Kitabı oku: «Круги по воде», sayfa 3

Глава вторая
Никто не сомневается

Купе ещё спало. Зеленоватый, как в аквариуме, свет сочился сквозь сдвинутые занавески на окне, и только в щёлку между ними дерзко прорывался узкий золотистый солнечный луч, и в нем плясали бесчисленные пылинки. Луч упирался в чемоданы на багажной полке, и среди них сиял чёрным, лаковым боком новенький чемодан Виталия, на котором пригрелась жёлтая змейка «молнии».

Странное чувство охватило Виталия, когда он проснулся в то раннее утро. Перед его глазами, ещё чуть слипшимися ото сна, в дрожащем зеленоватом тумане вдруг ожила и, извиваясь, поползла по чёрному полю ядовитая жёлтая змейка…

Виталий вздрогнул, протёр глаза. Тьфу! Надо же такому померещиться!

И тут по какой-то непонятной логике он внезапно подумал о запутанном, необычном деле, в котором ему предстоит разобраться. Что случилось в этом неведомом Окладинске? Что там произошло? И как Виталий справится с этим? Чтобы распутать такое дело, надо проследить не только поступки людей, но и их помыслы, их характеры. И это, наверное, совсем не те люди, с которыми до сих пор имел дело Виталий. Это не какой-нибудь бандит Косой, не запутавшийся Вася Кротов, не испорченная Людка из «Детского мира», не забулдыга и хулиган Сенька-Бык. Да, это скорее всего совсем другие люди. И Виталий должен будет их понять. Должен оценить их помыслы и поступки! Своей совестью, своим пониманием того, как надо жить. Конечно, все выглядит проще – он лишь должен собрать факты, только факты. Но он не может отыскать следующий факт, не оценив для себя предыдущий, не поверив одному, не усомнившись в другом. А откуда возьмутся эта вера и это сомнение? Из его опыта. Из его нравственной и житейской оценки. Из его понимания, что хорошо и что плохо. Кажется, просто! Но вот до чего он уже дошёл, так это до понимания, что в жизни все совсем не просто. И одного опыта тут мало. Тут ещё нужна нравственная позиция, нужна точка зрения на «хорошо» и «плохо». «Хорошо»? Для кого? Какой ценой добыто это «хорошо»?

Впрочем, не он один будет собирать и оценивать факты.

Но он, Виталий, знал Женьку Лучинина, лобастого, черноглазого паренька, вожака и заводилу, за которым шёл весь класс. Он помнит его задиристые шутки, его смех, его запальчивые споры, его упрямую, резкую прямолинейность, помнит, как Женька отказывался от подсказки, притворяясь, что не слышит, даже когда погибал у доски на глазах у всего класса.

Нет, такой, как Женька, не мог совершить преступление, не мог покончить с собой, не мог! Что бы там Игорь ни говорил о жизни, которая меняет людей. Но в одном Игорь прав: сейчас нельзя растравлять себя воспоминаниями, нельзя, чтобы они мешали оценивать новые факты. Значит, нельзя уходить в эти воспоминания, нельзя бередить ими душу. Все это надо сейчас выкинуть из головы. Выкинуть! Тут Игорь прав.

Виталий скосил глаза и вдруг увидел, что Игорь не спит и тоже смотрит на него, закинув руки за голову.

– Ты чего молчишь? – спросил Виталий. – Проснулся и молчишь.

– А сам?

– Вот, думаю…

– Ну и я тоже думаю…

Виталий перегнулся вниз. Мать и дочь тоже не спали и о чем-то тихо переговаривались, лёжа на своих полках.

– А мы боялись вас разбудить, – засмеялась девушка.

– Что вы! Мы давно не спим, – ответил Виталий. – Просто вам попались такие мыслители. Спинозы.

– Тогда поразмышляйте ещё две минуты, отвернувшись к стене.

Потом все вместе пили чай. Игорь угощал своими пирожками. Виталий принёс из ресторана бутерброды с сухим сыром и железными кружками копчёной колбасы. Женщины, естественно, оказались запасливей, и на столике появились крутые яйца, холодная курица, домашнее варенье.

Друзья вышли покурить в коридор. Виталий посмотрел на часы.

– Скоро Окладинск. Через три часа и шестнадцать минут.

– Да. Идём, кажется, без опозданий.

– Там уже нас ждут. Причём, наверное, без всякого удовольствия.

Горячий ветер обдувал их лица.

Поезд прогрохотал по мосту через маленькую речушку, голубым серпантином извивавшуюся в заросших высокой травой берегах.

– Эх, с удочкой бы посидеть, – вздохнул Виталий. – В Окладинске есть река?.. Ах да! Что я…

Оба помрачнели. Ведь именно в реке был обнаружен труп Лучинина.

В купе возвращаться уже не хотелось.

– Пошли пивка выпьем, что ли? – хмуро предложил Виталий.

В полупустом и душном вагоне-ресторане время тянулось томительно долго.

Потом, все такие же хмурые, они вернулись в купе. В дверь заглянула толстая проводница.

– Сейчас Окладинск. С вас за чай следует получить.

Поезд заметно сбавил ход. За окном побежали деревянные домишки с длинными телевизионными антеннами на крышах, пыльные улицы с вытоптанной травой и глубокими, неровными колеями посредине.

Окладинск…

Постепенно улицы покрывались булыжником, потом пошли асфальтовые мостовые с аккуратными тротуарами и чахлыми деревцами на них. Появились каменные дома в два-три этажа с целым лесом телевизионных антенн, промелькнули какие-то вывески. По улице проплыл, нещадно чадя, жёлто-красный автобус, за ним другой, с грохотом проехала колонна грузовых машин, мелькнула коричневая «Победа»… Город постепенно отодвигался от поезда, а потом и вообще отгородился высоким прокопчённым забором. Пути двоились, множились, между ними возникали домики путейцев, стрелки…

Но вот поезд наконец подошёл к длинному серому перрону и плавно, почти незаметно остановился возле небольшого вокзала. Над широкими окнами его, нестерпимо блестевшими под лучами солнца, протянулась белая вывеска с чёткими, строгими буквами: «Окладинск».

Виталий и Игорь спрыгнули на горячий асфальт.

Из других вагонов пассажиров вышло немного. Редкой цепочкой они потянулись к распахнутым дверям вокзала, неся в руках чемоданы, узлы, корзины. Некоторые вели за руку детишек. Встречающих почти не было.

– Не вижу оркестра, – сказал Виталий.

– Оркестр – это мы, – неожиданно произнёс за его спиной чей-то спокойный голос.

Друзья, как по команде, обернулись.

Перед ними стоял, улыбаясь уголками губ, высокий, чуть сутулый человек с длинным, тяжёлым лицом и усталыми глазами. Одет он был в слегка помятый темно-синий костюм. Рядом с ним стоял ещё один человек.

– Томилин! – воскликнул Игорь. – Николай!..

– Я самый.

– Вот это встреча! Знакомься. Старший лейтенант Лосев.

– Знаю, – Томилин протянул Виталию широкую, сильную руку. – С приездом. И вы знакомьтесь, – он указал на своего спутника. – Капитан Валов. Из областного управления.

– Слушай. Ты же в Свердловске работал, – сказал Игорь. – Как же сюда-то попал?

– По семейным обстоятельствам, – неопределённо пояснил Томилин и добавил: – Прошу за мной.

По опустевшему перрону они двинулись к зданию вокзала.

– Мы сейчас куда? – спросил Откаленко.

– В гостиницу. Оставите вещи – и в горотдел. Товарищ подполковник будет ждать.

– Это твой начальник?

– Начальник горотдела. Подполковник Раскатов Викентий Петрович.

Они прошли полутёмный пустой зал ожидания с длинными вытертыми скамьями и устоявшимся, специфическим вокзальным запахом и вышли на небольшую площадь, посредине которой изнывал от жары маленький пыльный скверик.

Невдалеке, на асфальтовом пятачке, стояли забрызганная грязью, видно, издалека приехавшая грузовая машина, две устланные жёлтым сеном подводы – лошади мотали головами, отгоняя надоедливых мух, – и коричневая «Победа». Томилин направился к ней.

– Прошу, – коротко сказал он, распахивая заднюю дверцу.

Ехали совсем недолго. За окном промелькнули витрины небольших магазинов. В одной рыцарским блеском сверкнули пузатые самовары, никелированные тазы и кастрюли, в другой развалились неестественно красные части муляжных свиных туш. На длинном пепельно-зеленом заборе ветер трепал плохо приклеенные полосы свежей газеты.

Машина остановилась около аккуратно оштукатуренного двухэтажного дома. Над узкой дверью висела вывеска, на ней витиевато, даже игриво, красным по синему полю было выведено: «Гостиница „Заря“». На двери за стеклом виднелась белая табличка: «Мест пока нет».

Тем не менее в небольшом прохладном вестибюле над лестницей висел написанный от руки плакат: «Добро пожаловать!» На стене по одну сторону лестницы висела под стеклом Почётная грамота, а по другую – «Обязательные правила внутреннего распорядка», слово «обязательные» было жирно подчёркнуто. Пунктов было много.

Все поднялись на второй этаж в сопровождении дежурного администратора – маленькой женщины в синем халате. Она ключом открыла одну из дверей с табличкой «Полулюкс». За дверью оказалась небольшая побелённая комната с зачехлённым диваном и квадратным столом посередине, на окне за кисейной занавеской стояли горшки с цветами.

Сквозь дверной проем в соседнюю комнату видны были две широкие, со взбитыми перинами кровати под зелёным покрывалом и старенький зеркальный шкаф.

– Располагайтесь, – деловито предложила администратор. – Вещи вон туда положите, в шкаф. Там рядом и рукомойник. Вода сейчас как раз идёт. Не плескайте только. Кипяток в конце коридора. Радио я вам сейчас включу.

– Прекрасно, – бодро произнёс Виталий. – Радио пусть отдохнёт. Титан тоже. И плескаться мы не будем. А вот где у вас…

– Туалетов на этаже два, – поспешно добавила администратор.

– Да, да. Это превосходная идея – два туалета, – чуть смущённо усмехнулся Виталий. – Но я про телефон хотел спросить.

– Ах, телефон? Внизу, у меня. Будем вас подзывать, если что.

В горотдел поехали на той же «Победе». Солнце пекло с адской силой, в раскалённой машине нечем было дышать. К счастью, ехать пришлось недолго.

Раскатов, немолодой, кряжистый подполковник с красным лицом и седым ёжиком волос, тяжело расхаживая по своему небольшому кабинету, напористо и уверенно говорил:

– Об этом деле весь город у нас гудит. А как же? Видный человек погиб, известный. Директор, изобретатель… Но я вам скажу – липовый оказался директор. И изобретатель тоже. Вот гак. Однако подать все умел. Ну, а как разобрались – один театр. И даже хуже.

– Кто же разбирался? – спросил Виталий, нервно вытаскивая свою трубку.

Раскатов покосился на неё.

– Ясно кто. Специалисты. Из Москвы приезжали. Акт составили. Да такой, что наша прокуратура двумя руками вцепилась. Вот так.

– Интересно…

– Куда интереснее. Теперь какие у нас факты? – Раскатов подошёл к столу, надел очки и, взяв в руки пухлую папку дела, стал её перелистывать. – Значит, труп выловили в реке. Вот показания рыбаков. Так? Вот акт медицинской экспертизы. Лёгкие полны воды, даже ила. Отсюда причина смерти. Ну, там множественные повреждения тканей на лице, и теле, и на черепе, конечно, – это когда его потом о камни било. Так? Кинулся он скорее всего с моста, а выловили уже ниже по течению. Река у нас, между прочим, серьёзная. Увидите. Нуте-с, дальше, – он не спеша перевернул, пробегая глазами, ещё несколько исписанных чернилами листов. – Это все показания свидетелей. Лучинин последнее время находился в крайне подавленном состоянии. Крайне, – он поднял толстый палец и поглядел на Виталия. – И не мудрено. Акт-то в прокуратуру направили. Вот так. Дальше… Вот, пожалуйста. Показания свидетелей насчёт того дня. Как раз у моста его и видели. Бродил. Решался, так сказать.

– Одного видели? – спокойно спросил Откаленко.

– Сейчас поглядим. Та-ак… – Раскатов поводил пальцем по исписанному листу, читая про себя. – Вот. Один, один был. Да и кого же ему с собой брать для такого дела?

Виталий, дымя трубкой, задумчиво возразил:

– Смотря для какого дела.

– В общем, сами все тут поглядите, – захлопнул папку Раскатов. – Ежели мы чего упустили, подскажете. Чтоб и у нас, как говорится, душа была спокойна.

– Кто у вас это дело вёл? – спросил Откаленко.

– Вон сам он и вёл, – Раскатов кивнул в сторону сидевшего поодаль Томилина. – Со следователем прокуратуры, конечно. Ну и все помогали. Дело-то ответственное. Теперь насчёт людей, с кем в первую очередь вам надо потолковать, – продолжал между тем Раскатов, сняв очки и снова принимаясь шагать по кабинету. – Перво-наперво – это Ревенко Владимир Яковлевич, главный инженер там. Толковый человек, солидный. Потом со следователем прокуратуры Роговицыным Павлом Иосифовичем. Старый работник, зубы на этих делах съел. У него ивсе материалы на Лучинина. И жалобы народа, и сигналы все, и акт ревизии. Ну, теперь, понятно, ходу этому нет. Вот так. А Владимиру Яковлевичу я сейчас могу позвонить, пригласить. Как?

– Лучше мы к нему поедем, – ответил Виталий.

– Через час-другой, – добавил Игорь. – Сначала дело это посмотрим.

– Пожалуйста, – тоном радушного хозяина согласился Раскатов. – Как будет угодно. Сейчас мы вам кабинетик подберём.

Через несколько минут Виталий и Игорь оказались в небольшой, душноватой комнате, где, кроме старенького сейфа, стола, покрытого двумя листами зеленой бумаги, и стульев с протёртыми сиденьями, ничего не было. Окно они тут же распахнули, и на минуту оба задержались около него.

Со второго этажа была видна окраинная часть города: бесчисленные разноцветные крыши домов в блекло-зеленой пене деревьев напоминали старое лоскутное одеяло, кое-где расползавшееся пыльными улицами и дырами перекрёстков. В нескольких местах возвышались вполне современные, из стандартных блоков, четырех и пятиэтажные здания. По перемещавшимся то тут, то там клубам пыли можно было угадать редкие машины. Мало было и прохожих. Город томился от зноя. За последними домами сверкала, как мираж, широкая река. На противоположном её берегу белой сыпью по зеленому полю раскинулся палаточный городок, в центре его на высокой мачте трепетал красный флаг. Вдали темнел лес. «Ребят вывезли, – догадался Виталий. – Тот-то их на улицах не видно».

Друзья уселись к столу и принялись читать материалы из папки. Читали медленно, разбирая незнакомые почерки, которыми были написаны протоколы допросов. Их вёл не один Томилин. Но его допросы отличались полнотой и цепкостью.

Чем дальше они вчитывались в эти материалы, тем большее волнение охватывало Виталия. Живой Лучинин, такой, каким он его помнил, снова вставал перед его глазами, и все невероятнее казалась разыгравшаяся трагедия, с каждым новым документом все невероятнее, хотя каждый документ, казалось, должен был укреплять в мысли, что так именно все и произошло. «Я слишком пристрастен, – говорил себе Виталий. – Так нельзя. Ведь прошло десять лет. И Женька действительно мог стать в чем-то другим. Ведь это же все факты, ведь говорят люди, которые знали его не десять лет назад, а сейчас, среди которых он только что жил…» Но перед глазами продолжал стоять тот, прежний Женька, в потёртом пиджаке с комсомольским значком, азартный, искренний, с горячими чёрными глазами и руками, перепачканными чернилами. И душа Виталия разрывалась от сомнений и отчаяния.

Поймав осуждающий взгляд Игоря, он сжал зубами трубку и усилием воли заставил себя сосредоточиться, прогоняя воспоминания.

Свидетели в один голос утверждали, что Лучинин в последние дни был очень угнетён, говорили о постигших его неприятностях, о неблаговидных поступках. Но в чем именно обвиняли Лучинина, понять было трудно. Одни или два свидетеля намекали и на домашние его неприятности, но уж вовсе глухо. А допрашивавшие их работники милиции не углублялись в эти вопросы, видимо полагая, что сейчас это значения не имеет.

В последние часы, у реки, Лучинина видело несколько человек. Это было уже под вечер, начинало темнеть. Один из свидетелей утверждал поначалу, что Лучинин шёл к реке не один, с ним был ещё какой-то человек, но потом сам же усомнился в своих показаниях. Другой сообщил, что видел в это время на берегу двух человек, мужчину и женщину, но мужчина, как ему кажется, был не Лучинин.

Читая протоколы допросов, друзья делали для себя торопливые пометки. Это были то вопросы («В каком именно месте Анна Бурашникова заметила, что Лучинин идёт не один? Где находилась она сама?»), то обратившая на себя внимание деталь («Все свидетели – работники завода. Почему?») Внезапно позвонил Раскатов.

– Договорился с Ревенко, – сообщил он. – Ждёт вас. Вот так.

Работу пришлось прервать.

Виталий, потянувшись, поднялся со стула и с сожалением оглядел свои помятые брюки и запылённые ботинки.

Игорь усмехнулся.

– Уважаемый товарищ Ревенко с удовольствием примет тебя и в таком виде.

– На товарища Ревенко мне плевать. Просто самому неприятно. Впрочем, тебе это не понять, – высокомерно ответил Виталий.

Уже садясь в машину, Игорь заметил:

– Все-таки посидели мы не зря.

– Да. В общих чертах картину можно представить. В самых общих, я бы даже сказал.

Машина затормозила около больших, настежь распахнутых ворот, из которых в этот момент медленно выползала, тяжело урча, длинная грузовая машина с прицепом. На подножке её, держась рукой за дверцу кабины, стояла худенькая девушка в пёстром сарафане и красной косынке.

Нагнувшись, она что-то кричала в открытое окошко водителю. Ветер доносил только обрывки фраз:

– …не отдам! Покажешь груз!..

Машина, шипя, остановилась, наполовину выехав из ворот. По другую сторону кабины появилась фигура водителя, вихрастого, до черноты загорелого парня в измазанной, с расстёгнутым воротом рубахе. Он заорал, яростно жестикулируя рукой.

– Я те дам, не отдашь!.. Показывай ей тут все!.. Может, в карманы мне залезешь или ещё куда?!.. Давай, говорят, путёвку!..

– Ты не очень-то! А то сейчас ребят позову! – крикнула девушка, спрыгивая с подножки. – Открывай борта! Много вас тут таких!

Виталий и Игорь с улыбкой переглянулись и вышли из машины.

– А вы, граждане, куда? – крикнула им девушка.

– Мы к товарищу Ревенко, если, конечно, пустите, – откликнулся Виталий. – Нас тут немного.

Но девушка не расположена была шутить и сурово спросила, доставая из кармашка сарафана вчетверо сложенный листок бумаги:

– Фамилии ваши как?

Виталий назвал.

– Проходите.

Виталий и вслед за ним Игорь осторожно проскользнули мимо стоявшей в воротах грузовой машины и оказались в большом дворе, кое-где поросшем чахлой травой. Прямо перед ними словно вросли в землю два низких и длинных, до крыш прокопчённых здания с битыми и кое-как залатанными окнами, в которых дробились и ломались солнечные лучи. За ними тянулось третье здание, точно такое же, только казалось ещё больше ушедшим в землю и уже совсем, до черноты, закопчённым. Слева, в глубине двора, расположилось двухэтажное, неопределённо бурого цвета здание заводоуправления, рядом с ним, под навесом, стояли три или четыре грузовые машины и «газик». А справа от ворот, сверкая свежим розовым кирпичом, тянулась огромная недостроенная коробка нового цеха.

Друзья направились к заводоуправлению.

Виталий с пристальным интересом поглядывал по сторонам. Здесь работал Женька Лучинин! Здесь он совсем недавно ещё ходил, разговаривал с людьми, волновался, спорил, распоряжался, что-то придумывал, мудрил. Невероятно! Но все материалы следствия говорят о самоубийстве. Все! Хотя кое-какие неувязочки и недоработочки все-таки есть. Что ж, увяжем и доработаем. А там поглядим. «Ещё поглядим», – зло повторил про себя Виталий.

В это время из заводоуправления вышел какой-то человек в расстёгнутом тёмном пиджаке и белой рубашке с галстуком. Он на минуту задержался у двери и, щурясь от солнца, всмотрелся в идущих по двору людей, потом двинулся им навстречу.

Это был невысокий, уже начавший полнеть человек лет тридцати, с шапкой вьющихся светлых волос, сейчас разметавшихся от ветра. Открытое, чем-то неуловимое симпатичное лицо его, розовое от загара, было озабочено.

Подойдя, он протянул руку и быстро сказал:

– Ревенко. А я вас увидел в окно и сразу узнал. Вернее, догадался. – Он вздохнул и добавил: – Тяжёлое дело. Тяжёлая утрата.

По скрипучей, обшарпанной лестнице они поднялись на второй этаж и, пройдя приёмную, где сидела хмурая девушка-секретарь, вошли в кабинет, на двери которого была прикреплена дощечка с надписью: «Гл. инженер».

Напротив, на другой двери, Виталий заметил надпись: «Директор». И ещё он заметил внимательные, насторожённые взгляды, которыми их проводили девушка-секретарь и трое находившихся в приёмной людей. Этих троих Виталий тоже успел рассмотреть. Высокая, темноволосая молодая женщина с большими, выразительными глазами на смуглом лице, в сером костюме с красной полоской по краю отложного воротничка, худой, лысоватый, с небольшой тёмной бородкой человек лет пятидесяти, в очках и галстуке, нервно теребивший в руках кожаную папку на «молнии», и лобастый, угрюмый парень в красной футболке и мятых брюках. «Красивая какая», – подумал Виталий о женщине.

Они зашли в кабинет. Ревенко плотно прикрыл дверь и приглашающим жестом указал на два стула перед письменным столом.

– Присаживайтесь, товарищи. И уж извините, что попрошу ваши удостоверения. Для порядка.

– Правильно, – коротко одобрил Игорь.

Ревенко внимательно посмотрел их удостоверения, затем обошёл письменный стол, сел в кресло и, осторожно прихлопнув ладонями, сказал:

– Итак, я к вашим услугам.

Друзья переглянулись и с молчаливого согласия Игоря Виталий попросил:

– Расскажите нам, как все это случилось. С чего началось. С ревизии?

Ревенко вздохнул и, не отрывая локтей от стола, развёл руками, затем нервно их потёр.

– Прямо скажу, ревизия была неприятная. И выводы тоже, мягко говоря, неприятные.

– А кто был председателем комиссии? – спросил Виталий, доставая из кармана трубку.

– Лучше не спрашивайте, – махнул рукой Ревенко. – Гроза наша. Референт замминистра, некто Кобец Николай Гаврилович.

– Так. Ну и что же они записали в акте?

– Записали следующее. Только заранее предупреждаю: с некоторыми их выводами я не согласен. А кое-что следовало мне в вину поставить, как главному инженеру, а не Евгению Петровичу. Я даже своё мнение написал, – он достал из ящика два сколотых листка и протянул Виталию.

Тот машинально сложил их и спрятал.

– Но во всем был обвинён он один, – продолжал Ревенко.

Полное лицо его словно отвердело, глаза сердито сузились.

– Так вот, начну по порядку, – продолжал Ревенко и провёл рукой по лбу. – Первое обвинение – это всякие хозяйственные нарушения и якобы незаконные сделки. Но сделок не было! Сделка, как я понимаю, предполагает корысть. А нарушения действительно были. Вынужденные. Ну, например. Нам до зарезу нужны были пилорама, маятниковая пила, фуговальный и строгальный станки. Без них завод не мог работать! Нам всюду в них отказали – и тресте, и в главке. Тогда Евгений Петрович лично договорился с соседним заводом и железнодорожными мастерскими. И они дали нам все это во временное пользование. Причём без всякой арендной платы. А мы им за это изготовили из их же сырья партию электродов высокого качества. И они оплатили их через банк. Нарушение это? По существующим порядкам – нарушение. Есть тут корысть – моя или Евгения Петровича? Нет, нет и нет! Но это, к сожалению, не самое главное обвинение. – Ревенко снова вздохнул и, похлопав себя по карманам пиджака, обратился к Откаленко: – Разрешите, я у вас закурю.

Обычно-то я не курю… – он взял у Игоря сигарету и прикурил от его зажигалки.

– Что же главное? – нетерпеливо спросил Виталий.

– А главное – это изобретение самого Евгения Петровича и то, как он его использовал. Тут уж, возможно, корысть и была. Но тоже не поручусь. Дело, честно говоря, тёмное. Даже, я бы сказал, какое-то детективное, что ли.

Ревенко, хмурясь, сделал паузу, раскуривая сигарету.

Друзья молча ждали.

– Изобретение заключалось, – приступил наконец к рассказу Ревенко, – в новом способе изготовления стержней электродов. В результате они получались очень высокого качества. Я не буду углубляться в детали. Но были изменены вся технологическая цепочка, все режимы, часть оборудования. Правда, некоторые утверждали, что способ этот не нов и где-то уже описан. Но я не проверял, не знаю. Да и главное не в этом. Главное в том, что перестроили мы производство под руководством Евгения Петровича, и электроды пошли отличные. Это факт. Причём технического отдела у нас тогда не было. Вообще, у нас тогда ничего не было. Одно название – завод, а были мастерские, и то чуть не кустарные. Это уж с приходом Евгения Петровича появились склады, упаковочное и дозировочное отделения, паровое отопление и все другое. Словом, появился какой-никакой, а завод. Ну так вот. Значит, технического отдела, как я сказал, тоже не было, и все чертежи нового производства хранились в столе у Евгения Петровича. Это важная деталь. Вам пока все понятно?

– Да, да. Продолжайте, пожалуйста, – заинтересованно откликнулся Виталий.

– Хорошо. И вот узнали о нашем новшестве на Барановском комбинате, за тысячу километров от Окладинска. Главным инженером, кстати, там работает старый, опытный специалист Мацулевич Григорий Осипович. Так вот, этот комбинат предложил Евгению Петровичу изготовить для них проект нового электродного цеха по его способу. Евгений Петрович согласился, заключил, как автор проекта, договор и, создав бригаду, выполнил его. А потом помог построить и наладить этот цех.

– Выходит, в частном порядке подрядились? – недоверчиво спросил Откаленко.

– Ну что вы! Договор официальный. Был санкционирован министерством, которому этот комбинат принадлежит, и банком, через который шёл расчёт с автором и его бригадой.

– Понятно, – кивнул головой Игорь. – Но где же тут детектив?

– А вот слушайте. – Ревенко выставил вперёд руки, как бы призывая Игоря к терпению. – Итак, цех был там построен, И, надо сказать, работал отлично. Все довольны. И вдруг оказывается – это уже комиссия раскопала, – что на комбинате имеются только синьки технических чертежей цеха, а вот оригиналы… – Ревенко многозначительно поднял палец, – …оригиналы оказались в столе Евгения Петровича, со штампами нашего завода. То есть получилось, что он просто снял с наших чертежей копии и продал как самостоятельный проект. Вы понимаете? – Ревенко, все больше волнуясь, сделал энергичный жест кулаком и тут же развёл руки, словно сдаваясь. – Вот здесь уж налицо была корысть. И был действительно криминал.

– А что говорят члены бригады? – спросил Откаленко.

– Ну, они, получив деньги, конечно, говорят, что работали, создавали, так сказать, новое. Что же им остаётся? Я прямо не знаю, как Евгений Петрович мог так поступить. Просто, вы знаете, не верится.

Ревенко сокрушённо развёл руками.

– Да-а… Непохоже это на него, – покачал головой Виталий, дымя своей трубкой.

– Вы его разве знали? – удивился Ревенко.

– Когда-то. Ещё по школе.

– Эх! В детстве все было по-другому, и мы все были другими.

Ревенко с огорчением махнул рукой.

– В чем ещё обвинили Лучинина? – спросил Игорь.

– Да уж всех собак на него повесили, – раздражённо ответил Ревенко. – Ну, например, обвинили в незаконных командировках. Дело в том, что Евгений Петрович заключил с комбинатом ещё и договор от имени завода. О взаимной технической помощи. Мы им обещали командировать для руководства монтажом в новом цехе своего механика, а к началу пуска цеха – технолога. Кроме того, мы взялись подготовить четырнадцать их рабочих: такие, значит, курсы для них организовать у нас на заводе. А они нам взялись отгрузить кирпич, двести тысяч штук, и столько же тарной дощечки, которой у нас в тресте днём с огнём не сыщешь. Конечно, по существующим отпускным ценам. Вот из этого кирпича нам и удалось, наконец, начать строительство здания нового цеха. Красавец! Вы, наверное, его заметили, – Ревенко махнул рукой в сторону окна.

– Что же тут незаконного? – спросил Откаленко.

– А то, что министерство ещё не утвердило этот договор, а мы начали его выполнять. Нас очень торопил комбинат, да и мы спешили скорее начать строительство цеха, чтобы осенью кончить. И как раз подрядная организация хорошая подвернулась. Договор же, – Ревенко сделал выразительный жест рукой, – он ещё до сих пор по инстанциям ходит.

– Кто ездил от вас на комбинат? – спросил Виталий.

– На монтаж ездил механик, инженер Черкасов. А потом технолог Филатова.

Виталий усмехнулся.

– Это не они у вас сейчас в приёмной были?

– Совершенно верно, – Ревенко удивлённо посмотрел на него. – Вы и с ними знакомы?

– Нет. Просто так подумал, – улыбнулся Виталий. – Очень похожи на механика и технолога.

Но ему было совсем не смешно. Он слушал и не мог поверить тому, что слышит. И холодел от одной мысли, что Женька Лучинин мог совершить такое. Продать заводские чертежи! Впутать в это дело и других людей! И все из-за денег. Черт возьми, это же преступление. Самое настоящее преступление!

– И это доказано, с чертежами? – глухо спросил он.

– К сожалению, да. – Ревенко безнадёжно махнул рукой, и полное лицо его сморщилось, как от боли. – К сожалению, да, – упавшим голосом повторил он.

– И ему грозил суд?

– Вот именно.

– Вы полагаете, что из-за этого он и… погиб?

– А что же можно ещё предположить? – вздохнув, ответил Ревенко. – Правда, у него ещё, кажется, и семейные нелады были, – он досадливо махнул руками. – Все, как говорится, одно к одному.

– У него здесь, на заводе, были враги? – неожиданно спросил Виталий.

– Враги? – удивлённо переспросил Ревенко. – Что вы! Знаете, как любили у нас Евгения Петровича? Если бы каждого директора так… – и хмуро добавил: – А недовольные были. Они всегда бывают. Кому-то не дал квартиру, кого-то собирался уволить, кого-то отругал. Надо сказать, Евгений Петрович был… несдержанным человеком, если по правде говорить. Сколько я таких конфликтов сглаживал, если б вы знали!

– Кого же он, к примеру, хотел уволить?

– Уволить? – переспросил Ревенко. – Да вот хотя бы Носова. Есть у нас такой.

– За что же?

– За прогул.

– А квартиру кому не дал? – в свою очередь, спросил Игорь.

Ревенко повернулся к нему.

– Квартиру? Так сразу не вспомнишь. Если надо, я вам потом скажу.

– Да нет. Это не обязательно.

Виталий видел, что Ревенко взволнован и даже немного растерян. И конечно, понимал причину этой взволнованности и растерянности.

Во время разговора в кабинет то и дело заглядывали люди. Ревенко укоризненно качал головой и поднимал руки, давая понять, что он занят и входить нельзя. Но дела, видимо, требовали его внимания. И это тоже было понятно.

Да, Лучинин был здесь вожаком, это чувствовалось по всему, что говорил о нем Ревенко и, главное, как говорил. Ревенко, видимо, любил Лучинина по-настоящему. И уважал тоже. И все это так не вязалось с преступлением, которое совершил Лучинин и которое уже доказано. Доказано – вот что ужасно!

И впервые у Виталия закралось сомнение. Такой человек, как Женька, если он ничего не в состоянии был опровергнуть из этих обвинений, пожалуй, мог и решиться на страшный, последний шаг. Ведь Женька был горячим, невыдержанным, гордым человеком. И оказаться опозоренным, пойти под суд…

Тем не менее больше задерживать Ревенко было нельзя. Это они поняли оба, и Игорь, взглянув на Виталия, сказал: