Kitabı oku: «Немая пуля», sayfa 4

Детектив бактериологии

Кеннеди был глубоко погружен в написание лекции о химическом составе различных бактериальных токсинов и антитоксинов, что было мне так же незнакомо, как Камчатка, но так же знакомо Кеннеди, как Бродвей и Сорок вторая улица.

– Действительно, – заметил он, откладывая авторучку и в сотый раз закуривая сигару, – чем больше думаешь о том, как современный преступник упускает свои возможности, тем более удивительным это кажется. Почему они придерживаются пистолетов, хлороформа и синильной кислоты, когда существует такой великолепный ассортимент изысканных методов, которые они могли бы использовать?

– Брось это, старина, – беспомощно ответил я. – Если только это не потому, что у них нет никакого воображения. Я надеюсь, что они им не пользуются. Что стало бы с моим бизнесом, если бы они это сделали? Как бы ты тогда раздобыл какую-нибудь настоящую новость для “Стар”? Пунктирная линия отмечает маршрут, пройденный смертельным микробом; крест указывает место, где антитоксин атаковал его – ха! ха! не так уж много в этом для желтых журналов, Крейг.

– На мой взгляд, Уолтер, это было бы верхом драматизма – гораздо более драматичным, чем послать пулю в человека. Любой дурак может выстрелить из пистолета или перерезать горло, но для того, чтобы быть в курсе событий, нужны мозги.

– Может быть, это и так, – согласился я и продолжил читать, в то время как Кеннеди усердно царапал свою лекцию.

Я упоминаю об этом разговоре как потому, что он имеет отношение к моей истории, по довольно странному совпадению, так и потому, что он показал мне новую сторону удивительных исследований Кеннеди. Он интересовался бактериями не меньше, чем химией, и эта история посвящена бактериям.

Примерно через четверть часа раздался звонок в дверь нашего холла. Представьте себе мое удивление, когда я открыл дверь и увидел хрупкую фигуру, которая казалась самой очаровательной молодой леди, которая была сильно скрыта вуалью. Она была в состоянии, почти граничащем с истерикой, как заметил даже я, несмотря на свою обычную тупость.

– Профессор Кеннеди дома? – с тревогой спросила она.

– Да, мэм, – ответил я, открывая дверь в наш кабинет.

Она приблизилась к нему, повторяя свой вопрос.

– Я профессор Кеннеди. Прошу вас, садитесь, – сказал он.

Присутствие дамы в нашей квартире было такой новинкой, что я действительно забыл исчезнуть, но занялся тем, что поправил мебель и открыл окно, чтобы выветрить запах несвежего табака.

– Меня зовут Эвелин Бисби, – начала она. – Я слышала, профессор Кеннеди, что вы искусны в разгадывании сложных тайн.

– Вы мне льстите, – сказал он в знак признательности. – Кто был настолько глуп, чтобы сказать вам это?

– Друг, который слышал о деле Керра Паркера, – ответила она.

– Прошу прощения, – перебил я, – я не хотел вторгаться. Я, пожалуй, выйду. Я вернусь через час или два.

– Пожалуйста, мистер Джеймсон – это мистер Джеймсон, не так ли?

Я удивленно поклонился.

– Если это возможно, я бы хотела, чтобы вы остались и выслушали мою историю. Мне сказали, что вы и профессор Кеннеди всегда работаете вместе.

Настала моя очередь смутиться от комплимента.

– Миссис Флетчер из Грейт-Нек, – объяснила она, – рассказал мне. Я считаю, что профессор Кеннеди оказал большую услугу Флетчерам, хотя и не знаю, в чем она заключалась. Во всяком случае, я пришла к вам со своим делом, в котором у меня мало надежды получить помощь, если вы не сможете мне помочь. Если профессор Кеннеди не сможет решить эту проблему, что ж, боюсь, никто не сможет. – Она сделала паузу на мгновение, затем добавила, – без сомнения, вы читали о смерти моего опекуна на днях.

Конечно, мы читали. Кто не знал, что Джим Бисби, нефтяной магнат южной Калифорнии, внезапно умер от брюшного тифа в частной больнице доктора Белла, куда его доставили из его великолепной квартиры на Риверсайд-драйв? Кеннеди и я обсуждали это в то время. Мы говорили об искусственности двадцатого века. У людей больше не было домов; у них были квартиры, как я сказал. Они больше не болели старым добрым способом, более того, они даже нанимали специальные комнаты, чтобы умереть в них. Они арендовали залы для проведения ритуальных услуг. Удивительно, что они не наняли Грейвса. Все это было частью нашего разрыва с традициями двадцатого века. Действительно, мы знали о смерти Джима Бисби. Но в этом не было ничего таинственного. Это было просто типично во всем его окружении первого десятилетия двадцатого века в большом искусственном городе – одинокая смерть великого человека, окруженного всем, что можно купить за деньги.

Мы также читали о его подопечной, прекрасной мисс Эвелин Бисби, дальней родственнице. Поскольку от жары в комнате и от волнения, она подняла вуаль, мы очень заинтересовались ею. По крайней мере, я уверен, что даже Кеннеди к этому времени полностью забыл лекцию о токсинах.

– В смерти моего опекуна есть кое-что, – начала она тихим и дрожащим голосом, – что, я уверена, будет расследовано. Возможно, это всего лишь глупые женские страхи, но… До сих пор я не говорила об этом ни одной живой душе, кроме миссис Флетчер. Мой опекун, как вы, возможно, знаете, провел лето в своем загородном доме в Бисби-Холле, штат Нью-Джерси, откуда он довольно неожиданно вернулся около недели назад. Наши друзья думали, что это просто странная прихоть, что он не должен вернуться в город до того, как лето закончится, но это было не так. За день до его возвращения его садовник заболел тифом. Это заставило мистера Бисби вернуться в город на следующий день. Представьте себе его ужас, когда на следующее же утро он обнаружил, что его камердинер болен. Конечно, они немедленно отправились в Нью-Йорк, затем он телеграфировал мне в Ньюпорт, и мы вместе открыли его квартиру в Луи Квинзе.

– Но на этом все не закончилось. Один за другим слуги в Бисби-холле заболевали этой болезнью, пока пятеро из них не умерли. Затем последовал последний удар – мистер Бисби пал жертвой в Нью-Йорке. До сих пор меня щадили. Но кто знает, сколько еще это продлится? Я была так напугана, что с тех пор, как вернулась, ни разу не ела в квартире. Когда я голодна, я просто крадусь в отель – каждый раз в другой. Я никогда не пью никакой воды, кроме той, которую я тайком кипячу в своей комнате на газовой плите. Дезинфицирующие средства и бактерициды используются галлонами, и все же я не чувствую себя в безопасности. Даже органы здравоохранения не избавляют меня от моих страхов. Со смертью моего опекуна я начала чувствовать, что, возможно, все кончено. Но нет. Сегодня утром заболел еще один слуга, который на прошлой неделе приехал из загородного дома, и доктор тоже объявил, что у него брюшной тиф. Буду ли я следующей? Это просто глупый страх? Почему болезнь преследует нас до Нью-Йорка? Почему она не осталась в Бисби-холле?

Я не думаю, что когда-либо видел живое существо, более охваченное ужасом, невидимым, смертельным страхом. Вот почему это было вдвойне ужасно в такой привлекательной девушке, как Эвелин Бисби. Слушая, я чувствовал, как, должно быть, ужасно, когда тебя преследует такой страх. Каково это – быть преследуемой болезнью так же безжалостно, как ее преследовал брюшной тиф? Если бы это была какая-то большая, но видимая, осязаемая опасность, с какой радостью я бы столкнулся с ней просто ради улыбки такой женщины, как эта. Но это была опасность, с которой могли справиться только знания и терпение. Инстинктивно я повернулся к Кеннеди, мой собственный разум был абсолютно пуст.

– Есть ли кто-нибудь, кого вы подозреваете в том, что он является причиной такой эпидемии? – спросил он. – Я могу также сказать вам прямо сейчас, что у меня уже сложились две теории – одна совершенно естественная, другая дьявольская. Расскажите мне все.

– Ну, я ожидала получить состояние в миллион долларов, по его завещанию, и сегодня утром его адвокат Джеймс Денни сообщил мне, что было составлено новое завещание. Это все еще один миллион. Но оставшаяся часть, вместо того чтобы пойти в ряд благотворительных организаций, к которым он, как известно, проявлял интерес, идет на формирование целевого фонда для Школы механических искусств Бисби, единственным попечителем которой является мистер Денни. Конечно, я мало что знаю об интересах моего опекуна, пока он был жив, но мне кажется странным, что он так радикально изменился, и, кроме того, новое завещание так сформулировано, что, если я умру без детей, мой миллион также перейдет в эту школу – место безымянное. Я не могу не задаваться вопросом обо всем этом.

– Почему вы должны удивляться – по крайней мере, какие еще у вас есть причины для удивления?

– О, я не могу их выразить. Может быть, в конце концов, это всего лишь глупая женская интуиция. Но в последние несколько дней я часто думала об этой болезни моего опекуна. Это было так странно. Он всегда был таким осторожным. И вы знаете, что богатые не часто болеют тифом.

– У вас нет оснований предполагать, что он умер не от брюшного тифа?

Она колебалась.

– Нет, – ответила она, – но если бы вы знали мистера Бисби, вам бы это тоже показалось странным. Он испытывал ужас перед инфекционными и заразными болезнями. Его квартира и загородный дом были образцами. Ни один санаторий не мог бы быть более пунктуальным. Он жил тем, что один из его друзей назвал антисептической жизнью. Может быть, я глупа, но сейчас это становится все ближе и ближе ко мне, и… ну, я бы хотела, чтобы вы занялись этим делом. Пожалуйста, успокойте мой разум и убедите меня, что все в порядке, что все это естественно.

– Я помогу вам, мисс Бисби. Завтра вечером я хочу спокойно съездить в Бисби-холл. Вы увидите, что все в порядке. Мне нужны соответствующие распоряжения, чтобы я мог провести тщательное расследование.

Я никогда не забуду безмолвную и красноречивую благодарность, с которой она пожелала мне спокойной ночи после обещания Кеннеди.

Кеннеди сидел, прикрыв глаза рукой, целый час после того, как она ушла. Затем он внезапно вскочил.

– Уолтер, – сказал он, – пойдем к доктору Беллу. Я знаю там старшую медсестру. Возможно, мы что-нибудь узнаем.

Когда мы сидели в зале ожидания с толстыми восточными коврами и красивой мебелью из красного дерева, я поймал себя на том, что возвращаюсь к нашему разговору ранним вечером.

– Ей-богу, Кеннеди, ты был прав, – воскликнул я. – Если в этой ее зародышевой идее и есть что-то, то это действительно вершина драматизма – это дьявольщина. Ни один обычный смертный никогда не был бы способен на это.

Как раз в этот момент вошла старшая медсестра, крупная женщина, дышащая безмятежностью и жизнерадостностью в своей безупречно чистой униформе. Нам была оказана всяческая любезность. На самом деле скрывать было нечего. Этот визит развеял мое последнее подозрение, что, возможно, Джим Бисби был отравлен наркотиком. Графики его температуры и искренность медсестры были абсолютно убедительны. Это действительно был брюшной тиф, и дальнейшее расследование ничего не дало бы.

Вернувшись в квартиру, Крейг начал упаковывать свой чемодан с немногими вещами, которые ему понадобятся для путешествия.

– Завтра я уезжаю в Бисби-Холл на несколько дней, Уолтер, и если тебе будет удобно поехать со мной, я хотел бы получить твою помощь.

– По правде говоря, Крейг, я боюсь ехать, – сказал я.

– Тебе не нужно бояться. Сначала я отправляюсь на армейский пост на Губернаторском острове, чтобы сделать прививку от брюшного тифа. Затем я собираюсь подождать несколько часов, пока она не заработает, прежде чем уехать. Насколько мне известно, это единственное место в городе, где можно сделать прививку от этого заболевания. Хотя три прививки действительно лучше всего, я понимаю, что одной достаточно для обычной защиты, и это все, что нам понадобится, если есть угроза.

– Ты уверен в этом?

– Почти уверен.

– Очень хорошо, Крейг. Я поеду.

На следующее утро на армейском посту нам без труда сделали прививку от этой болезни. В то время шла работа по иммунизации нашей армии, и несколько тысяч солдат в разных частях страны уже были вакцинированы с наилучшими результатами.

– Много ли гражданских лиц приходит на вакцинацию? – спросил Крейг у майора Кэрролла, главного хирурга.

– Не многие, потому что очень немногие слышали об этом, – ответил он.

– Я полагаю, вы ведете их учет.

– Только их имена – мы не можем следить за ними за пределами армии, чтобы посмотреть, как это работает. Тем не менее, когда они приходят к нам, как это сделали вы и мистер Джеймсон, мы с готовностью делаем им прививки. Армейский медицинский корпус придерживается позиции, что если это хорошо для армии, то хорошо и для гражданской жизни, и до тех пор, пока только несколько гражданских лиц подают заявки, мы вполне готовы сделать это за плату, покрывающую расходы.

– И вы позволите мне взглянуть на список?

– Конечно. Вы можете просмотреть его через минуту.

Кеннеди торопливо просмотрел короткий список имен, вытащил свой блокнот, сделал запись и вернул список обратно.

– Спасибо, майор.

Бисби-холл был великолепным местом, расположенным в самом сердце огромного парка, площадь которого измерялась квадратными милями, а не акрами. Но Крейг не собирался оставаться там, так как он договорился о ночлеге в соседнем городе, где мы также должны были поесть. Было поздно, когда мы приехали, и мы провели беспокойную ночь, потому что прививка “заработала”. Это было не хуже легкого приступа гриппа, и утром мы оба снова были в порядке, после прохождения так называемой “негативной фазы”. Я, например, чувствовал себя намного спокойнее.

Город был очень взволнован эпидемией в холле, и если я задавался вопросом, почему Крейг хотел, чтобы я был рядом, мое удивление вскоре улеглось. Он заставил меня прочесать город и окрестности, разыскивая каждый случай или слух о брюшном тифе на многие мили вокруг. Я сделал местную еженедельную газету своей штаб-квартирой, и редактор был очень любезен. Он позволял мне читать все его новостные письма от его местного корреспондента на каждом перекрестке. Я просмотрел отчеты о новых телятах и жеребятах, новых заборах и сараях, и т. д., И вскоре у меня был список всех случаев в этой части страны. Он не был длинным, но был рассеянным. После того, как я проследил за именами, следуя инструкциям Кеннеди, данные ничего не показали, кроме того, что они не были связаны с эпидемией в холле.

Тем временем Кеннеди был там очень занят. У него был микроскоп, предметные стекла, пробирки и химикаты для испытаний, и я не знаю, что еще, потому что не было времени посвящать меня во все тайны. Он проверил воду из различных колодцев и в резервуаре для воды, а также молоко от коров. Он попытался выяснить, какая пища поступала извне, хотя ее практически не было, так как зал был самоокупаемым. Не было камня на камне, который он не перевернул.

Когда я присоединился к нему в тот вечер, он был явно озадачен. Я тоже не думаю, что мой отчет уменьшил его недоумение.

– Насколько я смог выяснить после одного рабочего дня, осталось только одно, – сказал он после того, как мы обсудили наши действия за день. – Джим Бисби никогда не пил воду из своих собственных колодцев. Он всегда пил воду в бутылках, доставленную с его завода в штате Нью-Йорк, где у него был замечательный горный источник. Я проверил несколько полных бутылок в холле, но они были совершенно чистыми. Ни в одной из них не было и следа бациллы тифозной. Потом мне пришло в голову, что, в конце концов, это было не то, что нужно было делать. Я должен был проверить пустые. Но пустых не было. Мне сказали, что вчера их все отвезли на грузовую станцию, чтобы отправить обратно на завод. Надеюсь, они еще не ушли. Давай поедем и посмотрим, там ли они.

Грузчик как раз собирался уезжать, но когда он узнал, что мы из холла, он согласился позволить нам осмотреть бутылки. Они были закупорены и в деревянных футлярах, которые отлично защищали их. При свете станционных ламп и с помощью карманного объектива Кеннеди осмотрел бутылки снаружи и убедился, что после замены в деревянных ящиках сами бутылки не были обработаны.

– Вы позволите мне одолжить несколько этих бутылок сегодня вечером, – спросил он агента. – Я даю вам слово, что завтра они будут возвращены в целости и сохранности. Если потребуется, я сделаю для них заказ.

Агент станции неохотно уступил, тем более что в сделке фигурировала маленькая зеленая банкнота. Мы с Крейгом осторожно подняли большие бутылки в футлярах и поехали обратно в наши номера в отеле. Зевак очень взволновало то, что мы подъехали с кучей пустых пятигаллонных бутылок и понесли их наверх, но я уже давно перестал бояться общественного мнения, выполняя все, что хотел Крейг.

В нашей комнате мы работали до глубокой ночи. Крейг тщательно протер дно и стенки каждой бутылки, вставив маленький кусочек ваты на конец длинной проволоки. Затем он выдавил воду из ватного тампона на маленькие стеклянные предметные стекла, покрытые агар-агаром или японскими морскими водорослями, средой, в которой быстро размножаются зародышевые культуры. Он убрал слайды в маленькую духовку со спиртовой лампой, которую захватил с собой, оставив их на ночь в тепле крови.

Все это время я замечал, что он очень старался не прикасаться ни к одной из бутылок снаружи. Что касается меня, то я бы ни за что на свете не прикоснулся к ним. На самом деле, я становился таким, что не решался ни к чему прикасаться. Я почти боялся дышать, хотя знал, что в этом нет ничего плохого. Однако не опасность заражения при прикосновении к бутылкам заставляла Крейга быть таким осторожным. В тусклом свете станционных ламп он заметил на бутылках что-то похожее на отпечатки пальцев, и они заинтересовали его, фактически, побудили к дальнейшему исследованию бутылок.

– Сейчас я собираюсь рассмотреть эти очень слабые отпечатки пальцев на бутылках, – сказал Крейг, продолжая осмотр при лучшем освещении нашей комнаты. – Вот порошок, известный химикам как "серый порошок" – ртуть и мел. Я посыпаю им слабые отметины, вот так, а затем слегка смахиваю их щеткой из верблюжьей шерсти. Это делает отпечаток гораздо более четким, как ты можешь видеть. Например, если ты положишь сухой большой палец на лист белой бумаги, ты не оставишь видимого отпечатка. Если посыпать пятно серым порошком, а затем смахнуть, то будет виден отчетливый отпечаток. Если отпечаток пальцев оставлен на чем-то мягком, например, на воске, часто лучше всего использовать печатные чернила, чтобы выявить выступы и узоры отпечатков пальцев. И так далее для различных материалов. Вокруг отпечатков пальцев была создана целая наука. Жаль, что у меня нет той увеличивающей камеры, которая есть у меня в лаборатории. Тем не менее, моя обычная камера подойдет, потому что все, что я хочу, – это сохранить запись этих отметок, и я смогу увеличить фотографии позже. Утром я сфотографирую эти отметины, и ты сможешь заняться проявкой пленок. Сегодня вечером мы импровизируем ванную в качестве темной комнаты и все подготовим, чтобы ты смог начать с утра и пораньше.

Мы действительно встали рано. В сельской местности никогда не бывает трудно встать рано: здесь так шумно, по крайней мере, для человека, выросшего в городе. Городской шум в пять утра – это гробовая тишина по сравнению с буколической активностью в этот час.

Там была дюжина негативов, которые я начал проявлять после того, как Крейг израсходовал все наши пленки. Тем временем он занялся настройкой микроскопа и пробирок и подготовкой предметных стекол с агаром для исследования.

Закатав рукава рубашки, я был глубоко погружен в свою работу, когда услышал крик в соседней комнате, и дверь ванной распахнулась.

– Черт бы тебя побрал, Кеннеди, неужели ты хочешь испортить эти пленки! – воскликнул я.

Он с грохотом захлопнул дверь.

– Ура, Уолтер! – воскликнул он. – Я думаю, что наконец-то понял. Я только что обнаружил несколько наиболее перспективных колоний бацилл на одном из моих слайдов.

От волнения я чуть не выронил кастрюлю с кислотой, которую держал в руках.

– Что ж, – сказал я, скрывая собственное удивление, – я тоже кое-что выяснил. Все эти отпечатки пальцев до сих пор принадлежат одной и той же паре рук.

Мы почти не позавтракали и вскоре уже поднимались в холл. Крейг запасся в местном магазине канцелярских товаров чернильным блокнотом, каким пользуются для резиновых штампов. В холле он принялся снимать отпечатки пальцев всех слуг.

Это была довольно долгая и трудная работа – сравнить отпечатки пальцев, которые мы сняли, с теми, которые были сфотографированы, несмотря на то, что авторы рассказывают о легкости, с которой преступники отслеживаются с помощью этой системы, разработанной знаменитым Гальтоном. Тем не менее, мы, наконец, закончили работу или, скорее, Крейг закончил ее, время от времени делая замечания от меня. Его ловкость поразила меня; это было больше, чем просто книжное знание.

Мгновение мы сидели, безнадежно глядя друг на друга. Ни один из отпечатков пальцев, снятых в холле, не совпадал с фотографированными отпечатками. Затем Крейг позвонил экономке, верной старой душе, которую даже страх перед тифом не мог сдвинуть с места.

Вы уверены, что я видел всех слуг, которые были в холле, пока мистер Бисби был здесь, – спросил Крейг.

– Нет, сэр, – вы не просили об этом. Вы просили увидеть всех, кто сейчас здесь находится. Осталась только одна, повариха, Бриджит Фэллон. Она уехала пару дней назад – сказала, что возвращается в Нью-Йорк, чтобы найти другую работу. Я тоже была рада избавиться от нее, потому что она была пьяна большую часть времени после того, как появился тиф.

– Ну, Уолтер, тогда, я думаю, нам придется снова вернуться в Нью-Йорк, – воскликнул Кеннеди. – О, прошу прощения, миссис Роусон, что прерываю. Огромное вам спасибо. Откуда взялась Бриджит?

– У нее были хорошие рекомендации, сэр. Вот письмо в моем письменном столе. Она работала у Касвелл-Джонсов на Шелтер-Айленде до того, как приехала сюда.

– Я могу оставить это письмо у себя, – спросил Крейг, быстро просматривая его.

– Да.

– Кстати, где хранились бутылки с родниковой водой?

– На кухне.

– Бриджит взяла на себя ответственность за них?

– Да.

– Были ли у мистера Бисби какие-либо гости в течение последней недели, что он был здесь?

– Только мистер Денни на одну ночь.

– Хм! – воскликнул Крейг. “Что ж, в конце концов, нам будет не так уж трудно распутать это дело, когда мы вернемся в город. Мы должны успеть на дневной поезд, Уолтер. Нам здесь больше нечего делать.

Выйдя из метро на Девятой улице, Крейг затолкал меня в такси, и почти сразу мы оказались в полицейском управлении.

К счастью, инспектор Барни О'Коннор тоже был в хорошем настроении, поскольку Кеннеди позаботился о том, чтобы Центральное управление получило большую долю кредита по делу Керра Паркера. Крейг торопливо набросал детали этого нового дела. Лицо О'Коннора было изучающим. Его честные голубые ирландские глаза буквально выпучились от удивления, и когда Крейг закончил просьбой о помощи, я думаю, что О'Коннор дал бы ему что угодно, просто чтобы разобраться в этом деле.

– Во-первых, я хочу, чтобы один из ваших людей отправился в офис опекуна и получил оригинал завещания. Я верну его в течение пары часов – все, что я хочу сделать, это сделать фотографическую копию. Затем другой человек должен найти этого адвоката, Джеймса Денни, и каким-то образом получить его отпечатки пальцев – вы должны организовать это сами. И пошлите еще одного парня в бюро по трудоустройству на Четвертой авеню, пусть он найдет эту кухарку, Бриджит Фэллон. Мне тоже нужны отпечатки ее пальцев. Возможно, ее лучше задержать, потому что я не хочу, чтобы она сбежала. О, и скажите, О'Коннор, вы хотите закончить это дело, как щелчок кнута, сегодня вечером?

– Я в игре, сэр. Что нужно?

– Дайте подумать. Сейчас четыре часа. Если вы сможете связаться со всеми этими людьми вовремя, я думаю, что буду готов к финальной сцене сегодня вечером – скажем, в девять. Вы знаете, как это устроить. Пусть все они соберутся в моей лаборатории в девять, и я обещаю, что у нас будет статья, которая попадет в утренние газеты с жирным шрифтом на первой полосе.

– А теперь, Уолтер, – добавил он, когда мы снова поспешили к такси, – я хочу, чтобы ты заехал в Департамент здравоохранения с этой карточкой для комиссара. Я полагаю, вы знакомы с доктором Лесли. Ну, спроси его, знает ли он что-нибудь об этой Бриджит Фэллон. Я поеду в город, в лабораторию, и подготовлю свой аппарат. Тебе не нужно приходить до девяти, старина, потому что до тех пор я буду занят, но когда ты придешь, обязательно принеси запись об этой женщине, Фэллон, даже если тебе придется ее выпросить, одолжить или украсть.

Я не понял, но взял карточку и беспрекословно подчинился. Излишне говорить, что я был взволнован до предела во время моего разговора с комиссаром здравоохранения, когда я, наконец, пришел к нему. Я не успел многого сказать, как меня озарил яркий свет, и я начал понимать, к чему клонит Крейг. Комиссар увидел это первым.

– Если вы не возражаете, мистер Джеймсон, – сказал он, после того как я рассказал ему как можно больше о своей истории, – не могли бы вы позвонить профессору Кеннеди и сказать ему, что я очень хотел бы присутствовать сегодня вечером сам?

– Конечно, я так и сделаю, – ответил я, радуясь, что таким образом выполнил свое поручение первоклассным образом.

Должно быть, все шло гладко, потому что, когда я сидел в нашей квартире после ужина, нетерпеливо ожидая половины девятого, когда комиссар обещал заехать за мной и подняться в лабораторию, зазвонил телефон. Это был Крейг.

– Уолтер, могу я попросить тебя об одолжении? – сказал он. – Когда приедет комиссар, попроси его заехать в "Луи Квинз" и также привести мисс Бисби. Скажи ей, что это важно. Больше ничего не надо. Все идет хорошо.

Ровно в девять мы собрались – любопытная толпа. Комиссар здравоохранения и инспектор, будучи членами одной политической партии, приветствовали друг друга по именам. Мисс Бисби нервничала, Бриджит была груба, Денни был угрюм. Что касается Кеннеди, то он, как обычно, был холоден, как кусок льда. И я… ну, я просто не думал о своих чувствах, чтобы успокоиться.

В одном конце комнаты Крейг положил большой белый лист, такой же, какой он использовал на своих лекциях по стереоптикону, в то время как в верхней части яруса сидений, которые образовывали своего рода небольшой амфитеатр из его лекционной комнаты, его стереоптикон шипел.

– Движущиеся картинки сегодня вечером, а? – сказал инспектор О'Коннор.

– Не совсем, – сказал Крейг, – хотя… да, они будут двигаться в другом смысле. А теперь, если мы все готовы, я выключу электрический свет.

Кальций еще немного зашипел, и на простыню упал квадрат света.

Кеннеди щелкнул маленьким рычажком, каким пользуются преподаватели.

– Позвольте мне привлечь ваше внимание к этим увеличенным отпечаткам пальцев, – начал он, когда на экране появился огромный большой палец. – Здесь у нас есть серия отпечатков пальцев, которые я буду медленно показывать один за другим. Все это пальцы одного и того же человека, и они были найдены на нескольких пустых бутылках из-под родниковой воды, использовавшихся в Бисби-холле в течение двух недель, предшествовавших отъезду мистера Бисби в Нью-Йорк. Вот, последовательно, отпечатки пальцев различных слуг, нанятых в доме, и гостя, – добавил Крейг, слегка изменив тон. – Они заметно отличаются от отпечатков пальцев на стекле, – продолжал он, когда один за другим появлялись снимки, – все, кроме этого последнего. Они идентичны. Это, инспектор, то, что мы называем составным типом отпечатка пальца – в данном случае комбинация так называемых типов “петля” и “завиток”.

Ни один звук не нарушал тишины, кроме шипения кислорода на кальции стереоптикона.

– Владелец пальцев, с которых были сделаны эти отпечатки, находится в этой комнате. Именно из-за тифозных микробов на этих пальцах лихорадка попала в питьевую воду в Бисби-холле.

Кеннеди сделал паузу, чтобы подчеркнуть это утверждение, затем продолжил.

– Сейчас я попрошу доктора Лесли немного рассказать нам о недавнем открытии в области брюшного тифа – вы понимаете, комиссар, что я имею в виду, я полагаю?

– Совершенно. Должен ли я назвать имена?

– Нет, еще нет.

– Ну, – начал доктор Лесли, прочищая горло, – за последние год или два мы сделали самое странное и поразительное открытие в области брюшного тифа. Мы обнаружили то, что мы сейчас называем "носителями брюшного тифа", людей, которые сами не болеют этой болезнью, возможно, никогда ею не болели, но которые буквально являются живыми пробирками с бациллой брюшного тифа. Это положительно сверхъестественно. Куда бы они ни пошли, они распространяют болезнь. У нас в департаменте есть записи о ряде таких случаев, и наши сотрудники в исследовательских лабораториях пришли к выводу, что эти случаи далеко не редки, а сравнительно распространены. Я имею в виду один конкретный случай со служанкой, которая в течение последних пяти или шести лет работала в нескольких семьях. В каждой семье позже появлялся брюшной тиф. Эксперты выявили по меньшей мере тридцать случаев заболевания и несколько смертей из-за этого одного человека. В другом случае мы обнаружили эпидемию в Гарлеме, вызванную переносчиком брюшного тифа на отдаленной ферме в Коннектикуте. Этот переносчик, достаточно невинно, это правда, загрязнил молоко, поступающее с этой фермы. Результатом стало более пятидесяти случаев брюшного тифа здесь, в этом городе. Однако вернемся к случаю со служанкой, о котором я упоминал. Прошлой весной мы держали ее под наблюдением, но так как не было закона, по которому мы могли бы постоянно удерживать ее, она все еще на свободе. Я думаю, что в одной из воскресных газет того времени была статья о ней – ее прозвали "Тифозная Бриджит", и красными чернилами она была нарисована поперек страницы ужасным образом. Она жарила черепа своих жертв на сковороде над ревущим огнем. Этот конкретный носитель брюшного тифа, как я понимаю…

– Извините меня, комиссар, если я прерву, но я думаю, что мы продвинулись в этой части программы достаточно далеко, чтобы быть абсолютно убедительными, – сказал Крейг. – Большое вам спасибо за то, как четко вы все изложили, – сказал Крейг выступавшему, и на экране появилось письмо. Он ничего не сказал, но давайте прочитаем его до конца.

По требованию,

Это письмо должно подтвердить, что Бриджит Фэллон работала в моей семье на Шелтер-Айленде в течение прошлого сезона и что я считаю ее надежной служанкой и отличным поваром.

А. СЕНТ-ДЖОН КАСВЕЛЛ-ДЖОНС.

– Перед Богом клянусь, мистер Кеннеди, я невиновна, – взвизгнула Бриджит. – Не дайте меня арестовать. Я невиновна. Я невиновна.