Kitabı oku: «Репост #0 от 29.06.18», sayfa 7
Татьяна Разумова (Беатриса)
Артемисия
Хвала тщеславию, хвала расточительности царя Мавсола! Лабиринты его роскошного дворца почти приглушили уличное веселье. Совсем не слышен пир на ночных площадях. Там поют, танцуют и пьют в честь разгрома родосского флота.
Только снова зашуршали занавеси, растревожив вышитых на них амазонок. В покой к пленному флотоводцу вошел обнаженный мальчик с кувшином на плече. А вслед за ним – хвала Гермесу, донесшему плач моряка до ушей Олимпийцев – неужто, сама Артемисия, вдова карийского царя? Принесла чашу в руке.
«Позволяет?»
– Радуйся, великая защитница Галикарнаса! – неудачливый флотоводец приподнялся на ложе, оправил покрывало на ногах. Скрыл за небрежной учтивостью жадный прищур на чашу. Он, родосец, и в отсутствии душистого венка или свежего гиматия, проведет достойно последний свой пир.
– Радуйся и ты, если и не гостеприимству моего дворца, так хотя бы доброму вину, – ответила Артемисия.
У моряка, – «унесет чашу!» – не хватило дерзости предложить царице присесть на край ложа. А многим ли приходилось, перед тем, как осушить килик, созерцать лик владычицы морской вместо прелестей задорных флейтисток?
Великоватый нос, обветренные губы, рябинки на лбу и щеках.
Хотя, тут и прелести угадываются под тонкой одеждой… Но чаша пока в руках у Артемисии, может и не дать ее.
А пленный моряк уже осмелел:
– Узнаю твой кипарисовый стан, моя царица! Эринии терзали мне душу, когда видел я его в первых рядах воинов, входящих в город. Правду скажу, ненавидел я лицо, скрытое шлемом. Обманом, ложной покорностью заманили нас на площадь Галикарнаса твои подданные. Знали они, не бежала ты, спрятаны в бухте твои корабли, готовы лучники вонзить в нас стрелы, как только выстроимся на площади удобной мишенью. Но сегодня гляжу – краше твой лик, чем лицо у статуи Артемиды – воительницы, что оглядывает волны с носа флагманской триеры.
– Нос моей триеры украшает голова горгоны Медузы.
– Верно, благоуханная роза Карии! – «Чашу-то отдай!» – Никогда не позабыть мне, как краса твоя и мудрость заставляли каменеть моих солдат. Не хуже взгляда горгоны.
– Несложно окаменеть посреди нежданного роя копий и стрел.
– Верно, моя царица! Прежде, чем подниму я чашу, – «Не ладится у нас приятная беседа», – ответь мне, как поступишь ты с другими пленниками? Позволишь ли выкупиться им и вернуться на Родос?
– Выкупом их станет тесание и шлифовка мраморных плит.
«И только мне – чашу»
– На какой срок назначаешь ты их каменотесами? Ради слез наших жен, сестер, матерей, дочерей – скажи – оставишь ли ты пленным надежду: пусть – дряблыми, пусть – иссушающими себя кашлем от мраморной пыли, успеют ли поцеловать землю солнечного Родоса, припадут ли губами к бутонам на розовых кустах?
– Твои солдаты останутся в Галикарнасе до тех пор, пока не иссякнет нужда в мраморных плитах у мастеров, которые возводят усыпальницу моему мужу.
«И только мне – чашу»
– Царица моя, звезда мудрости, взошедшая над древним Галикарнасом! Рассуди сама, несравненная, разве понадобятся тебе все остатки родосского флота для того, чтобы построить склеп?
«Погоди наливать!»
– Плененных моряков из твоей эскадры для работы на стройке – ничтожно мало. Только рассчитываю я, что добродетельные граждане Родоса направят в помощь родичам сотни рабов. Я строю мужу не склеп. Наша с Мавсолом усыпальница превзойдет величием все гробницы карийских, фригийских, лидийских и персидских царей, все монументы, воздвигнутые греками в честь тиранов.
– Руки мои слабеют от почтения к столь достойным речам вдовы. Нестыдно будет мне признаться прадедам, что потерпел я поражение в бою от верной и доблестной женщины.
«Наливай же скорей!»
– Не тревожься за то, чем отчитаешься перед предками. Если следили твои прадеды за нашей битвой, значит и сами разглядели, что сражался ты не с женщиной, а с прахом Мавсола – моего брата и мужа. Два года прошло, как застудился он крепко, и осиротила меня болезнь. Два года назад изодрала я лицо в плаче о нем и остригла волосы – те, что не успела вырвать над его смертным ложем. Два года строю я ему усыпальницу. Тебе противостояла не вдова. Два года я – лишь погребальная урна блистательного Мавсола. Два года, как выпила его пепел, смешав с благовониями и вином. Два года храню его в себе и жду, когда разместится он в последнем, самом прекрасном своем дворце. И тебя, мой враг, я напутствую и благословляю: пусть станет твоя встреча с предками такой же желанной и нежной, как наша первая ночь с Мавсолом в достроенной мной усыпальнице. Выпей чашу в память о нем!
«Нет!»
– Нет! Позволь мне выпить яд за утоление скорбей, за твое утешение, царица!
– Кто сказал, что я хочу тебя отравить? Ты пожелал забыть стыд, умчаться в мир иной от позора проигранной битвы. Я принесла тебе неразбавленное вино. Отдохни сегодня, мой флотоводец, а завтра приходи в каменоломни. Твои сограждане пришлют мне много золота или рабов, чтобы выкупить тебя и казнить самим за проигранный женщине морской бой.
Мальчик-виночерпий принял чашу из рук Артемисии, и она покинула покой пленного родосского флотоводца.
Царица направилась в залу, где ожидали ее карийские моряки.
– Успели ли вы осмотреть до наступления ночи все добытые нами корабли?
– Да, моя печальная царица.
– Нет ли где непоправимого за сутки изъяна? Не обросло ли какое днище ракушками? В порядке ли вёсла? Целы ли паруса? Надежен ли такелаж?
– На кораблях родосцев, моя царица, можно хоть этой ночью выходить в море. Добрая добыча! Днища кораблей совсем недавно были отскоблены в доках от ракушек. Вёсла целы, пара десятков их заменена уже на новые. Паруса родосские не трепала еще ни одна буря, а конопляные канаты на зависть крепки. Даже воды, зерна, сушеного мяса и фиг – почти не тронутый запас. Видно, готовились родосцы брать Галикарнас не приступом, но измором.
