Kitabı oku: «Пока не забыто», sayfa 2
Так продолжалось жизнь на Новослободской недели две, пока не вернулась из Немирова моя тетя Геня. Там хозяйка нашего места проживания отдыхала с младшей дочкой Фридой. Мои дядюшки и я тут же съехали с улицы Новослободской. К тому времени закончили ремонт их жилищ в Коптево. Так назывался один из микрорайонов на окраине Москвы, на Волоколамском шоссе. Здесь люди проживали в бревенчатых и щитовых барачных домах на восемь-двенадцать семей.
Коптевская школа мастерства
Широких улиц здесь не было и в помине. Дома здесь разделяли узкие переулки. Под ногами, вместо асфальтного покрытия, скрипел шлак. Не трудно представить, сколько там было пыли, когда проезжал автомобиль. Для полноты картины добавлю дворовые деревянные туалеты. Долго мы в них не задерживались из-за невыносимого смрада не только карболки.
Воду в жилые дома все носили в ведрах из колонок. Они находились при входе в проулки. Это был частный сектор. Дома принадлежали хозяевам. Они их сдавали квартирантам, а частично продавали, ясно, не за гроши. С этой целью жилищную площадь здесь разгораживали на миниатюрные комнатушки. Их характерным дополнением являлось изобилие клопов. Вспомнился и керогаз для приготовления пищи, который заправляли керосином.
Так выглядел этот участок столицы второй половины сороковых годов прошлого века. Здесь и выкупили крошечные комнатки для проживания мои дядюшки. В таких условиях там проживали десятилетиями. Никто ими и не думал возмущаться. Там растили детей, обучали их в школах, институтах и техникумах.
Здесь же подрастали будущие повара, токари и сантехники. Все они, независимо от будущих профессий, увлекались пением, танцами, гоняли голубей и играли в футбол. Именно этому месту предстояло послужить мне подлинным университетом для ускоренного постижения основных секретов замечательной игры.
Роль ее главной лаборатории здесь была отведена уменьшенному футбольному полю на самой окраине Коптева. Оно было грунтовым. По обе его стороны стояли сваренные из труб ворота. Были и они несколько меньшего размера. А за штангами висели самодельные сетки, порванные в некоторых местах.
Моего и более старшего возраста ребята здесь играли с утра до самого вечера, притом, настоящими надувными мячами, со шнуровкой из сыромятной кожи. Я бы не скоро очутился в той компании, если бы дядя Петя не познакомил меня с моим сверстником, который проживал в доме напротив.
Дядя еще раньше обратил внимание на вежливого паренька Пашу, который серьезно увлекался голубями и приветливо с ним здоровался. Так вот Паша еще более серьезно относился к игре в футбол, ну просто не по возрасту. А какие голы он забивал, являясь центральным нападающим и капитаном сборной команды этого участка Коптева, в своей возрастной группе.
В сравнении со мной, роста он был небольшого. Во время игры он характерно сутулился, чтобы сохранять устойчивость. Капитану подражали многие ребята. Паша и за пределами футбольного поля отличался от всех своей потертой клетчатой кепкой. Это ее он часто подбрасывал высоко в небо, когда гонял во дворе голубей. А с ними он общался посредством невероятно громкого свиста.
Это увлечение досталось Паше от старшего брата, который служил в армии. Как оказалось, то был еще и мелкий семейный бизнес парней. Их отец которых тоже погиб на фронте. Голубями они слегка приторговывали. Для этого они выводили особые сорта любимых птиц. Главная же фишка бизнеса заключалась в сманивании чужих птиц и возвращении тех, что были проданы покупателям издалека.
Денег выручали немного, но Паше их хватало птахам на корм и покупку кожаных мячей. Они ведь быстро изнашивались. Намного реже оставались деньги на пачку самого дешевого печенья. Заработки мамы Паши были скромными. Она работала в конвейере на обувной фабрике.
Мне Паша предложил занять место в воротах из-за «полного отсутствия техники владения мячом». Он же провел со мной первые уроки. Опыт приходил быстро, потому что и я отныне проводил на площадке полный световой день. То были тренировки, связанные с подготовкой к встрече сборных «Севера» и «Юга» нашего участка Коптево.
Своими успехами, как заметил Паша, я был обязан не столько ему, сколько вратарю «Севера» Юрке. Родители отправили его к бабушке в деревню на все лето. О похвале Паши я рассказал дяде Пете. Для расширения моего кругозора он и дядя Володя решили взять меня на центральный стадион «Динамо».
Представляете глаза только что закончившего пятый класс паренька из Немирова в минуты, когда на гладко выстриженном зеленом поле замерла шеренга футболистов ведущих команд страны – Динамо и ЦДКА? Значимость такой встречи мне предстояло осознать позднее. Точно так, мне еще предстояло представить себе широкую известность ее участников.
Фото из интернета. Приблизительно таким я увидел стадион Динамо в 1949 году.
Имена лучших из них дядя Петя подчеркнул в программке карандашом еще до игры. Я сберегал программку долго. А еще я стал самостоятельно слушать репортажи Вадима Синявского. Только прежде я показал программку Паше. Имена отмеченных в ней звезд – вратарей Алексея Хомича и Владимира Никанорова, нападающих и защитников Сергея Соловьева, Михаила Семичастного, Василия Трофимова, Всеволода Боброва, Алексея Гринина и Анатолия Башашкина я произносил с придыханием.
Я, правду говоря, в день первого для меня необычного зрелища больше глядел по сторонам. На огромной чаше стадиона свистели и визжали болельщики. Между секторами сновали милиционеры. А сколько стражей порядка в форме восседали в седлах на лошадях с широченными боками у входа на стадион.
Паша слушал мой волнующий рассказ с хитрецой в глазах. Потом он рассказал, что тоже смотрел ту игру, правда, только ее вторую половину. Увидев мои, полные недоверия глаза, Паша сказал, что при желании, и я смогу присоединиться к группе мальчишек из Коптево, которые отправятся на стадион, чтобы посмотреть следующую интересную игру.
Сказано, сделано. Вскоре шесть самых азартных юных болельщиков, и я седьмой, отправились на Динамо. Денег у нас не было на проезд, а не то, чтобы на входные билеты. Ясное дело, мы добирались «зайцем» на подножках переполненных трамваев. А чтобы пройти на стадион, нам пришлось брать штурмом высоченный забор из заостренных вверху металлических прутьев.
Притом не просто брать, а выбирать те места, где считанные минуты отсутствовала конная милиция. Я же в страхе повторял под копирку действия моих московских друзей. Но, преодолеть металлический забор, было мало. Намного труднее было прошмыгнуть на трибуны, мимо контролеров. Ведь они стояли на входах, разделенных узкими металлическими барьерами.
Здесь полного успеха пацаны добивались редко. Они несказанно радовались тому, что им удавалось увидеть последние 10–15 минут игры. Большей частью, это происходило, когда ворота стадиона раскрывали для тех болельщиков, которые покидали стадион до окончания игры. Так они старались пробраться без давки на станцию метро.
В такие вечера я буквально привязывался к Паше хвостом, чтобы без него не потеряться в огромном городе. На остановках всех видов транспорта были столпотворения. Мы возвращались домой намного позднее обычного. На улице в такое время уже сгущались сумерки. На это обратил внимание дядя Петя. Он понимал, какая ответственность перед моей мамой лежала на нем. Мои сбивчивые ссылки на затягивавшиеся игры на коптевской площадке дядю не убедили.
В следующий раз он пришел вечером на футбольное поле, на котором сам судил одну из наших игр в минувший выходной день. Тусовавшиеся неподалеку ребята и рассказали ему о моем новом увлечении. Отсюда дядя Петя отправился прямо на остановку трамвая 21 маршрута. А здесь мы с Пашей спрыгнули чуть ли не прямо на него с переполненной подножки. Так как мы были взяты на горячем, и нам пришлось рассказать обо всем.
По ходу домашнего разбора оказалось, что о проникновениях на стадион безбилетных мальчишек дядя хорошо знал. Он даже слышал о тех из них, которые падали с высокого забора стадиона и попадали в больницу с серьезными увечьями. На следующий вечер, за совместным ужином, меня распекали за то, что я вытворил, оба дяди Петя и Володя.
Мне было очень обидно, что со мной разговаривали, как с ребенком. К этому времени я почти полностью освоил не только футбол. Теперь у меня уже были четко отработаны, и походы в гастроном за едой, и доставка воды из колонки, и даже влажная уборка двух комнатушек.
Только принимать во внимание мои заслуги никому и в голову не пришло. Больше того, неделю спустя, меня поставили в известность, что я подорвал доверие к себе «чрезмерным увлечением футболом». Из этого следовало также, что я еще не созрел до того, чтобы понимать, что мне можно, а чего нельзя. Далее мне велели сложить в чемоданчик все, с чем я приехал. В тот же вечер меня посадили на поезд и вернули Немиров. В родительском доме мне предстояло «продолжать подрастать до более зрелого ума на глазах у мамы».
Дозреваю
Хорошо, что моего отсутствия в Немирове не заметили школьные учителя, соученики и большинство соседей. Иначе, мне бы досталось от них немало насмешек. Но и три месяца моего пребывания в Москве для меня даром не прошли. По крайней мере, относительно футбола они перестроили мое мышление коренным образом.
Прежде всего, там я научился не оспаривать на поле решение судьи. Это означало, что у меня появилось важное для мужчины чувство выдержки. Теперь с этой позиции строились и мои взаимоотношения и с немировскими друзьями. Их доверие ко мне укрепляли наши победы в блицтурнирах, когда мы играли «класс на класс» на школьной спортплощадке. К весне, как только подсохло поле на городском стадионе, я вышел на него с повязкой капитана команды. В ее составе был и мой лучший друг Вася Бедный. Еще вчера он и слышать не хотел о футболе. Но не мог же он оставаться в стороне, когда увлеченных игрой мальчишек становилось все больше и больше.
На этот факт обратил внимание наш любимый учитель физкультуры Иван Маркович Губань. В недавнем прошлом фронтовой летчик увидел в этом активизацию популярности спорта. Для ее дальнейшего развития он решил провести турнир на первенство школы, хотя сам он был человеком далеким от футбола. Мы же от этого выиграли тем, что уже и у нас появился кожаный мяч с надувной камерой.
Важно и то, что на основе футбола окреп мой авторитет в школе в глазах, и классного руководителя, и других учителей. До этого мнение моих наставников по этому поводу было очень шатким. На существенное продвижение на путях созревания моего ума обратили внимание и в моем доме.
А к концу мая 1951года из Москвы в Красное снова приехали на отдых со своими семьями дяди Володя и Петя. Теперь они уже сами являлись отцами двух обаятельных девочек. К начинавшимся у меня экзаменам в выпускном, тогда 7-мом классе, дядюшки привезли мне из Москвы очень красивый костюм фабричного производства.
Бабушка Сося увидела в том намерение своих сыновей освободиться от ответственности за мое обучение в Москве. Чтобы исключить даже маленькие сомнения, она заявила, что поедет со мной в Москву сама. К этому времени бабушка уже обменялась письмами со своей сестрой Густой.
Густа проживала в Кунцево, рядом с Москвой. Она согласилась предоставить нам кров на время обучения. Сразу после этого началась подготовка к нашему отъезду, хотя мне предстояло сдать еще два экзамена. Этот процесс мне больше всего нравился тем, что я надевал на экзамен привезенные мне из Москвы костюм и парусиновые туфли, которые надо было чистить зубным порошком.
Выпроваживая меня из дому, мама напоминала, чтобы я берег обновку, потому что в ней мне придется ехать в Москву. В костюме я отправился в школу и на торжественный выпуск по завершении учебного года. Собрание проходило в школьном дворе. Там мы выстраивались по классам, в сопровождении торжественного марша детского духового оркестра.
После выступлений директора и нескольких учителей объявили, что сейчас начнется спартакиада. Она состояла из выступлений гимнастов, забегов на короткие дистанции, прыжков в высоту и длину. В заключение свое мастерство должны были продемонстрировать футболисты. Я участвовать в игре не собирался.
Но, как же я мог отказать Ивану Марковичу, когда он мне сказал, что кто же, кроме меня, встанет в воротах команды нашего класса. Перед началом игры участники команд сложили верхнюю одежду на одной из скамеек. Когда я складывал на ней свой нарядный костюм, я старался разгладить на нем каждую морщинку. Спортивной формой мы еще не обзавелись, потому играли в своих разноцветных домашних трусах, майках и обуви.
Игра оказалась напряженной. Ее судил специально приглашенный футболист из сборной Немирова. Никому из нас не хотелось проигрывать ту игру на виду у окруживших поле одноклассников. Еще бы, среди них впервые были наши девочки. Так ведь некоторых из них наши парни семиклассники уже провожали до самого дома, когда выходили из школы, по окончании занятий.
Притом, шагали в двух-трех метрах от девочки, одновременно пятеро, а то и семеро поклонников. Отдать предпочтение одному из них тем девчонкам предстояло в старших классах. Приводимые подробности помогут мне усилить значимость той игры. А, как иначе, если тогда за пять минут до окончания развернулась настоящая драма.
При счете 2:3 в нашу пользу судья назначает одиннадцатиметровый штрафной удар в мои ворота. Пробить его выходит немного клещеногий Колька из 7А. Мы не терпели друг друга еще с третьего класса. А сейчас он был полон решимости свести со мной старые четы. Но я беру сильный удар в правый угол, под оглушительный рев моих одноклассников.
Они кричат, подпрыгивают, и я вижу, как выше других подпрыгивает подстриженная под машинку Алла Пищик. Это она пересела на мою парту, вопреки воле учительницы географии. Мое феерическое настроение, словно слизала корова языком, как только я подошел к скамейке, на которой я старательно сложил свой нарядный костюм.
Скамья была чистой. Я просидел на ней несколько часов, в надежде, что кто-то со мной пошутил. Но то оказалась не шутка, а натуральное воровство. Уже вечерело, когда я появился в родительском доме расстроенным, в трусах, майке и изрядно выпачканных парусиновых туфлях. То был первый случай, когда меня не отругали за не первую шалость моей школьной поры.
Больше других была в тот день расстроена бабушка Сося. Пропажа костюма срывала ее план нашего своевременного отъезда. Моему отчиму тогда не без труда удалось, уговорить лучшего портного Урмана – пошить мне к отъезду модные брюки «клеш» и куртку «бобочку» из темно-синего коверкота. Прощаясь со мной на вокзале, отчим снял свои трофейные швейцарские часы и надел их на мою руку.
Чудеса – это не выдумка
Поступать в московский техникум после окончания седьмого класса я с бабушкой Сосей уезжал из Немирова в разгар летних отпусков, по ее решению. В дешевом общем вагоне было тесно. В спертом воздухе ощущались резкие запахи чеснока, лука, свежих и сушеных фруктов. Украинцы и молдаване возили их мешками по этой дороге на рынки столицы и других городов России.
В Москве меня с бабушкой встретили Густа, ее младшая сестра, дочь Геня и средний сын Ефим. С разговорами «как доехали, что планируете на ближайшие дни» мы вошли в метро. Далее, с Густой мы, доехали до станции Киевская. Оттуда она повезла нас автобусом к себе, в Кунцево. Запомнились бесцветные глаза немолодой женщины, которые внимательно смотрели на меня.
Густа была моложе бабушки Соси на восемь лет. Но выглядела она старше, из-за глубоких и густых морщин на коже скуластого лица. Так его обезобразили ветра и морозы за 12 лет работы на лесоповалах. Мужа Густы Лазаревны, подозреваемого в связях с врагами народа, арестовали двумя годами раньше. В 1938 он скончался от пыток на допросах.
Их единственного Мусика усыновил в Москве покойный старший брат Пиня. Мальчик был очень способным. Он хорошо учился в школе и играл на скрипке. Ему легко далось и поступление в университет. Со второго курса Мусик ушел добровольцем на фронт. Он погиб в окопах, на подступах к столице. Его матери, после возвращения из заключения, проживание в Москве было запрещено законом.
По этой причине Густа сначала поселилась у нас в Немирове. Спустя два года ее братья Иосиф и Костя купили ей половинку бревенчатого домика в подмосковном Кунцеве. Они же помогли ей устроиться на местной текстильной фабрике продавщицей газированной воды. Заработок был небольшим, но ее он устраивал. Выручали картофель, лук, морковь, свекла, которые она выращивала на небольшом огороде при доме.
Незадолго до нашего приезда Густа сумела пристроить немалую остекленную веранду к торцу избы. Ее она и предложила в наше распоряжение. Та часть дома, в которой Густа зимовала, была маленькой и тесной. В кухне трудно было повернуться, когда мы входили в нее втроем. В единственной комнате едва вмещались стоявшие впритык кровать, столик, тумбочка для телевизора и шкаф. Во второй части дома проживала женщина лет сорока, с дочерью Инной, ученицей шестого класса, и сыном Нюмой, студентом второго курса автодорожного техникума.
Их квартиры я не видел, но судя по общим размерам дома, она была ненамного больше. Густа, тем не менее, не могла нарадоваться собственному гнездышку, да еще и с огородиком во дворе:
– Все, что ты видишь здесь, – поясняла она бабушке Сосе, – это мои царские хоромы, в сравнении с еще меньшими клетушками, в которых ютятся в Москве твои дети.
Никто из них, следовало из дальнейшего рассказа, не мог бы нас принять даже на одну ночь из-за тесноты. Вот ее даже трудно представить. Вольготно в ней себя ощущали только стаи клопов и прусаков, вечные спутники московских халуп. Их хозяев, тем не менее, не выманишь сюда, на периферию. Это от имени таких москвичей еврейские острословы говорили «Мир вэйнын ин Москов». С идиш на русский язык это переводилось с двояким смыслом – мы не живем, а плачем в Москве.
– А теперь, – заключила Густа, – и вы понимаете, как я должна молиться за такое благополучие на моих дорогих братьев.
Свою старшую сестру Сосю братья приехали почтить в конце первой недели. Они подарили ей байковый халат с комнатными тапочками и дали немного денег – для обустройства на новом месте. На старшем Иосифе и младшем Косте хорошо сидели солидные по тем временам костюмы. Под расстегнутыми пиджаками светлые рубахи и неброские галстуки. Братья разговаривали на хорошем русском языке, с московским акцентом. Они, на мой взгляд, выглядели моложе своего возраста.
А Густа Лазаревна продолжала восхищаться своими спасителями и после того, что они разъехались по домам. Иосиф фактически второй человек в районном управлении торговли! Наум – главный бухгалтер одного из крупнейших совхозов Подмосковья! Им и сегодня помогают знания, полученные от учителей немировской гимназии. А какие у них семьи! Единственный сын Кости способный архитектор. Сын Иосифа кандидат технических наук, дочь инженер. Оба сотрудники солидного научно-исследовательского института. Среди пятерых детей покойного Пини, который приютил моего сына, две дочери врачи, сыновья – инженер, офицер технических войск и юрист. Не трудно представить, сколько усилий надо было приложить для этого евреям!»
– С такими отцами, как же не представить. Мои дети росли сиротами, им было не до институтов. Поэтому они и добились меньшего результата. А вот этому внуку, – бабушка Сося повернулась в мою сторону, – жизнь без отца тоже медом не покажется.
– И тебе, Сося, нечего Бога гневить. Твой Фима тоже инженер. Он возглавляет отдел солидного треста. Володя опытный главный бухгалтер. Петя поднялся до уровня начальника смены и учится в вечернем техникуме. Если бы не война, они бы, конечно, добились большего. Но что я бы отдала, чтобы мой Мусик – Густа Лазревна тяжело вздохнула, – вернулся живым с фронта даже к токарному станку! Так что не торопи время. Будем жить в мире, все наладится и у Абраши. Другого подхода к жизни в нашей родне не признают.
Услышав о необычной целеустремленности Спекторов, да еще о своей причастности к ним, я буквально прикипел к привезенным мной из Красного учебникам. Сосед Нюма снабдил меня справочником для тех, кто поступал в столичные техникумы. А под диктовку Густы Лазревны я написал три десятка диктантов, с тщательным разбором ошибок. Располагала и она прекрасными знаниями, полученными от учителей немировской гимназии.
Жаркое лето 1951 года летело быстро. В знойные дневные часы я перебирался с учебниками в тень кроны единственного старого клена у калитки. Занятия я завершал к заходу солнца – времени поливки грядок. Воду и здесь носили из колонки на коромысле, а мне в этом помогал хороший немировский опыт.
Повседневная текучка меня так засосала, что о подаче документов в техникум я вспомнил лишь за три дня до истечения срока. К тому же, я еще и не решил, куда поступать. Я сказал об этом бабушка Сосе. Она запаниковала и позвонила своему сыну Пете, самому расторопному в таких делах. По его совету на следующий день мы втроем приехали к тете Гене, которая проживала почти в центре Москвы, на улице Новослободской.
– Чего это ты, Абраша, уперся рогом только в летные или шоферские дела? Можно подумать, что к ним имел какое-нибудь отношение твой папа, да и вообще кто-нибудь в нашей родне. А получить диплом писателя тебе бы не захотелось? – Так прореагировала на мое желание поступать в авиационный или автодорожный техникум моя двоюродная сестра Фрида.
Она говорила медленно и негромко, потому что кормила младенца Сашу грудью. Насмешку в словах сестры я узрел не сразу и подумал, что было бы действительно неплохо получить диплом писателя.
– Фрида, прекрати свои неуместные хохмочки! – Решительно прервал ее дядя Петя, в недалеком прошлом комсомольский активист. – Хочешь что-то предложить – пожалуйста, но только по существу. И еще одно замечание. С сегодняшнего дня Абраши среди нас нет, тем более Абрамчика. Будем называть его Аркадием. Подчеркиваю и для глухих – Ар-кади-ем. Документы тоже исправим. Ясно?
– Хоть Мефистофелем назовите! – огрызнулась Фрида и спрятала за полу халатика восковой белизны грудь с набрякшим фиолетовым соском. – От замены имени техникумы не приблизятся к Кунцеву даже на километр. А вы представляете, сколько времени в Москве отнимают поездки на метро, трамваях, троллейбусах, да еще и электричках? И потом, кто выяснял, какие конкурсы в этих техникумах и хватит ли для них знаний у не очень яркого ученика немировской школы?
– К чему ты это все опять, Фрида? – недовольным тоном спросил дядя Петя. – Я же сказал, что на разговоры типа «Москва – столица нашей родины» у меня нет времени. Если есть у тебя что-то конкретное, говори, а нет, лучше помолчи.
– А я конкретно и говорю. В 10 минутах ходьбы от нас есть какой-то техникум. Пусть туда Мефистофель и поступает, – чеканила Фрида. – Есть и там что-то, связанное с машинами. А к тому же, Аркадий еще и забежит к нам на важную в его положении тарелку домашнего супа.
Так меня с того дня и называют по сегодняшний день (как в Москве можно было иначе). А примитивная, с первого взгляда, логика Фриды подействовала. В тот же день мы с ней отнесли документы в приемную комиссию учебного заведения, на вывеске которого было написано Политехникум имени Моссовета. На первый экзамен, диктант по русскому языку, я долго добирался из Кунцева в состоянии невероятного напряжения.
На ступеньках у входа в техникум я слева. Рядом мой земляк с Украины Петя Приходько. На мне одежда Урмана, лучшего тогда портного Немирова.
На четвертый день все повторилось. Тогда я отправлялся в техникум, чтобы узнать, как я написал диктант на первом экзамене. Зато назад я летел, как на крыльях, чтобы доложить Густе Лазаревне и бабушке Сосе, что допущен к следующему вступительному экзамену, потому что получил пятерку по диктанту, которого больше всего боялся!
На экзамене по математике, в которой себя чувствовал очень уверенно, все произошло наоборот, как только в моих руках не оказался билет. Без тени паники я пробегался взглядом по вопросам. Лишь краем глаза я обратил внимание на педагога, которому было лет шестьдесят с плюсом на вид. Это подсказывал и реденький совершенно белый ежик волос на его голове.
– В вашем распоряжении полчаса, садитесь за свободный стол, – сказал педагог и записал в ведомость номер моего билета.
И вот здесь я оторопел от неожиданности. Условия задачи я перечитывал третий раз, но не мог понять ее смысла. Связываю это и с тем, что к экзамену я готовился по привезенным из Красного учебникам на украинском языке. Только в эти минуты я понял, что ряд математических терминов на этом языке не имели ничего общего с русскими. Ну, много ли общего в однозначных выражениях – «касательная к окружности» (на русском) и «дотычна до кола» (на украинском)?
Тем не менее я постарался успокоиться и взять себя в руки. План дальнейших действий я построил так, что в течение 15 минут сделаю все примеры по алгебре, геометрии и покажу их экзаменатору. После этого я попрошу его помощи в уточнении смысла задачи. Я не сомневался, что он примет во внимание, что я обучался в провинциальной школе на украинском языке, но все сложилось иначе.
– Молодой человек, я сам не знаю, как вам перевести с русского на украинский, – сухо ответил учитель и добавил, что, если бы он и знал, то не стал бы переводить, потому что без хорошего знания русского языка я не осилю более сложный материал на его лекциях, а они включают еще и определенную часть курса высшей математики.
Исходя из своей точки зрения, экзаменатор даже не посмотрел на решенную мной часть экзаменационного билета. Он сказал ледяным голосом, что экзамен я не сдал и медленно потянулся за ведомостью, чтобы выставить в ней соответствующую отметку. Мне было нечем возразить убедительной логике. За считанные секунды я пережил что-то невероятное.
И снова меня расстроило больше всего то, что я и здесь оказался не способным реализовать напутствие отчима. Горячая слеза скатилась по моей щеке. В то самое время и скрипнула входная дверь. В ней показался небольшого роста коренастый мужчина с канцелярской папкой в руке. Он подошел к столу экзаменатора и тоже сухо спросил:
– Как дела? Сколько человек сдало?
– Из рук вон плохо. Ставлю двойку на почин, – ответил экзаменатор и стал повторять то, что я от него услышал минутой ранее.
Коренастый мужчина внимательно посмотрел на меня единственным правым глазом. На месте его левого глаза блестел неподвижный стеклянный протез, окруженный фиолетовыми рубцами. К лацкану его черного пиджака был прикреплен орден Красной звезды.
– Так что же получается – абитуриент с Украины списал на троечку экзаменационный диктант у соседа россиянина? – вполголоса, как бы самому себе, сказал коренастый мужчина и стал перебирать бумаги в своей папке.
– Да нет, не похоже, чтобы списал – ответил мужчина сам себе, – единственная пятерка в группе. Что-то здесь не тянет на явное незнание русского. Хорошо, Владимир Иванович, продолжайте экзамен, а я попытаюсь разобраться в сути дела. Жаль парня. Не каждый поступающий в наш техникум абитуриент пишет диктант на пятерку.
После этого мужчина присел со мной за отдельный стол. Последовали вопросы: откуда родом, где находился во время войны, состав семьи, чем занимаются родители? Услышав, что мой отец погиб на фронте, мужчина со шрамами на лице вернулся к столу экзаменатора. Он сказал ему, что ведет меня на переэкзаменовку к Виктору Семеновичу Олейнику. Он, де, не мог забыть родной украинский, хотя и заканчивал физмат Киевского университета лет сорок тому назад. Если он найдет мои знания положительными, я буду зачислен в техникум условно. А Владимир Иванович лично и вынесет окончательное решение на экзамене за первое полугодие, если я не оправдаю оказанного доверия.
Его коллега оценил мой ответ на переэкзаменовке на четверку. А меня так своевременно выручил Петр Данилович Матвеев. Он был заведующим педагогической частью техникума. Еще до войны Матвеев являлся одним из основателей этого учебного заведения. Оно готовило специалистов среднего звена для обувных, швейных и трикотажных фабрик, которые тогда еще называли артелями.
Чудо №2 и не только
Начиная с первых лекций Владимира Ивановича, я и в самом деле, проваливался в глубокую пропасть непонимания, соответственно его предсказаниям. Когда я с тревогой рассуждал об этом со своим соучеником на перемене, рядом случайно оказалась Розита Гарифулина, учащаяся технологического отделения.
– Приходи-ка ты сразу после занятий в читальный зал, – словно мы были давно знакомы, предложила худенькая кареглазая девушка.
За ее предложение я ухватился, как за спасательный круг, не колеблясь. В тот вечер мы просидели над учебниками до времени закрытия –десяти часов. Маленькое, но очень важное для меня просветление наступило лишь по истечению двух недель упорного труда. Для развития успеха мне не хватало главного – времени. В Кунцево я теперь возвращался почти к двенадцати ночи, а в шесть утра снова собирался в дорогу. К тому же наступало похолодание, ночевать на веранде было нельзя.
Верно оценив непростую обстановку, бабушка Сося снова позвонила Пете. Спустя несколько дней мы с ней заняли крошечную мансарду неподалеку от его дома, в соседнем переулке. В нем же, в другом конце, в единственной комнатке, без кухни, проживал с женой и двухлетней дочкой старший сын Володя. Так, мое время на самоподготовку и сон увеличилось на два часа, а главное – мне удалось благополучно преодолеть все 5 экзаменов первого полугодия.
Выходя с последнего экзамена, я увидел в вестибюле Петра Даниловича Матвеева. Как мне тогда захотелось поблагодарить его за оказанное доверие и доложить, что я его оправдал. Но, мог ли я отважиться на такие нежности, когда вокруг было полно студентов. Еще больше я восхищался этим прекрасным человеком на следующий день, когда в профкоме, по его указанию, мне и еще нескольким иногородним студентам вручили бесплатные путевки в дом отдыха.
Бабушка Сося расценила мою удачу по-своему. Она сказала, что сам Всевышний послал мне сначала завуча Матвеева, а потом кареглазую Розу. До дома отдыха в подмосковном Егорьевске я добирался на электричке. Она довезла меня почти до самого леса. День был солнечным, с легким морозом. Стволы высоких сосен сияли золотом. С небольшим пластмассовым чемоданчиком в руках я почти бежал по тропе, чтобы не замерзнуть.
Четверть часа спустя показалась вывеска «Дом отдыха» над неказистыми сварными воротами. За ними я увидел одноэтажные бревенчатые срубы. Они утопали в снегу по самые подоконники. Неужели это и есть то место отдыха, от которого я ожидал намного большего. Мое настроение упало еще больше, когда я вошел в безлюдную, слабо натопленную палату с шестью узкими железными кроватями. На их панцирных сетках лежали свернутые в рулон неновые ватные матрацы, подушки, одеяльца, пересиненные простынки и наволочки.
