Горькая ложь
– Знаешь, что я больше всего не люблю в людях? Глупость. Уверен, ты как человек, не обделенный интеллектом, понимаешь меня.
– Да, доктор Сато, но сейчас это не имеет никакого значения. У вас есть ровно час, чтобы допустить сюда Аисуру Юту, открыть секретный лифт и выпустить нас на поверхность.
– А не то?..
– Я буду вынужден убить вас и сделать все сам.
– Интересно… Дай угадаю, твоя Юта – «солнечная»?
Он сказал это так просто… На меня накатил очередной приступ гнева.
– Да, благодаря вам она и еще десятки людей по всему убежищу вынуждены медленно умирать в муках. Про такой верный курс вы говорили, Сато?
– Скажи-ка, а из этих десятков страдальцев кто-нибудь додумался обратиться в Центральный Госпиталь?
– Чтобы их там подвергли вашим кровавым экспериментам? Чтобы их больше никогда не увидели родные и близкие? Не держите людей за дураков, Сато, все уже давно все поняли.
– Интересно…
Сато встал со своего белоснежного кресла и медленным шагом подошел к окну, как будто задумавшись о чем-то, что было важнее, чем пистолет, наставленный на него.
– Стойте на месте, иначе я вынужден буду стрелять!
– Да-да, я уже понял, ты можешь продолжать пытаться обмануть меня, но не обманывай себя. Ты же понятия не имеешь, каково это – убить человека.
Я думал об этом не одну ночь, не один день… Эта мысль действительно пугала меня, но каждый раз я вспоминал, что стоит на кону, и каждый раз принимал одно и то же решение.
– Вы правы, но, к счастью, вы не человек.
– Скажи честно, ты сам-то веришь в весь тот вздор, который только что сказал?
– Я не верю ни единому вашему слову, Сато. Мне этого достаточно. Поверьте, то, во что верю я, вас должно интересовать сейчас в последнюю очередь.
– Напротив, меня это интересует больше всего. Представь себя на моем месте. Самый достойный человек вверенного мне общества, являющийся олицетворением лучших его качеств, тычет в меня оружием, за одно хранение которого грозит смертная казнь, и обвиняет меня во всех земных грехах. Как же так получилось?
Спокойствие Сато заставляло ненавидеть его еще больше, но в то же время во мне проснулся интерес, хотя нет, скорее, настороженность. Чем же это спокойствие вызвано? Если это ловушка, то почему он до конца подвергает свою жизнь опасности? Или же он настолько уверен, что у меня не хватит сил нажать на курок? Он не догадывается, что я из-за него пережил, он не догадывается, что из-за него пережила Юта, он не осознает силу моей праведной ярости.
– Сато, время идет. И поверьте, у вас его осталось не так уж много.
– Верно, но прежде, чем я сделаю то, чего ты так жаждешь, подумай немного вот о чем. Ты лично знаешь кого-нибудь, кто пришел в ЦГХ и не вернулся? Ты видел мои эксперименты? Ты был на поверхности и знаешь, что там безопасно? С чего ты решил, что все это правда? Мог ли ты полностью доверять тем, кто тебе все это рассказал?
– Да, им я доверять мог, ведь мне обо всем рассказала мама, которую…
– Которую я силой забрал в ЦГХ и «заэкспериментировал» до смерти?
Он издевается. Ему весело? Он убил мою мать, и он смеется над этим? Он не зверь. Даже звери так не поступают. Он демон, хотя нет, он сам дьявол.
– И про слежку всегда и везде она тебе тоже рассказала?
Я уже готовился нажать на курок. Он играет со мной. Сейчас. Когда жизнь Юты под угрозой, когда моя жизнь под угрозой, когда его жизнь под угрозой, он играет со мной. Не прощу… Я стану тем, кто навсегда изгонит его обратно в ад, откуда он и пришел.
– Постой, выстрелить всегда успеешь, не волнуйся.
Он спокойно подошел к служебному телефону, снял трубку.
– Приведите ее.
Сато положил трубку.
– Кого ее?! Отвечай, живо!
Мои руки затряслись, я сорвался. Мой истошный истерический крик, вероятно, слышали во всем Центре Управления, но сейчас уже было не до конспирации. Сигнала от Рюу до сих пор не было, а значит, план провалился.
Доктор принял расслабленную позу в кресле и пристально смотрел на меня. Мое терпение иссякло уже давно, я сам не знал, что удерживает меня от выстрела.
Я еще раз повторил, вернее, прокричал свой вопрос.
– Не стоит так переживать, ты прекрасно знаешь ту, кого я приказал привести. Так что можешь присесть, ждать осталось недолго.
Вместо того чтобы принять предложение Сато, я сделал несколько шагов в сторону окна, подальше от двери и доктора. Меня терзало какое-то очень нехорошее предчувствие, я вцепился в спусковой крючок.
– И все же я не перестаю удивляться, как даже самые умные из нас, в силу их возраста, положения, жизненной ситуации, верят во все что угодно, лишь бы это не противоречило их желаемой картине мира. И какое же разочарование их ждет, когда они наконец-то понимают, что желаемое не имеет ничего общего с действительным. Мы хотим быть обманутыми; мы хотим, чтобы нам пообещали все, чтобы за нас придумали все, чтобы за нас объяснили все; мы хотим думать, что можем иметь все, не отдав при этом ничего взамен. Однако когда воображаемое «все» превращается в реальное «ничто», мы проклинаем «обещателей», «придумывателей», «объяснятелей», мы обвиняем их в обмане, хотя обман всегда существовал только в нашей голове. Только мы не хотели видеть, слышать, чувствовать то, что происходит вокруг нас, ведь обман сладок, а реальность зачастую проста и до боли скучна. Мы привыкли так думать. И лишь немногие действительно умеют жить в нашем мире; несовершенном, неприукрашенном, таком, какой он есть; простом, но настолько, чтобы при этом быть прекрасным. И только те, которые способны увидеть в простоте красоту, способны найти в нашем мире счастье, ведь оно так же просто и прекрасно, как мир. Арима, счастье не в том, чтобы иметь все. Счастье в том, чтобы понять, что у тебя уже все есть.
Я слушал его философские размышления, и почему-то в этот момент мне расхотелось стрелять. Напротив, неизвестно откуда у меня в голове появилась мысль: «Может, все действительно не так просто, может, я снова обманываю себя?» Тень сомнения, покинувшая меня в тот вечер, после встречи с Мэй, вернулась.
Неожиданный приступ мигрени едва ли не сбил меня с ног. «Юта…» Она, нежная, милая, светлая, стояла передо мной. Она улыбалась.
«Я спасу тебя… Любой ценой».
Через секунду напротив меня вновь проявилось дьявольски спокойное лицо Генерального Консула, обезображенное шрамом.
– Сато, я еще раз повторяю вопрос: кого ты приказал привести?
Ответом стали распахнувшаяся дверь и вошедшая в комнату мама.
* * *
Она была совсем не похожа на ту маму, которую я видел последний раз дома, перед тем как уйти на свидание с Ютой. Она выглядела… Здоровой. Ее лицо, раньше бледно-серое, с отчетливо выступающими скулами; ее волосы, бывшие ломкими и тонкими, как сушеная солома; ее глаза, через которые медленно вытекала жизнь… От всего этого не осталось и следа. Она снова была жива, по-настоящему жива. Но как? Почему? Что же Сато с ней сделал?
– Сато, ублюдок, если ты его хоть пальцем тронешь!.. – Голос мамы вывел меня из оцепенения.
– Довольно. Хватит играть в заботливую мать, Амая. Арима, позволь представить тебе: Амая Хирото, приговоренная к пожизненному заключению за подготовку вооруженного восстания вместе со своим братом Рюу Хирото.
– Арима, сынок, не верь ни единому его слову!
Только сейчас я заметил на ней наручники и номер на оранжевой форме.
– Согласен, лучше верь ей. Арима, ты же знаешь, как работает полиграф? Конечно, знаешь, глупый вопрос. Раньше они измеряли параметры тела и по реакции на вопрос устанавливали: правду говорит человек или лжет. Однако такие полиграфы при должной подготовке было довольно легко обмануть. Сейчас же мы используем устройства, считывающие и дешифрующие мозговую активность подозреваемого, так что скрыть правду стало физически невозможно.
Я забыл, что у меня в руках пистолет. Я стоял и смотрел на совершенно здоровую маму. Только она была уже не моей мамой. После слов Сато в ее глазах вспыхнула ненависть. Если бы не наручники, она без сомнения выхватила бы у меня пистолет и выстрелила в Сато. Должен ли я поступить так же? Я не понимаю, что происходит. Она сестра Рюу? Восстание? И почему она сейчас жива и здорова, ведь Сато не оставляет никого в живых. Мне нужны ответы. Пока я понял только то, что Сато каким-то образом смог вылечить маму, возможно, он сможет помочь и Юте, а значит, убивать его нельзя. Но ведь я должен освободить маму. Должен же?
– Арима, не волнуйся, я лично проконтролирую лечение Юты. – Он читал мои мысли. – И я знаю: ты не виноват в том, что происходит. Я знаю: ты в замешательстве, поэтому, пожалуйста, выслушай то, что тебе скажет эта женщина на полиграфе, и потом уже принимай решение. А сейчас отдай мне пистолет.
Я слишком много думаю. И не думаю ни о чем. Я безмолвно, как будто загипнотизированный, подошел к столу и положил пистолет на его край. Сато, казавшийся мне еще несколько минут назад воплощением вселенского зла, одобрительно кивнул и жестом приказал подготовить полиграф. Я молча сел в гостевое кресло. Где-то вдалеке яростно кричала мама, но я не разбирал слов. Где правда? Правда в том, что только Сато может спасти Юту и что тут явно что-то не так. Я где-то ошибся. Я везде ошибся? Я должен кого-то ненавидеть, только я не понимаю, кого?
В реальность меня вернуло легкое подергивание плеча.
– Ты готов?
Ах да… Полиграф. Единственный объективный источник информации. Я надеялся, что смогу понять хоть что-нибудь.
– Да, готов.
– Начинайте!
* * *
– Ваше настоящее имя?
– Амая Хирото.
– Место работы?
– Безработная.
– Кем приходитесь Такута Ариме?
– Опекун, попечитель.
Пока что все было правдой.
– Имели ли вы планы поднять восстание против правления Международной Антивоенной Коалиции и, в частности, против Генерального Консула Кагаямы Сато?
– Нет.
Световой сигнал замигал красным. Первая ложь.
– Планировали ли вы убийство Кагаямы Сато?
– Нет.
Вторая ложь.
– Были ли у вас планы по вовлечению своего подопечного, Такута Аримы, в восстание и убийство Генерального консула Кагаямы Сато?
Женщина, бывшая мне матерью всю мою жизнь, Амая Хирото, злобно скрипела зубами, прикованная к стулу полиграфа. Она была словно зверь, загнанный в угол, раненый и искренне ненавидящий охотника, готовый его растерзать в любую секунду. Она пожирала глазами Сато и еще ни разу не посмотрела на меня.
– Нет.
Третья ложь.
– Доктор Сато, прежде чем вы продолжите, можно мне задать только один вопрос? – Я не знал, кто это говорил.
– Задавай.
– Мама, ты когда-нибудь любила меня?
– Нет.
Сигнал горел зеленым. Правда.
Я смотрел в пол. Я не понимал, где я. Я не знал, кто я. Только что я первый раз услышал от нее правду, и эту правду я хотел бы забыть и никогда не слышать. Все это время меня использовали. Все это время в моей жизни не было ничего настоящего. Все это время я должен был быть оружием убийства Сато, знаменем восстания… Но почему? Почему я? Почему из всех людей, живущих в убежище, именно мне было суждено понять, что я всего лишь игрушка? С моего рождения вся моя жизнь была лишь тем, что мне давали увидеть. Я ничего не видел сам. Почему я должен был прозреть именно сейчас? Почему я вообще должен был прозреть? Вокруг меня сплошной обман, теперь я это знал… Я почувствовал солоноватый привкус, теплые, согревающие душу слезы, ее губы… Нет, в моей жизни все же было что-то реальное… Юта. Я люблю тебя. Пожалуйста, сейчас и всегда будь со мной…
– Мы продолжим, когда ты будешь готов, не спеши.
– Сато, пожалуйста, делайте с ней что угодно, делайте со мной что угодно, только прошу, спасите Юту.
– Я уже говорил, Юта в безопасности. Все будет хорошо. И у тебя, и у нее, у вас вместе, но сейчас мы должны продолжить допрос. Ты должен видеть не только Юту, ты должен увидеть окружающий тебя мир таким, какой он есть на самом деле.
Я не хотел ничего слышать, я очень сильно устал. Меня выжгли изнутри, оставив только обложку и страничку с последним человеком, которому я мог верить, которого я любил.
Но Сато писал новые страницы, создавал нового «меня».
Оставалось только принять это. У меня больше не было сил разбираться, искать ответы, пусть делает, что хочет. Я не буду сопротивляться.
– Я готов.
Все идет согласно плану
– А это правда необходимо?
За окном автобуса шел дождь. Капли разбивались о крышу и стекла, создавая необычную, успокаивающую мелодию. Все приготовления были завершены, и теперь оставалось лишь исполнить приказ.
У окна на переднем ряду сидел человек. Его взгляд бы устремлен куда-то далеко – дальше тусклых пожелтевших фонарей, дальше черной мокрой полосы дороги, дальше темных домов, окружавших колонну из машин разного размера, но одинаковой военной расцветки. Взгляд человека блуждал где-то не здесь, не в этом мире.
– Полковник Сато! Разрешите доложить, эвакуация гарнизона полностью завершена!
– Вольно. Вы курите, сержант?
– Никак…
– Дайте, пожалуйста, вашу зажигалку, я свою в кабинете оставил.
– Хорошо…
Легкий прозрачный дым уносил за собой все неприятные мысли, погружая тело в полудрему. Три бессонные ночи, личный контроль за каждым этапом плана, постоянные отчеты перед командованием… Сейчас все это уходило в завесу дождя, оставалось в приграничном городке Кетомори.
– Полковник сегодня явно не в духе…
– А ты представь, исполнять такой приказ… Еще и под собственную ответственность…
«Разговорчики в строю!» – но произнести это у восходящей звезды Миротворческих Сил Международной Антивоенной Коалиции не было ни сил, ни желания. Вместо этого он погрузился в бесконечную темноту за окном, в голове играла убаюкивающая музыка дождя.
«Не спать, солдат… Не спать…» Осталось совсем немного, дело должно быть доведено до конца.
– Сержант, сколько на таймере?
– Полтора часа, сэр!
– Хорошо, до пункта назначения?
– Два часа девятнадцать минут, сэр!
– За пятнадцать километров до пункта назначения разрешено нарушение радиомолчания. Известите об этом водителя первой машины, надо будет предупредить базу о нашем прибытии. Позывной стандартный, код сто один.
– Так точно!
– Пока можете отдыхать.
Мне нравился сержант. Совсем молодой, еще вчерашний выпускник академии, пылал таким юношеским азартом и рвением, что хватало на целый взвод, а в хорошие дни, может, даже на небольшую роту. Смотря на него, я все больше убеждался, что держать основную задачу в тайне было правильной идеей. Тем не менее слухи все равно были, но сейчас меня это абсолютно не волновало. Потом дисциплинарный комитет разберется.
Я сделал еще одну затяжку и снова повернулся к окну. Последние дома оставались за окном.
– Стоп машина!
– Но, полковник…
– Это приказ!
Вторая половина колоны остановилась вслед за зеленным автобусом с эмблемами красного мака с черной сердцевиной. Передняя дверь открылась. На улицу вышел человек, укутанный в черное длинное пальто с узкими погонами на едва приподнятом воротнике. Он устремился сквозь водную пелену к двум маленьким, одиноко стоящим у дороги фигурам.
– Дети, вы что тут забыли? Время уже позднее, да и ливень на улице…
Счастливое лицо мальчика засияло с удвоенной силой, казалось, оно светило ярче, чем все вместе взятые фонари в этом тихом городке. На его руке повис маленький мокренький комочек в розовом дождевичке, из-под капюшона которого на грозную фигуру офицера смотрели искренние большие карие глаза.
– Дядечка, а вы правда солдат? А какой у вас ранг?
Мальчишку уже было не остановить.
– Полковник. Ребята, вы где живете, где ваши родители?
– Огоооо… Амая, Амая, представляешь, мы вживую увидели половника!
Большие серые глаза мальчика блестели от счастья, исполнялась его мечта.
– Не половник, а…
Сато стало совсем плохо. Внутри него последние работающие части механизма скрежетали так, что казалось, голова вот-вот расколется, а из груди вырвется нечто, называющееся «душой». Почему из темноты пришли они? Почему именно здесь? Почему именно сейчас? Он уже понимал, что не мог их оставить…
– Хотите покататься на настоящей военной машине?
– Амая, Амая, ты слышала?! Да, да, да, очень хотим!
– А ты, Амая?
Она наконец-то подняла голову, мокрые взъерошенные черные волосы еще не успели отрасти до плеч, она была похоже на птенца, выпавшего из гнезда в дождливую ночь, хотя… по сути, она таким птенцом и была…
– Да…
Если бы не навыки профессионального разведчика, полковник точно не услышал бы этот тихий и тонкий, как скрипичная струна, голосок.
– Хорошо, тогда пошли, а то простудитесь еще…
Три промокших силуэта вошли в автобус.
– Трогай!
– Но, полковник…
– Под мою личную ответственность.
* * *
– Вау, как классно! Это рация? А это? А это?
– Не замерзли?
– Никак нет!
Почему-то рапорт мальчика вызвал на лице Сато улыбку.
– Хорошо, как тебя зовут?
– Хирото Рюу, 137-я школа, сэр полковник!
– Вольно, солдат, можешь называть меня просто «дядя Кагаяма».
– Так точно!
Сато снова не смог сдержать улыбку.
Амая сидела рядом, пила приготовленный с помощью сухого пайка чай. Кружка Рюу остывала, пока тот допрашивал механика о названиях и назначениях приборов связи.
Солдаты столпились вокруг, с интересом и умилением наблюдая за новыми членами взвода.
– Сержант, у нас нет сухой одежды?
– Ну, на детей точно нет…
– Посмотри какой-нибудь свитер, а то она аж дрожит.
– Хорошо, посмотрю, что можно придумать.
Колона выехала из города. Теперь ее путь лежал в сторону от границы, к главной военной базе Коалиции.
– Дядя Кагаяма, а когда вы отвезете нас домой?
Я заглянул в глаза девочки. Мне было нечего сказать. И сколько еще раз мне будет нечего сказать… Я знал, на что шел, но легче от этого не становилось. Жалко, что в присутствии детей не покуришь…
– Дядя…
– Скоро, скоро мы отвезем тебя и Рюу домой.
Я снова улыбнулся, только в этот раз через боль, с большим трудом. И Амая это почувствовала. Я приобнял ее за плечо и прижал к себе. Моя форма начала промокать, только на этот раз не из-за дождя.
– Все будет хорошо.
Самая большая и самая желанная ложь.
* * *
– Полковник Сато, отсчет окончен!
Практически сразу земля под колесами грузовика немного содрогнулась. Амая подняла на меня заплаканные глаза.
– Просто небольшая яма, все хорошо.
– Сэр, разрешите узнать, зачем все-таки…
– Не разрешаю. Привыкай, сержант, в армии лишних вопросов не любят. А теперь свободен.
– Есть! – Ответ звучал уже не так задорно, как раньше.
Рюу до сих пор допрашивал механика, его сестра уткнулась в мое влажное от слез плечо. Я же уже начинал придумывать, что скажу начальству и что мне делать с детьми, но мысли не вязались друг с другом. Все-таки слишком устал. Ехать оставалось около часа, остановка немного сбила график.
– Сержант, доложите обстановку за пять километров до базы.
– Так точно.
Я откинул голову на спинку обитого кожзамом кресла и погрузился в глубокий, пусть и непродолжительный, сон.
* * *
– Полковник, потрудитесь-ка нам объяснить, чем обусловлена задержка?
– Так точно, генерал-майор Фираджима. Задержка была вызвана моим единоличным решением об эвакуации двух жителей города, не включенных в эвакуационные списки, а именно: Рюу Хирото и Амаи Хирото.
– Получали ли вы разрешение командования на эвакуацию гражданского населения?
– Никак нет.
– Получали ли вы разрешение на эвакуацию конкретно этих людей?
– Никак нет.
– А теперь вспомните, кто подлежал эвакуации?
– Личный состав 111-го пограничного полка с семьями, а также вся военная техника и документация.
– Осознаете ли вы, что своими действиями поставили под угрозу всю операцию?
– Никак нет.
– Значит, вы дурак, Сато! Дурак и кретин!
– Генерал-майор, меньше страсти.
– Так точно, товарищ Главнокомандующий.
Фираджима сел, виновато опустив голову, хотя невооруженным глазом было видно, насколько он взбешен. Сато был любимчиком начальства, и ни для кого это не было тайной. Молодой, с выдающимися способностями и внушительным для своих лет послужным списком, полковник продвигался по службе семимильными, нет, десятимильными шагами. Генерал-майору, чтобы стать тем, кем он стал, понадобилось 45 лет образцовой службы. Сато же пророчили это звание уже в следующем году. Это не могло не выводить из себя.
– Итак, полковник, вы говорите, что при принятии данного решения не учли риски провала операции?
– Никак нет, я говорю, что рисков не было.
– И тем не менее в рапортах солдат, участвующих в операции, упоминается неожиданная кратковременная тряска, возникшая по пути на базу, что свидетельствует о пусть и не сильном, но, все-таки, контакте с ударной волной.
– Последняя часть была в рапортах?
– А как это влияет…
Фураджима не унимался.
– Нет. Это вывод командования.
– Как я и говорил, рисков провала операции не было. Секретность была сохранена. Задачи выполнены. Цели достигнуты. Разрешите идти?
Я пытался принять как можно более серьезный вид, но, глядя на закипающего от злости генерал-майора, сделать это было сложно.
– Да как ты…
– Генерал-майор…
– Прошу прощения, сэр.
– Полковник Сато, вам бы не помешало соблюдать субординацию.
– Извините, главнокомандующий Смит, после трех ночей без сна довольно сложно следовать всем формальностям, особенно когда некоторые люди норовят лишний раз продемонстрировать свою некомпетентность…
– Ах ты…
– Успокоились оба. Мы на войне, свои девичьи разборки оставите на потом. Сато, что вы собираетесь делать с эвакуированными?
– Пока не решил. Разрешите подумать об этом после восьми часов здорового спокойного сна?
– Ладно, иди уже. Только скажу сразу. Если они будут доставлять хотя бы малейшие неудобства тебе или кому-то из личного состава, я личным приказом отправлю их в специальную школу, и увидишь ты их только после конца войны.
– Если доживешь, конечно… – Последняя реплика Фураджимы была обращена к столу.
Я уже давно перестал обращать внимание на генерал-майора, чем, возможно, заставлял его ненавидеть себя еще больше, но мне было все равно.
– Вас понял. Разрешите идти?
– Свободен.
* * *
– Амая, Рюу, я дома!
Конечно, это был не совсем дом. Да и я не был уверен, что когда-нибудь вернусь домой. Все-таки мы стоим на пороге войны, а потому сейчас своя отдельная комната в части была пределом мечтаний любого военнослужащего. И я жил как раз в такой.
Почти все свободное место занимал громоздкий деревянный шкаф. У противоположной стены стоял дубовый стол, над которым висели различные грамоты, благодарности и фотографии с учений. Рядом со столом стояла моя любимая вещь во всей комнате – массивное кабинетное кожаное кресло. В углу стола располагалась простенькая лампа, посередине – еще не подписанные приказы и распоряжения. Кровать была хоть и широкой, но все равно одноместной, так что надо было придумать, где бы обустроить детям спальные места…
– Дядя Кагаяма, когда мы поедем домой?
– Давайте сначала поедим, я вам вкусненького принес…
– Дядя Кагаяма, я соскучился по маме с папой, поехали домой.
– Рюу, ты же солдат, солдаты должны уметь хотя бы денек пожить без родителей…
Я был уверен, что это не сработает, и каково же было мое удивление, когда вот-вот готовый расплакаться мальчик неожиданно выпрямился, приложил руку к виску и бодро вскрикнул: «Так точно!» Видимо, служить родине и правда было его детской невинной мечтой…
– Амая, иди сюда, поешь с нами.
С момента приезда на базу она не произнесла ни слова.
«Может, уже смотрела новости? Хотя нет, когда бы она успела… Или рассказал кто…»
– Рюу, в комнату никто не заходил?
– Кроме вас, нет… Ой! Извините! Никак нет, сэр!
– Рюу, солдаты не должны всегда отвечать так. Со мной можешь говорить как обычно.
– Так точно! В смысле… Хорошо…
– Умница, ладно, не буду больше тебя отвлекать, ешь, а то остынет.
Что же мне делать с Амаей… Если бы я разбирался в детской психологии… Я как-то думал заняться этим лет через пять-семь, но если хочешь рассмешить Бога, расскажи ему о своих планах…
Я сел на кровать и пододвинулся к забившейся в угол Амае.
– Амая, если ты не поешь, то сильно заболеешь, мама с папой сильно расстроятся и будут плакать. Давай не будем их расстраивать?
Я не придумал ничего лучше. Может быть, Фураджима был прав: я и правда дурак.
– Мы же не вернемся…
Ее голос был еще тише и слабее, чем тогда, когда я встретил их в первый раз. Внутри меня что-то екнуло.
– Дядя Кагаяма, мы же не вернемся? Мы больше не увидим маму с папой?
Ее голос дрожал. Она дрожала.
– Конечно, увидите! Просто пока все заняты военными делами, и мы не можем отвести вас домой.
– Тогда зачем было забирать, если не можете вернуть?
Если бы у нее остались слезы, она бы заплакала. Я подвинулся ближе и попытался приобнять ее, но она резко отпрыгнула в сторону.
– Вы врете! Врете!
– Амая…
– Сестренка, дядя Кагаяма не может врать, он полковник, а полковники не врут!
В дверь постучали. Я надеялся, что это был мой шанс оставить Амаю наедине с Рюу. Мне казалось, что у него получалось хотя бы чуть-чуть ее успокоить, так что я без лишних раздумий поспешил открыть. Фатальная ошибка. Предо мной стоял генерал-майор Фураджима Хифуми.
– Генерал-майор, чем обязан?
– Хотел познакомиться с нашими новыми бойцами, пригласишь войти?
– К сожалению, бойцы сейчас немного заняты…
– Как скажешь. Приказ старшего по званию…
– Пока старшего по званию…
– Еще раз меня перебьешь – и будешь отчитываться перед дисциплинарной комиссией, ты меня понял?
– Да, приму во внимание.
– Понял?
– Так точно.
– Вот и славно, итак, как старший по званию я собираюсь провести осмотр твоей комнаты.
– Как хочешь, дело твое, судя по всему, генералам нынче конкретно заняться нечем…
Мое язвительное замечание попало прямо в цель. Лицо Фураджимы приобрело неестественно красный оттенок, но на этот раз он сумел сдержаться.
– Завтра пойдешь в комиссию, сегодня я подготовлю рапорт.
– Вы хотели сказать – донос?
– Завтра и узнаешь, а сейчас с дороги!
Я сел в мое любимое кресло и потянулся к портсигару, но, вспомнив о детях, отдернул руку.
– Ты, должно быть, Рюу?
– Ему отвечай по форме, – вставил я.
Рюу отошел от Амаи и встал по стойке смирно, приложив руку к виску.
– Так точно…
– Генерал-майор Фураджима.
– Так точно, генерал-майор Фураджима, сэр.
– «Сэр» было лишнее, и руку к непокрытой голове не прикладывают, но ничего, еще научишься. Скажи, Рюу, тебя с сестрой Сато не замучил еще?
– Никак нет, сэр, дядя… полковник Сато нас никак… отнюдь не мучает, сэр! – Мальчик волновался, стараясь выглядеть перед генералом как можно серьезней. Однако его старания послужили отличной иллюстрацией к принципу «чем больше стараешься – тем хуже получается». Хотя у Рюу получалось не плохо, а скорее забавно.
– Вот и славно, я, кстати, к вам не с пустыми руками. Подойди сюда, Рюу.
– Так точно!
Рюу приблизился. Фураджима, стремясь преодолеть разницу в росте, опустился на колено.
– Рюу, ты теперь как новый солдат нашей армии должен уметь обращаться с оружием. Запомни, оружие – не средство для убийства или угрозы, прежде всего – это средство для защиты. Идя в бой и применяя оружие, всегда помни, для чего ты это делаешь: не чтобы убить всех врагов, нет, а чтобы враги не убили тебя, твою семью, твоих маму и папу, твою сестру, в будущем у тебя появятся жена и дети, и ты должен будешь защищать и их тоже. Никогда не используй оружие, не зная, кого или что ты защищаешь. Понял?
– Так точно!
– Хорошо. Теперь смотри сюда. Я дарю тебе этот нож. Используй его исключительно в крайних случаях. Начинается война. Тебе как солдату оставаться в стороне безоружным уже не получится. Будь готов защитить свою страну в любой момент, и никому не давай себя обидеть.
Глаза мальчика загорелись, он вынул нож и изучал каждый его миллиметр взглядом, полным такого искреннего обожания, какое бывает только у детей.
– Генерал, скажите честно, вы совсем сдурели? Или мне показалось, что вы подарили семилетнему ребенку настоящий боевой нож?
– Полковник, я-то хотя бы способен дарить, а не только отнимать, в отличие от вас.
– Что вы имеете в виду? – из угла комнаты раздался тихий, сдавленный голосок, и на двух людей в военной форме уставились большие карие глаза.
– Амая, не волнуйся, генерал так…
– Амая, так дядя Кагаяма так вам ничего не рассказал?
Девочка отрицательно качнула головой, мальчик наконец-то прекратил пожирать глазами клинок и внимательно уставился на генерал-майора.
– Как так… Нехорошо, Сато, нехорошо…
– Фураджима, я без понятия, что ты хочешь сейчас рассказать, но напомню тебе, что в нашей работе некоторые сведения находятся под грифом «совершенно секретно», и за их разглашение…
– Полковник, я прекрасно знаю все это и без вас, как-никак я «в нашей работе» почти 50 лет, но, в отличие от тебя, я остался человеком и понимаю, что эти дети ни в чем не виноваты и заслуживают знать.
– Знать что? – От недавнего ликования Рюу не осталось и следа. Все-таки дети могут чувствовать что-то, что взрослым прочувствовать уже не под силу… Брат с сестрой боялись, сильно боялись услышать то, о чем поневоле думали с момента прибытия на базу, но все же это было неизбежно.
– Кетомори уничтожен. Ваши родители умерли, мне очень жаль.
Амая опустила голову на согнутые колени и тихо, по-взрослому, заплакала. На лице Рюу тоже проступили слезы, он сдерживался из последних сил, стараясь заменить горечь потери ненавистью к виноватым. Его рука стискивала рукоять ножа.
– Кто? Кто это сделал? – Это был не голос семилетнего мальчика. Столько ненависти не могло поместиться в ребенке.
– Скажи, Рюу, тебе нужна правда или сладкая ложь?
– Фураджима, если ты сейчас же не закроешь свой… – Я встал с кресла.
– Правда. – Голос мальчика, нет, солдата, прозвучал твердо и беспристрастно.
– Рюу, знаешь, что такое casus belli? Это формальный повод для объявления войны. И у нас, Международной Антивоенной Коалиции, его не было, а война нужна была миру, иначе бы мир истребил сам себя. Так вот, дядя Кагаяма смог придумать casus belli. По плану Сато все военные вместе с семьями были эвакуированы, а город Кетамори – взорван. Вся страна возненавидела хейкийцев, ракетным ударом уничтоживших мирный приграничный городок и вероломно напавших на Коалицию, как говорят в новостях, но вы с сестрой заслуживаете знать правду. Ваши родители погибли от рук дяди Кагаямы, решившего, что это наилучший способ оправдать и начать войну.
Комната погрузилась в тишину.
Никто не знал, сколько она продолжалась.
В челюсть генерал-майора прилетел тяжелый обжигающий удар. Пожилой офицер не смог сохранить равновесие, но смог сдержать крик.
– Вали отсюда и жди трибунала.
Звук шел из глубин самого ада.
Фураджима Хифуми встал, поправил форму, взглянул на детей и перевел взгляд на стоящую перед ним фигуру демона.
– Надеюсь, больше никогда не увидимся, полковник.
Дверь закрылась. На ковре алели капли крови.
Я не знал, что мне сказать Рюу и Амае. Я понимал, что я должен был что-то сказать, но не понимал, что…
Bu ve 399 TRY karşılığında 2 kitap daha