Kitabı oku: «Только ломаные такты», sayfa 6

Алексей не удержался, и Самойловы совершили вынужденную остановку у аппаратов с газированной водой. Он промыл гранённый стакан струйкой воды, бросил пять копеек в отверстие для приёма монет и выбрал газированную воду с сиропом: автомат заурчал, и в дно стакана полилась пенная струя. Но потом Алексей ловким движением руки снова бросил монетку, убрав стакан, пока течёт вода, и снова вернув на место, когда пошёл сироп. Он протянул Виталику стакан, но не обратил внимания, что стакан на тросике, отчего часть жидкости вылилась на асфальт. Виталик покосился на стакан, понял, что он многоразовый, и брезгливо взял его в руки.

– Повезло, что стакан есть и автомат рабочий. На, попробуй советской газировки, а то привык к своим «Колам».

Виталик одним глотком осушил стакан и вернул на место. Сироп по ощущениям похож на вишнёвый, неплохо. К другому автомату подошла женщина, достала из сумки складной стаканчик и совершила те же самые манипуляции, что и отец. Алексей уже начал движение, и пришлось его снова догонять.

– Нам направо, в кинотеатр «Ростов».

– Кино, что ли, смотреть?

– Нет, будем играть.

Поднявшись на второй этаж, Виталик воскликнул:

– О! Игровые автоматы! Пятнадцать копеек есть?

Начали с «Морского боя». Виталик не знал, как играть, поэтому роль учителя на себя взял Алексей:

– Давай, смотри в перископ, видишь на горизонте корабль? Как он приблизится, жми «огонь»! Ну? Он продолжил движение?

– Да.

– Значит, промахнулся! Ещё раз!

Подсвечиваемая под водой торпеда ещё раз запущена. Вспышка! Корабль тонет!

– Попадание! – у Виталика осталось за одну игру ещё восемь торпед.

После кинотеатра они двинулись дальше по улице Энгельса.

– А что было тут? – Виталик обратил внимание на обнесённую синим забором с афишами недостроенную конструкцию здания.

– Та жилые двухэтажки с больничкой какой-то, не помню сам. Начали строить музыкальный театр, стройка ещё в конце семидесятых началась, когда мы в ГДР ещё не переехали.

– Судя по пустующей стройплощадке, так и не построили ничего.

– Напротив, смотри, Кировский сквер и знаменитые часы-столб. Там я вечно встречался с твоей мамой, – отец не заметил комментария Виталика.

Но стоило бы Самойловым спуститься хотя бы на улочку ниже Энгельса или пройтись вниз к переулкам, которые ручейками стекались к батюшке Дону, взору Виталика предстал бы совершенно иной Ростов, с его трущобами и домами-коммуналками, построенными из жёлтого камня – ракушечника, с отсутствием канализации. Именно эти улочки расскажут вам о Ростове намного больше, чем основные достопримечательности на туристических маршрутах.

Кто-то сочтёт их неотъемлемой частью колорита города, кто-то – исконной принадлежностью ростовской архитектуры. Однако если не быть слишком требовательным к благам цивилизации, можно при более внимательном осмотре обнаружить множество гербов владельцев домов на фасадах, мифологический животный мир в виде грифонов, сфинксов, химер, львов с крыльями и без, даже нечто похожее по виду на помесь черепахи и динозавра. Старинные балконы с выпуклыми чугунными перилами, на которых ещё пару веков назад местные жители, будучи ростовцами, а не ростовчанами, коротали свои вечера, удобно расположившись с самоварами и граммофонами, попивая душистый чай и дыша вечерним воздухом, ещё не испорченным выхлопными газами машин и заводов. Теперь же балкон – это место, где их потомки просто складируют хлам. А как же прекрасны живописные старые двери, каждая из которых представляет собой произведение искусства с замысловатыми резными накладками. А какие личности проживали за этими роскошными дверями, целую лекцию по истории города можно провести!

И не только улочки с фасадами домов достойны вашего внимания, но и прилегающие к ним дворики. Кажется, что они такие же, как на Чкаловском, с сохнущим бельём на верёвках, с уличными колонками, с клумбами, в которых восседают старые мягкие игрушки или другие изделия ручной работы. Но как бы люди ни пытались сделать дворы на Чкаловском уютнее, всё же они достаточно однообразны. Иное дело дворики Богатяновки – они стараются закрыться от внешнего мира, отчего гул центральных улиц замирает, когда вы заходите сюда. Каждый из дворов уникален своими надстройками, жителями, историями. И деталями. Да-а-а, их тут хватает: ставни, козырьки, ворота, арки, разноцветные почтовые ящики, лестницы, да всё. Даже дикий виноград или плющ и те являются частью таких тесных двориков.

Именно всё это делает Ростов Ростовом, даруя ему неповторимое лицо, чтобы он не затерялся среди многочисленных провинциальных городов. Но увы, этот облик незаслуженно стремительно исчезает. Много чего уже было безвозвратно утрачено, в том числе из-за оккупации города нацистами и их сателлитами. Но самое страшное, что этот процесс продолжился и дальше, лишая Ростов собственного шарма и превращая в типичный мегаполис со стандартными жилыми многоэтажками. Несмотря на смену местных властей, политических режимов или даже государства, этот аспект остаётся неизменным. Но вернёмся в 1991 год.

Далее Самойловым встретилась гостиница «Интурист», где собиралась фарца и валютные проститутки, а потому войти туда было сложно: только через «потайную монету», как сказал Алексей. Боковую стену здания художественного ПТУ обклеили рекламными постерами «Деловой двор», «Банк «Восток», «Добро пожаловать – welcome–willkommen» и заставили припаркованными автомобилями, убрав оттуда ранее нарисованное изображение Брежнева за работой на красном фоне с надписью «Мир». А вот дом, который находился по соседству с училищем, поразил нашего героя своими острыми очертаниями, стремящимися ввысь, чем-то напомнив Виталику здания в Германии. Да, речь о том самом псевдоготическом стиле, как именуют его здешние специалисты. На перекрёстке главный герой увидел стилизацию под кусочек древней крепости Димитрия Ростовского, или, как её еще называют, Темерницкой крепости, где красовались три дула от пушек, а рядом с ними лежали ядра.

Самойловы прошли мимо здания филармонии и фасада школы, на котором величественно был выведен лозунг «Мир детям всей планеты», а под ним нарисованы мальчик с девочкой, в руках которых находились голуби. Рядом с Первомайским парком, раскинувшимся перед корпусом Медицинского института, на углу Энгельса и Театрального проспекта аккуратно располагалось одно из «кафе-стекляшек», название которого хоть и было выложено из неоновых трубок совершенно нечитабельным шрифтом, но зато звучало необыкновенно романтично: «Белая акация».

– Здесь было самообслуживание, а потому я сразу подсел за столик к твоей маме, которая уже взяла себе мороженое. Она в меде как раз училась, а я шёл утолить жажду с Первомайской демонстрации. Но она меня сразу отшила, поэтому я, не расстроившись, пересел к её более сговорчивым однокурсницам, которые пили кофе вперемешку с армянским коньяком и курили импортные сигареты. От них я узнал побольше о твоей маме, потом ушёл на открытую веранду к знакомым ребятам из института, составив им компанию в распитии бутылочного пива между парами.

– А это что за большое здание такое?

– «Атомкотломаш», тут разрабатывают энергоблоки для Ростовской АЭС. А вот и гастрономическая легенда нашего города, которая отрыта даже ночью, – «Театральный»! Как и в «Кооператоре Дона», здесь можно купить что-нибудь иностранное, например креветок или минералку из Франции.

– Магазин для тех, у кого есть лишние деньги, – решил про себя Виталик, проходя мимо витрины с дорогими сырами. Дойдя до рассмотрения рыбы в аквариуме, он увидел необычные консервы, но Алексей позвал его на выход.

Виталик потянулся, подняв руки вверх, и увидел перед собой ещё одну достопримечательность: всем известный театр имени Максима Горького.

– Это место, где мечтает выступить большинство наших актёров. Похож на гусеничный трактор?

– Скорее напоминает английский танк времён Первой мировой войны.

Но решайте сами, мнение какого из героев вам ближе: по центру строгой формы куб, по сторонам симметрично остеклённые вертикальные как будто бы столбы. Под ними полукруглые пандусы, предназначенные для заезда машин, которые уходят вглубь куба по бокам, соединяясь за ним. После этого скромного описания, возможно, и вы сами представите что-то своё. Но лучше, конечно, вместо тысячи слов увидеть всё своими глазами.

Из-за угла блеснуло солнце: Виталику открылся вид статной стелы освободителям города, расположенной на Театральной площади. Она уходила прямо в небо. Виталик даже не поленился спуститься по ступенчатым трибунам и пробежаться вокруг этого монумента, улавливая обрывки рассказов экскурсоводов для школьников, возможно, даже будущих его одноклассников.

– Пап, а что это тут за домики? – он указал на место за Театральной площадью.

– Этот район Говняркой в народе кличут и Шанхаем. Он отделен от Театралки стеной и бездорожьем… Ещё одно окно в прошлое…

– О-у, неужели всё настолько плохо? Как люди там живут…

– Живут как-то…

– А ты, получается, на Чкаловском жил?

– Я родом с Берберовки, официальное название – посёлок Маяковского, это туда дальше, к Карла Марла если идти, где четыре площади. Твой дед оттуда. Жили мы на верхней Берберовке, где общежития давали для сельмашевцев, пока мы не переехали на Чкаловский благодаря твоей бабушке. А некоторые дома там строили «кровавым методом» ещё…

– Карла Марла? Может, Маркса? – перебил его Виталик.

– Не придирайся, я знаю, как правильно! – резко оборвал его отец. – Это, кстати, сердце Пролетарского района, в прошлом Нахичевани-на-Дону, здесь улицы называют Линиями. От улицы Советской вверх идут чётные линии, а вниз к Дону нечётные, – он тут же вернулся в нейтральный тон общения.

– Это как? Город в городе, получается? – у Виталика такое не складывалось в голове.

– Ну, можно и так сказать. Армянский анклав.

Парк Вити Черевичкина Виталику приглянулся ещё издалека. Зайдя внутрь, он увидел пустующий амфитеатр, где на сцене мальчишки гоняли мяч. Самойловы расположились на лавочке возле статуи крокодила с разинутой пастью. Алексей решил немного вспомнить о своём прошлом, о временах до армейской службы. Детство его выпало на громкие события всесоюзного масштаба: он знал ещё с юного возраста про трагедию в Новочеркасске. Потом на «Ростсельмаше» были волнения, людей увольняли и сажали в тюрьму. Позже в городе начала орудовать банда Толстопятовых. Их называли «первыми гангстерами СССР» и «фантомасами», которые самостоятельно собрали себе автоматы, стреляющие девятимиллиметровыми шариками. Не первый раз Алексей рассказывал Виталику историю про мальчика и кирпич:

– Подходит шкет к приезжему и говорит: «Дядь, купи кирпич». Тот мелкого посылает, успевая насовать щелбанов, и идёт дальше. Шагов через пятнадцать ему на плечо ложилась массивная ладонь, которая оборачивала его на сто восемьдесят градусов, и снова перед ним стоял маленький мальчик с кирпичом, только теперь с ним было три здоровенных молодчика. «Дяденька, купи кирпич». Выбора нет. «Сколько?» – «Червонец». Осознав нулевые шансы в решении конфликта в свою пользу, приезжий послушно суёт мальчишке десять рублей. И берёт кирпич. Проходит двадцать шагов с ним в руках, но, чтобы окружающие люди не подумали, что он дурак, выбрасывает его в ближайшую арку. Ещё через десять шагов его снова останавливают. И снова перед ним стоит ухмыляющийся мальчик с кирпичом. «Дядь, а купи кирпич». На этот раз приезжий решил вступить в дискуссию: «Я его покупал уже!» – и испуганно смотрит на двухметровых детин. «Нет, где же он у тебя? Я не вижу. Дядь, купи кирпич». Осознавая безвыходность ситуации, мужчина снова протягивает ему десять рублей. «Нет, дядь, так не пойдёт. Теперь он стоит четвертак». И, продолжая ухмыляться, выставляет ладошку в ожидании ещё пятнадцати рублей. «Ах ты, сучонок мелкий!» – цедит сквозь зубы приезжий и с усилием над собой суёт мальчишке недостающую сумму. Пришлось потом с кирпичом в обнимку идти до самого вокзала, шарахаясь по сторонам. И только одна мысль крутилась тогда в голове у приезжего: «В Ростов больше не приеду ни-ког-да!»

– А-ха-ха, вот это да! – Виталик изобразил удивление, как будто в первый раз это услышал.

Не обошлось и без повествования о прохождении срочной службы в Советской армии:

– Прибалты приезжали в пиджаках, рубашечках отутюженных, неподстриженные, как на праздник, разрешите вас поздравить, туши свет! А мы во всём старом, застиранном, всё равно всё сдавать, лысые. В поезде курили «план», кумар стоял во всём плацкарте, пока нас, ростовчан, не разделили в распределителе, где я увидел и представителей других народов – узбеков в тюбетейках, молдаван. В общем, сборная солянка. Там были дембеля, которые решили в наглую забрать у нас гражданскую одежду. Дошло до того, что мы повыдёргивали из кроватей штыри и были готовы избить их до полусмерти. Идя по узкой булыжной улице города Вильнюса со средневековыми вывесками, с перекинутыми тут и там горбатыми каменными мостами, мы кричали девушкам всякие пошлые непристойности, о которых даже стыдно сейчас вспоминать. Местные лабосы не понимали наш ростовский говор. Они думали, что в Ростове одни бандюганы. Говорили им: «Я тебя, короче, на пёрышко насажу, и ты страхики поймаешь». А те отвечали: «Пёрышко птичье, что ли? Разговаривайте с нами на русском языке, или мы на литовском будем говорить!» Изрядно посмеявшись, мы отвечали: «Так мы с вами по-русски и говорим». Оккупантами нас называли, чуть ли не каждый день драки были с ними. Спрашиваешь по-русски на улице: «Как пройти туда-то?» – а тебе в ответ: «Аш некалбу русишкай». И тыкают в другую сторону. А потом, когда в мою жизнь плотно вошла армия, дисциплина, мама твоя всё-таки согласилась быть со мной, и наконец ты появился. Потому я повзрослел и стал серьёзнее. Напился и накурился за свою молодость, а результат – потраченные впустую деньги и временная эйфория. Теперь остепенился – и ни капли в рот.

Пока отец вёл монологи, Виталик, слушая вполуха, внимательно наблюдал за детворой напротив, играющей в местную игру под названием «гайданы» – это такие квадратные косточки из коленных суставов задних ног свиней или баранов, окрашенные в разные цвета со всех сторон. Сначала каждый из ребят выставлял по одному своему гайдану у высокого бордюра, потом они вслух высчитывали шаги, поворачивались и своим гайданом, держа его между большим и указательным пальцами, пытались выбить максимальное количество других лежащих гайданов. О чём они говорят, было непонятно, Виталик разобрал только слова «курбай» и «бита». Ещё частенько звучало слово «арца». А потом вообще произошло неожиданное – одного мальчика из компании стали бить кулаками. «Ты чё, дурить нас вздумал?» – обманщик был раскрыт, он залил внутрь своего гайдана в отверстие свинец для утяжеления. За это, по справедливости, его выгнали из игры, и ему пришлось уйти, вытирая слёзы. Настало время возвращаться обратно и семье Самойловых.

Под конец, вернувшись обратно на площадь Советов, Алексей предложил купить чего-нибудь домой.

– Пошли свожу тебя в старейший продуктовый магазин «Масло-сыр», выпьешь вкуснейшего молочного коктейля.

– Но ведь там «Молоко» написано.

– Для меня он всегда «Масло-сыр»! – лучше бы Виталик промолчал.

Как только вы заплатите 10 копеек, вам дадут фантастическую смесь молока с пломбиром из металлического сизого стакана, и вы… получите незабываемое удовольствие от этого вкуса!

– Ладно, пей, а я пока палку колбасы возьму.

Виталик молча кивнул.

Отойдя в сторонку и потягивая коктейль, Виталик огляделся. Он увидел продавщиц-кассирш в чепчиках и голубых халатах-фартуках поверх одежды, с пухлыми красными или хмурыми лицами и со множеством колец и перстней на пальцах – этот образ знаком каждому. Большие счёты на кассе, длинный гвоздь, на который насаживаются чеки. Выстроенные в виде пирамидки консервы. Весы «Тюмень», которые, к радости продавцов, ошибаются в их пользу после нехитрых манипуляций с проделыванием дырочек в гирьках или приложенным под поддон чаши магнитиком. Ценники с выведенными каллиграфическим почерком наименованиями товаров. Интересно, какие же здесь цены? Виталик только смог разглядеть, что за килограмм масла вам придётся заплатить 3 рубля 40 копеек.

В очередях люди развлекали себя, как могли. Виталик решил подслушать обрывки фраз с тягучим ростовским акцентом: «Слышал, в ЦУМе плёнку чехословацкую Cromo выбросили», «В одни руки выдаём!», «Вам товар с довеском?», «На старом базаре дешевле! – Ну вот туда и идите!», «Пока мы тут с талонами, в Луганске всё свободно и без очередей!». В углу зазвенело: кто-то притащил ящики с пустыми бутылками в пункт приёма стеклотары.

Если в Германии в большинстве магазинов можно было брать товар в руки, рассматривать его, то здесь нужно было показывать пальцем, что тебе нужно. Если не знаешь наименование товара, то ещё и объяснять, на какой полке это лежит.

Кассирша магазина вбила сумму в счётный аппарат, громко издающий характерный звук смазанной техники. Затем в калькулятор. В конце она проверила все вычисления на деревянных счётах. Виталик, заворожённо, затаив дыхание, наблюдал за этим магическим процессом, не понимая, зачем она двигает бусины вправо-влево.

Почему нельзя сразу взять и расплатиться, забрать товар у кассы, как у немцев в супермаркетах, где можно всё купить за раз? Глупые вопросы, конечно, у Виталика. У местных не было и сотой доли того, что есть у него. Люди здесь обходятся тем, что есть, и без того, чего нет. Что такое стоять в очереди, писать на руке номер и тратить время на ожидание, нашему герою, конечно, было неведомо, тогда как здесь это было частью менталитета. Алексей уже стоял и ждал Виталика с каким-то свёртком хрустящей жёлтой упаковочной бумаги и со стеклянной бутылочкой с серебристой фольгой вместо крышки.

– Долго ты что-то… – начал было Виталик.

– Ну а что ты хотел, это очередь хотя бы за каждым конкретным товаром, тут за творогом-сыром, тут за молочкой… А в Москве вообще отдельная очередь на кассу и отдельная за товаром! Кстати, догадаешься, что в бутылочке?

– Ну кефир, ты его любишь.

– А вот и нет, молоко!

– А где этикетка, что это молоко?

– Видишь фольгу? По её цвету люди и определяют, что внутри. Смотри, кефир – зелёная, тёмно-жёлтая – топлёное молоко, ряженка с розово-фиолетовой фольгой. Я хотел тебе в треугольном пакетике взять молоко, но его разобрали.

– Пап, почему на хлебе две дырки?

– Это я его на свежесть проверил двузубой вилкой. Хорошо, что мы практически после обеда зашли, завоз «кирпичиков» за двадцать копеек был. А я не верил, что тут у них такая жопа. Видел у них в руках талоны?

– Ты о чём, пап? – Виталик вытер носовым платком остатки коктейля с губ.

– Да сослуживцы, кто в Союз ездил, рассказывали про эти талончики. Я не верил, что везде так.

Когда Самойловы вышли на пересечении Энгельса и Ворошиловского проспекта, Виталик повернулся назад и спросил у отца:

– Я услышал в очереди про старый базар, где он находится?

– Сегодня мы до него не дойдём. Это Центральный рынок на самом деле, просто местные старшего поколения его так называют. Не знаю почему, но рынок стал одной из визитных карточек нашего города. Хотя ничего особенного, такого, чтобы «Ах!», нет, базар как базар.

Не идти в ту сторону было правильным решением. В эту самую минуту там происходил «женский бунт», который считается самым страшным проявлением протеста. Матери и жёны кричали приезжим торговцам из Армении и Азербайджана: «В Карабах наших русских ребят отправляют, а вы тут торгуете!» – попутно громя их прилавки. Рядом сидели грузины с раскрытыми паспортами с указанием национальности, чтобы не попасть под «пресс». Но одним рынком дело не ограничилось: шумные волнения переместились в сторону синагоги, все окна которой были вдребезги разбиты. Вот такая дружба народов.

– А в той стороне что? – Виталик махнул в другую сторону.

– Эта сторона Энгельса ведёт к знаменитому гастроному «Три поросёнка». Там же известное кафе-кондитерская «Красная шапочка» с массой самых разных лакомств – от одноимённых конфет до разных сортов пирожных. Рыбный магазин «Океан» с огромными аквариумами и вкусными рыбными бутербродами. Справа от него через дорожку магазин игрушек «Буратино». Далее кафе «Дружба» с его популярной за пределами Ростова отменной мясной солянкой. И в конце, на перекрёстке с Будённовским, ворота архитектуры города – «Дом книги», «Консерватория», «ЦУМ», «Дом офицеров». Мы проезжали то место, когда с вокзала ехали. Вообще, люблю я по Энгельса вечерами прогуливаться, смотреть на мерцание неоновых названий. Ладно, вон такси стоит, сейчас договорюсь, и поедем домой.

Прибыв домой, Виталик почувствовал приступ какой-то непонятной апатии, доходившей до такой степени, что, лёжа в кровати, не было сил встать и закрыть окно от сквозняка, пока отец разбирал сумки и подключал новенький видеомагнитофон. Потом сквозь сон Виталику послышался командный голос отца:

– Ужин готов, поешь – и на боковую. Завтра у нас великие дела. Тебя в школу устроить, меня на работу.

– Понял, – зевнув в кулак, ответил Виталик, и апатию, а за ней и сон как рукой сняло. Спать ему уже совершенно не хотелось. Ведь он получил за сегодняшний день излишнюю порцию эмоций и впечатлений от похода по центру города, где всё для него было новым, чужим, неизведанным. Впрочем, это лишь пока. Дело времени. Он тщетно пытался заснуть, блуждая взглядом то по рисунку на настенном ковре, то по раскачивающимся на ветру веткам за окном. И всё безуспешно.

3

Под утро, когда Виталик наконец кое-как задремал, в комнату вошёл отец, раздвинул шторы и сообщил, что пора подниматься. Открыв глаза, Виталик понял, что перед ним отныне другой вид – не улочки Майнингена. Теперь тут двор с растущими прямо из автомобильных шин кустарниками, лавочками, вокруг которых ещё не убранный дворником мусор. Пока отец будет решать вопрос с работой, ему нужно умыться, позавтракать и одеться, чтобы по его возвращении сразу идти в новую школу.

Алексей, сменив военную форму на гражданский костюм-тройку, отправился на завод вертолётостроения – «Роствертол», второе предприятие в городе после «Ростсельмаша». Не сказать, что Самойлов-старший изнемогал от отчаяния своего безвыходного положения, но данное обстоятельство морально изматывало, ведь придётся проситься на работу. Раньше перед ним заискивали, обдумывали каждое слово при просьбе, а нынче он на этом месте. Алексей надеялся, что встретит здесь хоть кого-нибудь из своих друзей детства, но увы, он здесь видел усталых и ждущих окончания смены рабочих. Сжав пальцами бумажку с именем-отчеством нужного человека по трудоустройству, написанную его сослуживцем, Алексей глубоко вздохнул, выдохнул и постучался в дверь. Ну, ни пера, ни пуха!

Как и с работой, Алексею также повезло и с устройством сына в школу. Ведь, судя по полученной информации, его хорошая знакомая Виктория являлась в настоящее время директором, а значит, без особых преград сын будет устроен. Закупив заранее по возвращении с вертолётного завода «Роствертол» коробку конфет и цветы, Самойловы в полном составе отправились в направлении школы, которая находилась в 200 метрах от их дома.

Уже издалека заприметив здание своей будущей школы, Виталик понял, насколько разительно она визуально отличается от германской. Трёхэтажное здание серого цвета, большие окна с деревянными рамами, высокое крыльцо со ступеньками, клумбы с деревьями и большое футбольное поле с хаотично расставленными воротами. «Всё не так уж и плохо», – подумал он, и вместе с отцом зашёл в здание. Так как Самойловы пришли во время уроков, внутри было тихо и спокойно. Пока отец выяснял у сторожа, как пройти в кабинет директора, Виталик решил оглядеться. Первое, на что упал взгляд, это надпись на стене, за которой находилась раздевалка – «Добро пожаловать в страну знаний». Заприметив длинное зеркало, слепленное из более мелких, Виталик подошёл и поправил свою причёску, потеребив чубчик. По обе стороны от входа были длинные лавки, от которых пахло свежей краской. В углу расположился огороженный мини-сад с пальмами и прочими южными растениями. «Симпатично тут, однако» – заключил Виталик.

– Пойдём, потом разведаешь всё, – положил руку на его плечо отец и другой рукой показал, куда идти. Виталик молча поплёлся за ним. Поднявшись на второй этаж, отец промолвил:

– Остаться тут, сам всё решу.

– О’кей.

Постучав в дверь, Алексей зашёл в кабинет. Он представлял собой две комнаты, в одной из которых должен был сидеть секретарь, отсутствующий сейчас, что безусловно сэкономило ему время, и непосредственно приёмная директора, окружённая шкафами с документами и грамотами на верхних полках. В комнату проникал солнечный свет, что создавало тёплую атмосферу дружелюбия в воздухе. На стене уже висел портрет Ельцина, а портрет Горбачёва стоял на полу перевёрнутым. За большим длинным столом сидела женщина, сосредоточенно заполняя какие-то бумаги.

– Привет, Вик! Сколько лет, сколько зим! Не узнала? – Алексей постучал фалангой пальца по угловому дверному косяку.

– Да нет, почему же, узнала, Лёш. Рада тебя видеть, – не отрывая взгляда от бумаг, ответила женщина. Такое чувство, что она ждала его прихода к себе.

Виктория была невысокого роста, натуральная блондинка с тонкими чертами лица, одетая со вкусом и одновременно в строгом классическом стиле, который подчёркивал её статус. Алексей протянул ей конфеты с цветами, и Виктории всё-таки пришлось оторваться от своих дел.

– Вот держи, это тебе.

– Зачем, не стоило, Лёш, нужно теперь вазу для них искать, – встав, лёгким движением тела она начала искать вазу внутри шкафа. Не поворачиваясь к Алексею, она спросила:

– Спустя столько лет ты пришёл ко мне, я так понимаю, не просто поздороваться?

– Так точно. Мы окончательно сюда переехали. Нужно сына в школу устроить. Поможешь?

Настала мучительная тишина в пару минут, нарушаемая копошением внутри шкафа.

– Хм… Знаешь, уже осень и набор давно был сформирован, но тем не менее я постараюсь помочь тебе по старой дружбе. Только потерпеть немного придётся, – наконец оторвав взгляд от шкафа, она взглянула на календарь.

– Сколько? Хотя бы навскидку.

– Ну-у, в течение пары недель, месяц максимум.

– Годится. Спасибо тебе, Вик, сердечное!

– Прекрати, пока не за что благодарить. Я слышала по новостям, что ГДР с ФРГ соединились. Как там твоя жена?

С лица Алексея моментально исчезла улыбка.

– Не спрашивай. Сбежала сразу в ФРГ, как только мы заехали в квартиру. Сказала, что выйдет прогуляться и не вернулась. Без вещей, без ничего, так и ушла. Благо начальник адекватным человеком оказался, не стал шумиху поднимать и отправлять обратно в Союз, сказал просто решить по-быстрому и тихому этот вопрос. Поэтому я был женат на своей соседке по договорённости, – и замолчал, не решившись вдаваться в подробности произошедшего. Вряд ли Виктории это было правда интересно.

– Вроде как должна посочувствовать, но знаешь, Лёш, я не удивлена. Она мне никогда не нравилась.

– Что было, то было, чего уж тут… а я смотрю, ты ни капельки не изменилась. Всегда говоришь то, что думаешь.

– Согласна. Ну вот такая я прямолинейная, ничего поделать не могу.

– Скорее бесцеремонная, – улыбнулся Алексей.

– Ладно, вижу, не хочешь об этом вспоминать, оставим это тогда.

– Извини за нескромный вопрос, Вик, а как ты умудрилась так быстро стать директором?

– Ах, ну да, ты пропустил самое интересное, Лёш… Во время «Павловской реформы» пришлось всё скупать в магазинах, что было – даже шурупы с гайками. Я очень боялась, что деньги станут фантиками. На руки выдавали не более пятисот рублей, а остальное куда? Я всё под матрасом хранила. А когда деньги всё-таки прогорели – выбросила с окна. Вот тогда-то и начало всё меняться в моей жизни. В мае на первомайской демонстрации на Энгельса я пошла вместе с колонной сторонников Демократической партии России с антикоммунистическими лозунгами и триколором. Но Чуб тогда блокировал наше шествие и запретил проводить митинги на Театралке в принципе. Очень мне это не понравилось, но всё же мы тогда ощущали подъём, эйфорию, чувство свободы. Потом были выборы президента России двенадцатого июня. Я пошла и проголосовала за него! Борис Николаевич говорил на простом русском языке, понятном каждому, отличном от коммунистического языка отчётов, и мне это нравилось. Его мысли были более живыми, он не читал их с бумажки с подготовленным текстом и наконец-то кто-то вспомнил о злой судьбе нашего многострадального народа. В августе группа наших ребят поехала в Москву защищать Ельцина у Дома советов. Они потом рассказывали, как Борис Николаевич с танка зачитывал «Обращение к гражданам России». На сборище в Кировском сквере, внутри оцепления милицией, нас пугали, что в Ростов тоже приедут танки, но слава Богу, это было ложью. Увидела триколоры на крышах зданий горсовета и обкома КПСС. Вот они, перемены! На следующий день у здания горкома КПСС и городского Совета слушала голос из мегафона, зачитывающий Указ президента России от девятнадцатого августа. Прохожие останавливались, слушали, кто уходил дальше по своим делам, кто оставался, даже спорил, всякого наслушалась я… И про пиночетов-коммунистов, и про демократов, у которых одна песня, что партия во всём виновна. И про заговор властей, которые дали добро на продажу во всех магазинах алкоголя, чтобы народ напился и не думал о политике. Наконец, двадцать первого августа был митинг у Облисполкома против Иванченко, который выступил за путчистов. Мы заявили о себе тогда очень громко: цветочные вазоны были украшены не цветами, а нашими самодельными плакатами против ГКЧП, на ручки входных дверей поместили листовки, а на стены развесили обращения к народу с подписью Ельцина. Ещё ходили слухи, что пока мы находились тут, какие-то казаки захватили здание обкома на Энгельса, ты можешь себе такое представить? За те три дня мы победили коммунизм. Не без потерь конечно – с болью в душе слушали о тех трёх павших защитниках демократии. Но теперь всё плохое позади, мы выстояли! Никогда прежде я не видела такого единства и сплочённости духа окружающих меня людей! После провала путча люди вышли на Энгельса, на площади Советов толпа слушала радио и ждала развязки, митинг был в Зелёном театре в поддержку президента России Ельцина. В начале сентября в парке Горького со стороны здания бывшего обкома мы стояли под зонтами среди луж и выбирали главу администрации области. Вот тогда-то и поменялась власть, и меня поставили директором в школе.

– Понятно, что ничего не понятно, что происходит вокруг.