Kitabı oku: «Рассказы разных бед», sayfa 4
Уже потом, позже, я узнал, что он позвонил родному брату, моему дяде Сене. Дядя Сеня корешился с Лохматым – авторитетом «карьеров», ещё одной коммунарской группировки. Лохматый сходил к знакомым кутузовским старшим и рассказал, что Колесо не встал в отмах против пацана без поддержки. Он убежал домой, как тёлка. Колесо тут же отшили, предварительно сломав ребро на сборах. Говорят, он расплакался и сидел там в снегу, пускал слюни.
Узнав, я не пожалел Колесо. Я позлорадствовал.
Так ему и надо, черту ебаному.
Витрины
Мне было шесть и я смеялся: мама принесла какао «Несквик», детские гантели, апельсин и плюшевого бегемота фирмы Toppi. Недолго думая, мы назвали его Топиком. Я то и дело забегал на кухню, залезал сначала на табуретку, потом на столешницу, открывал дверцу шкафа и тыкал пальцем в нос весёлому зайцу. Настоящий. Как в рекламе.
Я не понимал – как так, у меня праздник, а мама грустная. Она стояла у раковины и мыла посуду скрипучей тряпкой. Мама говорила, что не успела взять мне фруктов – их привезли, но совсем мало. Денег бы ещё привезли – качала головой мама. А я удивлялся. Зачем деньги, если есть гантели и какао?
С тех пор прошло двадцать лет, я ем мясо каждый день, а не только с зарплаты. Мы сидим в солнечном кафе в центре Кёльна, вокруг нас комнатные цветы, на коленях покоятся салфетки. Мама взяла себе стейк и томатный суп. Теперь она думает о питании, соблюдает диету, теперь есть, из чего выбирать. Помнишь, я обещал тебе купить чёрную блестящую Волгу с водителем? – спрашиваю я, глядя в окно. Она улыбается, я смеюсь. Волги давно уже не выпускают.
На самом деле, я мечтал подарить маме чёрный Мерседес, точно такой же, что стоял у меня на полке. Новый, блестящий, похожий на лакричную конфету. Он подъезжает к ресторану спустя час, мы садимся и возвращаемся в квартиру. Водитель предлагает выбрать музыку, услужливо открывает маме двери, желает хорошего вечера. Да, номинально автомобиль не наш – но всё же, мама, я смог. Похоже, я держу свои обещания.
В Кёльне пусто, улицы застыли, как на картинах Хоппера. Магазины не работают, но витрины светятся круглые сутки. Как так? – удивляется мама – У них что, дешёвое электричество? Я говорю, что не знаю. Почему-то они глушат автомобили на красный, но не гасят свет в собственных магазинах. Наверное, рождественская атмосфера важнее денег. Наверное, Рождество – единственное время в году, когда деньги неважны.
Телефон гудит в кармане, с карты списывают средства, но я не заглядываю в сообщения. Посчитаем потом, когда вернёмся в нашу холодную двушку на окраине города, где дороги покрыты рытвинами и льдом. А пока везде светят гирлянды, мигают лампочки, на улицах стоят ёлки, которые никто не ворует.
Наш сосед-беларус говорит, что после Рождества ёлки тут никому не нужны, никто не ставит их на новый год и не держит наряженными до мая. Мама смеётся и утверждает, что хочет здесь жить. Не так-то это просто, тебе придется выучить язык. Я учила его в школе, я даже понимаю некоторые фразы. Посмотри, как счастливы здесь старики, посмотри, как спокойно ходят по улицам молодые.
В Таиланде, конечно, совсем не так, абсолютно другой мир. Зато там солнце, вкусные фрукты, океан морепродуктов. Мяукающий рай. Ты вообще слышала что-нибудь о Таиланде в советское время? Могла представить, что побываешь? Мама говорит, что не слышала, что и представить себе не могла, что где-то можно жить настолько беспечно. Но еще удивительнее то, что сын возит её в отпуск, что не надо менять мне пелёнки, что отныне я решаю её проблемы и забочусь о ней.
Я действительно забочусь, хоть и своеобразно. Отключил телевизор, купил ноутбук. Мама неожиданно легко научилась работать на нём самостоятельно и почти ничего не спрашивала. Выкладывает фото в Одноклассники, хвалится перед теми, с кем выросла в одном военном городке. Они не виделись тридцать лет, облысели, располнели. Мама щурится, прилипает к экрану, а я беззлобно ругаю её за гордыню.
И всё-таки мне больше всего понравилось здесь – говорит она, допивая чай в кафе недалеко от набережной Рейна. Не торопись, мама, мы многое ещё посмотрим. Всю жизнь ты видела только хрущёвки, ларьки и станки, кирпич, типографскую краску, холод твоих химических лабораторий. Ты тёрла тарелки ледяной водой и мечтала мыть голову шампунем, а теперь я могу показать тебе свет и додать всё то, что ты на самом деле заслужила.
Я хочу, чтоб она растрогалась, но никак не распознаю ускользающую эмоцию. Стекло бликует и совсем не видно лица. И нет никаких мерседесов, нет никаких смс, я сижу на спальном мешке у магазина одежды, глажу пса и считаю мелочь в картонном стакане. Не будет ни перуанских альпак, ни исландских гейзеров, мне ничего из этого уже не нужно, я лишь поворачиваю книгу к светящейся витрине и радуюсь, что хозяин не выключил свет.
Потому что Рождество, пожалуй, единственное время в году, когда деньги совсем неважны.
