ее движение. В заключительной сцене Киёхимэ собрала всю свою силу, чтобы вселиться в храмовый колокол – и оказалась на его вершине в великолепном сиянии своего последнего одеяния.

Когда спектакль кончился, я плохо понимала, что происходит. Тетя с любопытством посматривала на меня. Вложив мне в ладошку блинчик-дораяки¹, она спросила:

– Видела, как сияло кимоно на Киёхимэ в последней сцене? – Я кивнула. – Так блестит змеиная чешуя, – пояснила тетя.

– Киёхимэ просто невероятна, – говорила тетя теперь. – Неудержимый натиск, потрясающая энергетика. – Она чуть наигранно устроила подбородок на ладонях и мечтательно добавила: – Вот и мне надо было поступить как она. Стать змеей, проникнуть к нему в сердце, добиться своего. Целых тридцать лет вместе! Ради чего я ломала эту комедию, будто мне все равно? Сдерживалась, вела себя «по-взрослому». А однажды пришла домой и повесилась. Нет, ну серьезно. Кошмар, это так унизительно. Вот наложить на него смертельное проклятие – это совсем другое дело! Да и было ведь за что. Он это заслужил. Тоже мне, вздумал под конец еще и рыцаря корчить! Сволочь, ни о ком кроме себя не думал. Как это мелочно – только о своей заднице беспокоиться. – С этими словами тетя откусила большой кусок печенья и принялась громко им хрустеть. – Поэтому я кое-что задумала.

– Задумала?

– Да. Уверена, еще не поздно. Я целый год тренировалась, чтобы проявляться вот так вот в вашем мире.

– Тренировалась? Этому, значит, научиться можно?

– Вроде того. Терпение и труд.

– Ничего себе, звучит круто.

– Да нет, это ерунда. Нет перчинки. Когда я тебе в дверь позвонила – ты наверняка тоже подумала: раз она призрак, зачем тогда звонит? Могла же она просто появиться в моей комнате. Нет, теперь я хочу по-настоящему крутую способность. Такую, чтоб он обделался от страха.

– Хм… – Я не нашлась что ответить и тоже откусила печенье. Вкусно, но уж как-то слишком изысканно, что ли. Хочется побольше ванили. Интересно, а каким был на вкус тот дораяки, который тетя мне давала после спектакля? Понравилась ли мне булочка, то бобовое варенье внутри?

– В общем, ты ведь уже поняла, к чему я веду? Твои волосы – это твоя сила, и она должна остаться с тобой. Бежать избавляться от них только из-за того, что тебя во второй раз бросил этот бегемот, – что может быть глупее? Волосы – это дикое начало внутри тебя. Его пробивающиеся росточки. Подумай как следует, как тебе с ним подружиться. Я не хочу, чтобы ты убивалась из-за какого-то мужика. Я хочу, чтобы ты сражалась как Киёхимэ. В волосах – твоя сила.

Тетина тирада заставила меня погрузиться в воспоминания. Я припоминала, что у нее и при жизни были такие склонности. То и дело она начинала распинаться про «первородную дикость», когда привозила очередной ворох домашнего мыла или когда хной красила волосы в грязно-красный. Оригинальная она, конечно, женщина. И как так вышло, что ее больше нет? Кажется, только теперь я осознала, что тетя пришла из мира мертвых. Я мысленно поблагодарила ее за то, что она выбрала навестить меня, а не Сигэру – хотя он тяжело скорбел о ней с самого дня ее смерти.

– Так ведь Киёхимэ превратилась в змею. А у змей шерсть не растет, – пошутила я.

– Я не про это. – Тетю утомляла моя въедливость. – Ты знала, что есть постановки «Девы из храма Додзё», где танцовщиц двое? – Она дерзко улыбнулась, словно на губах у нее была та самая красная помада. А потом вдруг сделалась серьезной и взяла мои ладони – да-да, с лаком цвета фуксии на ногтях. – А давай мы обе станем чудовищами? – Она посмотрела мне прямо в глаза. – Когда я освою новый трюк, ты первой увидишь меня в другом образе.

С этими словами тетя ушла – встала и вышла через дверь. «Но зачем?.. Ты же привидение, могла просто исчезнуть», – крутилось у меня в голове.

– Ты же привидение, – стоя в общественной бане, повторила я.

Слова растворились в облаках влажного пара, клубившегося повсюду.

Тетя совсем не походила на призрака. В отличие от меня – рассеянной трусихи, которая два месяца напролет крутила в голове эти дурацкие аффирмации, убеждая себя, что с ней все нормально. То ли дело тетя: в ней жизнь била ключом.

Энергично втирая в кожу органическое мыло, я обдумывала сказанное тетей. Она хотела, чтобы я «как следует» подумала, как мне подружиться с волосами. Что все это значит? Это же просто волосы, какое ей дело?

Нет, значит, это не «просто волосы». Я и сама воспринимала их совсем иначе – как ношу, от которой я пыталась отделаться. Я их сбривала, выщипывала – а они все отрастали и отрастали. Бесконечная война на истощение. И не я одна ее вела – почти все женщины сталкивались с удалением волос на теле. Я вспомнила девушек, сидевших в фойе косметологической клиники. Здесь, в бане – то же самое. Молодые, зрелые, пожилые – все скоблили станками по рукам и ногам. Комки черных волос вперемешку с пеной уносились в слив.

Как я вообще оказалась в бане? Видимо, не случайно – в тот вечер, после ухода тети, отказал нагреватель воды в моей ванной. Испугался призрака, не иначе. Какой бред, если так разобраться, – двадцать первый век на дворе, а нагреватели по-прежнему ломаются. Допотопное устройство вышло из строя и похоронило коммунальный рай современности. Я стояла голая и тщетно клацала выключателем, который отвечал мне угрюмым, сдавленным щелчком, звонко отражавшимся от стен. Когда я оставила надежду и позвонила, чтобы вызвать ремонтников, мне ответили, что они приедут не раньше чем через два дня. Целых два дня! Нет, не так я представляла себе двадцать первый век, когда читала в детстве мангу² и смотрела фильмы про будущее. Двадцать первый век, в котором все еще есть место сломанным нагревателям и общественным баням – это не будущее. Это какая-то жалкая пародия.

Я сидела на полу общественной бани среди множества голых женщин. Их тела полировали лезвия бритвенных станков, которые делали кожу гладкой и безволосой. Я не сомневалась – так им гораздо лучше. Но с каких пор это стало считаться лучше? Кто первый додумался, что бритая кожа красивее небритой? А кем была женщина, которая первой сбрила волосы у себя на теле? И как эти двое убедили всех остальных, чтобы они тоже начали брить руки и ноги? А почему я, хоть и родилась гораздо позже, тоже считаю бритые ноги красивыми? Почему в двадцать первом веке я оставляю кучу денег в салоне эпиляции? Вся поразительная мощь современных технологий брошена на то, чтобы избавлять нас от волос мгновенно и безболезненно.

Банные стульчики и резиновые коврики елозили по полу со смешным звуком, разносившимся по бане. Вокруг я видела женщин с только что выбритыми, гладкими телами; видела тех, кто брился какое-то время назад; видела и пожилых дам, которые уже не слишком переживали по поводу наличия волос. Почему вообще волосы стали для нас такой проблемой? Я вдруг подумала, что меня могут принять за извращенку – чего это я так внимательно рассматриваю волосы на чужих телах. Я подхватила свой душ и, намочив волосы, стала энергично массировать кожу головы шампунем, чтобы на что-нибудь отвлечься.

В тот дурацкий день, когда он меня бросил, я забыла побрить руки. Когда я про это вспомнила, то забеспокоилась – заметит он или нет, обратит ли мое внимание. Я костерила себя за то, что надела футболку с коротким рукавом, разглядывала торчащие длинные волоски, пыталась незаметно заглянуть и посмотреть, что там под мышками. Именно этим я была занята в момент, когда он, сидя за столом напротив меня, что-то пробормотал – так тихо и неразборчиво, что мой погруженный в мысли о волосах мозг отказался воспринимать его слова. Я спокойно переспросила – что-что? – как он вдруг принялся рассыпаться в извинениях.

Сидя в вагоне по дороге домой в тот вечер, я уставилась на рекламу салона эпиляции – хотя никогда прежде не обращала на нее внимания. Красивая длинноногая женщина в коротеньких шортах улыбалась мне с плаката. Безупречная светлая кожа, стройные гладкие ноги, напомнившие мне змей. Я не могла оторваться: в этот момент я осознала всю трагичность произошедшего. Это случилось потому, что у меня на теле были волосы. Потому что ни руки, ни ноги, ни тело не были идеально гладкими. До чего же я неухоженная! Разве так можно? Вот почему он мне изменял, вот почему он от меня уходит. Он все время сравнивал мое тело с другими – шелковистыми, нежными – и сделал соответствующий выбор. Мысли проносились в голове словно в бешеном калейдоскопе, и желание избавиться от волос стало всеобъемлющим. Я уже не думала ни о чем другом – моя сила улетучилась. Осталась только мечта о безупречной гладкости.

Смывая с головы шампунь, я задумалась, почему тетя отказывала мне в праве избавиться от волос. Я ведь их на дух не переносила. Как же мерзко было все время о них думать. Вот стоит мне привести себя в порядок, обрести нежную и гладкую кожу, как сразу появится прекрасный новый мужчина из моих светлых грез. А вместо этого приходит тетя и словно ушатом ледяной воды разгоняет мои мечтания прочь.

Дожидаясь, пока остывшая вода в душе снова нагреется до комфортной температуры, я рассматривала свои руки – сначала одну, потом другую. Смотри, тетушка. Видишь, какие гладкие? Процедура сработала. Я погладила себя по коже и почувствовала, как по щекам потекли слезы. Я направила душ себе на лицо, чтобы никто не заметил.

Вообще-то тетя была права. И я это прекрасно понимала. С волосами или без – я это все равно я. Все тот же человек, что и прежде. Черт, ну какая я дура. Вот зачем он мне все это вывалил? Про свои «дозревшие чувства к другой женщине». Он их что, раскладывал на солнышке возле окна, чтоб они побыстрее «дозрели»? И что он ожидал услышать в ответ? «Ну, что ж, твое право». Тоже мне, ответила. Надо было хоть разозлиться. Если бы я чуть-чуть задумалась над его словами, то поняла бы, что он говорит ерунду. Вместо этого я просто сделала вид, что все нормально. А почему? Ради чего? Мне что, промыли мозги?

Коробочки воспоминаний вскрывались одна за другой. Темное, туманное месиво памяти раз за разом формировалось в картины прошлого.

– Я иду, – говорит мне Месиво, заполняя пространство вокруг. А я все вскрывала коробочки. Вторую, десятую – они никак не заканчивались. Я на ощупь хватала то одну, то другую – и каждая ощущалась как последняя. – Иду, иду. Я близко, – повторяет Месиво. – Осталось совсем чуть-чуть. Ты почти все открыла. – Кругом ревущая чернота. Чернота, вместившая тоску, гнев, ярость, раздражение и глупость, которые накопились в теле. Еще три… нет, четыре. Вот теперь три, две, а вот последняя. – Иду, – твердит Месиво у меня под кожей, изнутри, так близко, что его голос рассекает мои лопатки. – Иду! – И чернота уносит меня прочь, вырвавшись наружу из тела.

Какое странное ощущение на ладонях… Открываю глаза, смотрю вниз: между ног все черное. Напротив – запотевшее зеркало, в котором ничего не разобрать, кроме черного пятна, напоминающего нечто демоническое. Я прикасаюсь к лицу. На ощупь оно как макушка – волосы, волосы. Мои руки, ноги, тело – я вся с головы до кончиков пальцев покрылась волосами. Блестящие черные волосы – никаких сеченых кончиков, никаких проплешин. От укладки на голове, кстати, и следа не осталось.

Я протягиваю руки вперед и смотрю на себя в изумлении: невероятно! Мое тело хранило внутри себя такие крепкие, такие черные волосы – я великолепна, я прекрасна!

Осмотревшись, я замечаю перепуганные, недоумевающие взгляды других женщин: еще бы, не каждый день посреди бани ни с того ни с сего появляется волосатое чудовище.

О нет, думаю я. Они же меня видят. Вскакиваю и бегу к двери. Банный стульчик подо мной опрокидывается и падает набок. Вся раздевалка визжит и голосит, а я как ни в чем не бывало достаю из своего шкафчика сумку. Тихо выхожу из бани и сворачиваю на полузаброшенный переулок, где когда-то был торговый ряд, и бегу что есть сил. Быстрый бег и вечерний ветерок действуют как фен, и я ощущаю, как мои волосы высыхают. Приятное чувство. Еще какое.

Добравшись до дома, я встала перед ростовым зеркалом и стала рассматривать странное создание в отражении: не медведь и не обезьяна, а что-то совсем другое, с головы до ног покрытое блестящими, все еще немного влажными волосами. Волосы как у Садако из «Звонка», но примерно вдвое короче. Тут я поняла, какой сильный персонаж на самом деле Садако. Она умела появляться не только из колодцев, но и с телеэкранов. А это кое-чего стоит! То же самое казалось и Окику, и Оивы, и всех прочих именитых ёкаев³, которых я могла припомнить. И все они заслуживали уважения. Чтобы твой призрак проявился в мире, нужны тренировки и железная сила воли.

Из приятных грез меня выбило нечто жуткое. Волосы на руках, там, где я сделала эпиляцию, были тоненькими и слабыми. Ни силы, ни блеска, ни объема. Что же я наделала? Тут же последовал новый повод для беспокойства: превратиться в чудище – это, конечно, круто, но что мне делать дальше?

На следующее утро я начала программу укрепления волос – стала есть как можно больше нори и печени. Бобы и яйца тоже добавились в рацион. Втирая массирующими движениями масло для лошадиной гривы в проплешины на руках, я просила у фолликулов прощения. Заодно я наносила масло и на другие части тела.

1.Традиционный японский десерт. Выпекается на основе бобов адзуки (Здесь и далее прим. пер.).

2.Литературные тексты, построенные вокруг графической составляющей, условно похожие на европейские комиксы, но имеющие выраженную национальную специфику.

3.В японских легендах и поверьях – сверхъестественные существа, обычно недобро настроенные к людям.