Kitabı oku: «Дом там, где твое сердце», sayfa 12
– Больше ты не будешь одинок. Мы встретим рассвет вместе.
Стон, вырвавшийся из груди Мариса, был признанием его поражения. И победы. Слова были лишними, говорили только глаза – прекрасные, снившиеся ему месяцами, чёрные глаза Элизы. Марис привлёк любимую к себе.
Глава 23
Она почувствовала дискомфорт, ещё не открыв глаза – сразу, как только проснулась. Тело придавливало к кровати неизмеримое ощущение тяжести – будто, пока она спала, её успели замуровать по самые плечи, накрыли гранитной плитой и бросили в одиночестве. Лиз не могла пошевелить и пальцем, впрочем, ей было тепло, а под правой щекой находилось что-то удивительно мягкое, словно шёрстка котёнка или щенка. Что, если… Господи, она всегда так боялась потерять возможность двигаться и впасть в зависимость! В отчаянии Лиз покрутила головой и сделала попытку смотреть влево, хотя предательские глаза слипались от невероятной усталости и закрывались сами собой.
На ней лежало тело. Обнажённое. Тело совершенно голого мужчины, прикрытое лишь по бёдра тоненьким покрывалом. Он растянулся в глубоком сне, слившись с ней воедино – нога на ноге, мягкие груди Лиз смяты его мощной грудью, загоревшие мускулистые руки вытянуты вдоль её собственных рук и пальцы накрепко сплетены с её пальцами. Он лежал абсолютно неподвижно и крепко спал, уткнувшись лицом в её шею. Господи, что происходит? Это… Андрес? Но ведь они ещё не женаты! Может быть, она позволила ему…
– Не пинайся, любовь моя, – сонно пробормотал мужчина. – Смилуйся, дай поспать. Ночью ты выжала из меня все соки…
Элиза послушно застыла, почувствовав дурноту, близкую к обмороку. Это не был Андрес, с которым близкие отношения до свадьбы ещё можно было хоть как-то оправдать. Но… Матерь Божья, она проснулась в постели Стронберга! И ещё одна незначительная деталь – она никак не могла припомнить, как здесь оказалась и что ночью между ними произошло…
По-видимому, она застонала уж очень громко, потому что мужчина снова приподнял голову и оставил обжигающий след поцелуя на её шее.
– Похоже, ты уже не уснёшь, та chere. Никогда не подумал бы, что в тебе столько сил. Другие девственницы только и хнычут после этого, а ты… Тебе не больно? – он скатился с Элизы набок и озабоченно рассматривал её лицо. Увидев, что девушка не шевелится, сделал попытку встать.
– Подожди, сейчас я немного облегчу твои страдания. Ночью ты проявляла такую ненасытность, что у тебя, наверное, сейчас всё болит внутри. Что такое? – он нахмурился, заметив её застывший взгляд.
Лиз медленно пошевелилась – и резкая боль действительно пронзила низ её живота. Она со всхлипом глубоко втянула в себя воздух и почувствовала, как глаза наполняются обжигающими слезами. Марис рассматривал её с редким вниманием, словно какое-то загадочное подопытное животное. Затем изогнулся, поскрёб себе шею – это движение привлекло взгляд Элизы к его голой груди, весьма привлекательной, если забыть, кому она принадлежала. Контроль, как показалось Лиз, на миг был ослаблен; она вскочила – и откуда только силы взялись? – и, рыдая, бросилась к двери. Но вот о чём она позабыла, так это о любимой игрушке Мариса. Просвистел хлыст и нагнал её почти у порога. Лиз истерически вскрикнула, когда его тонкое жало обвило её талию, прикрытую лишь остатками изорванного пеньюара; лёгкое, почти незаметное движение руки Мариса – и она упала к его ногам на постель, подобно перезревшему фрукту.
В устремлённом на неё тёмном взгляде был только цинизм и лёд, и совсем чуть-чуть научного любопытства:
– Ты могла бы выбрать способ потише, чтобы сообщить мне о том, что сожалеешь о проведённой со мной ночи, Линтрем.
– Ночи? – Лиз охнула, прикрыв рот ладонью. – Ты… ты изнасиловал меня! – другой рукой она судорожно пыталась прикрыть грудь обрывками пеньюара.
Марис тоже смотрел туда:
– Нет, я просто был немного нетерпелив. А какой бы мужчина повёл себя по-другому на моём месте? Я собирался мирно уснуть в день моего рождения, когда на пороге вдруг появилась женщина из моих грёз и предложила любить её, если я имею на то желание. А я имел его, уж не сомневайся, – он усмехнулся немного хищно, но под маской рокового соблазнителя Лиз разглядела охватившую его растерянность. Сложившееся впечатление ещё более подтвердилось его следующими словами.
– Ты, что, была пьяна? Нет, не похоже… – он помотал головой. – Ну, говори же!
Элиза беспомощно захлопала глазами:
– А что говорить? Я ничего не помню.
– Совсем ничего? – Марис уставился на неё с откровенным недоверием, потом расхохотался, откинув голову назад. – Чёрт побери, неужели я изощрялся, ублажая тебя всю ночь, для того, чтобы утром, открыв глаза, ты заявила, что ничего не помнишь?
– Не говори так! – женщина застонала, терзая на себе обрывки ткани. Марис не выдержал.
– О, чёрт побери! – вспылил он и, прижимая её к постели одной рукой, другой начал срывать с её плеч ни к чему уже не пригодное одеяние.
Лиз застыла в его руках:
– Ты опять собираешься меня изнасиловать?
– Тебе стоило 6ы вместо этого надрать голую задницу кнутом! Не знаю, что за игру ты ведёшь со мной, но пока я всё не пойму, из этой комнаты ты не выйдешь. А когда я с тобой закончу, у тебя пропадёт всякое желание играть в обманку с мужчинами, – нагнувшись, он закрыл поцелуем её приоткрывшийся в изумлении рот. И встал с постели, пока невинность в её глазах вновь не подвигла его на неразумные действия.
Пройдясь по комнате, Марис рассеянно взял в руки халат из роскошного синего бархата, вышитый для него Рейхан. Кинул его Элизе:
– На, оденься. Не дразни меня своими округлостями, если не хочешь, чтобы я к ним прикасался.
– Я? Дразню? – возмутилась Лиз, но Марис счёл это добрым знаком – она возвращалась к реальности. Родившаяся этой ночью в его объятиях женщина повернулась к нему спиной, чтобы одеться, но и этот фрагмент Марис рассматривал с удовольствием – с первых же встреч он считал её прекраснее всех земных красавиц вместе взятых. Аллах свидетель, если она притворяется, ей придётся ему отработать эту маленькую, но так напугавшую его ложь!
Легко вживаясь в роль жестокого, равнодушного инквизитора, Марис присел на подоконник, словно бы невзначай поигрывая хлыстом, пропуская тугую змейку через сплетение пальцев.
– Ну-с, госпожа, я готов выслушать ваши объяснения по поводу случившегося.
Лиз отчаянно захлопала ресницами, попыталась снова пустить слезу, но запасы соли и жидкости в организме были уже исчерпаны. Тогда она обратилась к гневу:
– Чёрт побери, не знаю! Не знаю я, как это произошло, не знаю, как очутилась в твоей постели! – она подозрительно прищурилась. – Может быть, ты сам приволок меня сюда, откуда я знаю…
– Не забывайся, малышка, – вежливо предупредил её Марис. – Если 6ы я приложил руку к твоему столь щедрому, – голосом он подчеркнул владеющее им негодование, выразил насмешку и недоверие одновременно, – появлению здесь, ты бы это запомнила. А так… а что ты, собственно говоря, помнишь?
– Ничего, – мрачно буркнула Элиза. – Провал в памяти, пустота, вакуум. Что за чёрт меня дёрнул? Последнее, что осталось у меня в голове – я сижу в кресле с книгой стихов в руке… Свет, голубой, очень яркий… Душно… В голове так тяжело, я почти сплю… нет, я разговариваю, – её тщательно выщипанные брови озабоченно сдвинулись, – но с кем? Я говорю по-французски, – с немалым удивлением продолжала вспоминать она. – Значит, это не Рената, не люди из нашего лена. Может быть, ты? – Лиз с подозрением воззрилась на Мариса.
– Нет, – коротким ответом он не позволил развиться неправильной версии. Затем внёс рациональное предложение. – Если не можешь вспомнить, с кем говоришь, вспомни о чём.
– О Линете, – радостная улыбка осветила её лицо, – обо мне, – улыбка медленно угасла. – И о тебе. Странный треугольник. С кем это я так откровенна? Может, Рейхан…
– Ты пила только чай? – прервал её Марис. – Или, может быть, что-то покрепче?
– Другими словами, была ли я пьяна? – Лиз наморщила лоб, вспоминая. – Вряд ли. Если только кто-то не хватил меня по голове дубинкой, а потом влил внутрь спиртное.
– От тебя так не пахло, – мрачно отверг и эту гипотезу Марис.
– Я вспомнила! – испуганно пискнула Лиз. – Твой отец! Я говорила с Хусейном Лалие.
– Хорошая девочка, – похвалил Марис. – Теперь вспоминай – о чём.
– О том, как он тебя любит. Подумать только, дар богов! – презрительное фырканье. – Ты – и дар богов! У старика ум за разум заехал, если он…
– Можешь поблагодарить его за то, что с тобой случилось. Отец сделал мне тот подарок, о котором, по его мнению, я больше всего мечтал. Высшая справедливость, иншаллах! – он тонко улыбнулся. – Полагаю, теперь тебе всё-таки придётся стать моей женой.
– Из-за незначительного инцидента? – Элиза фыркнула. – Я лучше…
Марис больно схватил её за руку.
– Это не было "незначительным инцидентом". Мы занимались любовью. И уже в эту ночь ты могла понести моего ребёнка.
Элиза смогла в ответ только охнуть: такого она не предусмотрела.
– Что же мне делать? – растерянно пробормотала она.
Марис Стронберг этого дожидался – момента, когда она, вольно или невольно, перепоручит ему решение своей судьбы.
– Останешься со мной, – безапелляционно сообщил он. – Я не стану прикасаться к тебе, если ты этого не захочешь, но выждать необходимо. Если выяснится, что ты носишь моего ребёнка, путь один – замужество и материнство; если нет – ты свободна.
– Что значит "свободна"? – Лиз с подозрением уставилась в лицо Мариса, но глаза его были искренни и очень грустны.
– То и значит. Я своими руками открою перед тобой двери дома и навсегда исчезну из твоей жизни.
– У меня, похоже, нет выбора, Стронберг, – напряжённо выпрямившаяся маленькая женщина выглядела так одиноко посреди постели в халате, который был ей велик, что Марис с трудом подавил желание броситься к ней и утешить в своих объятиях. Он знал – это последнее место, где она могла бы успокоиться. И ограничился тем, что только, нежно касаясь её кожи пальцами, подвернул повыше рукава бархатного халата.
Лиз Линтрем помотала головой, то ли отказываясь от любой его помощи, то ли пытаясь справиться с комком в горле.
– Я не закончила. Возможно, ты предложил самый лучший из одинаково ужасных выходов. Я тоже не могу гарантировать, что не в тягости в результате этого кошмарного происшествия, поэтому пробуду с тобой месяц. Но даже если потом я смогу уйти к Андресу, слухи меня погубят. Все всё узнают очень скоро…
– Я понимаю это, – расхаживающий по комнате взад и вперёд Марис резко остановился, расставив ноги, перед постелью. На лице его была изображена непреклонная решимость. – И я слишком люблю тебя, чтобы подвергнуть такому испытанию. Мы уезжаем, – он нетерпеливо махнул рукой. – Иди и распорядись собрать все твои вещи. Ты уже не вернёшься сюда. Дом выполнил своё дело, и он продаётся. На все остальные вопросы я отвечу уже в дороге…
Она одиноко стояла посреди двора, похожая на угрожающе-прекрасную хищную птицу в своих развевающихся мехах. Из-под прозрачной голубой кисеи, укутавшей её лицо, были видны только сверкающие отчаянной решимостью чёрные глаза; руки растягивали и сжимали кожаную плеть для верховой езды. Она приехала сюда на лошади, в дамском седле, опасно свесив обе изящные ножки на одну сторону. Приехала в сопровождении мужчины, который был занят своими мыслями настолько, что почти не замечал красоты спутницы. Он был, к тому же, предупреждён заранее о запрете на телесные контакты: на левой его руке виднелся розовый след удара плетью – он заработал его, пытаясь доказать своё восхищение формой колен женщины.
Въехав во двор, они оба соскользнули с коней, и мужчина отправился в дом за нужным им человеком. К своему несчастью, Андрес Ресья ещё не успел уйти. Подчиняясь приказу новоприбывшего, он вышел за ним во двор и подошёл к экзотической гостье. Та пронзила его своим взглядом, потом обернулась к компаньону в этой странной сделке:
– Вы будете переводить.
– Как договорились, госпожа, – насмешливо поклонился Раймонд. Андрес всё ещё ничего не понимал.
– Что вы хотите, господин Стронберг? Кто эта женщина?
– Я тут не при чём, красавчик, – зло улыбнулся старший из Стронбергов. – Дама сделала мне предложение, перед которым я не устоял: отомстить моему дерьмовому братцу. И его шлюхе.
– А при чём я тут? – Андрес был недоволен. С утра всё шло наперекосяк, и ему даже не дали поесть перед уходом на работу. А теперь ещё ненормальная баба смотрит на него, как на жаркое…
– Мадемуазель не владеет, видишь ли, шведским. Я вызвался только лишь довести до тебя её информацию.
Женщина быстро заговорила, сверкая глазами. От нервной жестикуляции платки и меха, которыми она была вся обмотана, развевались, словно цветной туман, не позволяя догадаться о6 истинных очертаниях её фигуры.
От двух-трёх знакомых слов её рассказ не стал Андресу интереснее. Он отчаянно зевнул, сплюнул рядом с собой на землю:
– Что это бабёнке надо, господин Раймонд? Тарахтит, как наседка…
– Да вот рассказывает она о моем братике… Ты только не думай, Ресья, я лично против тебя ничего не имею – в конце концов, кто ты и кто я… Но вот мадемуазель – она, кстати, работает кем-то вроде домоправительницы в поместье, где твоя Элиза жила до вчерашнего дня…
– Что значит "жила"? – Андрес подскочил, словно собака, огретая под интересное место кнутом. – Где Элиза? С ней что-то произошло?
– Уехала твоя Элиза. Сбежала с моим братцем в далёкие страны.
– Будет дамочке врать-то! – категорично отверг Андрес такую возможность. – Лиза не из таких. И с чего эта куколка приехала мне рассказывать о Лиз?
– Баба, она и есть баба, – философски пожал плечами Раймонд Стронберг. – Она говорит, что собиралась замуж за моего братца, а тот, как унюхал твою Лизу, последний ум потерял. Она, эта красотка, хочет не многого – только чтобы Лиз Линтрем было так же тошно, как ей сейчас. Говорит, что тебе следовало убить свою невесту сразу же, как застал её с Марисом в первый раз…
– Не надо меня учить, что делать, – левая сторона лица Андреса чуть заметно подёргивалась. – Короче, Лиза не вернётся?
– Пока не оберёт моего братца до последней нитки, – с удовольствием подтвердил Раймонд.
– Тогда и говорить больше не о чем. Adjo, – бывший жених Лиз повернулся и ушёл в дом.
Рейхан некоторое время смотрела на место, где только что стоял человек, которому она отомстила за предательство этой северянки. Становилось холодно, дул ветер. Завернувшись плотнее в длинную шубу, она знаком показала Раймонду, что уезжает. Рейхан бен-Сина сделала здесь всё, что смогла.
Часть 3. Весна в Париже
Глава 24
В путь к франкским берегам отправились господа всей семьёй в трёх дорожных каретах, сопровождаемые самой необходимой прислугой и отрядом вооружённой охраны верхом на лошадях. Головную карету занимали отец и сын Лалие, следом за ними – на мягчайших рессорах, оборудованная маленькой печкой, вся в мехах и подушках, драгоценная клетка для жён Хусейна Лалие. Лиз Линтрем тряслась в последней карете, куда менее комфортно устроенной, и позади всех, словно обуза – бросить жаль и везти надо лишь по необходимости. Несмотря на такое пренебрежение, двери Стронберг за пленницей тщательно запирал и охране велел следить бдительно, как бы северянка не исхитрилась выскользнуть через окно. Ну, насчёт последнего Элиза себе, конечно, придумала – она вообще накручивала себя, поддерживая ярость в кипящем состоянии с первых минут пути. Её сестра ехала в карете жён с горничными – у каждой la maîtresse была своя femme de chambre. В один из дней путешествия Марис позволил Ренате ехать в карете старшей сестры, но Лиз быстро устала от чириканья малолетки, её бесхитростного и незатейливого любопытства. Выйдет ли Лиз замуж за Мариса? А на ком же тогда женится Андрес? А почему Лиз не рассказывала, что у них с Марисом любовь? А когда ждать bebis? И так шесть часов без остановки, без пощады, без роздыху. Откуда Лиз-то могла знать ответы на эти вопросы? В дневной перерыв уже не Рената, а она взмолилась удалить от неё сестру. Стронберг только пожал плечами, приказывая Ренате пересесть. Ему было всё равно. И вообще в каждом жесте, взгляде, выражении сквозило – Лиз ему в тягость. Он спешил как можно быстрее вернуться в карету к отцу. Просто отлично. Развлёкся – и в кусты? Жажда мести клокотала уже не внутри северянки, но и в самой атмосфере кареты, если судить по тому, что ехать с ней вместе больше никто не захотел. А дорога предстояла долгая… скучная и ухабистая…
Пять дней спустя они пересекали земли Германского союза, и только к вечеру девятого дня прибыли в Париж. Город, само название которого звучало хрустальным звоном, и казалось, будто его не существует, с первого взгляда в окно кареты не впечатлял. Окраины бедноты с полуразвалившимися лачугами шокировали даже Лиз, выросшую в нищете, а уж супруги Хусейна и вовсе задёрнули занавеску, приложив к лицам платки, смоченные благовониями. Элиза смотрела. В такой же город рвалась её сестра; но если там, в сельской глуши, отвага Селены и магическое слово «город» вызывали трепет, то глядя на эту нищету… Селена, одумайся! Только сестры не было рядом.
Бойкие, ужасно тощие мальчишки бежали за их процессией, редкое зрелище вызвало переполох. Была бы у Элизы еда или деньги, она могла бы что-то бросить этим детям через окно. Ах, если бы… ничего у неё своего не было. Даже девичья честь, и та осталась на дальних берегах. Стронбергу принадлежала одежда на теле Лиз, одеяло, которым она укрывалась, еда и вода внутри неё. Может, и что-то большее… Ответ будет не скоро, до месячных истечений Лиз около трёх недель.
Девушка задумчиво ощупала свою грудь, живот. Да вроде бы всё как обычно. Мать при каждой беременности жаловалась, что у неё грудь наливается, ноет с первых же дней.
– Что ты делаешь? – в этот день Стронберг ехал верхом, и именно теперь надумал заглянуть к ней в окно. Смотрел с интересом. Лиз Линтрем вся залилась жаром с ног до головы, даже подумала, что её волосы заполыхают. Как объяснить, что она гладит себя?
– Пытаюсь представить, каково это, быть в тягости, – буркнула она. Стронберг заинтересовался пуще прежнего, подлец, аж глазёнки засветились.
– А что, есть основания представлять?
Лиз зашипела.
– Появятся – первому скажу!
Марис встревожился.
– Ты только, слышишь, не вздумай ничего сделать с ребёнком или с собой! Слышишь? – вновь крикнул в окошко он. – Погибнешь ни за что, дура!
– Не ори, – Лиз поморщилась, отодвинулась от окна. Она больше не собиралась разговаривать с Марисом – но это не значило, что не собирался разговаривать ОН. Хозяин криком потребовал остановить карету, слез с лошади, забрался внутрь шаткого сооружения на колёсах. Повод его коня перехватил кто-то из охраны. Не в силах воспрепятствовать хозяину, Лиз забилась в самый дальний угол сидения и злобным зверьком пофыркивала оттуда.
– Элиза, иди ко мне, – бесконечно терпеливым тоном позвал её Стронберг.
– Gå åt skogen!
Идти подальше Марис не захотел. Вместо движения в указанном направлении он сгрёб дерзкую девицу в объятия и стиснул так, что почти вышиб из неё дух.
– Однажды, – сухо предупредил он, – моё терпение лопнет. Тогда я вытащу наружу твой гадкий розовый язычок и заставлю – смогу заставить – делать то, для чего он предназначен. Например, облизать мой…
Лиз с усилием глотала сжатой грудью воздух, а от услышанного слова и подключившегося воображения и вовсе закатила глаза. Стронберг сильно похлопал её по щекам.
– Достаточно, приходи в себя. Мы уже почти приехали. Вандом-Пляс, Иль-де-Франс. Это место станет тебе домом на какое-то время.
Забыв про смущение, Лиз потянулась через его колени к окну. Ахнула от представшего взору вида. Таких огромных пространств, да ещё вымощенных камнями, ей видеть не приходилось. Площадь была поистине безгранична. Дворцы, выстроенные по восьмиугольному контуру, не запирали её внутри, а лишь изысканно обрамляли, как локоны – лицо красавицы. Посередине торчала какая-то толстая несуразная палка.
– Это колонна императора, – Марис поймал её взгляд. – Память о победе Наполеона.
– Он управляет Францией?
– Уже нет. Два года назад был коронован Луи Филипп Первый. Впрочем, – Марис помолчал, – до их политики нам с отцом дела нет. Беспорядки на улицах стихли, и ладно, можно жить. Наши деньги мы делаем на внешнеторговых сделках.
Последнюю фразу Лиз не поняла, и не стремилась, поглощённая великолепием дворца, перед которым они остановились. Длиннющее здание – каменное! в три этажа, да ещё и с какими-то закруглёнными окошками там, где полагалось быть крыше. Палки фонарей со стёклами – Лиз зачарованно уставилась на них.
– Как туда ставят свечи?
Марис снисходительно усмехнулся.
– Глупышка, они газовые. Это новое слово в освещении, до шведской деревни, поверь мне, доберётся ещё не скоро. Но мы-то теперь в столице огромного государства. Дамы здесь тоже одеваются по-другому. Тебе придётся сменить гардероб, хотя бы по минимуму, с учётом того, что гостям я тебя представлять не собираюсь. И выпустить в город не могу. Портниха приедет на дом.
– В каком качестве я буду здесь жить? – Элиза слегка нахмурилась. Её, разумеется, в этой стране никто не знал, никто и не вспомнит после её отъезда, но как-то… неудобно.
По лицу Мариса было понятно – легендой он не озаботился.
– Ох ты, Господи… ну, представим тебя дальней родственницей Низель, младшей жены отца.
– А почему не твоей?
– Как ты представляешь себе развитие событий, если ты окажешься в положении и мы поженимся? Я к разговорам об инцесте не готов.
– Это что?
По таким вопросам паршивец Стронберг с готовностью восполнял пробелы её образования:
– Это когда вместе спят брат с сестрой или другие близкие родственники.
– Мерзость какая! – карета остановилась, и Лиз уже приготовилась выбираться из неё.
– Погоди, – остановил её Марис. – Сейчас принесут плащи, надо накинуть. На площади много зевак, мы же с тобой неподобающе одеты.
Лиз удивлённо оглядела своё серое шерстяное платье. Ну да, скучновато, но качеством в разы лучше тех, что она носила на родине. Плащи, переданные слугой в окно, оказались тоже не простыми, невзрачно-чёрные снаружи, но изнутри подбитые самым мягчайшим мехом, какой трогала Лиз в своей жизни. Мягче даже кошачьего… Элиза позволила Марису укутать себя в потрясающий плащ с ног до головы. Скромно прошествовала в дом. Она опасалась, что Стронберг надумает официально представлять её прислуге, но нет, её тихо передали на руки экономке, и та почти молча отвела молодую женщину в комнаты, отведённые ей. Да-да, комната была не одна, целых четыре роскошно обставленных помещения. Спальня в цветах золота и малахита, комната для музицирования и вышивания – ни того, ни другого Лиз делать не умела, собственная гостиная. И купальная комната размером с конюшню в Стронберггард. При виде кранов, торчащих из стены над ванной, в которую следовало заходить по ступенькам, кремового унитаза вместо привычной ночной вазы Лиз ощутила острую необходимость остаться тут одной. В противном случае даже слуги будут считать её невежей. Она ведь не знает, как всё это работает! Сметливый крестьянский ум вмиг подсказал решение. Коли сама не разберётся, отправит Ренату на освоение удобств в крыло прислуги. А после сестра покажет ей.
– Мадам, – после колебания Элиза взглянула на экономку, имени которой пока не запомнила, – вместе с нами приехала девочка тринадцати лет. Её имя Рената, она ехала со слугами.
Экономка почтительно, хотя и несколько напряжённо прислушивалась. Её поза наводила на мысль, что французское произношение Элизы далеко от идеального.
– Она будет жить здесь, – чтобы экономка поняла, Лиз ткнула пальцем в сторону спальни, – со мной.
Женщина еле заметно качнула головой.
– Excusez-moi, madame, le patron уже дал указания по размещению мадемуазель Рене. Не в ваших покоях. Недалеко.
Неужто Стронберг намеревается навещать её тут, рассчитывает на пикантные развлечения и не желает иметь свидетеля оных? Элиза отчаянно покраснела. Ещё бы вспомнить, а понравилось ли ей… в ту ночь. Приказ Хусейна Лалие стёр память в её голове. Но не просить же Стронберга всё повторить сначала…
– Bien, – буркнула Лиз, решив до поры смириться. – Но Рене будет прислуживать мне! Пришлите её как можно скорей с моими вещами.
Быстро присев в каком-то чудном неглубоком движении, экономка вышла.
Рената примчалась через полчаса. Ничего не видевшая, кроме огорода, в своей тринадцатилетней крестьянской жизни, она задыхалась от восторга.
– Мне дадут новое платье! И туфельки – только мои! Ой, Лиза, я и ходить-то в них не умею! А жить в комнате мы будем вдвоём с Жеан, а спать, представляешь, я буду совсем одна! Даже жуть берёт, – неугомонно тарахтя, Рената обежала комнаты Лиз, сунула во все углы любопытный носик и вернулась, окончательно потрясённая.
– Это что, только твои комнаты? Ты одна здесь жить будешь? Немедленно выходи за него замуж, Лиза! – с крестьянским прагматизмом приказала Рената старшей сестре. Любовь – она есть, потом нет, а недвижимость переоценить трудно.
Лиз с улыбкой наблюдала за суетящейся младшей, думая, что не зря она вроде как в шутку обучала Ренату языку богачей. Последняя фраза заставила её поморщиться.
– Отстань, бога ради! Мне Стронберга хватает с этой темой. Я уже скоро с ума сойду.
– Слушай, Лиза, – Рената без приглашения села, – а ведь он красивый, наш le patron, – так, модное словечко от парижских слуг Рената уже перехватила. – Можно, если тебе не надо, я его себе возьму?
Лиз так и остолбенела.
– Чего?
– Ну, ты, конечно, красивее и постарше, но и я симпатичная. Годика через три могу уже…
Закончить проговаривать свои матримониальные планы Рената Линтрем не успела. Не уточняя, собирается ли сестра в жёны или в любовницы, Лиз огрела её, по примеру матери, тряпкой по спине.
– Ещё чего выдумала! Бегом отсюда!
Рената потёрла спину.
– Ну вот, – пробурчала она, – а говоришь – не нужен…
