Kitabı oku: «Эффект озарения. Сборник фантастических рассказов», sayfa 3

Yazı tipi:

– Смотри, это всего лишь протезы.

Изумлению Ивана не было предела. Алмаз взялся одной рукой за другую, что-то слегка щёлкнуло и, через мгновение, вытащенная из рукава левая кисть оказалась в правой.

– А теперь внимание. Оп-ля!

И Алмаз, вернув на прежнее место левую кисть, проделал то же самое с правой.

– И это не фокус. Это мои рабочие, музыкальные, если хочешь, творческие протезы.

Наконец, кисти обеих рук оказались на своих привычных местах, и в ту же секунду Алмаз продемонстрировал Ивану, что все его пальцы в полном функциональном порядке.

– Шевелятся, – подтвердил Иван, – но на фокус, всё же, похоже.

– Да, теперь я могу показывать фокусы. А своими родными не мог.

– А с ними что стряслось? Если это не тайна? Мне миной, вот, рубануло, – словно предлагая обмен, – поделился информацией о себе Иван.

– Мина с дисковым эффектом, ограниченного радиуса действия, – кивнул Алмаз, – жестокая вещица, наслышан. Главное, рядом с ней не упасть на колени.

– Или попытаться послушать асфальт.

Алмаз оценил своеобразную шутку. Оба улыбнулись.

– А у тебя случайная детонация? – предположил Иван.

– Тогда мне, возможно, ещё понадобился бы протез головы.

И опять оба улыбнулись.

– Нет, всё проще, – продолжил Алмаз, – меня вытащили из-за оборонительного укрепления тактических щитов…

– Такое возможно? – возмущённо удивился Иван.

– Это была уникальная толпа. Такого возмущения я ещё не встречал. Это были рабочие тоннелестроители. Чего уж они требовали, нам, естественно, не доложили. Мы просто выполняли свой долг, свою работу. Так вот, где-то в линии щитов у нас случился разрыв. Меня молниеносно выхватили из цепи и как щенка, передавая из рук в руки, осыпая градом ударов, куда-то потащили. Я ещё что-то мог соображать до того момента, когда с меня сорвали защитный тактический шлем. Потом я потерял сознание.

– Не представляю, как тебе вообще удалось выжить.

Иван нахмурил брови, а в уголках глаз появились суровые складки.

– Убивать они меня не хотели. Может, просто побоялись. А, может, хотели что-то доказать. Теперь для меня это уже не важно. Мне просто напросто размолотили кисти в кашу прутьями арматуры. Боли, как ни странно, я практически не чувствовал. Наверное, адреналин в крови заглушил. А вот как кто-то орал, помню.

– Что орал?

– «Теперь ты не сможешь бить нас своей дубинкой, и щитом закрыться не сможешь!». Ну, и ещё масса того, чего я не смогу.

– Это просто жестокость, обыкновенная злоба, ненависть к порядку и существующей системе, – кивнул Иван.

– Да, наверное, может быть, – согласился Алмаз. Однако в глазах мелькнуло что-то вроде вопроса. – А ты, Иван, крепкий орешек.

– Приятно слышать. Что, так заметно?

– Быстро избавился от посттравматического синдрома. Вон у тебя какой огонь в глазах!

– Это, скорее, во мне воспитание искры пускает. Этот огонь ещё с детства в моей душе горит.

– Значит, есть у тебя душа?

– Что? Причём тут душа?

– Ты сам сказал, я просто переспросил.

Не очень нравилась Ивану тема, затронутая в разговоре.

– Я к слову. Лучше давайте ближе к сути. О чём вы хотели меня спросить?

– Хорошо. Опять с начала…

– Вот именно, – недовольно буркнул Иван.

– В тебе, Иван, есть задатки музыканта. Если ты слушал музыку, и она смогла на тебя оказать такое воздействие, значит, ты способен, как и я, воздействовать на других людей посредством звуков, с помощью музыки.

– Да что ты, я даже на инструментах никогда не играл, – смутился Иван, – вообще ни на каких.

– Ух ты, удивил, – Алмаз наигранно всплеснул руками, – я бы и сам догадался. В наше время мало уделяют внимания такой стороне дела, как культурное и, в частности, музыкальное образование. Вот считать прибыль с предприятия и экономить на социальных отчислениях, это да!

– А ты, Алмаз, видать музыкой-то с самого детства занимаешься. Так шпаришь, я чуть в космос не улетел. Таких галюнов словил.

– Серьёзно? – прищурился Алмаз.

– Абсолютно, – ответил Иван

– Значит, если я смог, то и ты сможешь. Я не играл на фортепиано с детства. Мало того, я начал играть только пять лет назад, когда получив инвалидность, встал перед выбором: остаться на попечении государства в этом самом пансионате, либо заняться чем-то своим. Прямо как у тебя, точно?

– Ну, да, типа того, – нехотя согласился Иван. – Но как же тебе удаётся так мастерски играть? Это ведь как чудо.

– Согласен. Чудо современной нейромедицины и биологических молекулярных технологий. Причём, это уже мои четвёртые руки, самые творческие.

– Ого, а чем же тебе первые не понравились?

– Первые протезы годились разве только что для разучивания гамм.

– Не знаю что это такое, но понимаю, что играть ты хотел сильно.

– Тогда мне это казалось чем-то недосягаемым. А характер у меня не мягче твоего. Я решил, во что бы то ни стало, научится играть на фортепиано.

– Поздравляю, тебе это удалось, – съязвил Иван, но Алмаз не обратил на это внимания.

– Я научился играть за полгода. Спроси любого, кто обитает здесь не меньше пяти лет, как я считался первое время чем-то вроде дрессированной мартышки. У меня была восхитительная техника. Я играл сложные произведения. Начались концерты в других пансионатах. Меня даже прозвали «беглые пальцы» из-за того, что я всё время был в разъездах. Плюс появились выступления для служащих из других министерств и подразделений. За свою работу я начал получать деньги. Многие хотели посмотреть на чудо перевоплощения, случившееся с инвалидом ППБ. Слава бежала впереди меня! «Грубое создание для подавления бунта творит возвышенное искусство»… А по сути – та же мартышка.

Иван наморщился, выказывая своё несогласие с услышанным мнением.

– Но всё равно, я чувствовал, что что-то в моей игре не то, чего-то не хватает…

Возникла пауза. Алмаз не смотрел на Ивана. Его мысли витали где-то за стеклянным куполом здания.

– Чего? – осторожно спросил Иван.

– Вдохновения, – тут же откликнулся Алмаз, словно ждал вопроса. – Полёта души. Воображения. Фантазии.

– Того, что произошло со мной? – предположил удивлённо Иван.

– Да, примерно того, о чём ты говорил. И мне хотелось, чтобы музыку, которую я играю, могли чувствовать все, кто её слушает. Понимаешь?

– Это называется массовый психоз. Как на несанкционированном митинге или спонтанной забастовке недовольных горняков. Как в прошлом месяце на Камчатке целых три предприятия…

– Нет, Иван, это совсем не то, – перебил Алмаз, – никакого негатива. Только хорошие мысли, только добрые фантазии. Чтобы сердце пело.

Иван молча глядел на Алмаза.

– Не понимаешь?

– Нет.

– Но ты ведь испытал именно то, о чём я тебе рассказываю.

– Может быть… я не уверен…

– А вот Андрей, – Алмаз махнул в сторону двери, – почему-то уверен. Иначе бы он тебя ко мне не привёл. И я теперь уверен. У тебя глаза не врут. Я же вижу!

– Ну, а дальше-то что было? – решил долго не задерживаться в беседе на этой теме Иван. – Ты заказал себе руки с вдохновением? Или, может, с функцией гипнотического воздействия на слушателей?

Он даже улыбнулся своему предположению. О таких технологиях ему известно ещё не было. Но Алмаз не улыбнулся в ответ, а спокойно ответил:

– Почти в десятку. Но без гипноза. Я обратился к разработчикам моих протезов с предложением о некоторых усовершенствованиях и модификациях. Средства, чтобы оплатить все биологические и технические испытания, у меня тогда уже имелись. Я хорошо получал за своё умение и демонстрацию возможностей. Бывший сотрудник ППБ, ставший инвалидом, но не потерявший жизненных ориентиров.

Иван заметил скептические интонации в словах Алмаза.

– Разве это не так?

– Это прекрасный лозунг, но не более того. Да, я сумел найти себя, я стал музыкантом и способен давать людям наслаждение музыкой. Но посмотри вокруг, – голос Алмаза стал звучать ниже, более жёстче и увереннее, – эти сотрудники в отставке, эти инвалиды, типа тебя и меня, превращающиеся в овощи на щедро удобренной грядке, которым даётся всё, только бы они были довольны, и спокойно продолжали жиреть и тупеть в этом и в похожих на этот пансионатах. И если бы ты меня спросил: «Оставаться здесь или заняться чем-то ещё?», то я бы проорал бы тебе в ответ: «Беги! Уноси ноги! Занимайся чем угодно, но только не оставайся в этой компостной куче, которая превратит тебя в существо с глазами и ушами, не способного выбирать свой собственный путь. Судьбу!».

Около минуты оба сидели молча. Иван обдумывал услышанное. Он был потрясён. Ничего подобного он услышать не ожидал. Он, конечно, задумывался о выборе, но не пытался в своих мыслях копнуть так глубоко.

– Я подумывал заняться чем-то своим, – наконец, заговорил Иван. – Но я даже не представляю, чем.

– А не хочешь заняться тем же, чем и я? – неожиданно спросил Алмаз.

– Я? Почему именно я? – оторопело заговорил Иван. – Кто вам сказал, что я смогу? Музыкой! Да в жизни ничем подобным… Я даже не знал что такое фатерпьяно до сегодняшнего дня.

– Фортепиано, – поправил Алмаз. – А это и не важно.

– Как не важно? У меня отец вообще работяга!

– Ну, это уж совсем ни при чём. Важно то, что ты слышишь, то, что ты чувствуешь, когда звучит музыка. Она начинает звучать внутри тебя. И тогда ты способен донести всё её волшебство, всю её магию до любого, кто находится с тобой рядом.

– А зачем это нужно?

– Чтобы мир стал добрее. Это же просто.

– А мне это зачем? – не унимался Иван.

– А разве тебе не надоело быть винтиком? – вопросом ответил Алмаз. – Разве ты сам не хотел бы стать добрее? Тебя самого всё устраивает в себе самом? Ты не задавался таким вопросом?

– И не только этим, – смущённо произнёс Иван. – А тебе это зачем?

– С недавнего времени я понял, что в состоянии делать людей немного добрее, и чувствую, как мир вокруг меня начинает изменяться. В лучшую сторону. Но одному человеку многого сделать не под силу. Мне нужны такие, как ты. Им нужны такие, как мы, – и Алмаз обвёл вокруг себя рукой, указывая явно на всех-всех людей на планете Земля.

– Ты всерьёз думаешь, что в состоянии изменить людей? Изменить мир?

– Не всех и не весь. Я не идиот. – Алмаз заулыбался. – Когда мы усмиряли с тобой недовольных или разгоняли массовые волнения, подавляли забастовки, тогда мы изменяли людей?

– Скорее, причёсывали. Ставили на место.

– Они становились ещё злее, ещё непримиримее. Некоторые шли до конца, пока не попадали на пожизненные работы или не гибли в столкновениях.

– Такое случалось, – подтвердил Иван.

– Они менялись, Иван, менялись. Только в худшую сторону. Злоба и ненависть, словно чёрная дыра, притягивает ближе и ближе, пока совсем не заглотит с потрохами. Может быть, я слишком сгущаю краски, утрирую ситуацию…

– Да нет, в общем-то, ты прав, – кивнул Иван. – Я и сам иногда думал об этом. А ещё задавался вопросом: куда это всё катиться? Но я всегда был верен своему долгу.

– Я не сомневаюсь, – кивнул в ответ Алмаз, – другие в нашем подразделении и не служат. Долг превыше всего. Но сейчас, ведь, ты ушёл в запас.

– Не бывает бывших сотрудников ППБ, – уверенно повторил прописную истину Иван. – Долг и честь!

– Я не предлагаю тебе идти в разрез с твоими убеждениями и чувством долга. Я предлагаю тебе стать творцом, помогать людским душам обретать добро, становиться лучше пусть на небольшие промежутки времени, на одно твоё выступление. Но они хотя бы будут знать, что в них это тоже есть – этот свет, это сияние доброты и возвышенного счастья. Пусть они знают!

Снова замолчали. Алмаз явно не торопил. Ждал, когда Иван заговорит первым.

– Мне что, теперь ещё и руки нужно будет ампутировать? – спросил Иван.

– У тебя нет ступней на ногах, – с усмешкой ответил Алмаз, – этого и так достаточно.

– Вы мне предлагаете играть на… на инструменте ногами?

– Давай, я всё-таки объясню, как функционируют мои протезы, – улыбаясь и вертя головой из стороны в сторону, заговорил Алмаз, – я же сразу сказал, что это технологии, а не какие-нибудь чудеса.

– Ладно. Слушаю внимательно.

– Первые мои руки были абсолютно роботизированные. Они получали информацию от мозга, который в свою очередь получал её от глаз, читающих ноты. Я лично участвовал, конечно, в процессе игры на инструменте, но только как владелец глаз, компьютера в моей черепной коробке и двух культей. Через нежную кожицу недавно заживших обрубков кисти считывали всю информацию, посылаемую мозгом, и играли. Мне даже водить руками из стороны в сторону не нужно было. Пальцы сами вели руки в нужном направлении. Я смотрел на все манипуляции сверху вниз, на клавиатуру фортепиано, и иногда просто обалдевал. Как во сне. Я переставал смотреть на ноты, и руки тут же переставали играть. Сейчас я уже не могу повторить такой трюк.

– То есть, ты, не зная нот, мог играть на фортепиано? – уточнил Иван.

– Ага, – спокойно подтвердил Алмаз и продолжил:

– Но со временем я выучил ноты, нотную грамоту, стал разбираться в нюансах нотного текста. Захотелось творить. Чтобы то, что я играл, звучало не просто по написанному, а от сюда! – и Алмаз положил ладонь на грудь.

– То, о чём ты уже говорил…

– Да, точно. Но для этого нужны были протезы, которыми мог бы управлять я, а не они мною. Мне изготовили такие, отключив функцию автоматического воспроизведения, оставив передачу информации. Это был неудачный эксперимент.

– Отказались играть руки? – осторожно предположил Иван.

– Как раз таки нет. Играли, как заведённые. Всё точно, чётко. Как машина. Ни красок, ни настроения, ни души. Голые ноты. Я помучился примерно месяц. Всё пытался найти какие-то ниточки между собственными ощущениями, фантазией и этими двумя «музыкальными машинками». Бесполезно! А потом до меня вдруг неожиданно дошло. Нужно перенастроить поток информации, который шёл от головного мозга. Чтобы он шёл не от мозга, а от сердца!

– К тебе ещё и вовнутрь лазили? – Иван показал на грудную клетку Алмаза. Тот поморщился, явно недовольный глупым вопросом.

– Да ни к чему это, я же объяснял. Не будь современных технологий в ортопедии, то, думаю, ты и сам не скоро бы пошёл самостоятельно.

– Понял, да, не подумал, – быстро проговорил Иван, словно извиняясь.

– Так вот, перенастройка прошла успешно. Но это было что-то сродни эволюции. Как будто я шагнул на ступень выше. Теперь это вовсе не протезы, теперь они скорее имплантаты – искусственное продолжение моего тела. И даже, можно сказать, моего сердца. Ведь выяснилось, в конце концов, что музыку я играю именно сердцем.

– Круто! – вырвалось у Ивана.

– Да, я тоже так думаю, – согласился Алмаз, довольно улыбаясь от того, что сумел произвести такое впечатление.

– А зачем ещё четвёртые руки? Ну, четвёртые имплантаты?

– А, – с ухмылкой махнул рукой Алмаз, – это всего лишь облегчённый вариант. Заработал на концертах достаточно азио и заказал точно такие же, только полегче. Сейчас у меня руки как будто парят над клавиатурой. И ещё, что не мало важно, эффект от музыки куда улётнее.

– Это точно. Это я сегодня на себе испытал. Никогда со мной такого не было.

– Значит, понравилось?

– Очень.

– Вот поэтому я тебе и предлагаю стать музыкантом.

– Кем? – не совсем понял Иван.

– Исполнителем, – уточнил Алмаз, – играть на музыкальном инструменте. Задатки у тебя есть. Ты сам это подтвердил.

– Я же уже спрашивал: что я могу ногами?

Тень лёгкой обиды промелькнула на лице Ивана.

– Ты, конечно же, не знаешь… откуда, в принципе? Но в прошлом веке существовала одна рок-группа, в которой на ударных инструментах, на барабанах, играл безрукий барабанщик. У него была одна рука. И большинство звуков на ударной установке он воспроизводил при помощи ног.

– Я подозреваю, это, наверное, такая особенность рока была, если нельзя было всё компьютеризировать?

– Точно! Рок играли вживую, то есть руками и ногами.

– А как эта рок-группа называлась?

– «Диф Липпард».

– Чего же они однорукого-то взяли?

– Он у них играл ещё до того, как ему руку оторвало в катастрофе. А они его не только не заменили другим, здоровым, но и помогли сделать новую ударную установку, и морально поддержали.

– Команда! Как у нас, у ППБ!

– Это дружба, – решил поправить Алмаз.

– Ну, да, а я что говорю? – не понял Иван.

И в ту же секунду в кармане Алмаза запищал датчик.

– Пора нам завязывать с разговором.

– Да что это такое? О чём он тебя предупреждает?

– Андрей отключил на время нашего разговора всю аппаратуру, отслеживающую действия, находящихся в данный момент в этом помещении.

– А гарнитуры?

– И их тоже. Белов в этом спец. А нам не нужно было, чтобы администрация знала об этом разговоре.

– Почему? – Иван даже слегка наклонился вперёд к Алмазу.

– Незачем давать повод предположениям, что я пытаюсь сплести какой-то заговор или тайное общество. Ты ведь сам сотрудник ППБ и прекрасно понимаешь, какое отношение у нас к подобным встречам и приватным беседам.

– Знаю. Меня сразу насторожил характер нашей встречи. Публично было бы спокойнее… И лояльнее…

– Времени нет оправдываться, – перебил Алмаз Ивана, – подумай до завтрашнего утра, время есть. Если всё-таки решишься, то найди Андрея и просто скажи «да». Он в курсе, он объяснит, что нужно делать дальше. Договорились?

Иван замялся.

– Время! – напомнил Алмаз.

– Я не могу так сразу.

– До утра! – резко сказал Алмаз, улыбнулся и, встав со своего кресла, протянул руку для рукопожатия.

– Ладно, я подумаю, обещаю, – поднимаясь с места, навстречу Алмазу, согласился Иван.

Они пожали друг другу руки, и вышли из комнаты для гостей и переговоров.

Как только оба оказались за дверьми, гарнитура Ивана беспокойно спросила:

– Сотрудник Блик! Ваша гарнитура была неактивна в течение 17 минут, произошёл сбой в системе. Есть ли вам о чём заявить администрации пансионата?

– Нет, всё в порядке, заявлять не о чем, – ответил Иван. Алмаз только еле заметно улыбнулся.

– Всё ли было в моральных границах сотрудника ППБ? В ваших действиях не присутствовало ничего, что могло противоречить существующим нормам или законодательству?

– Всё в порядке, я же сказал. У вас сбой, а я должен оправдываться. Или здесь место отбывания наказаний?

– Прошу прощения, – голос стал мягче, – это режимный объект министерства структур безопасности Азиатского Единства. Контроль необходим, как и на любом другом объекте.

– Всё в пределах, всё в границах. Я бы не допустил отступлений от кодекса сотрудника ППБ, – чётко выдал Иван.

Алмаз, молча наблюдающий за диалогом, лишь одобрительно кивал.

– Активировалось видеонаблюдение. С вами Алмаз Бумагин.

– Да, всё это время был с сотрудником Иваном… как фамилия? – спросил Алмаз.

– Блик.

– Иваном Бликом. Мы обсуждали музыку после концерта. Теперь и он поклонник моего таланта.

– Ясно, – сказал голос. – Спасибо за вашу музыку.

– И вам спасибо, – слегка поклонившись невидимому собеседнику, ответил Алмаз.

– Я должна сопроводить Ивана Блика к месту его ночного пребывания.

– Конечно-конечно. Нет вопросов. Спать нужно всем. Я и сам порядочно устал. – Алмаз даже сделал жест, как будто зевает. – Всем пока. Спокойной ночи.

Он подмигнул Ивану, развернулся и зашагал прочь по коридору. Дойдя до какой-то двери, открыл её и, не обернувшись, скрылся в проёме.

– Прошу следовать к месту ночлега. Я доведу вас. Нам нужен корпус «В».

Пока голос информатора вёл нужным маршрутом, подсказывая, где свернуть, где следовать прямо, Иван повстречался с Андреем. Тот прошёл мимо, лишь слегка кивнув головой, и совершенно спокойно произнёс:

– Спокойной ночи.

Как будто совсем ничего не знал о произошедшем разговоре и какую роль должен сыграть утром следующего дня.

Возможно ли согласиться на такое сомнительное предложение? Сказать «да» тому, о чём вовсе не имеешь представления – свойственно либо отпетым авантюристам, либо людям, умеющим плохо договариваться с собственной головой. Так считал Иван.

И всё же, что-то было привлекательного в этом безумном выборе. Заняться музыкой!? После того, как дробил кости бунтарям, превращал лица в кровавое месиво, причинял любую боль ради исполнения своего долга. Какая чушь! И какая отвратительная, грязная правда о нём.

И не потому, что хотелось оказаться во всём чистеньком, отречься от прошлого. Вовсе нет. Просто хотелось другого. Такого своего, принадлежащего только ему. И почему этим не может стать музыка?

Иван начинал чувствовать, как червь сомнения и неопределённости уже копошиться в его мыслях. Нет, сегодня он долго не сможет заснуть. Нужно хорошенько всё обдумать. И решение будет непростым. Это он понимал.

Комната была, наверное, та же самая, что показывал информатор Ивану днём. Всё тот же стандартный интерьер: кровать, кресло, стол, стул, информационная видеопанель и два окна с видом на Байкал. Но сейчас особого вида из окон не наблюдалось. И если бы не мощный прожектор, планомерно шарящий по поверхности волнующейся воды, то, возможно, было бы видно звёзды.

Иван отошёл от окна, на пожелание голоса информатора «спокойной ночи» ответил тем же. И, небрежно бросив на стол гарнитуру, не раздеваясь, плюхнулся на нерасправленную кровать.

То наблюдая за отблесками прожектора от поверхности Байкала на потолке, то проваливаясь в зыбкую полудрёму, Иван продолжал обдумывать предложение Алмаза Бумагина. Это был шанс, реальный шанс успеть хоть что-то сделать за остаток своей жизни. Конечно, он ещё не такой старик, но может быстро в него превратиться, оставаясь в этом или подобном пансионате в качестве домашнего хомячка, резвящегося в колесе новейших симуляторов, потребляющий размеренный рацион и ждущий, когда его привилегированное положение закончится естественным образом.

Вариантов развития дальнейших событий для Ивана, на самом деле, было не так уж много.

Промучившись с выбором примерно часов до четырёх утра, он всё же определился, и, отдав организму приказ «вольно», а мозгу «отбой», уснул. Он умел приказывать самому себе. Хотя, этому его не учили.

О том, что пора вставать, оповестила информационная панель. С нарастанием заиграла бодрая музыка, наподобие марша, и чёткий, уверенный голос оповестил, что настало время утреннего моциона.

Иван соскочил с кровати и почувствовал, как его слегка покачивает. Так резко он подымался по привычке, а протезы ещё не успели в полной мере настроится под биоритмы его тела. Может быть, не хватало чувствительности. Уже только из-за этого Иван был готов произвести «апгрейд», заменив или модифицировав свои нижние конечности. И он сделает это. Решение было принято.

За несколько минут приведя себя в порядок, выполнив утреннюю дыхательную гимнастику с элементами восточных единоборств, расправив на себе слегка помятую одежду, Иван вышел на улицу и уверенно зашагал в сторону здания, в котором располагался дежурный администратор. Хотелось поскорее заявить о своём намерении завершить пребывание в пансионате, чтобы заняться собственной деятельностью, – играть, исполнять, творить музыку.

– Доброе утро, Иван Блик, – раздалось в гарнитуре.

– Доброе утро, – ответил Иван.

– Куда вы направляетесь? Вам необходимо проследовать в корпус питания. Время завтрака.

– Спасибо, я не голоден. Мне необходимо переговорить с администратором.

– Незачем терять время. Вы всё можете высказать мне, а ваша информация будет автоматически передана на его информационную панель. Или, если устроит, продублируйте в виде речевого сообщения на его гарнитуру.

– Может, тогда мне напрямую с ним переговорить? Можете соединить? – поинтересовался Иван.

– Технически это возможно, однако расходится с правилами пребывания в пансионате. Разговоры между администрацией и сотрудниками ППБ происходят в личном порядке, обмен информацией – через административные информационные сети, то есть через меня.

– Что-то я не улавливаю логики, – смутился Иван.

– Для вас это не должно быть принципиально. Таковы правила внутреннего распорядка.

Складывалось ощущение, что голос в гарнитуре прямо сейчас возьмёт, да и зачитает все эти правила. В голосе информатора слышался нажим.

– Ясно. А, может быть, он тоже завтракает? – предположил Иван.

– Представители администрации питаются отдельно. Всю информацию по правилам пребывания сотрудников запаса ППБ и дисциплинарные вопросы вы можете получить на любой информационной панели, как в текстовом, так и аудио-речевом варианте, – наконец, монотонно выдал голос.

Иван остановился, глядя себе под ноги на оранжевую пешеходную дорожку, и о чём-то задумался.

– Значит, заявление я могу сделать прямо вам? – спросил он.

– Естественно, – подтвердил информатор.

– Я принял решение.

– Да, я слушаю. Какое?

– Я решил не оставаться в пансионате, а заняться самостоятельной деятельностью, – уверенно произнёс Иван.

Информатор ответил не сразу. Может быть, с трудом обработал услышанное или подбирал вариант ответа. В гарнитуре послышался слабый щелчок, словно разрешение на продолжение разговора.

– Информация принята. Заявление зарегистрировано. Неожиданно быстро было принято решение. Не было ли на вас оказано давления при выборе.

– Какое давление? – не раздумывая, ответил Иван. – Просто за ночь я всё хорошенько обдумал.

– И чем же решил заняться сотрудник ППБ в запасе Иван Блик?

– Что? – растерянно переспросил Иван.

– Коммерция, творчество, может, политика? – уточнил голос. – Или это секрет?

– Творчество, – поспешил ответить Иван. – Больше пока сказать не могу.

– Но при составлении заявления в административном здании всё же придётся точно указать сферу вашей будущей деятельности и род занятия.

– То есть, мне можно сразу идти в административный корпус?

– Да, точно. Подсказать маршрут?

– Нет, не нужно. Вон, я его вижу. Вчера запомнил, где он находится.

– Хорошо. Всегда рада помочь.

Иван зашагал дальше по дорожке в сторону корпуса администрации. В эти секунды у него в голове вертелись неприятные мысли. Не подшутили ли над ним вчера вечером? Может быть, это был своеобразный традиционный «развод» вновь прибывшего претендента на поселение в пансионате, своеобразное посвящение для получения «вида на жительство»? А он сейчас бродит по территории как идиот, в надежде встретить того самого Андрея Белова, который и скажет ему, чем или кем станет в скором будущем Иван Блик. Одним словом, сомнение росло, нервозность возрастала.

Проходя мимо здания, в котором находился дежурный администратор, Иван остановился. Решил постоять несколько секунд. Или минут. Может, Андрей всё же явится.

И тут же двери корпуса крутанулись, и, как по волшебству появившийся, Андрей побежал вниз по ступенькам навстречу Ивану.

– Слышь, дружище, извини, – издалека, громко заговорил он. – Кое-что нужно было утрясти. Даже здесь есть дела.

– А я уже начал слегка волноваться, – честно признался Иван.

– Да брось ты! Андрей Белов ещё никого не подводил, – уже пожимая руку Ивана, широко улыбаясь, говорил Андрей.

– Это хорошо…

– Конечно, хорошо. Прогуляемся, поговорим?

Андрей как-то по-воровски окунул всё вокруг взглядом. Почему-то теперь Ивану это не показалось подозрительным. Скорее даже наоборот. Ведь он должен был ему сказать что-то очень важное.

– Я в административный корпус шёл, – сказал Иван.

– Пройдёмся лучше по парку, – предложил Андрей, беря Ивана под локоть, – а туда после.

В ответ прозвучало короткое согласие:

– Ага.

Свернули к парку. Андрей шёл молча. Иван ничего не спрашивал. Было понятно, что так надо. Когда оказались за высокими, неподстриженными кустами с какими-то мелкими белыми цветочками, первым заговорил Андрей.

– Цветы красивые, а вонь отвратительная.

– Да? – удивился Иван. – А я не чувствую.

Андрей достал из кармана знакомую коробочку с кнопкой и световым индикатором.

– Осень приближается, скоро холодать начнёт, – как ни в чём, ни бывало, продолжал говорить Андрей. И Иван понял, что его собеседник просто треплет языком.

– Да, это точно, – решил подыграть Иван. – Каждый год одно и то же…

Наконец, Андрей нажал на кнопку коробочки. Индикатор замигал, оповещая хозяина, что устройство начало работать по своему предназначению.

– Несколько минут у нас есть, – глядя в глаза Ивану, серьёзно произнёс Белов.

– Удобная вещица, – с ухмылкой, указывая на коробочку, сказал Иван.

– Удобная, – согласился Андрей. – Итак. Ты принял решение?

– Да, принял. Уже в администрацию шёл заполнять форму. И информатор уже допытывался, чем я хочу заниматься. Ему-то какая разница?

– Значит, администрация уже в курсе…, – задумчиво произнёс Андрей.

– Не нужно было говорить? – смутился Иван.

– Ну, почему же? Всё нормально. Всего ты им всё равно сказать не мог.

Андрей опять огляделся вокруг и, убедившись, что по-прежнему находится вне досягаемости посторонних взглядов и камер видеонаблюдения, продолжил.

– Запомнишь, что я тебе скажу?

– На память не жаловался. Натренирована, как у любого сотрудника ППБ, – ни без доли хвастовства ответил Иван.

– Я так и думал. Тогда запоминай.

Иван изобразил серьёзное выражение лица и приготовился внимательно слушать.

– Отправишься в Кёнигсберг. Знаешь где?

– Европейская Зона, – кивнул Иван.

– Верно. В Кёнигсберге в прошлом году построили Костёл Храма Господня. Слышал?

– Новости смотрю иногда, – подтвердил Иван. – Церковь Конфессионального Единства.

– Молодец. Знаешь. Вот в этот Костёл тебе и нужно.

– Вообще-то, я в бога не верю, – твёрдо произнёс Иван, – может быть, меня не так поняли? Что там Алмаз про меня навыдумывал?

– Да, погоди ты, выслушай! – так же твёрдо ответил Андрей. – Никто тебя не собирается записывать в священники. В этом Костёле установили музыкальный инструмент. На нём ты и будешь учиться играть.

– Вот оно что. А как он называется?

– Восстановили его по старым фотографиям, сохранившимся элементам после Европейского Погрома.

– Лет десять назад это было. Помню, много жертв было среди коренного населения, мало кто выжил.

– Вот, один из выживших, старик, и будет тебя учить. Немец, 92 года. Неизвестно, сколько ещё протянет. А в своё время был лучшим исполнителем на органе во всей Европе.

– Звучит, как анонс к фантастическому фильму, – усмехнулся Иван. – Смешно…

– Ничего смешного, – перебил Андрей, – практически, он единственный органист, который может передать свой опыт и умение кому либо.

– И этот кто-либо – я?

– Ты же хочешь исполнять музыку?

– Я хочу заняться чем-то, что со всей уверенность смог бы назвать своим, – уточнил Иван.

– Хорошо! Это будет твоим! Только твоим!

Оба замолчали. Андрей посмотрел на ручной браслет с часовой пластиной.

– Так ты согласен? – наконец, спросил он. – Время!

– Да, – без сомнения ответил Иван.

– Хорошо. Это правильное решение, я уверен.

– А большой он?

– Кто? – не понял Андрей.