Kitabı oku: ««Добротолюбие» для мирян»

Рекомендовано к публикации Издательским Советом Русской Православной Церкви

ИС Р16-614-3199

Публикуется по: Христианская жизнь по Добротолюбию: Избранные места из творений святых Отцов и Учителей Церкви. Харбин, 1930.

Предисловие

Но те, которые Христовы, распяли плоть со страстями и похотями (Гал. 5, 24).

«Добротолюбие» – не книга для развлечения скучающего ума, не ряд «психологических этюдов», не собрание интересных афоризмов. Истины «Добротолюбия» начертаны письменами святых отцов, имевших ум Богопросвещенный и сердце столь чистое, что многие из них еще при жизни, на земле, зрели Бога. Дивные умы и огненные сердца начертали «Добротолюбие». Перстный, суетный человек только тогда приобретет эту жемчужину духа, войдет в чертог царственного пира, когда смиренно, сознав немощь ума своего, пятна и раны на сердце своем, с молитвою к Духу Святому раскроет страницы «Добротолюбия». Тогда только, при содействии огненного и очищающего Духа Божия, найдет перстный человек здесь, на земле, мир ума, благоговение чувств, вступит на путь радостного и бесконечного прогресса добра – одним словом, приобщится к жизни великих человеколюбцев и врачей душ, радость и светлость жизни коих бессильно выразить немощное слово человеческое.

Есть два приятия жизни. Одно (и это у большинства) – брать от текущего дня все, что только можно взять для тела приятного, услаждающего. Культ тела, поблажка персти, извращенная философия Эпикура: «Будемъ есть и пить, так как завтра умрем» – это приятие жизни со дня грехопадения Адама. С падения Адама утратило человечество Богопросвещенный ум, «умный» ум, и все чаще и чаще принимает ложь за истину; утратило восприятие истинной красоты, ибо извратило свои чувства и принимает безобразие за красоту; и воля устремлена часто к злу, принимая зло за добро или творя зло под личиною добра. Но не утрачена во всем человечестве и окончательно тоска по мирам иным, воспоминание об Эдеме, о Богообщении; и суетный, перстный человек жаждет познания полной истины, ищет настоящей красоты, жаждет послужить подлинному добру. В минуту просветления ясно представляется перстная жизнь как смена обманчивых снов. «Вся соний прелестнейша» становится такая жизнь в тяжесть; растет тоска по утраченному «образу неизреченной славы» (православная панихида).

Искру этой святой тоски и поможет «Добротолюбие» раздуть в пламя; введет в миры иные – радостно светлые и прекрасные; даст дышать чистым бодрящим воздухом; научит ничего не бояться, кроме греха; ничему на земле не служить рабски, а пребывать радостным чадом Божиим, осияваемым от Господа настолько, что светится даже физическое лицо живущего в Боге, как лицо Моисея: огнезрачен лик такового для окружающих его. Авторы «Добротолюбия» – святые отцы Церкви, отшельники Синая и пустынь Египта – введут затосковавшую по источнику жизни, Богу, душу на такую высоту духа, откроют такие красоты духовной жизни, что непрерывно и радостно будет нестись из глубины этой воскресшей от тиранства страстей и персти души гимн Господу: «Слава Тебе, показавшему нам свет!»

Входя в мир «Добротолюбия», теряется осуетившийся человек. Как у вырвавшегося из душной, зловонной комнаты на чистый воздух, кружится у него голова, замирает сердце. Но опытные врачи душ, великие человеколюбцы, авторы «Добротолюбия», ободрят его своим примером, поведут его на вершины истинной человечности по пережитому ими верному, богоначертанному пути. Великий врач духовный – Иоанн Лествичник – в творении своем, названном «Лествицей», шаг за шагом будет руководить душу, ищущую Бога и спасения в Боге. А около этой спасительной лестницы сколько будет дивных охранителей, наставников, истинных друзей: Антоний и Пахомий Великие, Нил Синайский, Симеон Новый Богослов, Ефрем и Исаак Сирийцы – сонм светоносных, прекраснейших сынов человеческих, отражение рая на земле. Великие и непостижимые для ограниченного, плоского человеческого ума догматы веры: о Святой Троице, искуплении мира Иисусом Христом, воскресении – богопросвещенными умами отцов «Добротолюбия» приоткроются слабому уму ищущего истины, и поразится он, как просто выразили отцы Церкви и отшельники Синая глубины веры христианской. И почувствует читатель «Добротолюбия» сразу, как при этой простоте выражения слова погружены были умы и сердца его учителей в зрение тайн Божиих. Поразит его глубина простоты и простота глубины тайнозрителей. Догмат будет принят, как жизнь, а не отвлеченность.

Достигнута вершина творчества – тайна, мистерия выражены в словах, доступных всем: небо приближено к земле. И к мирской суете снизойдут человеколюбцы, имевшие «возгорение сердца о всем творении» (Исаак Сирин). Они укажут, что «злословие есть смерть души» (авва Ор); что «пристрастие недальновидно, а ненависть и вовсе ничего не видит» (Исидор Пелусиот); что «говорить много, хотя бы и хорошего, – это уподобляться двери в бане, часто отворяемой и выпускающей пар», что «питающий в себе привычку – то же, что человек, дающий пищу огню» (Исаак Сирин).

Чтобы войти в благоуханный сад «Добротолюбия», надо спросить себя: охватило ли тебя святое желание зреть Бога и настолько ли чист ты сердцем, чтобы зреть Бога? Ведь, по слову Христову, нечистое сердце не может зреть Чистейшего (см. Мф. 5, 8). Чрез все «Добротолюбие» звучит у святых отцов призыв: возлюбите Бога и ничего не ставьте выше этой любви; и, очистив сердце в горении этой любви, узри Его. Смиренно сознайте, что сердце ваше в пятнах и ранах и велико ваше дерзновение зреть Чистейшего. Поступите, как святой Арсений Великий.

Вот он, царедворец пышного Византийского двора, первый щеголь, воспитатель царевичей Аркадия и Гонория, охваченный святою тоскою по мирам горним, задыхающийся в пустоте и суете мирского благополучия. Вот в рубище входит он в трапезу монастыря и смиренно стоит у дверей ее. Игумен, святой Иоанн Колов (греч. Κολοβός – крошка, карлик), бросает Арсению корку хлеба. Став, как животное, на четвереньки, Арсений, еще недавно вельможа пышнейшего двора, ест эту корку, подобно псу. Когда окончилась трапеза, Иоанн спросил Арсения, почему он так ел хлеб. Арсений отвечал: «Я понял, отец, что ты, бросив мне хлеб, как псу, сим указал на жизнь мою, подобную жизни пса. И как пес принял я хлеб».

Облобызал Иоанн Арсения и пролил радостные слезы, ибо понял, как глубоко сознал Арсений язвы сердца своего, какою святою тоскою страдал по ним и как жаждет чистоты души и зрения Бога. И на вершине духовного подвига смирен был Арсений, не забывал никогда прежних язв сердца и учился у простых, но чистых сердцем иноков.

«Вопросил авва Арсений одного из египетских старцев о своих помыслах. Это увидел некий брат и спросил его: “Авва, почему ты, будучи столько сведущ в учености Греции и Рима, вопрошаешь о своих помыслах этого, чуждого всякой учености?” Арсений отвечал: “Науки Греции и Рима я знаю, но еще не узнал алфавита, который преподается этим, ничего не знающим в учености мира”».

И величайший Антоний, учитель учителей, спрашивал Павла Препростого, идти ли ему, Антонию, по приглашению императора Констанция ко двору или нет. Получив ответ Павла: «Если пойдешь, будешь Антоний, а если останешься здесь, будешь авва (отец монахов) Антоний», – Антоний послушался простеца Павла и не пошел к императору.

Памятование язв сердца никогда не оставляло великих тайновидцев; и на смертном одре они – светоносные зрители Бога – страшились суда Божия. Когда настала для аввы Арсения (Великого) кончина, тогда братия, бывшие при нем, увидели, что он плачет. Братия сказали Арсению: «Отец, неужели и ты страшишься?» Он отвечал: «Страшусь! Страх, ощущаемый мною в настоящий час, пребывал со мною с того времени, как я сделался монахом». То есть с момента, когда Арсению открылось в полноте, что зреть Бога есть высшее счастье, а для этого счастья еще не готово его сердце, запятнанное ложью и пороками прежней придворной жизни. Когда умирал другой великий отец, братия говорила ему, что он не имеет нужды в покаянии. Но умирающий с искренним ужасом воскликнул: «Что вы, я еще и не начинал покаяния!»

Не фразами были слова святых отцов «Добротолюбия», что они убогие (так постоянно именовал себя наш святой Серафим Саровский), бедные, скудные. Эти гиганты духа сознавали, что пред Богом чистейшим нечиста всякая плоть. И трепетный страх пред Богом, и страстное устремление к Нему владели ими всецело, и на себе самих показали они, что иго Господа – благо, что бремя Господа легко.

Вот глубокий старец Антоний Великий во время молитвы услышал голос: «Антоний, ты еще не пришел в веру башмачника в Александрии». Бог и спасение души – вот цель жизни Антония. И глубокий старец под палящими лучами африканского солнца, по песку пустыни, в коем в минуту можно испечь яйцо, делает сотни верст и приходит в Александрию. Антоний находит башмачника и убеждает его открыть, что есть особенного в его жизни. Башмачник сказал: «Я не знаю, чтобы когда-нибудь делал какое-либо добро. Почему, встав утром с постели, прежде чем сяду за работу, говорю: все в этом городе, от мала до велика, войдут в Царство Божие за свои добрые дела. Один я за грехи мои осужден буду на вечные муки. Это же самое со всей искренностью сердечно повторяю я и вечером, прежде чем лягу спать». Узнав это, святой Антоний сознал, что точно не дошел еще в такую меру.

Так ищут истины и спасения отцы «Добротолюбия». И не для себя только, а для всех людей, так как имеют сердце милующее, в коем пребывает любовь Христова, проникновение крестною жертвою Сына Божия за весь падший род Адама. Тот же Антоний Великий, столетний старец, идет из глубины пустыни в Александрию, чтобы вернуть в лоно Церкви впадших в ересь Ария. И такова сила духа, обаяние этого старца в рубище, что веселая, насмешливая, скептическая Александрия – Париж древнего Востока – устремляется к святому отшельнику. Щеголи, раздушенные дамы, философы, актеры, государственные люди – все стремятся бурным потоком к Антонию. Как будто прибыл житель иной планеты. Эпикурейцы и представители самой изящной, изощренной мысли – неоплатоники закидывают Антония вопросами. Они – цари мысли – полны изумления: там, где для них только мерцает истина, этот старик-монах – как в родном доме. Он в тех глубинах духа, куда они не могут и мечтать проникнуть. Слово Антония, такое простое по форме, мощно проникает в умы и сердца всех; а слова их – изящных риторов, мудрецов – немощны, напоминают жалкий лепет детей. Одно появление Антония нанесло ереси непоправимый удар, спасло массы душ… Пустая, насмешливая, развратная толпа столицы Востока склонила выю пред титаном духа. Почувствовала веяние иного мира, и представитель этого мира Антоний прошел среди нее поистине «как гигант среди обезьянок или лев среди псов и лисиц» (преподобный Симеон Новый Богослов). Милующее сердце слуг Христовых имеет, при личном смирении, дерзание за братьев своих, великое дерзание любви учеников Господа Иисуса. Отцы «Добротолюбия» подобно святому мученику Кодрату Никомидийскому не раз взывали к Богу: «Ей, Владыко, Господи Иисусе Христе, да будет душа моя за души их (кающихся) – только их помилуй!»

Прелесть, очарование, глубину мыслей, образов, примеров «Добротолюбия» не передать нашими будничными словами – такими плоскими, жалкими, бедными. Надо обратиться к самим глаголам жизни, начертанным в «Добротолюбии», войти в этот сад, полный белизны лилий. Это было большим нашим преступлением, что не в этот сад влекли мы души наших детей, а часто на свалку мусора. <…> Мы все, в массе, даже и не слыхивали о «Добротолюбии», предпочитая оплетаться паутиной будней и отражением этих будней в так называемой «изящной» литературе светских писателей.

Настоящий труд, выборки из всех пяти томов «Добротолюбия», возник по милости Божией трудами настоятеля Казанско-Богородицкого мужского монастыря в г. Харбине отца архимандрита Ювеналия¹. Отец Ювеналий совершил прекрасное и душеспасительное дело, собрав для всех доступного издания перлы «Добротолюбия». Христианскому православному обществу остается апостольски продлить труд отца Ювеналия – сделать этот томик «Добротолюбия» постоянным спутником жизни всякой души христианской.

Надлежит, однако, памятовать, что вход в вышний, горний мир «Добротолюбия» без смиренной молитвы к Господу о просвещении ума и сердца читающего «Добротолюбие» невозможен.

Божественная мудрость непостижима для плотского ума.

Божественная красота не снизойдет в сердце нечистое.

«Бог видит всех, Бога же видит лишь тот, кто во время молитвы ничего иного, кроме Бога, не видит», – говорят святые отцы – авторы «Добротолюбия».

С такою молитвою приступим к великой книге – маяку среди бурного моря житейского.

А. Д. Лифантьев

7 октября 1929 г.

Вера в Бога

Мы должны веровать, как и Символ веры говорит, в Единого Бога, Бога Триипостасного, Отца, Сына и Святого Духа; должны веровать, что Бог сотворил мир и им управляет, что Сын Божий для спасения нашего воплотился от Пресвятой Девы Марии, пострадал, умер, воскрес, вознесся на небо и опять придет на землю судить живых и мертвых; должны веровать в Святую Церковь и принимать содержимые ею таинства; должны с верою ожидать воскресения мертвых и жизни будущего века по кончине настоящего мира. Вот вера апостольская! Вот вера отеческая! Вот вера православная!

Что же такое есть вера и что значит веровать? Веровать значит несомнительно признавать существующим то, чего не видим. Например, Бога не видим, а знаем, что Он есть, что Он сотворил мир и им управляет. Вот это и есть вера. Спасителя нашего Иисуса Христа не видели, а знаем, что Он был на земле, пострадал за нас, воскрес и теперь на небе восседит с Богом Отцом. Вот это и есть вера. Духа Святого не видим, а знаем, что Он пребывает в Церкви и освящает и спасает верующих. Вот это и есть вера. Веровать значит несомнительно признавать истинным то, чего не понимаем. Например, как Бог есть един и вместе троичен, Отец, Сын и Святый Дух, не понимаем, а приемлем за истину – вот это и есть вера. Как Бог сотворил мир и как им управляет, не понимаем, а приемлем за истину – вот это и есть вера. Как Сын Божий, будучи Бог, сделался человеком и как Он спас человеческий род страданием, смертию и воскресением, не понимаем, а приемлем за истину – вот это и есть вера. Как благодать Святого Духа действует на таинствах Церкви, например в Святом Крещении человек возрождается для новой духовной жизни, в таинстве Покаяния очищается от грехов, в Причащении вкушает самое Тело и самую Кровь Иисуса Христа, не понимаем, а приемлем за истину – вот это и есть вера. Веровать значит за истину признавать и с верою ожидать того, что имеет последовать в будущем. Например, мы знаем, что будет конец миру, будет воскресение мертвых, Суд Божий и праведным блаженное воздаяние, а грешным осуждение, знаем и несомненно уверены, что все это исполнится, – вот это и есть вера.

Будем веровать со смирением и преданностью души. Знаете, как поступила Пресвятая Дева, когда Архангел благовествовал ей бессемейное зачатие Сына Божия? Она сказала: Се, Раба Господня; да будет

Мне по слову твоему (Лк. 1, 38). Вот как веровала Матерь Божия! Так и мы будем веровать. Будем веровать с непоколебимой твердостью, не изменяя своей вере, хотя бы за исповедание веры надлежало претерпеть ненависть, гонения, самую смерть, – будем веровать до последнего издыхания. Помните, как поступали святые мученики? А что они потеряли, сохранив веру? Потеряли временную, суетную и бедственную жизнь и получили жизнь вечную, божественную и блаженную. И мы также будем вечно блаженны, если сохраним в себе веру Божию до конца. Будь верен до смерти, и дам тебе венец жизни (Откр. 2, 10), говорит Христос.

Блаженный Диадох

• Любящий Бога и верует искренно, и дела веры совершает преподобно. Верующий же только, а не пребывающий в любви и самой той веры, которую кажется имеющим, не имеет. Он верует с некоей легкостью ума, не нося в себе действенного отвеса (устанавливающего его на едином) преславной любви. Только вера, действующая любовью (Гал. 5,6), есть великая главизна добродетелей.

• Исследующий глубину веры обуревается волнами помышлений, а созерцающий ее в простосердечном расположении наслаждается сладостною внутреннею тишиною. Глубина веры, будучи водою забвения, не терпит, чтобы в нее смотрели или узревали любопытными помышлениями.

Преподобный Максим Исповедник

• Без веры, надежды и любви как из худого ничто в конец не истребляется, так и из доброго ничто совершенно не устанавливается в нас. Вера убеждает боримый ум прибегать к Богу и возбуждает его к дерзновению уверением в готовности для него всяких духовных орудий; надежда бывает для него не обманчивою поручительницею за Божественную помощь, обещая истребление противных сил, а любовь соделывает его неудобоотторжимым от родственного сочетания с божественным, даже и во время самой брани, прилепляя всю силу его расположения к вожделению Божественного.

Вера утешает боримый ум, воодушевляя его несомненностью в помощи; надежда, пред очи представляя уверованную помощь, отражает нападение сопротивоборцев, а любовь делает мертвым (или бездейственным) для боголюбивого ума приражение врагов, совершенно обессиливая его вожделенным устремлением к Богу.

Слепую имеет веру тот, кто по вере не исполняет заповедей Божиих. Ибо если заповеди Божии есть свет, то явно, что без Божественного света остается тот, кто не исполняет Божиих заповедей, нося голословное, а не истинное Божественное звание.

Преподобный Симеон Новый Богослов

• Вера – это быть готовым умереть Христа ради за заповедь Его, в убеждении, что такая смерть приносит жизнь, [вера] нищету вменяет в богатство, худость и ничтожество – в истинную славу и знаменитость, [верить – значит] и в то время, когда ничего не имеешь, быть уверенным, что всем обладаешь; особенно же она есть стяжание неисследимого богатства познания Христа и взирание на все видимое как на прах или дым.

• Вера во Христа есть не то только, чтобы небречь о приятностях жизни, но и то, чтобы терпеливо и благодушно переносить всякое находящее искушение, в печалях, скорбях, неприятных случайностях, пока возблаговолит Бог призреть на нас, подражая пророку Давиду, который говорит: Терпя потерпехГоспода, и внят ми (Пс. 39, 2), то есть, терпя скорби, я уповал (надеялся), что Господь поможет мне, почему Господь, видя, что я не колеблясь чаю помощи от Него, призрел на меня и явил мне милость Свою.

• Вера во Христа, истинного Бога, рождает желание вечных благ и страх мучений; желание же сих благ и страх мук приводит к строгому исполнению заповедей, а строгое исполнение заповедей научает людей глубокому сознанию своей немощности; это сознание истинной немощности нашей рождает память о смерти; кто же возымел сию память сожительницею себе, тот приболезненно взыщет узнать, каково будет ему по исходе и удалении из сей жизни.

Преподобные Каллист и Игнатий Ксанфопулы

• Поелику всех благ или нравственных доброт начало, средина и конец, если хочешь – хороводитель и главарь есть вера, надежда и любовь – сия триплетенная и боготканая вервь, паче же всех – любовь, потому что Бог любовь есть (1 Ин. 4, 8), то неправедно не восполнить ими, что еще недостает в настоящем сочинении, тем паче, что, по святому Исааку, «завершение плодов Святого Духа тогда бывает, когда кто сподобляется совершенной любви». Святой Иоанн Лествичник пишет: «Ныне же пребывают три сия, все теснейшим союзом связующие и держащие в нем: вера, надежда и любовь, больше же всех любовь, ибо ею именуется Бог (см. 1 Кор. 13, 13; 1 Ин. 4,8). По моему разумению, первая из них есть луч, вторая – свет, а третья – круг; все же они одно суть сияние и один блеск. Первая все может уверить и устроить; вторую милость Божия окружает и делает непостыдною; третья – никогда не падает, не перестает тещи и уязвленного ею не дает почить от блаженного упоения».

Страх Божий

Святой Климент Александрийский

• Страх – начало любви и потом в нее переходит. Страх Божий, собственно, не боязнь Бога, а боязнь отпасть от Бога и впасть в грехи и страсти.

Преподобный Иоанн Лествичник

• Луч солнечный, проникнувший чрез скважину в дом, освещает в нем все, так что видна бывает и тончайшая пыль, носящаяся в воздухе; подобно сему и когда страх Господень приходит в сердце, то показывает ему все грехи.

Преподобный Ефрем Сирин

• На челе твоем всегда да будет крест, в сердце же – страх Божий.

Блаженный Диадох

• Никто не может возлюбить Бога от всего сердца, не возгрев прежде в чувстве сердца страха Божия, ибо душа в действенную любовь приходит после того уже, как очистится и умягчится действием страха Божия. В страх же Божий, со сказанным плодом от него, никто не может прийти, если не станет вне всех житейских попечений, ибо только тогда, когда ум успокоится в полном безмолвии и без попечений, начинается спасительное воздействие на него страха Божия, в сильном чувстве очищая его от всякой земной дебелости, чтобы таким образом возвести его в полную любовь ко всеблагому Богу. Так что страх есть принадлежность праведных, только еще очищаемых, в коих качествует средняя мера любви, а совершенная любовь есть принадлежность уже очищенных, в коих нет страха, так как совершенная любовь вон изгоняет страх (1 Ин. 4,18).

Преподобный Максим Исповедник

• Страх Божий двояк. Один рождается от угроз наказанием, от которого порождаются в нас по порядку воздержание, терпение, упование на Бога и бесстрастие, из коего любовь. Другой сопряжен с самою любовью,

производя в душе благоговение, чтобы она от дерзновения любви не дошла до пренебрежения Богом. Страх двояк: один чистый, а другой нечистый. Тот страх, который порождается по причине прегрешений, под действием ожидания мук – нечист, так как причиною имеет сознаваемый за собою грех и не пребудет навсегда, потому что вместе с отъятием чрез покаяние греха исчезает. А тот, который и без этого боязливого беспокойства из-за грехов всегда стоит в душе, этот страх чист и никогда не отойдет, потому что он некако соприсущ Богу, как дань от лица тварей, проявляя собою естественное всем благоговение пред Его величием, превысшим всякого царства и силы.

Преподобный Симеон Новый Богослов

• Кто проникнут страхом Божиим, тот не боится обращаться среди злых людей.

Имея внутри себя страх Божий и нося непобедимое оружие веры, он силен бывает на все и может делать даже то, что многим кажется трудным и невозможным. Он ходит среди них, как гигант среди обезьянок или лев среди псов и лисиц, уповая на Господа, твердостью мудрования своего изумляет их, ужасает смыслы их, поражая их словами премудрости, как жезлом железным.

Старец Симеон Благоговейный

• Должно всегда иметь страх Божий и каждодневно обследовать и обсуждать, что доброго и что худого сделано тобою, и доброе предавать забвению, чтобы не впасть в страсть тщеславия, а о противном тому проливать слезы с исповедью и напряженною молитвою.

Преподобный Никита Стифат

• Страх, наперед сочетавшись с душою, чрез покаяние делает ее чреватою помышлением о Суде. Тогда окружают ее болезни адских мучений (см. Пс. 114, 3); воздыхания и скорбные томления с сжатием сердца терзают ее при помышлении о будущем воздаянии за дела злые. Потом многими слезами и трудами во чреве помышления зачатое намерение содевать спасение, возрастивши, рождает на земле сердца своего дух спасения, то есть решимость, и, освободившись от мучений при мысли об аде и избавившись от стенаний под действием представления Суда Божия, воспринимает в себя вожделение и радость будущих благ и сретается другинею-чистотою с целомудрием, кои искреннею любовью сочетавают ее с Богом. С Богом же сочетавшись, душа ощущает неизреченную сладость и от сего с удовольствием уже и наслаждением проливает слезы умиления, чуждою делается сочувствия всему, что в мире, и, как бы находясь в исступлении, течет вслед Жениха-Христа, так взывая к Нему безгласным гласом: «Вслед Тебе в воню мира Твоего возтеку. Возвести ми, Его же возлюби душа моя, где пасеши? Где почивавши в полудне чистого созерцания (Песн. 1,3–4,6)», чтобы не быть мне вынужденною блуждать по стадам друзей Твоих – праведников, ибо светлосияние всяких таинств у Тебя. Жених же, введши душу в сокровищехранительницу сокровенных Своих тайн, делает ее созерцательницею существ творений с премудростию.

Преподобный Ефрем Сирин

• Если истинно возлюбил ты Господа и прилагаешь старание улучить будущее

Царствие и дал обет трудиться по причине своих грехопадений, то помни Суд и вечное мучение, со страхом ожидая исшествия своего из сего мира.