Kitabı oku: «Иностранка»
Искренняя горячая любовь человека, который возвышает и боготворит тебя, может залечить душевные раны и заставить позабыть все потери, которые некогда обрушила на твою жизнь судьба.
Я устала от боли и злобы,
Я устала от фальши и лжи,
Я устала быть той, кто не может
Путь пройти свой до самой зари.
Я устала, что люди не слышат,
Не хотят понимать слов моих.
Я устала, что люди не видят,
Как сгорает душа без любви.
И оставшись в плену у сомнений,
Что терзают меня изнутри.
Я хочу лишь на миг оглянуться
В мир надежды, что в мыслях моих.
стихи неизвестного автора
ПРОЛОГ. Предсказание
Российская империя, Санкт-Петербург,
Немецкая слобода, 1780 год
Бледная желтая луна освещала мрачные извилистые улицы. Духота жаркой июльской ночи наполняла своими пряными ароматами спящие кварталы. Шумный город как будто вымер, и на темных мостовых не было ни души. Однако в одном из узких безлюдных проулков, вымощенных звонкими булыжниками, передвигалась невысокая худощавая фигура. Длинный темный плащ с капюшоном, полностью скрывающий лицо женщины, создавал впечатление, что по дороге летит призрак, бесшумно и легко перемещаясь меж спящих домов. Незнакомка шла довольно быстро, петляя кривыми грязными проулками. Вскоре показалась заветная улица, и женщина, то и дело оглядываясь, прибавила шаг. Стремительно преодолев пространство до обшарпанного и мрачного дома, стоящего в отдалении от других жилых построек, она нетерпеливо постучала железным кольцом в дубовую дверь.
Едва незнакомка опустила руку, а бряцанье железного кольца утонуло в тишине улицы, тяжелая створка отворилась. Женщина юркнула в дверной проем и вошла в небольшой темный коридор. Никого не было видно. Кто открыл дверь, было неясно, и женщина, опешив, задрожала от холодного, как лед, озноба. Раздался звук закрывающейся двери, и дама испуганно оглянулась. Створка странным образом затворилась сама. От охватившего страха инстинктивно сжав пальцами край бархатной накидки, женщина задрожала сильнее. Она вновь повернулась к темному коридору и увидела впереди свет открытой двери. Быстро преодолев узкий коридор, незнакомка вошла в небольшую комнату. Несколько свечей окутывали дрожащим маревом грязное, пыльное помещение, и женщина сильнее прижала надушенный платочек к носу, ощутив запах гнили.
– Прошу, госпожа, пройдите, – раздался сбоку от нее скрежещущий голос.
– Ах, ты здесь, Мартина, – облегченно вздохнув, произнесла женщина и скинула с головы капюшон, взглянув сверху-вниз на дряхлую неприглядную старуху, стоящую в нескольких шагах от нее. Лицо и волосы дамы остались скрытыми под шляпкой и кружевной вуалью.
– Госпожа Анна, вы так скоро пришли, – проскрежетала старая горбунья и прищурилась. – Значит, хотите все знать…
– Да, Мартина, слуга передал письмо, в котором говорилось, что ты готова принять меня.
– Итак, что хотите знать, госпожа? – спросила недовольно старуха.
– Будущее, конечно, – возбужденно произнесла Анна Озерова. – Графине Разумовской ты предсказала еще большее богатство и блестящее будущее для ее сыновей. Я тоже хочу знать, что ждет мое семейство впереди.
Старуха немного помолчала, оглядывая молодую женщину, которой было чуть более тридцати лет, неприятным мрачным взором. Лишь когда Анна недовольно нахмурилась, колдунья произнесла:
– Госпожа понимает, что будущее у всех разное. У кого-то блестящее, у кого-то… – Мартина оборвала фразу на середине.
– Я все равно хочу знать, – властно заявила Анна, перебив старуху. Озерова даже не сомневалась, что ее семейство ждет блестящее будущее. Ибо и она, и муж ее служили при дворе Екатерины Алексеевны и занимали высокие должности, а для ее детей уже были уготованы места и чины на будущее.
– Так и быть, я скажу, – буркнула колдунья. – Но сначала плата, Анна Андреевна, – проскрежетала она, и небольшие желтоватые глаза сузились.
– Вот, возьми, – Озерова вытащила небольшой мешочек, полный золотых рублей, и положила его на стоящий сбоку от нее грязный стол.
Старуха довольно засеменила к мешочку с деньгами и, бойко пересчитав, засунула золотые за пазуху. Повернувшись к женщине, горбунья велела:
– Снимай кольцо.
– Кольцо? Но я же заплатила.
– Для предсказаний нужна вещь с госпожи, – объяснила Мартина. – Я верну его тебе.
– Хорошо, я поняла, – кивнула Анна.
Озерова быстро сняла кольцо с руки в кружевной черной перчатке и отдала его колдунье. Мартина подошла к столу и налила в миску воды. Потом опустила туда кольцо Анны и зажгла семь свечей, стоящих в ряд около миски. Затем старуха чуть прикрыла глаза и начала водить старыми морщинистыми руками над водой и что-то шептать. Анна терпеливо стояла, замерев, и следила за каждым движением и гримасой неприятного лица колдуньи. Старуха так и не открывала глаз, замолкнув, она лишь водила руками над водой и хмурилась. Прошло более четверти часа, прежде чем Мартина открыла глаза и вперила в Анну неприятный жесткий взор.
– Госпожа готова услышать правду? – спросила колдунья.
– Да.
– Всю правду? Даже если она будет горькой?
– Горькой? – опешила Анна. – Но я думала…
– Правда о будущем одна, другой нет. Так будешь слушать или нет? Если нет, денег обратно не отдам. Иначе зачем же я тратила свою силу и смотрела вперед… Так что?
– Говори, я хочу знать, – кивнула Анна, поджав губки, и по ее телу пробежал холодок от слов колдуньи.
– Что ж, слушай, – кивнула старуха, и ее глаза загорелись. – Семья твоя в опасности, и род твой скоро угаснет. Богатство ваше сгинет, а высокое положение пошатнется. Уже недалек тот день, когда ты и твоя семья погибнете…
– Господи! – воскликнула в ужасе Анна. – Неужели это правда?!
– Все, до единого слова. Или не веришь моим предсказаниям? – недовольно прошамкала старуха.
– Верю… – пролепетала Анна, отчетливо понимая, что Мартина предсказывала всегда только правду, это знали все придворные дамы. Но сердце Анны не хотело принимать страшное будущее, которое описала ей колдунья. Молодая женщина не могла поверить, что все это произойдет с ее горячо любимой семьей. Оттого, сомневаясь в словах старухи, Озерова тихо поизнесла как будто сама себе: – Но мой муж в добром здравии, обласкан государыней и занимает уважаемую должность при дворе. Мой старший сын прекрасно расположен к наукам и вскоре поступит на службу в лейб-гвардии полк. Императрица Екатерина Алексеевна обещалась помочь в этом. Да и младшенький Костюша уже приписан к полку. Обе мои дочери одни из самых богатых именитых невест столицы…
– И все же твой род пресечется, так я видела в Священном озере жизни. Ни один из детей госпожи не доживет и до двадцати двух лет, – грубо перебила ее старуха, недовольная тем, что женщина не верит ее словам.
– Что ты еще видела? – напряженно спросила Анна, желая узнать до конца всю страшную правду. Озерова нервно приподняла вуаль с лица и вперилась горящим взглядом в кособокую горбунью.
– Муж госпожи будет казнен, как и сын, – продолжала старуха. – Одна из дочерей умрет от болезни еще в девичестве, а другая переживет свою сестру всего на пять лет. Это все, что я видела.
– А я? – пролепетала тихо Анна.
– Видела только могилу госпожи. И она уже была, а наш век в том видении еще не кончился…
Озерова судорожно сжала вмиг похолодевшие руки, ей стало дурно. Лихорадочным взором пробегая по горбатой старухе, она срывающимся голосом прошептала:
– Наверное, есть какой-то выход? Сохранить жизни хотя бы моим детям. Я отдам тебе все, что имею, только помоги…
Мартина испытующе посмотрела в красивое, но уже немолодое лицо женщины с прелестными голубыми глазами и глухо произнесла:
– И сколько госпожа готова заплатить, если я скажу?
– Возьми, – Анна выкинула на стол еще два кошелька с золотом и сняла с пальца большой золотой перстень с рубином, который лег рядом с деньгами.
– Ну что ж, этого достаточно, госпожа, – довольно ухмыляясь, заскрежетала старуха, сверкая несколькими кривыми зубами. Она быстро припрятала драгоценности подальше к себе за пазуху, а затем открыла старую, с потертой обложкой книгу, лежащую рядом, и начала читать себе под нос. Озерова, смертельно бледная и дрожащая, терпеливо ждала, когда колдунья обратит на нее внимание. Наконец старуха подняла на женщину помутневшие глаза и сказала:
– У меня есть один камень, синий яхонт. Так вот, этот сапфир может служить оберегом для одной из дочерей госпожи. Та, которая станет носить его, будет защищена от неправедного дела и смерти по наущению врагов. Именно она, возможно, сможет продолжить твой род…
– Дочь?! – воскликнула Анна. – Но я хотела бы, чтобы это был сын…
– Нет, камень будет помогать только женщине или девушке. Над мужскими судьбами он не властен.
– Я поняла тебя. Но какая из моих дочерей должна носить его?
– Это госпоже решать. Надобно подарить сапфир одной из дочерей, и именно она, единственная, сможет остаться в живых после смерти всех…
Анна закатила глаза, лихорадочно обдумывая слова старухи.
– Но этот камень стоит целое состояние, понимаешь? – добавила колдунья. – Ежели госпожа готова заплатить, я подготовлю его.
– Я согласна. Завтра же принесу тебе все свои драгоценности, если этого будет недостаточно, попрошу у мужа недостающих денег.
– Договорились, – довольно зашипела старуха и добавила: – Да, и еще одно. Дочь госпожи, которая будет владеть камнем, может передать его по наследству своей дочери. В тот час, когда сапфир будет подарен другой женщине твоего рода, он начнет охранять новую владелицу и так далее… на протяжении десяти колен…
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. Под страхом смерти
Сокровенною тайной с тобой поделюсь,
В двух словах изолью свою нежность и грусть
Я во прахе с любовью к тебе растворяюсь,
Из земли я с любовью к тебе поднимусь.
О. Хайям
Глава I. Пирожные
Москва, окрестности Воронцова поля,
усадьба Ильинка, 1780 год, Июль
Машенька выглянула из-за дерева и поманила рукой сестрицу Лизоньку, которая искала ее глазами. Лиза понятливо кивнула и быстро подбежала. Обе девочки проворно уселись на корточки, спрятавшись за невысокий кустарник, постриженный в виде боскета. Лизонька неожиданно чихнула, Маша строго посмотрела на нее и, прижав пальчик к губам, прошептала:
– Тише! А то мадам Боннет услышит, и придется нам опять учить эти французские спряжения.
– Я тоже не хочу их учить, – тихо прошептала семилетняя Лиза.
Девочки замолчали, услышав шаги на дорожке. Они прижались к кустарнику и, подглядывая через зеленые ветви и листву, отметили, что темная юбка платья гувернантки, мадам Боннет, проскользила мимо них. Довольные тем, что их не заметили, девочки захихикали. Но тут Лиза прошептала:
– А матушка сказала, что, если мы не выучим сегодняшний французский урок, она не даст нам пирожных.
– И что же? – нахмурилась восьмилетняя Машенька. Да, она тоже любила пирожные, но даже они не могли заставить ее учить эти злосчастные спряжения. – Ты, Лизонька, ради сладкого на все готова.
Девочки находились в приусадебном саду дачи Озеровых, где уже второй месяц жили с матушкой и гувернанткой. Их отец, что занимал при дворе Екатерины Алексеевны ответственную должность, приезжал в московскую усадьбу изредка, всего на пару дней в месяц. Оттого почти все лето Анна Андреевна Озерова проводила в своем загородном имении только со своими четырьмя детьми: двенадцатилетним Сережей, Лизой, Машей и малышом Костей. Две няни и гувернантка-француженка были ей в помощь. Но порой даже они не могли уследить за непоседами и озорниками господ Озеровых.
– Но пирожные из кондитерской месье Буланже такие вкусные. Прям оторваться невозможно. Особенно те, которые со взбитым кремом и лесными ягодами, – прохныкала Лиза и всхлипнула.
– Ты что, плакать вздумала? – обернулась к ней Маша, увидев, как мадам Боннет направилась в сторону дома. Отметив, что глаза сестры увлажнились и она начала морщить носик, Маша недовольно заявила: – Если хочешь, мы сами купим эти пирожные и без матушки.
– Как это? – удивилась Лиза.
– Пойдем к месье Буланже и купим.
– Но у нас нет денег, – пролепетала Лиза.
– А мы возьмем в кредит. Мама часто так делает. Я видела, и не раз, как она в лавках говорит: «Запишите на мой счет».
– И месье Буланже даст нам пирожные?
– Конечно. Главное, не робеть, – кивнула Маша.
– И когда мы пойдем за пирожными?
– Прямо сейчас и пойдем.
– Но надо будет выйти за ворота, – опасливо заметила Лиза, она была более скромной и послушной, чем Маша. – А матушка запретила нам выходить на улицу одним.
– Она и не узнает, что мы ходили. Пошли, – велела Маша и, схватив сестру за руку, потянула ее прочь из сада.
Девочки бегом преодолели путь до ажурных чугунных ворот и приблизились к небольшой калитке, которая служила выходом для прислуги. Здесь не было сторожа, оттого Маша привела сестру именно сюда. Когда девочки уже открыли калитку и выглянули на многолюдную в этот дневной час улицу, Лиза испуганно заметила:
– Я боюсь, Машенька, а вдруг с нами что-нибудь случится? Няня сказывала…
– Да перестань, Лизок, – оборвала ее Маша, уже выходя за ворота. – Лавка месье Буланже через два квартала. Мы дойдем до нее за четверть часа. Я знаю, куда идти.
Девочки, взявшись за руки, направились по пыльной улице, с интересом оглядываясь по сторонам, приподнимая длинные платьица из шелка и как можно быстрее передвигая ножками.
Москва в описываемое нами время являла собой второй по значимости город Российской империи. Спокойная жизнь в ней текла не спеша, вальяжно и более размеренно, нежели в столице. После «Манифеста о вольности дворянству», освобождающего от обязательной государственной службы, многие вельможи стали подавать в отставку и переезжать из Санкт–Петербурга в Москву. Также здесь покупали усадьбы опальные вельможи, высланные из столицы, привыкшие жить в модной роскоши, и те, что уже отошли от государственных дел в силу преклонного возраста, устав от суеты и шума столицы.
На зеленых окраинах Москвы обустраивались дачи и усадьбы, помпезные, уединенные и изысканные, в которых богатые петербургские семейства проводили летние месяцы в неге, на природе. Дворянские семейства имели здесь дачи с небольшими земельными угодьями. Маскарады и балы в Москве в богатых домах давались не так часто, как в Петербурге, и в основном московское общество довольствовалось закрытыми частными приемами или визитами к знакомым и родственникам.
Как и предрекала Маша, девочки добрались до лавки кондитера довольно быстро. Войдя внутрь, они услышали, как прозвенел дверной колокольчик. Дверь закрылась, и девочки испуганно замерли на пороге, словно не решаясь пройти далее в глубь лавки. В этот час в кондитерской находилась только одна полная дама в ярко-лиловом парчовом платье, она покупала сладости. За прилавком стоял немолодой мужчина с черными усиками. Едва рассчитавшись с дамой, он обратил взор на вошедших девочек и поинтересовался по-французски:
– День добрый, мадемуазели. Вы что-то хотите?
Первой нашлась Маша и, пройдя чуть вперед, ближе к большим витринам, в которых красовались пирожные, торты, засахаренные фрукты, зефир и другие сласти, ответила также по-французски:
– Здравствуйте, месье Буланже. Мы с сестрой хотели бы купить у вас пирожные.
Кондитер вскинул брови, отчетливо вспомнив дочек мадам Озеровой, и, приветливо улыбнувшись, предложил:
– Как вам будет угодно, мадемуазель. Пройдите к витрине и скажите, какие вы хотите.
Лиза и Маша боязливо приблизились к витрине с пирожными, переглядываясь друг с другом и бросая на кондитера испуганные взоры. В этот момент грузная дама открыла двери, и Буланже пожелал ей всего наилучшего. Он вышел из-за прилавка и подошел к девочкам.
– Вы будете выбирать или знаете уже, какие вам по вкусу? – спросил он по-французски.
Девочки вновь переглянулись, Лиза ткнула сестру в бок и по-русски тихо сказала ей на ухо:
– Спроси его про деньги.
Маша кивнула и, повернувшись к кондитеру, стоящему рядом, улыбнулась и произнесла:
– Мы уже выбрали, месье Буланже. А можем мы взять пирожные в кредит?
– В кредит? – переспросил кондитер и вскинул брови.
– Ну да. Вы запишете сумму в свою книгу, а потом наша матушка рассчитается.
В это время в лавку вошел высокий военный в зеленом мундире офицера. Сняв треуголку, он умелым движением сунул шляпу под мышку и поздоровался по-русски. Кондитер ответил ему на французском и вновь обернулся к девочкам.
– Да, вы можете взять пирожные в кредит, – согласился кондитер.
– Фух, пронесло, – выдохнула облегченно Маша, и довольно переглянулась с сестрой.
– Сударь, пройдите, пожалуйста. Я сейчас обслужу мадемуазелей Озеровых и буду в вашем распоряжении, – заметил кондитер, снова заходя за стойку.
– Хорошо, не торопитесь, – кивнул русоволосый военный и почтительно встал рядом с прилавком.
– Так что вы выбрали, мадемуазель? – спросил Буланже.
– Два, нет, три пирожных с ежевикой, – выпалила Лиза, – и еще вот эти два со взбитыми сливками, – показала девочка на витрину пальчиком. – И одно…
– Хватит, – выпалила раздраженно и тихо Маша на ухо сестре, дернув ее за руку. – Матушка и так рассердится.
– И все, – тихо добавила Лиза, обращаясь к Буланже.
– Итак, два «Весенних» и три «Сладкие грезы», – подытожил кондитер, быстро укладывая пирожные в коробку и накрывая ее крышкой. – Итого с вас один рубль с четвертью.
Приблизившись к кондитеру, девочки протянули руки к коробке, которую тот умело перевязал атласной лентой, но месье Буланже поставил коробку рядом с собой и важно заметил:
– Но сначала надо расписаться в книге.
Он достал из-под прилавка большую красную бархатную книгу и, положив перед собой, начал листать. Лиза и Маша испуганно переглянулись, не зная, как расписываться, и уж тем более боясь показать кондитеру и офицеру, который почтительно стоял рядом, всего в трех шагах, что они пришли сюда без разрешения. Кондитер наконец нашел то, что искал, и, повернув книгу, положил ее перед девочками на стойку. Указав пальцем на строку с фамилией мадам Озеровой, он сказал:
– Вот здесь. Укажите сумму и поставьте свою роспись.
– Роспись?
– Вы, надеюсь, умеете ставить роспись? – уже нахмурившись, спросил Буланже.
– Маша, мы не, – начала было Лиза испуганно, но сестра толкнула ее в бок и важно сказала:
– Да, я умею.
Машенька взяла перо из руки Буланже и в нужной строке очень аккуратно написала словами сумму. Далее она вывела свою фамилию и в конце сделала небольшой завиток, стараясь подражать подписи матушки. Роспись получилась как у Анны Андреевны, красовавшаяся строчкой выше. Кондитер довольно улыбнулся и, захлопнув книгу, протянул девочкам пирожные.
– Благодарю за покупку, мадемуазели.
Девочки поблагодарили кондитера, и Маша, быстро сжав рукой ленту, какой была перевязана коробка, вместе с сестрой поспешила к выходу. Едва они вышли, офицер улыбнулся кондитеру и попросил:
– Я бы приобрел три «Весенних» для сынишки, раз девочкам они по вкусу. А вот для моей жены посоветуйте что-нибудь легкое, месье.
– Да, конечно, сударь.
Машенька и Лиза вылетели из кондитерской лавки и поспешили обратно к дому, счастливые, гордые и довольные тем, что у них все получилось, и они в тайне от матушки достали пирожные, хотя и не выучили спряжения французских глаголов. Они отошли совсем недалеко от кондитерской, когда Лиза попросила:
– Машенька, давай попробуем пирожные.
– Нет, дома.
– Ну, Маша, я сейчас хочу! – капризно заканючила Лиза, топнув ножкой и останавливая за локоток сестру.
– Лиза, ты что же, предлагаешь прямо здесь, на дороге, их есть?
– Да поблизости никого нет, – протараторила возбужденно Лиза.
– Как же, а та дама с кавалером? – указала взором Маша на противоположную сторону улицы, где прохаживались благородно одетые горожане.
– Давай отойдем в сторонку, вот сюда, – предложила Лиза и потянула сестру в сторону, на маленькую улочку. – Дома ведь нас могут увидеть. Заберут пирожные, а нас еще и накажут.
– Лизок, давай дойдем хотя бы до нашего сада, – предложила Маша, сворачивая за сестрой в проулок и прижимая к себе коробку с пирожными. – Это не по этикету, есть пирожные прямо на улице, да еще и руками.
– Ну что ты говоришь, Машенька? – возмутилась Лиза. – Какой этикет? Нас же никто не увидит здесь. Мы быстро съедим их, и все. Пожалуйста! Они такие вкусные. Я прямо чувствую, как они пахнут!
Маша нахмурилась, поняв, что сестра не отстанет, и, вздохнув, сказала:
– Хорошо, давай здесь.
Она огляделась и, не заметив никого на пустынной улочке, протянула коробку сестре, а Лиза начала проворно развязывать атласные ленты. Раскрыв коробку, она схватила первое пирожное и тут же откусила. С полным ртом девочка пролепетала:
– Как вкусно! Я сейчас съем его, Машенька, подержу коробку, и ты тоже попробуешь.
– Да и впрямь они так чудесно пахнут, – улыбнулась Маша, смотря на счастливое личико сестры, которая откусила еще.
Неожиданно сбоку от девочек раздался собачий лай. Маша и Лиза обернулись и увидели, как к ним быстро приближается небольшая свора собак. Испуганно прижавшись к стене бревенчатого двухэтажного дома, девочки округлившимися глазами смотрели на дворняг, которые уже через миг окружили их. Уличные собаки были разномастные, большие и помельче. Четверо из них начали злобно лаять на девочек. Остальные, переминаясь с лапы на лапу, рычали и скалились, показывая острые зубы.
Маша испуганно прижала коробку с пирожными к груди, а Лиза, перестав есть пирожное, притиснулась к сестре. Едва первый испуг прошел, Машенька встала перед младшей сестрой, как бы загородив ее от собак, и храбро выпалила:
– А ну, пошли отсюда! – Но псы залаяли еще сильнее, и Маша, поняв, что дворняги совсем не боятся их, уже тише попросила: – Собачки, идите прочь!
Но те продолжали злобно лаять, еще приблизившись к девочкам. Вмиг придумав, как от них отделаться, Машенька засунула руку в коробку, схватив первое попавшееся пирожное, и кинула им. Две собаки тут же жадно проглотили лакомство, а остальные продолжали лаять. Маша кинула еще пирожное, и псы также съели его.
– Не давай им наши пирожные! – воскликнула истерично Лиза, видя, как собаки поглощают безумно вкусные пирожные месье Буланже.
– Ты хочешь, чтобы они съели нас? – нервно выпалила Маша, не оборачиваясь к сестре. Съев второе пирожное, собаки вновь начали скалиться, и Маша мгновенно выкинула им остальные пирожные. Собаки стремительно все съели и вновь начали лаять. Маша посмотрела на последнее пирожное в руках у Лизы и велела:
– Отдай им пирожное!
– Нет, – замотала головкой Лиза. – Оно мое.
– Кидай, я тебе говорю, Лиза! Они не отстанут, пока мы не отдадим им все!
Лиза кинула собакам свое пирожное. И те, проглотив его, опять начали злобно скалиться и рычать.
– Мы уже все вам отдали! – сквозь слезы прохныкала Лиза. – У нас больше ничего нет!
Но собакам словно нравилось держать девочек в окружении и травить их. Чувствуя свое превосходство над детьми, они злобно скалились и продолжали лаять.
– Ты что плачешь, Лиза? – нервно воскликнула Маша, повернувшись к сестре. Она была на полголовы выше Лизы и чувствовала себя сейчас гораздо взрослее, хотя была старше всего на год. – Я запрещаю тебе плакать!
– Но я их боюсь! Они никогда не отвяжутся от нас, – прохныкала Лиза.
– Собачки, у нас нет больше пирожных, – начала увещевательно Машенька, показывая пустую коробку животным. – Ступайте куда бежали!
– Пошли прочь! – вдруг раздался сбоку от них грозный мужской голос, и девочки затравленно обернулись. Офицер, которого они видели в кондитерской, уже приблизился с небольшой палкой. Мужчина больно ударил ближайшую к нему собаку, и уже спустя минуту вся свора, поджав хвосты, ретировалась на соседнюю улицу, а военный, обратив взор на испуганных девочек, участливо спросил:
– С вами все в порядке, барышни?
Придя в себя, Маша вымученно улыбнулась незнакомому молодому мужчине, который уже отбросил палку в сторону и теперь стоял лишь с одной коробкой в руке, и пролепетала:
– Спасибо вам, сударь.
– К вашим услугам, – кивнул он, снял треуголку и снова надел ее. – Хорошо, что я решил посмотреть, что тут за лай.
– Они напали на нас. Мы с сестрицей даже убежать не успели, – объяснила Машенька, рассматривая высокого офицера с приятным добрым лицом и серыми глазами. На вид ему было лет двадцать пять, его густые усы и волосы были русы. Мужественное волевое лицо и плотно сжатые губы выдавали в нем человека с характером.
– Почему вы гуляете одни по улице? Где ваша няня или гувернантка? – спросил строго военный.
– О, мы живем поблизости, в усадьбе, – ответила Лиза.
– Нас отпустили, – сказала сухо Маша, нахмурившись. – Еще раз благодарим вас, сударь, но нам пора идти, – добавила она и, схватив сестру за руку, потянула ее, боясь, что офицер начнет расспрашивать далее и поймет, что они тайком убежали из дома.
– Спасибо вам, – протараторила Лиза, устремляясь за сестрой, которая тянула ее за руку по улице. – Собаки съели все наши пирожные, – всхлипнула Лиза, вытирая кулачком слезы от обиды, едва они отошли на три шага от военного, и он невольно услышал слова девочки.
– Перестань! Это все ты, – строго заметила Маша, устремляясь вперед по улице и дергая сестру за руку за собой. – Давай на улице да давай на улице. Вот видишь, как все вышло!
– Барышни, постойте! – окликнул девочек офицер, в несколько шагов догоняя их.
– Да? – обернулась к нему Маша, останавливаясь. Лиза тоже внимательно посмотрела на мужчину.
– Если вам угодно, я могу отдать вам свои пирожные, – предложил молодой человек учтиво . – Чтобы вы не расстраивались.
Офицер ласково улыбнулся малышкам, стоящим перед ним, и вновь внимательно посмотрел на темноволосую девочку в голубом шелковом платье, которая была чуть выше сестры и имела невозможно яркие большие синие глаза.
– Ваши пирожные? – опешила на миг Машенька.
– Вы правда хотите отдать их нам? – промямлила Лиза, и ее глаза загорелись.
– Вот, возьмите, – по-доброму улыбнувшись, сказал военный, протягивая коробку темноволосой девчушке. Еще в лавке кондитера она показалась ему довольно бойкой, и, когда собаки напали на них, она также своей позой словно защищала русоволосую сестру. Невинскому импонировал ее характер.
– Но вы, наверное, купили их своим детям, – замялась неуверенно Маша, боясь взять коробку.
– Да, сыну, – кивнул он. – Но вы не переживайте, я вернусь в кондитерскую и куплю еще. Берите.
– О, спасибо вам большое, – выпалила довольно Лиза и тут же схватила за сестру коробку. – Вы очень добры.
– На здоровье, – кивнул военный и, поднеся руку к треуголке, тихо сказал: – Честь имею.
Он уже почти развернулся, но Лиза выпалила:
– А как ваше имя, сударь? Мы расскажем матушке о вас. Что вы помогли нам избавиться от этих злобных собак.
– Лиза, – Маша ткнула сестру в бок. – Негоже так расспрашивать.
– Невинский Михаил Александрович, – сказал, улыбнувшись, он и, обратив взор на Лизу, добавил: – И на вашем месте я бы не стал ничего рассказывать вашей многоуважаемой матушке. Накажет она вас за то, что ушли без спроса из дома.
– Это не так, – смутилась Маша в ответ.
– Не так? – он перевел свой взгляд на темноволосую девочку и, хитро прищурившись, добавил: – Вы можете обмануть француза кондитера, но не меня, мадемуазель Озерова.
– Откуда вы знаете мое имя? – опешила Маша, теряясь от настойчивого какого-то укоряющего и в то же самое время изучающего взора молодого офицера. – Ах да, месье Буланже называл нас…
– Я могу проводить вас до дому, чтобы с вами еще что-нибудь не приключилось, – предложил Невинский.
– Нет, благодарим вас, сударь, но это лишнее, – тут же выпалила Маша, понимая, какой будет конфуз, если офицер приведет их домой, да еще с пирожными. – Мы сами дойдем, тут недалеко.
– Что ж, дело ваше, – прищурился Невинский, еще раз осматривая храбрую темноволосую девчушку с яркими глазами и вновь отмечая, что никогда не видел подобной насыщенной синевы глаз у кого бы то ни было. И добавил: – И ступайте побыстрее домой, барышни. Пока вас не хватились.
– Спасибо вам, мы пойдем, господин Невинский, – сказала Машенька, нахмурив лобик и потянув за собой сестру. Девочки, взявшись за руки, быстро поспешили по дороге, а Михаил, проводив взглядом их маленькие фигурки в дорогих платьях, развернулся и направился обратно в кондитерскую, чтобы вновь купить сладости сыну и жене, с которыми не виделся уже несколько лет, поскольку только на той неделе получил увольнение со службы. А сейчас направлялся в московскую усадьбу тещи, у которой гостили Надежда с Сашей.
Девочки пробрались обратно в сад, спрятавшись в маленьком боскете, уселись на траву и, развязав коробку, начали с упоением поглощать пирожные. Лиза, набив рот и облизывая пальчики, довольно произнесла:
– А все же хороший он, этот господин Невинский. Уж очень мне понравился.
– Да, – кивнула Машенька, также откусывая от большого пирожного с ягодами. – Как он вовремя появился, когда собаки чуть было нас не покусали.
– Мне кажется, он очень добрый и положительный. Вот бы мне такого мужа, – увлеченно добавила Лиза.
– А по мне, так он в мужья совсем не годится, – сморщив носик, сказала Маша.
– Отчего же? Он такой смелый, собак не испугался, и очень добрый, раз пирожные свои нам отдал.
– Потому что он вовсе некрасивый. А я хочу найти мужа по любви. И полюбить я смогу только красивого молодого человека, никак иначе, – сказала важно Машенька. – И обязательно, чтобы он умел красиво говорить и одеваться по моде. А этот, что ж, в форме офицерской зеленой. Фу. Да и некрасив лицом.
– Неправда это. Он вполне приятный, – сказала в защиту Невинского Лиза.
– Ничего-то ты не понимаешь, Лизок. Любить можно только красивых, с ними жить приятнее, я так думаю. А этот смотрит так строго, словно провинились мы. Нет, мне его взор совсем не понравился…
