Kitabı oku: «Взгляд зверя»
Вечерело. Алый закат расплылся на фоне уходящего солнца, на небе не единого облака. Опустив глаза, ниже я понял, что так и не вышел из леса, который казался мне до боли знакомым. Созерцание заката прервалось на мысли, остаться на ночь в лесной глуши.
– Надо срочно выбираться – подумал я, но куда идти?
Маленькую тропинку постепенно погружало во тьму уходящее солнце. Все хуже стали просматриваться силуэты деревьев, все смешалось в единую черную массу.
Тут, позади раздался треск, словно кто то наступил на сухие ветки, затем еще один и еще. Кто-то очевидно шел попятам.
– Может олень? Или просто лисица, ну да, сама заплутала – нервно размышлял я. Но проверять не хотелось, да и фонарика в кармане не оказалось. Быстро, но тихо я двинулся в противоположном направлении, постоянно прислушиваясь к звукам ночного леса. Хруст прекратился, по крайней мере шагов слышно не было. Зловещая тишина вот-вот должна была нарушится чьими-то перебежками. Я остановился, пытаясь разглядеть хоть что-то в том месте, откуда только что поспешно ушел. Но звуков не было.
Медленно я отходил спиной вперед, стараясь разглядеть в кромешной тьме своего преследователя. Постепенно замедляя шаги, я прислушивался к малейшему шороху, коих в ночном лесу почему-то не было. Тишину ночного леса нарушало лишь мое учащенное дыхание. Больше всего пугала мысль, что я не вижу его, а оно меня видит. Я хожу кругами, уткнувшись спиной в холодное дерево, вздрогнул от страха. Глаза постепенно привыкали к темноте, теперь я мог видеть хоть что-то. Может мне показалось? Кому я здесь нужен-то? Звери так не охотятся, так что это мог быть заяц или птица какая-нибудь. Подобные мысли сильно успокаивали, учитывая, что теперь вырисовывалась задача переночевать в этом лесу.
– Сейчас сооружу шалаш или на дерево залезу, оттуда и окрестности рассмотреть можно будет и зверь никакой не достанет – думал я.
На ощупь ствол напоминал сосну, маленькие тонкие чешуйки, шершавые корни и характерный запах смолы. Я присел на землю, глубоко выдохнув и закрыв глаза. Наконец-то это закончилось. Может прям здесь переждать ночь?
В нос ударил смрадный запах чей-то шерсти. Откуда-то сзади послышалось тихое рычание. Треск раздался прямо за моей спиной, я даже обернутся не успел, как ноги сами понесли меня подальше отсюда. Нет, мысли выйти из леса уже не было. Хотелось просто отвязаться от этого нечто, что бродит за мной по лесу. Мозг заполонил страх, я даже не слышал бежит ли оно за мной. По пути то и дело спотыкался или натыкался на колючие лапы елей, по лицу постоянно били ветки. В конце концов, через какое-то время я остановился, припав к дереву. Ноги гудели, голову сдавливало, я наклонился, чтобы отдышаться, рассматривая траву под ногами.
В лунном свете можно было разглядеть даже мелкие цветы. Пару лопухов, шершавые корни, ствол, с множеством тонких чешуек и то, что сначала заставило задуматься, а потом повергло в дикий ужас.
За стволом виднелось копыто! Черное конское копыто. Я невольно поднял голову выше. В ствол уцепилась чья-то когтистая лапа, сделавшая на коре четкие отметены. Отнялись ноги, язык онемел, я старался отползти от дерева не выпуская из виду эту тварь. Существо медленно выглянуло из-за дерева. На меня уставились два маленьких красных глаза. Оно явно изучало меня, при этом зубастая пасть расползалась в кривой улыбке. Через каких-то пару мгновений ступор пропал и я начал искать под рукой хоть что-нибудь, понимая, что убежать от этой твари я уже не смогу. Походу, поняв мои намерения существо начало постепенно выходить из-за прикрытия, вскоре полностью показавшись под лунным светом.
Ступор охватил меня с головы до ног. Страх сковал тело так, что я не мог и пальцем пошевелить. Мозг не хотел сдаваться, но тело было неподвижно. Стараясь сдвинуться с места и отползти, я мог лишь наблюдать, как в мою сторону тянутся когтистые лапы.
Алексей проснулся от звонкого гудка. Состав наконец-то тронулся и покинул станцию.
– Фух, ну и кошмар приснился – облегченно вздохнул Алексей. Глаза закрывать уже явно не хотелось, к тому же на соседней полке разместилась молодая мама, чей грудничок явно не оценил комфорт советского поезда и спустя пару минут заныл на весь вагон.
– Да, дружок, мне эта поездка тоже не нравится – сочувствующе посмотрел Алексей на младенца, чья мать упорно пыталась найти толи соску, толи бутылочку в огромной сумке.
В прочем через пару остановок они вышли, в купе воцарилась тишина, лишь изредка нарушаемая ритмичным постукиванием колес. Алексей закрыл глаза и представил Москву, откуда так поспешно пришлось уехать. Работа журналистом предполагает далеко не только сидение в теплом офисе на мягком кресле.
– Добрый день – дверь отварилась, и в купе зашла пожилая дама лет шестидесяти, одетая в традициях русской деревни. В платочке, больших темных очках, пестром халате и поясе из собачьей шерсти. Алексей вздрогнул – невольно вспомнился недавний сон.
– Добрый – замешкавшись ответил Алексей. Его явно напрягал какой-то элемент одежды случайной попутчицы.
– Извините, как я могу к вам обращаться? – задал он вопрос.
– Антонина я, Антонина Николаевна – улыбнулась старушка.
– А меня Алексеем.
– Ой, как хорошо, Леша значит – попутчице явно понравилось знакомство.
– Куда вы направляетесь? – поинтересовался Алексей.
– Николаевка, может слышал, от Татищево одна дорога по прямой.
– Да, я не местный, здешних сел не знаю – и тут он понял, что за вещь его насторожила.
– Антонина Николаевна, не подскажите, что у вас за ожерелье. Амулет какой-нибудь?
– Ты про эту безделушку что-ли? – спросила она, показывая на два клыка на шее перевязанных бисером – Чепуха, купила у цыганки, думала оберег какой.
Алексей склонил голову, настала небольшая пауза.
– А вот это настоящий оберег – сказала старушка, снимая с руки браслетик из дерева.
Он представлял из себя несколько маленьких шариков с резьбой на каждом из них. Смысла Алексею понять не удалось, не на глаголицу, не на кириллицу буквы не смахивали.
– Бабка, как жива была все заставляла с собой носить, говорила, мол, – Не снимай, а то беды потом не оберешься.
– А так и ты под защитой и я спокойна – сетовала она.
– Любимую бабушку расстраивать я не хотела, да и одной в лесу с ним не так страшно было, ну и проходила с ним все детство. Слушаться больше некого было –отца с матерю война с собой забрала. Отца лишь на фотографии видела, а мать в белом халате с детства запомнила.
Антонина Николаевна замолчала, глядя на мелькающие в окне деревья.
– А, пригодился вам браслетик-то? – спросил Алексей.
– Ты знаешь, Лешенька, была одна история, после которой я его и не снимала больше никогда.
– Не могли бы вы поделиться?
– Отчего же не могу? – посмотрела она на Алексея – Слушай.
Все жизнь я из родного села не выезжала. Да оно и за ненадобностью как-то было. Сам подумай, все у нас есть: и куры и козы и даже корова – Буренка моя. Одна на все село была. И храм у нас был свой, маленький, правда, но зато внутри какой красивый. Батюшка Серафим тогда за ним присматривал. А как не стало его матушка Елизавета на себя все труды взяла. Да только службы то все равно нет. Вот народ и подумал, что в храм ходить ему не зачем. Все чаще сельчане к знахаркам, чем к святым ликам обращались.
– И ты знаешь, Леша, Боженька как-то от нас отвернулся.
Сначала скотина у кото-то заболела. Гуси подыхать начали, повели их на речку, мало ли зараза какая ест, а тут и на соседских птиц беда перекинулась. Знакомая у меня была, Любовь Георгиевна, так она каждую курицу обсмотрела, может найдет что. Да только та все равно за неделю вымерла. У кого на продажу мясо было – все пришлось выкинуть, не везти же людям. Запили да забуянили мужики без работы тогда.
Тушки куриные оставили где-то на отшибе у деревни, на опушке леса, потом по всем окрестностям стали головы да лапки находить – зверье растащило. Приманили и свору собак диких, которая стала на коз кидаться. Когда у знакомых одну утащили, я без обуха своих пасти не выходила. И таки раз отогнала одну. Огрела по спине так, что та еле лапы унесла.
А потом начались проливные дожди, да такие сильные, что бывало по два дня на улицу не выйдешь, одно хорошо – что огород пролитый. Летние грозы они такие, от порывов ветра в избе гудел дымоход, ветви яблонь почти до самой земли склонялись.
Прошли дожди и полезли в лесу грибы да ягоды, мешками народ те белые из лесу нёс, а потом их в город на рынок, да вот незадача, дорогу поваленные деревья перегородили, а объехать никак – через соседнюю деревню, да в объезд круг большой. К тому же не было дороги и до деревни той – затопило, хоть на лодке плыви. Не сказать, что места у нас прям везде болотистые, но сыро порой очень. Вот и заболел сын нашего головы сельского Гришка. Чем только Степан Игнатович не лечил сынишку, каких старух в дом не звал, а одну потом так отчитывал, за дела свои черные, что все село на ушах стояло.
Да, вроде Гриша поправляться стал. Отец у него мужик крепкий, здоровый, кузнецом раньше был сельским. А сынок щупленький, болезненный по началу был. Потом Игнатыч сына кровью свежей поить стал, потому как один врач ему сказал, что у сына якобы, этот –Антонина Николаевна задумалась.
– Ги-ма-гло, эх как же его там – силилась она вспомнить.
– Гемоглобин – поправил Алексей.
– О, точно, он самый. Спасибо Лешенька. Так вот стал он сына свеженькой поить Гриша вроде как и поправляться стал.
Алексей вспомнил, как в детстве его заставляли пить вязкую, противную слизкую жидкость из сырых яиц. Бабушка называла ее гоголь-моголь и говорила, что он очень полезен для здоровья. Однако пользы от него Алексей никогда не ощущал, наоборот каждый раз начинало мутить в животе, а голова сильно пульсировала.
Вот и сейчас Алексей почувствовал, будто бы ему снова предлагают выпить чудный коктейль из детства. К горлу подступил недавний, плотный завтрак. Глаза покраснели от налившихся на веках слез. Поэтому вооружившись пакетом и включив кондиционер посильнее Алексей продолжил слушать рассказ попутчицы, но уже вполуха, так как боялся пропустить позывы своего организма.
– А, по осени беда у нас случилась – укутавшись от холода собачьим поясом продолжила Антонина Николаевна.
Дожди пролили тогда сильные, и решили мы с подружкой за грибами выйти на разведку, стали собираться, а тут к нам соседские девчонки прибежали Надя да Любаша – сестры, похожие как две капли, Надька правда на 2 года старше, а Любаша в рост выше подалась, вот и не поймешь, кто из них в семье за главную.
Все собрали, уже выходим, да только опомнилась я, что корзинку-то забыла.
– Сейчас, милые, сейчас, я быстренько – бежала я второпях до избы. Везде посмотрела, каждый уголок обшарила – нет корзины той и все тут. Девчонки уж за деревьями скрылись, хотела было ведро с колодца взять, да оно так примотано было, что не развязать.
– Ладно – думаю.
– Дома побуду, хоть комары не искусают».
Разлила воду по тазам, взяла ножи, котелок достала – сижу жду, а их все нет и нет. Уже темнеть заметно начало, а как солнце скрылось пошла спать, думаю – до зимовья, походу, дошли там и переночевали.
Наутро мои опять не появились. Пошла по домам, может у себя уже перебирают, да только и там пусто оказалось. Собрала мужиков с деревни, кто без работы сидел, и пошли лес прочесывать. Брожу по лесу, по сторонам оглядываюсь, зову-зову – тихо. Не то здесь что-то. Раньше бывало идешь, свежестью пахло, елочками, слышно было, как шумит листва у самых макушек, птички пели, да бельчата по веткам прыгали. А тут словно и нет ничего, вымер будто лес. Тишина стоит гробовая, слышно только, как мох под ногами чвакает. Набрели на поляну, где охотничий домик стоял. Крыша мхом поросла, окна помутнели, а из трубы не дым, а березовый росток пробивается. Видимо, совсем его запустили, на охоту ходить перестали, вот и приглядывать за зимовьем стало некому, что аж покосился.
Дверь как открыли, раздался внутри шум да грохот, будто кошка по полкам пробежала.
– Ахх, свят свят свят – перекрестился кто-то из мужиков.
– А вдруг там лиса какая, бешеная? Давайте сначала керосинку зажжем – предложил другой.
Когда свет озарил маленькую комнатку, внутри стоял стол, на котором красовались две миниатюрные мельницы и лампадка, пара табуретов, одежда, шубы, куча веников и трав под потолком подвешена, печка, а в уголке Матренка моя. Под образа забилась, сидит в одном сарафане, в руках иконку сжимая. Я к ней тут же бросилась, а она на меня даже внимания не обратила. Как смотрела в окно стеклянными глазами, так и смотрит. Обняла я ее, та вроде и отошла от страха. Ох, не знаю, что пережить ей в ту ночь пришлось, да только сказать хот что-то Мотя так и не смогла. Мычала что-то, плакала, больше руками показывала. Немая совсем стала.
– А сестрички-то где – спрашивала я ее.
Но Мотя ничего не говорила, только головой мотала да взахлеб плакать начинала. Впрочем, мы скоро сами все узнали.
Обнаружили платок одной из сестер. Хорошо дядя Сережа с собой собаку взял, та у него молодая, умная. Пробежав по окрестностям, напала на след и потянула за собой всю поисковую группу во главе с хозяином. Вот только под конец идти отказывалась. Сядет и смотрит виновато. Платок даешь – нюхает, а как дальше бежать – морду отводит и все тут.
– Ну, бестолковое животное! – ругался на нее дядя Сережа. Да толку с того?
Пришлось нам дальше искать своими силами. Разбрелись по округе и продолжили поиски. Через час ходьбы услыхали крик, прибежали.
Нашли их в овраге, ближе к болотам. Понять где Люба, а где Надя было невозможно. В тот момент картина была похожа на кровавое месиво. Повсюду валялись куски цветастых сарафанов, кожи и внутренних органов. Мяса на жертвах практически не осталось. Тела были свалены в одну кучу. К месту трагедии привели уже почти посидевшую от соседских рассказов мать. Татьяна Макаровна – так звали несчастную, как увидела девочек, так и рухнула оземь. Ноги с тех пор у нее на всю жизнь остались парализованы. Однако потом прояснилась интересная деталь – отличить она их смогла, тогда стало видно, что старшая – Надя лежала сверху, отчаянно пытаясь заслонить младшую от кого-то крупного и очевидно до смерти жуткого. Нос бедняжки отсутствовал, это что-то откусило его, пока Надя еще была жива. На лице застыл дикий ужас. В стороны расползались застывшие на юном лице последние слезы. Любаше досталось не меньше. В горле девочки зияла огромная дыра, из которой под нее натекла лужа крови, успевшая впитаться в сухую серую землю. Из конечностей осталась только правая рука, которой Любаша никак не смогла бы отбиваться, потому как плечо было вывернуто назад, а кисть и предплечье повернуты в неестественном положении. Кроме того на лице была куча гематом, ссадин и царапин. Очевидно с ребенком просто игрались, пока он пытался убежать от своего преследователя. Правый глаз тоже отсутствовал. На его месте виднелась лишь глубокая ямка. Левый глазик был сжат, а маленькие бровки так и остались сморщено стоять домиком. Лицо девочки искривилось толи от страха, толи от боли.
Переносить тела на сельское кладбище не решились, не у кого бы даже рука не поднялась собирать сестер по кусочкам и перетаскивать к людям. Общим решением было принято уложить девочек рядом и присыпать сверху землей и елевыми иголками. На том и порешили. Когда все сделали, на холмике поставили деревянный крест с прибитыми фотографиями Наденьки и Любы. Фотография была старая, сделана еще отцом сестренок, который вскоре после рождения дочерей умер от тифа, оставив мать одну, наедине со своими мыслями. Татьяна Макаровна еще долго не уходила с импровизированной могилки. Все смотрела на фотографии, пока на рыхлую землю под ногами падали слезы. Обеим девочкам не было и восемнадцати. Надя вот-вот окончив приходскую школу при храме отметила свое шестнадцатилетие. А Любаша буквально недели не дожила и до четырнадцати.
С того момента сельчане в лес по грибы да ягоды не нагой. Пусть сгниет – себе дороже. Одна только Татьяна Макаровна рвалась в чащу, да никто не соглашался отвезти бедную женщину, корившую себя, за то, что отпустила тогда за грибами обеих. А кто бы знать мог, что так оно случиться.
Хорошее то лето было, пришла осень – пора урожай собирать, уже через неделю погребки были заставлены банками с различными соленьями. Капуста в бочках стояла прямо под крышей. И сами ели, и в город продавать все равно тянет. Из мужиков ехать никто не хотел, отнекивались мол дел много. Один Пашка, соседский мальчуган, с которым мы были примерно ровесниками, заявил, что мол сам на рынок съездит, продаст втридорога, возьмет что надо, а еще купит себе приемник, радио слушать. Отговаривать его никто не стал, а ты попробуй. Вещи, что на продажу погрузили, пожелания что купить Паша тоже собрал, вот уже ехать собрался, а мать за рукав тянет.
– На-ка вот, возьми – и топор отцовский протягивает.
– Да накой он мне? Ну мам! – вопрошал Пашка.
Однако, поняв, что с матерью спорить бесполезно, кинул инструмент в телегу и двинулся в путь. То, что случилось потом Пашка долго не рассказывал, хотя домашняя настойка, да расспросы постоянные развязали ему язык. Далее с его слов.
– Еду, значит, на дорогу гляжу, бегущие облака рассматриваю. Подъехали к месту, где деревья ветром повалило. Здесь до этого мужики с села неделю работали, почти все растащили. Один ствол остался лежать, береза сухая да трухлявая. Взялся за топор стою махаю, за полчаса управился по сторонам смотрю, где б в тенечке отдохнуть – солнце так и печет. Спрятался под листвой сижу на лошадь-Маньку любуюсь. Слышу сзади шорох тихий-тихий, будто кто листву ворочает. Обернулся, а это еж шуршит. Ух, думаю на рынок привезу, городских потешить, авось продам – копейка будет.
Сбегал до телеги, взял корзинку, что Тонька сплела, вернулся – нет колючего. Смотрю, ищу его везде, по поляне бегаю. Походу скрылся ежик, нет его нигде. Мое внимание привлекла Манька, которая, походу, уже устала ждать меня посреди дороги и, недовольно виляя хвостом, била копытом о дорогу. Я уже уходить собирался, когда почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Метрах в тридцати за деревом стояла фигура, явно превышающая человеческий рост, черная мохнатая. Это существо наполовину выглядывало из-за ствола, очевидно не желая привлекать к себе внимания. Одним глазом оно следило за каждым моим движением. Когда я остановился оно еще с минуту, не двигаясь, буквально ело меня глазами. Ступор прошел в том момент, когда где-то неподалеку взлетела напуганная выпь. Существо повернуло морду в сторону, и тут я понял, что другого шанса у меня уже не будет. Я ринулся к повозке. Искренне надеясь, что оно не сразу среагирует на мой побег. Обернулся я уже тогда, когда стоял спиной к тележке, испуганно вглядываясь в лесную чащу. Странный зверь стоял за тем деревом, где я прилег отдохнуть после изнурительной работы. Я медленного, не сводя глаз с него, пытался залезть в телегу. В этот момент пасть существа расползалась в кривой улыбке. Из-за ствола показалась худая, когтистая лапа. Пока я не глядя пытался нащупать поводья или топор, это что-то царапало кору старого дуба, оставляя на нем четкие следы.
