Kitabı oku: «Маракотова бездна»

Yazı tipi:

* * *

Маракотова бездна

Глава I

Эта рукопись попала ко мне для редактирования, а потому считаю необходимым напомнить почтенной публике о печальной судьбе парохода «Стратфорд», год назад отправившегося в дальнее путешествие с целью изучения океана и описания глубоководной жизни. Экспедицию организовал профессор Маракот – знаменитый автор научных работ «Псевдокоралловые формации» и «Морфология пластинчатожаберных моллюсков». Спутником доктора Маракота стал мистер Сайрус Хедли, бывший ассистент Зоологического института в Кембридже, штат Массачусетс, а во время путешествия – стипендиат фонда Родса в Оксфордском университете. Управлял «Стратфордом» опытный капитан Хоуи, а среди двадцати трех человек команды не лишним будет упомянуть Уильяма Сканлэна – американского механика, командированного заводом «Меррибэнкс» в Филадельфии.

Злополучный пароход бесследно исчез, а единственное упоминание о нем поступило с норвежского барка, чья команда осенью 1926 года стала свидетельницей того, как соответствующее описанию судно затонуло во время жестокого шторма. Впоследствии на месте трагедии была найдена дрейфующая шлюпка с надписью «Стратфорд» на борту, а на ней несколько деревянных крышек от люков, которые матросы нередко используют в качестве средства выживания в воде, а также спасательный круг и рангоут. В сочетании с длительным молчанием парохода свидетельство норвежских моряков рождало уверенность в безвозвратном исчезновении судна вместе со всей командой. Печальная судьба «Стратфорда» стала куда определеннее после получения странной радиограммы. Несмотря на плохое качество связи, сообщение не оставило сомнений в печальном конце научной экспедиции. В дальнейшем я процитирую текст радиограммы.

Некоторые довольно-таки необычные особенности путешествия «Стратфорда» в свое время вызвали многочисленные и противоречивые комментарии. Во-первых, всех неравнодушных наблюдателей удивила созданная профессором Маракотом атмосфера чрезвычайной таинственности. Уважаемый ученый всегда отличался глубокой неприязнью и столь же глубоким недоверием к прессе, однако в данном случае он превзошел самого себя, категорически отказываясь давать интервью репортерам и не позволяя ни одному журналисту подняться на корабль во время продолжительной – длительностью в несколько недель – стоянки в ливерпульском Альберт-доке. Ходили смутные слухи о невиданной, абсолютно новой конструкции парохода, а также о его беспримерном техническом оснащении, позволявшем вести работу на весьма серьезных морских глубинах. Распространившиеся слухи неоднократно подтверждались достоверной информацией с верфи «Хантер и компания» в западном Хартлпуле, где производились работы по подготовке судна к рейсу. Одно время достойные доверия источники утверждали, что дно корабля наделено доселе невиданной способностью полностью отделяться от корпуса! Сообщение вызвало острый интерес сотрудников морской страховой компании «Ллойд», которым, хотя и не без труда, удалось-таки получить удовлетворительные сведения. Полог забвения, окутавший все эти факты и домыслы, был потревожен, когда судьба бесследно исчезнувшего судна вновь заинтересовала неравнодушную общественность.

Но хватит, пожалуй, рассуждений об организации экспедиции парохода «Стратфорд» и связанных с нею настроениях в обществе. Итак, нам доступны четыре документа, всесторонне освещающие уже известные факты. Первый документ – это подробное письмо, отправленное мистером Сайрусом Хедли из столицы острова Гран-Канария, города Лас-Пальмас, в Тринити-колледж Оксфордского университета. Довольно-таки объемистое послание адресовано другу молодого биолога, сэру Джеймсу Толботу. Насколько нам известно, порт Лас-Пальмас стал единственной точкой на карте, куда пароход «Стратфорд» зашел после того, как покинул устье Темзы. Второй документ – упомянутая выше странная радиограмма. Третий документ – та запись в бортовом журнале судна «Арабелла Ноулз», которая касается найденного на поверхности Атлантического океана неизвестного науке стеклянного шара. Четвертый и последний документ – поразительное содержимое самого стеклянного шара: произведение эпистолярного жанра, либо представляющее собой сложнейшую и самую жестокую мистификацию в современной истории, либо открывающее неизведанную страницу человеческого опыта, значение которой столь огромно, что его невозможно переоценить. После этого небольшого вступления обратимся к прежде не публиковавшемуся письму мистера Сайруса Хедли, любезно предоставленному мне самим адресатом – сэром Джеймсом Толботом – и датированному первым октября 1926 года:

«Дорогой Толбот, отправляю свое послание из порта Лас-Пальмас, куда мы зашли, чтобы несколько дней отдохнуть. Все это время моим основным товарищем в путешествии остается старший механик парохода “Стратфорд” Билл Сканлэн – как и я сам, американец, но в отличие от меня крайне занятный человек. Однако сегодняшнее утро я провожу в одиночестве, так как Билл отправился “на свиданье с юбкой” (именно так он выразился). Как видите, Сканлэн пользуется именно теми словечками, которые каждый истинный англичанин ожидает услышать от каждого истинного американца, и, следовательно, является образцовым представителем нашей с ним общей родины. В присутствии английских друзей сила воображения заставляет меня самого чаще, чем необходимо, использовать такие характерные для американского менталитета элементы усиления смысла, как “без сомнения” и “наверняка”. Считаю, что без них никто бы не поверил, что я – настоящий янки. Однако у нас с вами сложились совершенно другие, куда более глубокие и искренние отношения, а потому позвольте заверить, что вы не найдете в моем послании ничего, кроме чистейшего оксфордского варианта классического английского языка.

Вы встречались с профессором Маракотом в Митре, так что отлично знаете, какой он сухарь. Кажется, я уже рассказывал, как знаменитый ученый настойчиво апеллировал ко мне, убеждая отправиться в путешествие вместе с ним. Маракот обратился к старику Соммервилю из Зоологического института в Кембридже, и тот прислал ему мою работу о морских крабах – ту самую, которая победила в конкурсе. После этого профессор решительно остановился на моей кандидатуре. Конечно, принять участие в такой знаменательной экспедиции весьма почетно, однако вместо воплощенной профессором Маракотом ожившей мумии в качестве начальника хотелось бы видеть какого-нибудь другого, более живого человека. К сожалению, чрезмерная замкнутость и фанатичная преданность своему делу начисто лишают почтенного ученого способности к нормальному общению. “Наичерствейший из всех в мире сухарей” – так отзывается о нем механик Билл Сканлэн, и все-таки эта безусловная верность призванию не только ставит в тупик и раздражает, но и в немалой степени восхищает меня! Помимо науки для профессора ничего не существует. Помню, как вы смеялись, когда я рассказал, как на мой вопрос, что следует почитать для подготовки к предстоящему путешествию, с целью серьезного ознакомления он порекомендовал собрание собственных научных сочинений, а в качестве отдыха посоветовал просмотреть труд Геккеля под занимательным названием “Изучение планктона”.

Сейчас я знаю господина Маракота ничуть не лучше, чем тогда, когда мы сидели в маленькой гостиной с окнами, выходящими на оксфордскую Хай-стрит. Профессор не тратит времени на досужие разговоры, а худое лицо фанатика – лицо Савонаролы или, скорее, Торквемады – никогда не смягчается улыбкой. Длинный, тонкий, агрессивный нос, близко поставленные маленькие, проницательные серые глаза под густыми, похожими на солому бровями, плотно сжатый рот с тонкими губами, ввалившиеся от постоянных мыслей и аскетичной жизни щеки – такая внешность свидетельствует о жестком, замкнутом, необщительном характере. Можно сказать, что обиталище Маракота – некая недоступная для простых смертных интеллектуальная горная вершина. Должен признаться, что иногда истово преданный науке исследователь кажется мне слегка сумасшедшим. В качестве примера вспомню изобретенный и сконструированный им необыкновенный аппарат для изучения подводного мира… но лучше расскажу все по порядку, и тогда у вас появится возможность сделать собственные выводы.

Обратимся к началу нашего путешествия. Пароход “Стратфорд” – оборудованное специально для исследовательской экспедиции прекрасное, хотя и небольшое морское судно водоизмещением в тысячу двести тонн, с чистыми палубами и отличным широким бимсом, оснащенное всевозможными приспособлениями для измерения глубины, тралового лова, а также для выемки донного грунта. Среди прочих полезных новшеств на борту присутствует чрезвычайно эффективная, закрепленная на корме сеть. Разумеется, палуба оборудована мощными паровыми лебедками для подъема трала и другими техническими приборами различного назначения, часть которых мне уже знакома. Впрочем, некоторые устройства пока кажутся весьма странными и непонятными. Под палубами расположены удобные каюты и отлично оснащенные лаборатории для специальных исследований.

Еще до отправления из лондонского порта пароход “Стратфорд” удостоился репутации весьма таинственного судна, и скоро я обнаружил, что подобную характеристику нельзя назвать абсолютно незаслуженной. Впрочем, первые наши действия выглядели вполне заурядными. Мы направились в Северное море и спустили трал, чтобы собрать со дна характерную флору и фауну. Но поскольку средняя глубина этих вод едва превышает шестьдесят футов, а судно предназначено для работы на больших глубинах, наши хлопоты оказались напрасной тратой времени. Во всяком случае, мы не подняли ничего заслуживающего пристального научного внимания, а получили только самые банальные образцы: обычную съедобную рыбу, морскую собаку (то есть акулу), кальмаров, медуз и не стоящие упоминания примеры кое-каких терригенных донных отложений в виде обычной наносной глины. Затем мы обогнули Шотландию, увидели Фарерские острова и прошли вдоль порога Томсона Уайвилла, где нам повезло больше. Затем направились к району исследования, расположенному между африканским берегом и Канарскими островами. Однажды в безлунную ночь едва не сели на мель возле острова Фуэртевентура, но в целом нам удалось преодолеть маршрут без серьезных проблем.

На протяжении нескольких первых недель я упорно старался наладить дружеские отношения с профессором Маракотом, однако задача оказалась не из легких. Во-первых, это самый сосредоточенный на собственных мыслях и в то же время по-житейски рассеянный человек в мире. Должно быть, вы помните, как улыбнулись, увидев, что профессор дал пенни мальчику-лифтеру, решив, будто едет в трамвае. Нередко он настолько углубляется в решение одному ему известных задач, что почти не замечает, где находится и что делает. Во-вторых, Маракот отличается крайней скрытностью. Всякий раз, войдя к нему в каюту, я застаю профессора за изучением документов и карт, которые, заметив меня, он тотчас же закрывает. Не сомневаюсь, что начальник разрабатывает какой-то тайный план, однако не хочет предавать его огласке, прежде чем корабль станет на якорь в каком-то одному ему ведомом порту. Во всяком случае, у меня сложилось именно такое впечатление, и Билл Сканлэн придерживается того же мнения.

– Послушай, Хедли, – обратился ко мне механик однажды вечером, войдя в лабораторию, где я прилежно измерял процентное содержание соли в поднятых из морской пучины образцах. – Как по-твоему, что у нашего мудрого профессора на уме? И что он намерен предпринять?

– Полагаю, – ответил я, – что нам предстоит сделать то же самое, что уже сделал до нас “Челленджер” и продолжила добрая дюжина других научных судов. А именно пополнить перечень океанских рыб несколькими пока неизвестными видами и внести новые данные в батиметрическую карту Атлантического океана.

– Ни за что и никогда! – уверенно возразил Сканлэн. – Если ты так считаешь, то покумекай-ка еще немного. Прежде всего, возникает законный вопрос: зачем здесь я?

– Ты необходим на судне на тот случай, если сломается что-нибудь из механического оснащения, – наугад ответил я.

– Ничего подобного! Всей механикой корабля ведает инженер из Шотландии по фамилии Макларен. Нет, приятель, дело вовсе не в том вспомогательном двигателе, который расхваливают ребята из компании “Меррибэнкс”. Поверь: если механику платят полсотни долларов в неделю, то это неспроста. Пойдем, кое-что покажу: возможно, ты поймешь, в чем здесь суть.

Билл достал из кармана ключ и отпер дверь в дальней стене лаборатории. Соединяющая палубы лестница привела нас в трюм – совершенно пустое пространство, если не считать четырех огромных упаковочных ящиков с блестевшими сквозь солому непонятными массивными объектами. Объекты эти представляли собой плоские стальные листы со сложными болтами и причудливыми заклепками по краям. Площадь каждого из листов составляла примерно десять квадратных футов, а толщина достигала полутора дюймов. В середине каждого листа виднелось круглое отверстие диаметром в восемнадцать дюймов.

– Что, черт возьми, это такое? – изумленно спросил я.

При виде моего недоумения забавное лицо Билла Сканлэна (представьте себе нечто среднее между комиком из водевиля и борцом-чемпионом) расплылось в довольной улыбке.

– Вот оно, мое предназначение, – ответил механик. – Да, дорогой Хедли, я здесь нахожусь исключительно ради этих непонятных штук. Вот в этом большом ящике хранится стальное основание какого-то необыкновенного аппарата. Есть также изогнутая верхняя часть и большое кольцо для цепи или каната. А теперь посмотри внимательно на дно нашего судна.

Я взглянул туда, куда показал Билл, и увидел квадратную деревянную платформу с винтами в каждом углу, наглядно свидетельствующими, что это некая крышка, которая при необходимости снимается без особого труда.

– Здесь явно устроено двойное дно, – пояснил Билл Сканлэн. – Возможно, наш профессор – всего лишь помешанный на своих идеях изобретатель, каковых на белом свете пруд пруди. Но более вероятно, что он задумал нечто такое, о чем мы даже не догадываемся! Если мой котелок варит как надо, то Маракот намерен построить что-то вроде комнаты (окна прилагаются), чтобы затем опустить ее через этот открывающийся люк в корабельном дне. Наличие электрических фонарей доказывает, что профессор собирается светить сквозь иллюминаторы и изучать подводные дебри!

– Если его единственная цель заключается в этом, то не проще ли было оснастить судно прозрачным дном, как на лодках с острова Каталина? – возразил я.

– Дело говоришь, – задумчиво почесав затылок, согласился Билл Сканлэн. – Никак не могу взять в толк… Но знаю наверняка: начальник экспедиции нанял меня, чтобы приказы исполнять и всеми силами помогать ему в сборке этой чертовой штуковины. Правда, пока что он не сказал о ней ни слова. Я тоже молчком, но потихоньку да помаленьку посматриваю по сторонам; так что если придется ждать достаточно долго, узнаю все, что надо.

Вот так я впервые прикоснулся к нашей тайне. Вскоре после этого разговора разыгрался нешуточный шторм, а выбравшись из него, мы занялись глубоководными исследованиями к северу от мыса Джуби, неподалеку от континентального склона: опустили трал, сняли показания температуры и измерили содержание соли. Работа с оттертралом Петерсона шириной в двадцать футов азартна и увлекательна: сеть захватывает все, что попадается по пути. Если опустить трал на глубину в четверть мили, то получишь определенный улов, а если глубина составит полмили, то и результат окажется другим: каждый океанский уровень густо населен собственными характерными жителями, как и континенты на суше. Иногда со дна появляется полтонны прозрачного розового желе – то ли первородного материала, послужившего источником всей морской жизни, то ли выделений птероподов, под микроскопом распадающихся на миллионы крошечных сетчатых шариков, разделенных похожим на грязь аморфным веществом. Не стану, дорогой Толбот, утомлять вас описанием всех этих бротул, десятиногих ракообразных, асцидий, голотурий, эктопрокт и иглокожих. Как бы то ни было, вы уже поняли, что море дарит щедрый урожай, а мы достаточно прилежно его собираем и классифицируем. Однако меня ни на миг не покидает ощущение, что сердце Маракота не лежит к этой работе, а странная, узкая, похожая на череп египетской мумии голова его наполнена иными планами. Все наши нынешние действия выглядят испытанием людей и снаряжения перед грядущим настоящим делом.

В этом месте я оторвался от письма и отправился на берег, чтобы в последний раз прогуляться по твердой земле – земле, которая не раскачивается под ногами: завтра рано утром мы продолжим путешествие. Мое появление на суше оказалось весьма кстати, так как на пирсе разыгралась бурная перебранка, а профессор Маракот и Билл Сканлэн стали невольной причиной скандала. Дело в том, что Билл – изрядный задира и любит хвастаться точными ударами как правой своей руки, так и левой, однако когда вокруг собирается с полдюжины вооруженных ножами местных жителей, даже его боксерское искусство не способно помочь в разрешении спора. Так что в данном случае мне пришлось немедленно вмешаться. Оказалось, что профессор нанял одну из тех колымаг, которые в этих местах называют кэбами, и отправился изучать остров, но совсем забыл, что не взял с собой деньги. Когда же пришло время платить, ему не удалось объяснить, в чем дело, и возница бесцеремонно забрал у неплатежеспособного седока часы. Столь несправедливый поступок вызвал гнев Билла Сканлэна, и через пару минут оба чужака наверняка оказались бы на земле со спинами в виде подушек для игл, но тут появился я и моментально уладил разногласие парой долларов сверх положенной вознице суммы и утешительным призом в пять долларов парню с синяком под глазом. Таким образом, противостояние закончилось благополучно, и профессор Маракот даже повел себя более человечно, чем когда-либо прежде. Вернувшись на корабль, он пригласил меня в свою маленькую каюту и сердечно поблагодарил за помощь.

– Кстати, мистер Хедли, – окликнул меня ученый, когда я повернулся, чтобы уйти. – Кажется, вы пока не женаты?

– Нет, – ответил я. – Не женат.

– И ни о ком не должны заботиться?

– Нет.

– Хорошо! – одобрил профессор. – До сих пор я не обсуждал с вами цель нашего путешествия, поскольку по ряду личных соображений хотел сохранить информацию в секрете. Одна из причин такого молчания – страх, что кто-нибудь воспользуется моей идеей и опередит меня с ее воплощением. Когда научные планы приобретают известность, с их автором могут обойтись примерно так же, как в свое время Амундсен обошелся со Скоттом. Если бы Скотт держал свой замысел в тайне, то Южный полюс открыл бы он, а не Амундсен. Что касается меня, я считаю свое предназначение не менее важным, чем открытие Южного полюса, а потому предпочитаю молчать. Но сейчас мы уже стоим на пороге собственного великого достижения, и никакой соперник не сможет украсть мои планы. Завтра же мы отправимся к настоящей цели предпринятого путешествия!

– И в чем же заключается настоящая цель? – с плохо скрытым волнением уточнил я.

Профессор Маракот порывисто подался вперед, а аскетичное лицо его осветилось неиссякаемым энтузиазмом фанатика.

– Наша цель, – произнес он торжественно, – изучение дна Атлантического океана.

Здесь я должен прервать повествование: полагаю, что известие поразило вас, Толбот, ничуть не меньше, чем меня. Если бы я был писателем, то, скорее всего, остановился бы на этом кульминационном моменте. Но поскольку моя задача состоит в честном, непредвзятом изложении событий, то скажу, что после этого знаменательного сообщения я провел в каюте профессора Маракота еще целый час и узнал массу интереснейших деталей, которые должен поведать, пока остается время до отхода на берег последней на сегодняшний день шлюпки.

– Итак, мой юный друг, – понимающе кивнул ученый. – Теперь вы можете свободно обо всем писать, ибо к тому времени, как ваше послание достигнет берегов Англии, мы уже совершим эпохальное погружение.

Сделав это туманное, малопонятное замечание, профессор Маракот коротко рассмеялся: у него весьма своеобразное чувство юмора.

– Да, сэр, – продолжил ученый. – В данном случае выражение “эпохальное погружение” подходит наилучшим образом: это будет грандиозное событие, которое непременно войдет в анналы мировой науки. Позвольте со всей ответственностью выразить твердое убеждение в том, что современная доктрина относительно экстремального давления в глубине океана абсолютно ошибочна. Ясно, что существуют иные факторы, нейтрализующие отрицательное воздействие толщи воды, хотя я пока что не готов сказать, в чем именно эти факторы заключаются. Такова одна из проблем, которые нам предстоит решить. Позвольте спросить, какого давления можно ожидать на глубине в милю? – Маракот пристально посмотрел на меня сквозь большие очки в толстой роговой оправе.

– Не меньше тонны на квадратный дюйм, – ответил я. – Это значение убедительно доказано.

– Главной задачей первопроходца было и остается опровержение бытующих в науке “убедительных” доказательств. Включите мозги, молодой человек. Весь последний месяц вы регулярно добываете самых хрупких и деликатных представителей океанской фауны. Эти существа настолько чувствительны и уязвимы, что с трудом удается без повреждения переместить их из сети в аквариум. Но хотя бы раз вы обнаружили отрицательные последствия воздействия на них экстремального давления?

– Давление компенсировалось, став одинаковым внутри и снаружи, – бойко ответил я.

– Слова! Пустые разглагольствования! – воскликнул профессор Маракот, нетерпеливо покачав головой. – Вы же поднимали из глубины шарообразных рыб. Например, вид, по-латыни называемый Gastrostomus globulus. Разве этих милых обитателей нижних океанских сфер не расплющило бы под воздействием того давления, о котором вы говорите? Или взгляните на кольца в раструбе нашего трала. Разве на глубине они превратились в плоские лепешки?

– Но как же в таком случае объяснить болезненный опыт водолазов?

– Несомненно, это серьезный аргумент. Ныряльщики действительно ощущают значительное воздействие на самый чувствительный орган человеческого тела: внутреннюю поверхность уха. Но согласно моему плану мы вообще не испытаем дополнительного давления, так как будем погружаться в стальном ящике с дающими полный обзор окнами из особо прочного стекла. Если давление не окажется столь высоким, чтобы повредить листы толщиной в полтора дюйма, сделанные из закаленной и покрытой двойным слоем никеля стали, то оно не представит опасности и для нас – людей, находящихся внутри спускаемого аппарата. Таким образом, мы продолжим проведенный в университете Нассау эксперимент братьев Вильямсон, о котором вы, несомненно, знаете. Ну а если вдруг мои расчеты окажутся ошибочными… пару минут назад вы сказали, что не обязаны ни о ком заботиться. Мы возложим свои жизни на алтарь великой научной истины. Но если предпочтете остаться в стороне, я спущусь в пучину в одиночестве.

Признаюсь: замысел профессора показался мне абсолютно безумным, и все же спасовать перед таким вызовом было невозможно. Некоторое время я провел молча, в сосредоточенной задумчивости.

– На какую глубину вы намерены погрузиться, сэр? – уточнил я наконец.

На столе перед Маракотом лежала карта. Он поставил иглу циркуля в точку, лежащую на юго-западе от Канарских островов, и пояснил:

– В прошлом году я измерил батиметрические параметры в данном районе и обнаружил чрезвычайно глубокую впадину. Лот опустился на двадцать пять тысяч футов! Я первым сообщил об открытии. Полагаю, что в недалеком будущем эта океаническая низменность появится на картах под названием “Впадина Маракота” или каким-то подобным.

– Ради бога, сэр! – в тревоге воскликнул я. – Вы же не собираетесь спуститься в эту бездну?

– Нет-нет, – с улыбкой ответил профессор. – Не волнуйтесь. Ни трос, ни воздуховоды нашего аппарата не позволят достичь глубины больше полумили. Я лишь попытался наглядно объяснить вам, что вокруг этой пропасти, несомненно, появившейся давным-давно в результате извержения вулкана, на глубине не больше трехсот морских саженей существует гребень в виде узкого кольцеобразного плато.

– Триста морских саженей! То есть треть мили!

– Именно так. Примерно треть мили. Предполагаю, что мы опустимся в своем маленьком, но устойчивом к давлению наблюдательном аппарате на этот подводный берег и займемся всеми доступными научными наблюдениями. Переговорная трубка свяжет нас с кораблем и позволит оперативно отдавать распоряжения. Трудностей не возникнет. Как только сочтем необходимым подняться, немедленно сообщим на борт, и коллеги поднимут нас.

– А воздух?

– Его будут подавать в аппарат по воздуховодам.

– Но ведь под водой совершенно темно!

– Боюсь, что вы правы: это действительно так. Эксперименты Фоля и Сарасена на Женевском озере доказали, что на глубину не проникают даже ультрафиолетовые лучи. Но так ли это важно? Мы будем обеспечены мощным электрическим освещением от корабельных двигателей, дополненным шестью сухими двухвольтными батареями, соединенными таким образом, чтобы вырабатывать ток с напряжением в двенадцать вольт. В сочетании с военной сигнальной лампой Лукаса в качестве подвижного отражателя система в полной мере удовлетворит наши потребности. У вас остались еще какие-то сомнения?

– А что, если воздуховоды запутаются?

– Не запутаются. К тому же в качестве резерва в нашем распоряжении будет находиться сжатый воздух в баллонах, которого хватит почти на сутки. Итак, я внятно ответил на все вопросы? Согласны разделить со мной эксперимент?

Решение далось нелегко. Мозг работает быстро, а воображение действует невероятно живо. Я представил первобытную бездну и затерянный в ней тесный металлический ящик, ощутил затхлый, дважды использованный воздух, явственно увидел, как провисают, прогибаются под огромным давлением, расходятся по швам стены хлипкого убежища, как сочится из каждого сочленения, проникает в каждую щель соленая вода, заливая пол и поднимаясь все выше. Ужасная, кошмарная медленная смерть! Но на меня неотрывно смотрели горящие вдохновением глаза профессора Маракота – преданного рыцаря и святого мученика науки. Подобный энтузиазм чрезвычайно заразен, а если и свидетельствует о сумасшествии, то, по крайней мере, благороден и лишен корысти. Поймав искру божественного пламени, я вскочил и протянул руку.

– Профессор, я готов идти с вами до конца!

– Так я и знал, мой юный друг, – отозвался Маракот. – И выбрал вас вовсе не за те крупицы знаний, которыми вы обладаете, и даже не за близкое знакомство с крабами и прочими морскими созданиями. Вы наделены другими, более полезными в данном случае качествами, а именно любознательностью, верностью и мужеством.

С этой скупой похвалой, в один миг лишившись будущего и жизненных планов, я покинул каюту профессора Маракота. Увы, последняя шлюпка отправляется на берег через пять минут. Просят срочно сдавать почту. Теперь одно из двух, дорогой Толбот: либо больше вы никогда не получите от меня ни строчки, либо через некоторое время придет письмо, поистине достойное вашего заинтересованного внимания. В первом случае сможете заказать плавучий могильный камень и бросить его в море где-нибудь южнее Канарских островов. Весьма уместной будет такая надпись: “Здесь или где-то неподалеку покоится то, что рыбы оставили от моего друга Сайруса Дж. Хедли”».

Второй документ представляет собой неразборчивую радиограмму, полученную сразу несколькими судами, в том числе и пароходом королевской почты «Арроя», третьего октября 1926 года в три часа пополудни. Следовательно, радиограмма была отправлена всего лишь через два дня после отправления «Стратфорда» с острова Гран-Канария, что явствует из письма мистера Хедли и приблизительно соответствует времени, когда в двухстах милях к юго-западу от порта Лас-Пальмас норвежский барк заметил затонувший во время жестокого шторма пароход. Удалось разобрать следующий текст:

«Лежим на боку. Положение безнадежное. Уже потеряли Маракота, Хедли, Сканлэна. Местоположение неясно. Носовой платок Хедли найден на конце глубоководного лота. Да поможет нам Бог! Пароход “Стратфорд”».

Эта неразборчивая весточка стала последним сообщением злополучного судна, причем часть его показалась настолько странной, словно радист передавал текст, находясь в бреду. Однако сомнений в печальной судьбе парохода и его команды не осталось.

Объяснение загадки – если можно считать это объяснением – следует искать в записях, сохранившихся внутри странного стеклянного шара, но прежде всего необходимо представить читателям появившийся в прессе лаконичный отчет об обнаружении шара. Привожу дословно запись из бортового журнала судна «Арабелла Ноулз», перевозившего уголь из Кардиффа в Буэнос-Айрес. Командовал экипажем опытный капитан Эймос Грин:

«Среда, 5 января 1927 года. 27,14 градусов широты; 28,00 градусов западной долготы. Погода теплая. Небо голубое, с низкими грядами перистых облаков. Море застыло в неподвижности, словно зеркало. Во вторую склянку средней вахты старший дежурный офицер сообщил, что заметил, как из воды будто бы выпрыгнул блестящий круглый объект и тут же упал обратно в океан. Сначала наблюдатель принял его за неведомую рыбу, но, посмотрев в бинокль, увидел серебристый шар – настолько легкий, что он не плыл, а скорее лежал на поверхности воды. Первый помощник тотчас позвал меня, и я увидел необычное явление собственными глазами: объект размером с футбольный мяч ярко светился в луче прожектора правого борта, хотя расстояние до него составляло не меньше полумили. Я остановил двигатели и спустил шлюпку под командованием второго помощника капитана. Он подобрал находку и доставил на судно.

При ближайшем рассмотрении выяснилось, что сфера изготовлена из прочнейшего стекла и наполнена субстанцией настолько легкой, что, подброшенная вверх, парила подобно детскому воздушному шарику. Сквозь прозрачные стенки мы увидели внутри нечто похожее на бумажный свиток. Однако материал оказался настолько крепким, что достать содержимое нам удалось только в результате длительных и чрезвычайно напряженных усилий. Молоток отскакивал, не оставляя никаких следов на хрупкой с виду поверхности, поэтому вскрыть шар мы смогли только после того, как главный механик поместил его под поршень двигателя. Мощная сила пара раздавила оболочку и открыла доступ к хранившимся внутри сферы документам. Однако с сожалением констатирую, что в результате воздействия стекло рассыпалось в блестящую пыль, так что не сохранилось ни единого пригодного для анализа фрагмента. Достав бумажный свиток, мы внимательно его осмотрели, а затем, решив, что документ обладает огромной ценностью и важностью, аккуратно убрали с намерением по прибытии в Буэнос-Айрес немедленно передать его британскому консулу. Видит бог, я хожу по морям уже тридцать пять лет, однако ни разу не встречал ничего столь же странного. Того же мнения придерживается каждый человек на судне. Так что исследовать таинственное явление придется высоколобым умникам из университетов».