– Дядя Кагаяма…
– Да…
Доли секунды… Всего лишь какие-то доли секунды могут стоить человеческой жизни. 20 лет, 40 лет, 60 лет – все, что ты сделал или хотел сделать, все, кто тебя любят, все, кого ты любишь, уходят в темноту всего лишь за долю секунды… Но не сегодня.
В последний момент я успел отклонить свою голову немного назад, и удар не достиг своей цели – моего правого глаза. Лезвие ножа скользнуло от нижнего века к подбородку, оставляя за собой глубокую красную дорожку, становящуюся руслом багрового ручейка. Следующим движением я перехватил руку, вывернул запястье, и металлическое лезвие с лязгом и дребезгом упало на пол.
– Убью! Убью! Убью!
Рюу брыкался, наносил удары ногами, свободной рукой, не переставая кричать:
– Убью! Убью! Убью!
Я понял: теперь говорить что-либо было бесполезно. Все уже решено.
Я отпустил его руку, мальчик упал на колени. Он перешел с крика на шепот. Он плакал и как будто вслепую пытался нащупать на полу нож, но тот был уже у меня.
Я взял ключи со стола и направился к выходу из комнаты, напоследок бросив взгляд на Амаю. Впервые я видел, как ее глаза горели, но каким-то пугающим, черным огнем.
Дверь закрылась на замок.
* * *
Часовой даже не пытался что-то спросить. В обычной ситуации не обошлось бы без пароля, осмотра, досмотра, но сейчас перед ним был человек, все лицо которого было залито кровью, за которым через всю часть тянулся кровавый след и который очень сильно хотел попасть к главнокомандующему.
Я без стука и прочих формальностей открыл дверь.
– Джордж, он за это заплатит.
Джордж Смит, Главнокомандующий войсками МАК, склонился над картой с сигарой в руке.
– А теперь выйди и зайди как полагается, эти твои выходки уже осточертели военному совету, особенно сам знаешь кому, так что хотя бы ради приличия, раз в день, потрудись и соблюди субординацию.
– Я убью «сам знаешь кого» прямо сейчас, если ты меня не остановишь.
Главнокомандующий наконец-то поднял на меня глаза.
– Я, конечно, думал, что вы можете устроить резню, но не в буквальном же смысле… Я вызову врачей.
– Джордж, выслушай, Фураджима не наносил удар, он совершил нечто гораздо ужаснее.
– Ты о чем?
– Вложил нож в руки невиновного, использовал ребенка ради удовлетворения своих желаний.
– Ты потерял слишком много крови, уже начинаешь бредить, пожалуйста, сядь и молча отдохни до прихода врачей.
– Фураджима, подарив Рюу нож, рассказал детям об операции и о том, кто был ее исполнителем. А теперь скажи, что все это не было частью его плана по устранению меня.
– Даже если так, необходимо провести расследование, созвать трибунал… На это все уйдет не меньше месяца, без учета того, что мы, мать его, вчера начали Третью мировую войну.
– Джордж, ты мне веришь?
– Да, но я…
– Вызови Фураджиму сюда.
Я не помню свою мать. Мой отец погиб в одной из войн в странах третьего мира. МАК и Хейкия делили ресурсы и территории, а солдаты отдавали за это жизни. Впрочем, так было всегда. Джордж Смит был командиром взвода, в котором служил мой отец. Узнав, что ребенок погибшего в бою сослуживца остался сиротой, он взял меня на попечение. У меня не было выбора, где я буду учиться, чем заняться в свободное время, кем я хочу стать. Меня это полностью устраивало. Джордж не пытался заменить мне отца, за что я ему безмерно благодарен. Он хотел воспитать из меня мужчину, достойного фамилии и памяти отца. И сейчас я впервые за все эти годы видел, как он сомневается.
– У тебя пистолет с собой?
– Да, как и всегда.
Главнокомандующий снял трубку и набрал номер на служебном телефоне.
– Даю вам ровно пять минут, экстренное совещание в связи с последними новостями.
Я достал пистолет и передернул затвор.
– Ты уверен?
– Да.
– Хорошо. Дай я тебя хотя бы перемотаю, а то ведь скоро в обморок свалишься.
– Я дотерплю, не пачкайте руки, Главнокомандующий.
– Язвить будешь потом.
Джордж открыл ящик на стене и достал оттуда полевую аптечку. Он подошел ко мне, промыл рану и наложил несколько слоев бинтов. На белом марлевом полотне быстро распустилась алая роза.
Все, что я чувствовал, – злость и головокружение. Головокружение – от потери крови, злость – от того, что у детей забрали надежду, а у меня – детей.
– Джордж, вы же отправите их в спецшколу?
– Даже не начинай. Ты же сам знаешь, что других вариантов нет.
– Знаю.
– Тогда зачем спрашиваешь?
– Пожалуйста, выбери какую-нибудь помягче.
– Не хочу тебя расстраивать, но таких нет.
– Ясно.
Спецшкола… Проект МАК для воспитания проблемных детей. Правильнее было бы назвать их не «спецшколами», а «школами тюремной дрессировки» или «школами обесчеловечивания». Те, кто приходил в такую «школу» веселым, энергичным, озорным ребенком, выходил бездушной куклой, исполнителем любых приказов. Я знал, что происходит со здоровыми детьми, и мог только представлять, что станет с уже сломанными Рюу и Амаей. И виной всему мелочность, гордость, зависть одного взрослого недочеловека – Фураджимы Хифуми.
Дверь отворилась, и в кабинет зашел он.
«Помяни дьявола…»
Я устал. Бессонные ночи, отчеты, операция, дети, призрачные надежды на счастье, рухнувшие в одночасье, две загубленных в самом начале жизни, потеря крови…
Выстрел.
Судя по отсутствию какой-либо реакции – точный.
Я больше не видел, что происходит вокруг. Мир отдалился, а потом и вовсе ушел куда-то далеко, во тьму. Я закрыл глаза. Тьма поглотила и меня.
Три
– Амая, мне правда очень жаль, что все так заканчивается. Первым делом после войны я хотел увидеть тебя и Рюу, хотел вас найти и попробовать жить счастливо, всем вместе. Прости за все: за всю боль, которую вы пережили, за то, что с вами делали в дисциплинарной школе, быть может, я и правда заслужил смерть… но не от ваших рук. Вы должны были стать лучше, вы должны были стать теми, кто дает надежду окружающим людям, а не обрекает их на смерть. И что важнее всего, в отличие от меня, – у вас был шанс. У тебя был Арима, у Рюу была Анджела. Я разочарован в тебе, Амая.
Мою бывшую маму отключили от полиграфа, оставив в наручниках и кандалах. Конвоир отвел ее в угол комнаты. Я понимал, что должен был начать ненавидеть ее, но не мог. 18 лет… Нет… Всю мою жизнь она была единственным моим родным человеком. Я любил ее. Я люблю ее и сейчас… Но в то же время мне жизненно необходимо было выплеснуть на ком-то всю злость, всю ненависть… Рюу…
– Доктор Сато, скажите, когда вы сказали, что у Рюу была Анджела, вы говорили об Анджеле Вебер?
– У тебя будет шанс узнать все от него самого. Не пытайся сбежать от проблем, не пытайся найти главного виновника, сейчас мы говорим об Амае.
Я не хотел ни о чем говорить, я хотел просто сесть и заплакать, я не мог воспринимать то, что сейчас происходило вокруг меня.
– Я знаю, о чем ты сейчас думаешь: меня растили, кормили, поили, ухаживали за мной всю жизнь, ну не может человек делать все это столько лет исключительно ради своей собственной выгоды, ради какого-то восстания и прочей чуши.
– Я никогда не смогу в это поверить. Хотя я хочу верить фактам, полиграфу, вам, но не могу. Это… просто…
– Не укладывается в голове?
– Скорее, разбивает ее на миллионы осколков.
– Знаешь, я не представляю, что ты чувствуешь, и никогда не смогу представить. Все, чем я могу помочь, – попытаться максимально упростить ситуацию, чтобы ты смог расставить все по полочкам. Так вот, знаешь, чем воспитание человека отличается от выращивания скота? Вроде бы и там и там детенышей кормят, поят, ухаживают за ними. Только чтобы вырастить счастливую свинью, любить ее не надо, а чтобы вырастить счастливого человека – надо отдать ему всего себя. Вспомни, отдавала ли Амая тебе всю себя?
Первые три года жизни я не помнил совсем. Потом… Мама… Она болела. Тяжело болела, но делала все, что могла…
– Твоя мама все это время была абсолютно здоровой.
Сато читал мои мысли. Он всегда знал, что сказать. Хотя нет, Сато писал мои мысли.
Если мама все это время была здоровой, то почему? Почему она не рассказывала мне сказки, почему она не целовала меня перед сном, почему мы никуда не ходили вместе, почему всю работу всегда делал только я, почему меня в школу в первый раз привела миссис Франклин, почему больше всего времени я провел с миссис Ричардсон?.. Раньше я думал, что спасаю ее, что она так далеко от меня из-за болезни… Но теперь оказалось, что это была еще одна ложь.
– Слабые люди всегда идут по пути наименьшего сопротивления. Запомни это. Болезнь сыграть просто, материнскую любовь сыграть куда сложнее… Но если бы она выбрала сложный путь, то ты, с момента как зашел в этот кабинет, не сомневался бы ни секунды. Я бы давно лежал с простреленной головой у себя в кабинете, тебя бы скручивала охрана, Юта умерла бы от «солнечной болезни», а Амая и Рюу упивались бы своей местью. Они добились бы своего. «Бы» – не что иное, как проявление слабости. Убери эту частицу из предположений, и они станут фактами. Поэтому только те, кто способен выбрать сложный путь, не прогнозируют успех, а достигают его. Это сильные люди. Теперь скажи, что тебе сложнее: принять, что тебя всю жизнь использовали; что тебя никогда не любила та, кого ты считал матерью; признать, что ты все это время был для нее только инструментом, оружием, или же все отрицать?
Я все-таки заплакал. Тяжелые холодные слезы медленно стекали, разбиваясь о школьную форму. Я посмотрел наверх, надеясь увидеть там ответы на все вопросы, но надо мной был лишь белый потолок злосчастного кабинета. Я знал, что я должен сказать, какое решение принять, но до сих пор что-то не давало мне это сделать.
– Ты у меня самый сильный, самый лучший, ты справишься…
Нежные и такие знакомые руки обняли мои плечи. Я во сне?.. Мне так хорошо… Капли начали стекать одна за одной, постепенно образуя два прозрачных ручейка. Они падали на что-то очень мягкое и что-то очень теплое… Эти ладони… Я положил на них свои. Я не хочу их отпускать, никогда. Я плакал, но теперь мои слезы были легкими и теплыми, словно короткий летний дождь. Впервые за такое долгое время я почувствовал внутри спокойствие и умиротворение. Ярость, ненависть, боль – ушли на второй план. Сейчас, в эту секунду, были только я и она, мир наконец-то остановился.
– Арима, я всегда буду рядом, мы всегда будем вместе.
* * *
Я не помню, сколько так просидел… Я развернулся и увидел ее. Единственную правду в моей жизни. Единственную любовь в моей жизни.
– Юта, с тобой все будет хорошо.
– Я знаю. Сейчас ты – тот, кому нужна помощь. Кажется, теперь моя очередь спасать тебя.
Она улыбнулась и обняла меня. Все страхи, весь холод, терзающие мою душу, уходили, заменяясь ее теплом. Мне стало так спокойно и хорошо… Я словно вернулся в то время, когда мы с Ютой гуляли, ни о чем не думая, любили, ни о чем не думая, первый раз держались за руки, первый раз обнимались у школы, первый раз целовались… Хотя нет… Сейчас, после всего пережитого, чувства стали только сильнее.
– Спасибо… За все…
– Арима, нам надо двигаться дальше. Ты готов?
С момента, когда я почувствовал руки Юты на своих плечах, я забыл, где я, кто я и что я здесь делаю. Вопрос Сато вернул меня к реальности. Юта, почувствовав мою растерянность, взяла меня за руку. Я крепко-крепко сжимал ее ладонь.
– Мы будем двигаться вместе. – Ее голос прозвучал сильно, он заставил проснуться, заставил снова начать жить.
– Хорошо. Введите Хирото Рюу.
* * *
Двое людей, одетых в миротворческую униформу, ввели в кабинет Генерального Консула мужчину, одетого в черно-белую робу. На его руках были массивные железные браслеты, соединенные между собой прочной тяжелой цепью.
Лицо человека не выражало никаких эмоций. Его взгляд, способный прошить насквозь любого, попавшего под него, был устремлен на молодого человека 18 лет, сидевшего рядом с невысокой светловолосой девушкой. При этом в его глазах не читалось ни ярости, ни гнева, ни злости, только холодное, вызывающее дрожь отвращение, презрение.
Конвоиры усадили арестанта напротив Кагаямы Сато, выступающего сейчас в роли дознавателя. Хирото Рюу спокойно занял свое место. С момента прихода в кабинет он не проронил ни одного слова.
– Подключите его к полиграфу.
– В этом нет необходимости. Я отвечу честно на любой вопрос. Только не от вас, Кагаяма.
– А от кого же?
– Арима, не окажешь ли мне честь провести допрос? С доктором мы еще наговоримся, а по тебе я буду скучать.
Я посмотрел на Сато, потом на Юту. Решение пришло само собой.
– Доктор Сато, позвольте мне удовлетворить его просьбу.
– Хорошо, только будь аккуратнее, не дай ему забраться к себе в голову.
Я занял место доктора. От Рюу меня отделяла только белоснежная гладь стола.
Он смотрел на меня, как будто ожидая чего-то, и вряд ли речь шла о начале допроса. Я боялся его, но в то же время именно сейчас я обязан быть сильным. Я обязан стать сильным.
– Настоящее имя?
– Давай опустим эти формальности и перейдем к делу. Спрашивай то, что интересует именно тебя.
У меня было много вопросов, но сейчас, сидя с ним лицом к лицу, в голову приходил только один: «Почему?».
– Хреновый из тебя дознаватель. Так подозреваемый и от скуки помереть может.
– Почему ты убил Анджелу? – Я приложил все усилия, чтобы минимизировать дрожь в голосе.
– Разве ты еще не понял? – Губы Рюу расплылись в надменной полуулыбке. – И это, Кагаяма, твоя главная надежда? Даже звучит смешно. А ты, Арима, либо слепой и глухой, либо у тебя явные проблемы с логикой. Что из этого тебе нравится больше?
Он вел себя как во время первой нашей встречи. Однако тогда я был совсем другим человеком, и он для меня был совсем другим человеком. Мир тогда был другим. Сейчас я мог не сдерживаться.
Я посмотрел на Юту и впервые увидел в ней злость. Любое упоминание Анджелы задевало ее, делало ей больно, но сейчас, когда она видела виновного в смерти своей лучшей и единственной подруги, ее глаза пылали. И этот огонь давал сил и мне.
– Мне еще раз повторить вопрос?
– Нет необходимости. Если ты не можешь сложить два плюс два, то придется мне сделать это за тебя. Как ты понимаешь, воспитание Анджелы было отнюдь не моим желанием, а прихотью твоего нового друга, Генконсула. Причем прихотью не простой, а официально установленным наказанием за содействие противостоящим Коалиции силам. А теперь скажи мне, Арима, что делает человек, когда у него появляется шанс освободиться от наказания? Правильно, освобождается. Будь ты на моем месте, то сделал бы точно так же.
Его рассуждения были такими простыми… И он говорил таким тоном, как будто все только что сказанное было абсолютно нормальной ситуацией, с которой сталкивались абсолютно все. Действительно, если тебя что-то тяготит, то надо от этого просто избавиться. Все логично и так естественно. Только мы говорили о человеческой жизни, загубленной человеческой жизни…
– Я правильно понимаю, что для тебя Анджела была простым наказанием?
– Нееет, отнюдь не «простым». Само ее существование рядом со мной напоминало об одном незаконченном деле: о том, что Сато жив, о том, что он – победитель, а я – побежденный. А когда Анджела оказалась одним из лидеров… Я понял, что больше не мог это терпеть. Чего-чего, а иронии консул точно не лишен. 15 лет воспитывать опору его будущей власти… Мои аплодисменты, господин Генеральный Консул. – Он медленно, наигранно хлопал в ладоши… раз… второй… третий, однако металлический лязг цепи почти полностью перекрыл эту издевательскую овацию.
Несмотря на то, что в роли допрашивающего выступал я, казалось, все его слова были обращены к доктору. Даже его взгляд шел сквозь меня. Рюу чего-то добивался, ждал какой-то реакции, но Сато не сказал ни слова. Он молча наблюдал, всем своим видом показывая отстраненность и непричастность к происходящему. Кажется, Рюу это понял и переключился на другую цель.
– Кстати, Юта, не хочешь узнать, как умирала твоя подружка? Она о тебе, кстати, вспоминала… в свой последний час. Мне даже как-то обидно стало, 15 лет жил с ней почти душа в душу, а на смертном одре говорит о какой-то девочке из школы. Несправедливо, не находишь?
Юта встала с места. Ее голова была опущена, кулаки сжаты. Она сделала шаг в сторону Рюу, но что-то ее остановило. Ее взял за руку доктор. Юта стояла, продолжая молча смотреть в пол. Но меня доктор за руку схватить не мог.
Я вложил все, что у меня было, в этот удар, и даже больше. Моя боль переплелась с болью Юты, наполнив истощенное тело необузданной, сверхъестественной силой. Я почувствовал вязкую жидкость на костяшках пальцев, кулак нашел свою цель.
Прошло некоторое время до того, как я смог снова поднять глаза на Рюу. Вся нижняя часть его лица была в крови. Она капала на белоснежный пол кабинета, расцветая и распускаясь в прекрасные алые розы.
– А удар у тебя неплохой, малец. – Он сплюнул, вытер губы рукавом робы и начал говорить только со мной. – Знаешь, а ведь я верил в тебя, моя сестра верила в тебя. Мы надеялись, что ты сможешь понять, сможешь увидеть мир таким, каким он есть. Мы думали, что ты единственный, кто способен противостоять Сато, кто обставит его в его же игре, по его же правилам. Ты был последним нашим шансом, последним шансом людей убежища на победу в этой войне. И теперь ты сидишь в кресле палача. Скажи, ты добился, чего хотел?
Я знал, что он хочет сделать, я знал, в какую игру он играет, я прочитал его. Теперь был мой ход.
– Ты просто преступник, Хирото Рюу. Ты убийца. Ты лжец… как, впрочем, и твоя сестра. Знаешь, вам почти удалось, но вы не учли одного. Я оказался законченным эгоистом. Если бы благо народа Хейкии для меня было, как и должно быть, важнее всего на свете, я бы без малейших колебаний убил Сато. Но для меня нет и не может быть ничего важнее жизни Юты. И сейчас единственный, кто может ее сохранить, это не ты, не Амая, не народ Хейкии, а доктор Кагаяма Сато. Так что отвечаю на твой вопрос: да, я добился, чего хотел, Юта будет жить.
Я встал из-за стола. Разговор был окончен. Мне больше не о чем было с ним говорить.
Не успел я отойти и на несколько шагов, как вдруг почувствовал чьи-то теплые, нежные руки у себя на плечах. Я обнял ее в ответ. Я был опустошен, как физически, так и морально, и все, чего мне сейчас хотелось, – быть с ней. Я хочу обнимать ее бесконечно.
– Арима, как-то ты рано уходишь, я с тобой еще не закончил…
Голос Рюу звучал где-то далеко, не в этом мире. Там, куда я попал, было только тепло, струящееся и разливающееся по всему телу. Тепло заполняло все пространство, обволакивало, укутывало… Мне стало так хорошо и спокойно… Я не слышал и не хотел слышать последние слова Хирото, грохот падающего железа, скрип ножек стула, крик доктора Сато…
Выстрел.
Выстрел.
Выстрел.
Самая темная ночь – перед рассветом
Главнокомандующему Миротворческими Силами МАК
Генералиссимусу Смиту Дж.
От начальника службы охраны Центра Управления ПУХ-1
Подполковника Юнаса Ташенко
ОБЪЯСНИТЕЛЬНАЯ
05.07.2085 в 16 часов 47 минут мною было услышано три пистолетных выстрела. Звук шел из кабинета Генерального Консула Кагаямы Сато. Я незамедлительно поспешил в кабинет, перед этим взяв с собой служебное оружие. Судя по разнице между звуками первого и второго с третьим выстрелов, стрелков было как минимум двое. В связи с этим я вызвал подкрепление и объявил боевую тревогу. По пути в кабинет я встретил двух дежурящих на этаже сотрудников службы охраны. Втроем мы решили выломать дверь, однако после первой неудачной попытки дверь нам открыл господин Генеральный Консул.
Из-за двери мы увидели три мертвых тела: двух женщин и одного мужчины. Приблизительно посередине комнаты на коленях стоял живой мужчина 20 лет. Перед ним лежала молодая девушка его возраста, застреленная, судя по всему, в спину. В кресле сидел застреленный в голову мужчина в тюремной робе, около него лежал однозарядный пистолет. В углу комнаты лежала женщина в оранжевой робе, также застреленная в голову.
Генеральный Консул попросил нас оставаться за дверью до дальнейших распоряжений. На мое возражение о том, что данный приказ противоречит существующим инструкциям, Генеральный Консул заверил, что берет ситуацию под свой личный контроль, после чего закрыл дверь на замок.
Я снял боевую тревогу и остался у кабинета в ожидании дальнейших приказаний Консула. Чуть позже он вышел из кабинета и отдал приказ возвращаться к исполнению своих повседневных обязанностей».
Я почувствовал, как мои руки промокают. Они все больше и больше покрывались чем-то теплым, густым, вязким. Чем-то, что ненадолго вернуло меня к реальности.
Она стала легче. Я словно сжимал в руках воздух, но при этом не мог его удержать. Меня прибило к земле. Вместе с ней.
Я положил ее на колени, нежно придерживая ее светлую голову. Я смотрел на нее. Я смотрел на ее тонкие, бледно-розовые губы, на ее маленький аккуратный носик, на ее длинные ресницы.
Я смотрел ей в глаза. В ее прекрасные, глубокие глаза лазурного цвета. Я видел, как из них что-то уходило, что-то пропадало навсегда. Я хотел не дать этому произойти, хотел остановить время, хотел перелить это что-то из себя в нее, но не знал как.
Я видел, как из нее уходила жизнь.
Я припал к ее груди. Я надеялся услышать биение ее сердца. Ее бесконечно доброго, большого, любящего сердца. Но вместо этого я услышал тишину. Неестественную, холодную тишину. Я закричал. Я хотел разрушить эту тишину своим криком, но он утонул в ней. Я не слышал себя, я не слышал ничего вокруг.
Внутри меня все застыло. Застыли слезы в глазах, застыл крик в горле, застыла кровь. Я просто сидел над ней, надеясь, что кто-нибудь подойдет и разобьет меня, как ледяную скульптуру.
«Все будет хорошо… Мы увидим Солнце… Все будет хорошо… Мы увидим Солнце… Все будет хорошо…»
– Доктор, пустите нас на поверхность.
– Но…
– Доктор, пожалуйста, пустите нас на поверхность.
Я ничего не видел. Я только слышал, как открываются створки лифта. Я почувствовал, как доктор кладет мне что-то в карман. Я встал. Я держал ее на руках. Мы зашли в лифт. Кто-то нажал самую верхнюю кнопку. Дверь закрылась.
Мы ехали навстречу нашей мечте. Мы наконец-то увидим Солнце. Я и она. Мы всегда будем вместе, все будет хорошо.
Звонок. Мы вышли из лифта. Свет миллионов прожекторов ослепил нас. Только это был не стерильно белый свет Убежища, это был какой-то другой, красно-розовый, теплый свет. Мы подошли к окну. Я опустился на колени.
– Солнце…
За окном, за черными силуэтами полуразрушенных домов, за серыми очертаниями редких облаков, за бесконечной, ровной водной гладью, за самым крайним краем света виднелся красный, гигантский, утопающий в океане полукруг. Он был прекрасен. Он манил, он притягивал к себе, хотелось полететь за ним, нырнуть за ним в океан, лишь бы никогда не упускать его из виду.
– Юта, посмотри, это Солнце! Мы увидели Солнце! Настоящее Солнце!
Я еще раз посмотрел ей в глаза. В них, в этой необъятной синеве, отражалось то, что видел я. Она тоже видела Солнце. Я хочу верить, что она тоже видела Солнце. Я хочу верить, что сейчас мы вместе видели Солнце.
Из моих глаз полились слезы. Видимо, последние лучи все-таки смогли немного их растопить. Я плакал. Я плакал так тихо, насколько это возможно, чтобы не мешать ей наслаждаться ее первым и единственным закатом.
Солнце продолжало медленно уходить за горизонт, пока полностью не уступило место непроглядной тьме. На землю постепенно опускалась ночь.
– Спокойной ночи, Юта…
Я легонько дотронулся ладонью ее век. Ее глаза закрылись. Она заснула долгим, беспробудным сном.
Я больше не мог сдерживаться. Слезы капали одна за другой, разбиваясь о ее твердое холодное тело. Я кричал, я дрожал, я обнимал ее, я звал ее…
Все стихло. Мир стих. На черном высоком небе загорелась маленькая белая точка. Я смотрел на эту точку и верил, что смотрю на Юту, и она смотрит на меня. А значит, она не ушла, она здесь, со мной, мы вместе. Мы всегда будем вместе, как и обещали друг другу. Я смотрел на эту белую точку. Она была так далеко… и так близко… Я хотел с ней поговорить, хотел дотронуться до нее… Вскоре белая точка начала расплываться в снова промокших глазах.
– Юта, я люблю тебя, я всегда буду любить тебя…
Когда-нибудь и я стану маленькой белой точкой в бесконечном небе… И тогда я буду дарить тебе свой свет, как ты даришь сейчас мне свой… Юта, пожалуйста, всегда смотри на меня…
Мое сознание ушло куда-то далеко… хотя я уже не был уверен, что оно было моим…
05.08.2085
Сегодня ровно месяц, как Юты больше нет. Я не помню, как прожил этот месяц. И жил ли я вообще. Мне больно. Мне постоянно больно. Я не был уверен, что мне хватит сил сегодня оторваться от мокрой подушки и пойти вместе с Сато. Но я понимал, что должен был.
Сегодня мы едем в место, в котором я был лишь однажды, на следующий день после того, как все произошло.
Нам выдали костюмы химзащиты, у выхода на поверхность из Центра Управления уже стоял закрытый джип военной раскраски. Дорога заняла около 20 минут, в течение которых я старался не думать ни о чем. В таком режиме «работы» мозга время всегда пролетает незаметно.
Мы выехали за полуразрушенный город, перед нами простиралась узкая, теряющаяся в деревьях дорожка. Серпантин вел нас к вершине горы, стоящей ближе всего к океану. Чем ближе мы были к вершине, тем чаще что-то в моей груди кололо, стучало, стремилось выскочить наружу и в то же время замирало, леденело.
– Приехали, можешь выходить.
Я сделал то, что говорил знакомый голос.
Я открыл дверь машины. Соленый океанский бриз чувствовался даже сквозь плотную ткань костюма. Внизу шумели белогривые волны, с треском разбивающиеся о скалы, создавая пенящийся, сверкающий на солнце салют. Солнце было в высшей точке небосклона. На моем и без того мокром лице практически сразу выступили горячие капли пота. Но мне было не жарко.
Я сидел на коленях у одинокой плиты на вершине горы. Я сидел, и холодные слезинки одна за одной капали и практически сразу же высыхали на раскаленных камнях.
Внизу продолжал бесноваться синий прекрасный океан.
– Спасибо вам, Сато, я уверен, Юте здесь нравится.
– Арима, я прочла твое эссе. Не уверена, что могу согласиться с тобой.
Циферблат на куполе показывал ровно 17 часов. Класс уже опустел, все разошлись по своим домам, и только я все еще оставался в школе. Госпожа Ричардсон оставила меня после уроков, чтобы обсудить домашнюю работу по философии. И кому только сдалась эта «философия»? На фоне других наук – математики, экономики, истории – она выглядит ненужной, на фоне литературы – скучной. Но, несмотря на все, это был обязательный предмет, по которому в конце года нас ждал экзамен. Я помню, как часто жаловался Юте, что буквально засыпаю, слушая об учениях Платонов, Сократов и прочих великих мыслителей, но успеваемость стояла на первом месте.
– Вы про эссе по цитате: «Человек жив, пока о нем помнят»?
– Да, именно про него. – Госпожа Ричардсон наконец-то нашла в стопке работ мою. На титульном листе красовалась отметка в сто баллов. Я с облегчением выдохнул.
– Госпожа Ричардсон, прошу прощения, если где-нибудь допустил ошибки, в следующий раз буду внимательней… – Я не успел договорить.
– Нет, нет, что ты. Все хорошо. Я заметила, какую большую работу ты проделал с материалами по данной теме, сочинение отлично структурировано, выводы аргументированы, и ты заслужил высший балл. Я хотела поговорить о другом. Ты действительно уверен, что после смерти нет, как у тебя написано, «абсолютно ничего»?
– Конечно. А что должно быть? – Я искренне не понимал вопроса.
– В каждой религии было свое понимание жизни после смерти, но ты это и так знаешь. Были свои интерпретации смерти и в философии, по одной из них ты писал эссе, и неужели не было ни одной концепции, которая показалась бы тебя интересной, в которую ты мог бы поверить? – Госпожа Ричардсон мне улыбнулась. Тогда я еще не понимал, что значит эта улыбка.
– Конечно же, нет. Все научные исследования, медицина, биология, говорят о том, что жизнь человека заканчивается со смертью мозга. Иное утверждать было бы абсурдно.
– Арима, скажи, ты веришь в существование души? – Еще один вопрос, смысл которого дошел до меня лишь спустя некоторое время.
– Научных доказательств существования…
– Я не спрашиваю про науку, просто ответь, веришь или нет?
– Нет. Я не могу поверить в то, чего не существует.
– Хорошо. Я надеюсь, что тебе никогда не придется менять свои убеждения. Можешь идти, спасибо за усердную работу.
Я вышел из здания школы. Почему-то мне ее голос показался тогда грустным. Я все прокручивал в голове наш диалог, пытался понять, что я мог сказать не так. И не понимал. И до сих пор, до сегодняшнего дня не понимал. Но сейчас я наконец-то понял.
* * *
Я хочу верить. Я верю в то, что есть только жизнь. Хотя нет… сегодня я знаю точно. Она не умерла. Она здесь, со мной. Моя Юта… Такая, какой я ее запомнил, такая, какой я ее всегда себе представлял… Я ее вижу, я ее слышу, мы с ней разговариваем, смеемся, и пусть моя Юта живет только во мне, она живет. «Человек жив, пока о нем помнят…» Все равно я не согласен с этой цитатой. Человек жив всегда. Всегда останется что-то, что будет жить, пока жив мир. Будет жить в других людях, в воде, в земле, в воздухе, в бесконечном синем небе… наверное, это и называется «душой».
И частичка души Юты навсегда будет со мной.
* * *
Не знаю, сколько прошло времени. Светящийся белый шар потихоньку уже становился оранжевым, медленно опускаясь к бесконечной лазурной глади, а значит, настала пора возвращаться.
– Еще раз спасибо вам, Сато.
– Это меньшее, что я мог сделать. Скажи, как ты себя чувствуешь?
– Сейчас немного легче.
– Понятно. С завтрашнего дня я буду приходить к тебе. Я вижу, что тебе нужна помощь, но ты о ней никогда не попросишь.
– Да, – только и смог ответить я. У меня не было сил, но я хотел продолжать жить.
Я хотел жить так, чтобы она, наблюдая оттуда, была за меня счастлива, и чтобы я, когда придет мой черед, мог без всяких сожалений прийти и быть счастливым вместе с ней. Я хотел жить так, чтобы мы жили всегда, чтобы свет наших звезд не потух никогда…
13.10.2085
– Ты точно готов приступить к работе?
– Да, Сато, готов.
– Хорошо, тогда можешь получить униформу у дежурного, твой кабинет я тебе покажу чуть позже.
Это был мой первый рабочий день в Управлении. После событий трехмесячной давности я проходил довольно длительный курс терапии у доктора Кагаямы Сато. Я не могу сказать, что теперь способен вернуться к нормальной жизни, нет, это было бы откровенной ложью. Скорее всего, я никогда не смогу жить нормальной жизнью, но мне больше этого и не надо.
Благодаря Сато я смог разрушить замкнутый круг, смог вернуться к физическому существованию, смог жить. Я прошел через свой личный ад, несколько раз проходил точку невозврата, и все это ради того, чтобы осознать, чтобы понять, что я могу и что я хочу сделать. Никто, ни один человек во всем мире не должен испытывать то, что испытывал я.
Bu ve 399 TRY karşılığında 2 kitap daha