Kitabı oku: «Дом там, где твое сердце», sayfa 21
Глава 40
К удивлению и некоторой настороженности Мариса, грядущее материнство изменило Элизу. Она даже улыбалась ему теперь, не без теплоты, но отстранённо, будто всё время прислушивалась к тому, что происходит у неё внутри. Основной, безотказной причиной для споров стал пол будущего ребёнка: Марис хотел девочку. Разумеется, что Элиза сразу же начала готовиться к рождению сына. Марис думал и был внутренне готов к тому, что от супружеских радостей его отстранят надолго, отнёсся стоически и вовсе не собирался искать благосклонности дам полусвета на трудный период жизни. Изумив его, Элиза сама проскользнула однажды ночью в его постель, потом продолжала это делать постоянно. Муж обнимал её и молчал, боясь разрушить волшебство. Прошло время экспериментов, теперь ему хотелось нежности. Днём Лиз о своих походах не говорила – воля её.
Канун 1835 года доктор Ранжер за компанию с повитухой провёл во дворце. Девочка родилась в последние минуты уходящего года. Элизе поднесли дочь, та глянула на красное сморщенное существо, но после мук родов осталась к ней равнодушна. Не спросила про девочку и вечером следующего дня, ей хотелось лишь спать. Было слегка досадно, что судьба вновь подыграла Марису Стронбергу, это ведь он хотел дочь. На третий день грудь Элизы наполнилась молоком, а муж разгадал намерение не привязываться к малышке, чтобы досадить ему. Молодой отец сам явился в покои Лиз, дочку в пелёнках и одеяле голубого цвета – вещи шили для мальчика, по распоряжению Лиз – несла за ним незнакомая женщина. Роженица имела вид цветущий, задумчиво разглядывала потолок. Рассмотрев и оценив процессию, выпрямилась:
– Вы кто? Отдайте мне Грету!
Женщина не торопилась расстаться со свёртком, лишь удивлённо глянула на хозяина:
– Разве ж девочка Грета, монсеньор?
– Мадам Палю не ошибается. Дочь мы уже окрестили, ей дано имя Кристиана-Дениз.
Элиза молча разинула рот. Ну и имечко, ей же не повторить такого вовек! Криса… Окрестили? Что за спешка, и без участия матери?
– Мне показалось, тебе будет не интересно. Ты ведь не удостаиваешь Тину вниманием.
Молодая мать окинула его сожалеющим взглядом, поманила к себе кормилицу:
– Дайте дочь.
Положив одеяло с ребёнком на колени, долго и с удивлением рассматривала дочь.
– Это Я родила?
Стронберг хотел вмешаться, что-то добавить – лёгкое прикосновение Белль остановило его. Мать и дочь знакомились друг с другом. Глупая, без малого двадцатилетняя мать, она ещё и матерью-то стать не была готова… Тина смотрела в сторону пахнущего молоком цветного пятна распахнутыми мутноватыми глазёнками… взмахнула ручками… открыла рот…
Прозвучавший вопль был так пронзителен, что Лиз, вздрогнув, едва не уронила ребёнка с колен. Вся дрожа, она повернула бледное лицо к няньке:
– Что с ней? Она больна? Я ей не нравлюсь?
Мадам Палю заворковала самым успокоительным, деликатным тоном:
– Наша прелестная мадемуазель хочет кушать, да, сладкое дитя?
Ради разнообразия Лиз покраснела, коснулась груди под подозрительно плотной сорочкой.
– Я не умею…
– Это просто, мадам Лалие, надо лишь поднести дитя… но разве вы собираетесь сами кормить малышку? Дамы вашего положения этого не делают!
Марис нахмурился.
– Она прежде всего мать, а потом уже – дама какого-то там особого положения. Что с твоей грудью, Элизабетта? – он впервые обратил внимание, что глаза супруги блестят, было похоже, что у неё небольшой жар.
Лиз молча приподняла сорочку, показывая область груди, туго перебинтованную холстиной. Вперёд выступила Белль.
– Доктор Ранжер велел после родов перетянуть грудь мадам, чтобы молоко перегорело. Он не думал…
– Заметно, – процедил Марис. Глаза его недобро сузились. – И что, уже поздно, она не сможет кормить грудью?
– Н-нет… не поздно пока…
– Именно меня полагается спросить, хочу ли я делать это!
– А я не спрашиваю. Снимайте повязки!
Обе груди Элизы выглядели распухшими, твёрдость их угадывалась и без прикосновений. Совершенно очевидно, что именно они были причиной жара роженицы. Муж положил ладони чуть выше сосков. Удивился, обратился к авторитету кормилицы:
– Мадам Палю, почему это так выглядит – словно камень? Разве должно…
– У мадам молоко остановлено в движении наружу, оно не может найти выход. Если продолжить бинтовать, оно уйдёт через неделю-две.
– Нет, – отрезал Марис. – Мы будем кормить.
Элиза только вздохнула.
Муж не побрезговал ничем, не отходил от неё до самого вечера. Сам менял горячие компрессы на грудях, неустанно разминал их в массаже, так что первые капли на тёмных оконечностях можно было считать его заслугой. Кристиану поднесли к груди матери на следующий день, и дочь была столь нахальна, что выразила недовольство малым рационом. Докармливала её плодородная мадам Палю. Крохотная Кристиана на уровне рефлексов одобрила своё младенческое счастье, целых две мамы, родная и молочная…
Глава 41
И ведь всё было хорошо. Марис перевёл взгляд с дочери, бодро ползающей по ковру, на настороженную жену. Целых семь месяцев. Кристиана росла, Элиза угомонилась, стала вести себя, как подобает достойной молодой женщине. Может, немножко более скованно, чем хотел бы её супруг, но выше всех похвал в глазах высшего света. Конечно, в силу своего материнства она почти не участвовала в раутах, балах и охотах, а когда выезжала, вела себя молчаливо и сдержанно; однако Марис ловил себя на мысли, что эта замкнутость притягивает его взор больше разукрашенных фривольных дам. Уж как крутилась и извивалась вокруг Элен-Франсуаз, пытаясь привлечь его! Пока однажды Элиза не отыскала её и его, зажатого дамой в вынужденном tête-a-tête в углу оранжереи, и безучастным голосом не озвучила все травмы, которые она нанесёт вышедшей из берегов воспитанности кокотке. По глазам было видно, Элен-Франсуаз поверила. Дрогнула. Отстала, подыскав себе новую жертву среди аристократов. Марис пытался выразить жене свою благодарность, но не заметил, чтобы это тронуло Элизу.
– Ты принадлежишь мне, – жена дёрнула плечиком. – Я не делюсь.
И тем не менее, жизнь шла хорошо. До получения треклятого письма Лаймен, доставку которого Марис не смог утаить от Лиз. Вести с родины, где Элиза не была более двух лет, взволновали её. А более всего тот факт, что Лаймен Стронберг ничего и не писала о её семье. Прикажете упоминать о крестьянах? Пфе, сударь мой, моветон! А не угодно ли и о свинячьем опоросе?
– Читай, – дрогнувшим голосом попросила Лиз. Марис вздохнул, достал второй лист из конверта.
« …далёкое расстояние, любезный сын, делает новости не совсем таковыми, пока почтовые кареты домчат нам твои послания. Вот и узнала я, что родилась у тебя дочь, когда малышке уж месяца три исполнилось. Но это ничего, возблагодарить Господа никогда не поздно! Надеюсь, что и супруга твоя…»
Быстрый взгляд на Элизу.
« …пребывает в добром здравии и сможет по прошествии приличествующего времени одарить тебя сыном-наследником…»
Лиз хмыкнула, встала, стремительно отошла к окну. Марис читать не перестал, зная, что она всё равно слушает.
« …новости есть и у нас. С полгода назад Аделаида объявила, что она в тягости, а всё оттого, что ездила она к святым мощам на поклон. Наверное, сила святых помогла, ибо ребёночка она не скинула, как прежде, и теперь ходит круглая, что твоя бочка. И радоваться бы мне милости такой, да вот сомнение гложет: Раймонд ли семя посеял то? Не в себе он с тех пор, как девка его деревенская в лесах сгинула…»
Лиз крутанулась вокруг своей оси, в ужасе уставилась на Мариса, отвечавшего ей беспомощным взглядом. Оба они понимали, что «деревенской девкой» могла быть только Линета Линтрем.
Марис наскоро просмотрел остатки письма.
– Ничего интересного. В основном, догадки, кто может быть отцом ребёнка Аде. Maman грешит на молодого поручика, гостившего по соседству. Сетования, что здоровье отца пошатнулось, от Рея помощи никакой, и maman приходится лично направлять и проверять управляющего, чтобы всё делалось вовремя и не воровал.
– Я должна ехать туда, – Элиза кусала губы. – Я же неблагодарная! Уехала и забыла. А мама уже тогда чувствовала себя нехорошо.
– Там брат твой, – возразил Марис. Пускаться в далёкое путешествие с семимесячной дочерью на руках не хотелось.
Элиза вскинулась горячей лошадкой:
– А что брат? Куда Георгу, помимо своих детей, ещё пять сестёр малолетних? Что с Линетой случилось? Как там… Андрес?
Муж явственно скрипнул зубами. Лиз глянула виновато – но не остановилась.
– Нельзя скрываться в Париже и далее. Ты решил, мы едем?
Проще всего было настоять на своём праве главы семьи единолично принимать решения. Только Элиза ему подобного манифеста не простит.
– Ma cherie, ну что ехать-то? Кристиана ещё мала, ты её к груди прикладываешь. Пусть ей хотя бы год исполнится. А там, на родине, уже всё, что было суждено, произошло.
Элиза слушала его и даже кивала, и Мариса обманул её покорный вид. Он думал, что если её сейчас задержать в Париже на полгодика, то острота переживаний схлынет, а там, глядишь, к зиме она и вторым беременна будет. И опять же нельзя пускаться в дорогу, положение-то деликатное!
Решение приняла сама жена. Три недели она думала и готовилась, а потом исчезла, забрав из стола мужа мешочек с золотом, а взамен оставив послание.
«Мне ждать нечего и некогда. Там моя мать и сёстры, они нуждаются во мне. Береги Тину. Вернусь, наверное».
«Наверное» встревожило. Кому, как не Марису, было знать, в присутствии Андреса Ресья «наверное» легко могло превратиться в «не вернусь». И как эта идиотка доберётся до Швеции? Проехать несколько неспокойных, чужих государств, имея при себе только деньги… её убьют на первом же перевале…
Стронберг кинулся следом, верхом, в изматывающей погоне.
Часть 4. Время замкнуть круг
Глава 42
Амьен – Фландрия – территории Римской империи вплоть до Гамбурга… Хвала богам, что у Элизы хватило здравого смысла взять с собой Белль и отправиться в собственной карете, в Лилле две женщины наняли сопровождающих, вполне надёжных людей, по словам хозяина постоялого двора на въезде в город. Марис менял там лошадей, и ему повезло разговориться именно с человеком, привечавшим беглянок. Их путешествие к тому времени длилось неделю, женщины даже под вуалями выглядели измотанными. Однако по-прежнему опережали его на день. Когда Марис был вынужден пересесть на почтовый дилижанс – ноги уже не слушались его, и следовало отоспаться, хотя бы сидя, в пути, разрыв увеличился ещё более. Элиза и Белль времени не теряли, деньгами не раскидывались, и расспросы на постоялых дворах не давали результата. Да и не было у него времени на эти расспросы, одна надежда – случись что с нею, он бы узнал об этом, услышал разговоры, почувствовал.
На территории Датского королевства было неспокойно, то и дело вспыхивали крестьянские восстания, лошадей удавалось менять на свежих с трудом. Элиза не кичилась высоким положением, они с Белль весьма находчиво, хотя и богохульно, переоделись в монашеские платья. Марис, напротив, обратился за содействием королевского наместника в Киле, и тот, убеждённый звонкими аргументами, предоставил курьерских лошадей. Так что Марис переправился на пароме из Копенгагена в Мальмё лишь на полдня позже тех, кого догонял. Беда была в том, что он сделал это вечером, и после пришлось остановиться на ночлег. К этому времени он высоко оценил дорожные навыки своей жены, женщины не пропали, не пострадали от грабителей, ехали хорошо охраняемыми дорогами, не напрашиваясь на неприятности.
А следующим днём он отыскал в портовом Мальмё оставленную здесь Элизой Белль – и в один миг изменил решение: всё-таки его жена – дура. Бросив неважно себя чувствующую попутчицу и кучера, рассчитав охрану, переодетая в мужское платье, Элиза в одиночестве рванула верхом в родные края. Белль Эжен и напугалась, и обрадовалась грозному лику господина, каялась, что позволила хозяйке ехать одной. Элиза просто-напросто её обманула – покинула таверну, велев лежать, а под подушкой её кровати Белль обнаружила записку и деньги. Махнув рукой, Марис купил в очередной раз лошадь, отправился следом. Тут уже в выборе дороги он не сомневался. Края, хорошо знакомые им обоим…
Думала ли она, чем всё закончится, когда начинала своё путешествие? И не сказать, что пустилась в него необдуманно, нет, они планировали с Белль этапы пути и меры предосторожности. Но тогда ей казалось всё это совершенно не важным, мыслями она уже была с матерью, сёстрами и… что греха таить, с Андресом Ресья. Этот человек стал для неё мифическим подобием якоря, навсегда привязавшего Лиз к родной земле. Безусловно, он ждёт её. Не может не ждать, они так любили друг друга. Женщина забывала, что возвращается в Швецию не глупенькая, наивная, подкупающая свежестью и чистотой Лиз Линтрем. Какая разница, она, Лиза, это всегда она. Короче говоря, на плечи Белль легло обдумывание и обеспечение их путешествия, договорённость с кучером, отвлечение внимания прочих слуг в день побега. Одно Элиза знала точно – Марис не одобрит её план. Собиралась ли она возвращаться и нести ответственность за побег? Белль Элиза сказала, что да. Верная до кончиков пальцев служанка могла – и должна была – испугаться неясного будущего в незнакомой стране. Элиза не думала, как и на что она будет жить в Швеции. Решение этих проблем полагалось обеспечить Андресу.
Ещё до переправы на Мальмё Белль натуральнейшим образом разболелась. Ломило спину, болела голова, из глаз безостановочно текли слёзы. Элиза оставила служанку в гостинице под присмотром кучера, сама же забрала из конюшни лошадь и поскакала верхом домой. Ой… четыре часа в седле довели её до изнеможения. Неаккуратным мешком сползая с уставшей лошади, Лиз посидела немного на дороге. Она видела крыши построек и даже надменный фасад дома Стронбергов в левой стороне от деревни. Надо вставать.
По дороге, едва поднимая колени, прошаркал старик-односельчанин. Элиза не помнила его имени, вот и не стала называть себя.
– Желаю здоровья, дедушка. Не помочь ли чем?
Старик подозрительно осмотрел её европейскую одежду.
– А чем ты можешь помочь, дочка? Силы мне и добрый боженька уж не вернёт. Чья же ты будешь?
– Я… я проведать приехала разных людей, – Элиза подстроилась под вялую походку старика. Лошадь она, ослабив подпругу, вела под уздцы.
– Вы же знаете, наверное, семью Вергилиуса Линтрема?
Старик нахмурился.
– Лавочника, что ли? Его уж, почитай, лет десять как земля прибрала.
– Я знаю, – Лиз рассматривала пыль под ногами. – Но ведь большая семья осталась…
– Э-э, девонька, почитай, уж никого и нет!
– Как это? – губы женщины помертвели, шёпот получился невнятным. Старик не заметил её состояния.
– Ну разве что сын евонный, кузнец Георг. Вот он обзавёлся своим хозяйством, жинка такая ладная да складная, ребятишек трое.
– А сёстры его и мать?
– Старуха-то, почитай, уж год как померла…
У Элизы ещё хватило времени сравнить возраст рассказчика с годами Мелиссы, она была лет на двадцать моложе, и тут осознание новости ударило её обухом топора.
– Как? – женщина осела на дорогу, поводья выскользнули из слабых рук. – Не может быть… мама…
Дед сощурился, разглядывая Элизу. Помогать он не спешил. Наконец удовлетворённо сплюнул пережёванную травинку.
– А и правда, ты – Лизка, третья их. Узнал тебя дедушка… Приоделась, смотрю, личико гладкое, похорошела. Небось богатеньких в стольном граде обслуживала?
Мерзок оказался односельчанин и недобр. Или не вспомнил, как Марис Стронберг за ней ухлёстывал, или поверить нельзя было, что хозяйский сынок всё ж женится на ней. Марис и вправду мог этого не делать, запоздало поняла Лиз. Власти над нею и физической силы у него хватало, чтобы получить её без всяких обязательств. Вдруг, действительно… любил? Мама!
Не заботясь о судьбе лошади – а ведь гадкий старик мог увести кобылку на свой двор, Элиза побежала к когда-то родному дому. Выглядел домишко неважно, крыша почти провалилась в одном месте, забор едва стоит… Элиза не хотела знать заранее, что случилось с его обитателями.
– Есть кто живой? Девочки! Девочки!
Худенькая фигурка в горе обносков – одна рванина поверх другой – сгорбилась над слабо тлеющим очагом, отчаянно дуя на красноватые угли, пыталась возродить пламя.
– Мирабела! – Элиза бросилась к сестре. Та отшатнулась.
– Лиза… да что это… неужели живая?
В крохотном треугольном личике, в голосе сестры была безнадёжность. Смерти, потери – всё уже было в её тринадцать лет.
– Мирабела… – спокойнее повторила Лиз, стараясь ещё более не напугать сестру. – Ох, бедная моя! Где Нонна, Марсела, Селена? Про маму я знаю уже…
Слёзы капнули на угли. А маленькая Мирабела смотрела сухими глазами, свои слёзы она, похоже, уже выплакала. Девочка села в какие-то тряпки, прямо на пол.
– Да, мама… Когда ты уехала, всё стало не так. Мама говорила, что тебе будет лучше. Правда было, Лиза?
Сестра только усмехнулась.
– Я не голодала.
Для Мирабелы это было признаком благополучия.
– Тогда хорошо. Через неделю приехали за Ренатой. Какой-то господин пошептался с мамой, денег ей дал, она велела Ренате собираться, а нам ничего не сказала. Селена потом сказала, что, наверное, ему маленькие девочки нравятся, и Рената не вернётся назад…
Элиза до боли сжала губы. Она не знала, кто из слуг Хусейна Лалие забрал для неё малышку сестру в качестве живой игрушки, только память об этом покорёжила души младших сестёр. Посланник оставил после себя дурной след.
– У Ренаты всё хорошо, она со мной живёт… жила, пока не поступила в школу.
– Школу? – глаза Мирабелы расширились. В голосе прозвучало неверие и зависть. – Она, что, учится?
Элиза впилась зубами в верхнюю губу, чтобы не расплакаться. То, что она считала естественным для человека, её младшей сестре казалось роскошью.
– Но послушай, маленькая… ведь Селена же занималась с вами…
Мирабела вздохнула с недетской горечью.
– Селена уехала в город. Сказала, что будет работать и сама выкует свою судьбу.
По торжественности тона Лиз поняла, что фраза Селены.
– Давно?
– Еще до того, как Лин потерялась.
Похоже, именно об этом писала сыну Лаймен Стронберг. Тему Линеты начинать было жутковато.
– Что произошло с Лин?
– Она с ума сошла, – просто пояснила девочка. – Сидела всё на крыльце, сидела… бормотала, что Раймонд вот-вот её заберёт да они поженятся. Потом начала говорить, что он уже её муж… а однажды решила, что он её ждёт в лесу, ей надо идти к нему. Маме было совсем плохо, старших никого, вот мы и не уследили, как Линета сбежала.
От безыскусности повествования сердце Элизы сжимало будто крепкой рукой. Сёстры нуждались в ней, пока она занималась лишь собственной жизнью.
– А где Нонна, Марсела? – спохватилась она. – Они-то живы?
– Нонна в кровати лежит, у неё болит внутри, – из недр домика действительно донёсся лающий кашель.
– А малышку мы попросили Георга забрать. Она там помогает по хозяйству.
Марселе всего семь лет, но вряд ли жена брата щадит «обузу».
Элиза не удержалась, крепко-крепко обняла сестру.
– Я теперь не уеду. Будем вместе. Сейчас я добегу до Андреса, скажу, что вернулась, и попрошу еды.
Мирабела глянула с удивлением.
– Зачем до Андреса? Лучше Георга попросить.
Но Лиз уже убегала, охваченная волнением. Конечно, нет, только Андрес поможет им!
Возникли трудности с тем, где разыскать Андреса Ресья. Дом, который односельчане строили им на свадьбу, стоял пустой, с провалившейся крышей. Чего Андрес так и не достроил его? Жил бы себе в удовольствие… Элиза поймала за хвост воспоминание, похолодела, аж мурашки с плеч побежали на руки. Марис грозился Андреса отдать в солдаты. А вдруг так и поступил? Она тогда не простит мужу…
Элиза печально улыбнулась. Всё равно – муж. Сердце томится по другому, а в голове Марис. Муж.
Бросилась к старому дому семьи Ресья. Вышла сестра Андреса, Сюзана, грудного ребёнка держала на руках – а самой-то ладно если семнадцать минуло! Удивления особого не высказала, осмотрела Элизу и ткнула пальцем на восток.
– Андрес живёт там, на подворье старосты.
Где располагался самый богатый дом их деревни, Лиз знала. Вот только какая тропка привела её Андреса… Сюзана уже шла прочь.
Женщина добежала до указанного подворья за десять минут, задыхаясь, заколотила в ворота. Да, тут была не только дверь в дом, просторный двор обнесён воротами. Со двора неслось мычание коровы, блеяние коз, а с дороги под столбы бодро шмыгнули рыжие куры. Створка ворот отошла.
– Вот полоумные, стучат как на пожар!
Элиза стояла лицом к лицу с Андресом.
И смогла только раскрыть рот, замычать. Андрес, её Андрес был одновременно и не им. Раздались вширь плечи, наметился живот, пополнели щёки, а ясный взгляд стал хмурым, циничным, неприятно сверлил из-под нависших бровей.
Романтическая встреча не задалась.
– Чего надо?
– Андрес… это же я…
– А это я. Надо чего, спрашиваю?
Лиз попыталась снова.
– Я вернулась домой, Андрес…
– Поздравляю. Потаскух только в деревне недоставало.
– Андрес! – задохнулась Элиза. – Как ты посмел! Ты же любил меня!
– Любил – разлюбил, – цинично хмыкнул бывший жених. – Как только ты за Стронбергом убежала да легла под него ради выгоды.
– Это неправда! От меня ничего не зависело!
– Слушай, – Андрес воровато как-то оглянулся, – мне это уже не интересно. Было и прошло.
В сердце будто загнали острую щепку. Было больно. Рушился мир. Но… не совсем, не до конца.
– А как ты… почему ты живёшь здесь…
– Дорого-ой, – в воротах обрисовалась дородная блондинка. Лицо толстое, за щеками почти глаз не видно. По-хозяйски обняла Андреса Ресья за талию. – Что стоишь здесь? Кто пришёл?
Дочка старосты – узнала Элиза. Средняя. Но и та узнала соперницу. Набрала воздуха, отчего немалая грудь раздулась более и приподнялась, по-жабьи шлёпнула губами.
– Вот чудо, девка господская заявилась! Думали, что подохла уже.
– Марита, – хмуро одёрнул её Андрес. По глазам было видно, сравнил сохранившую стройность и гибкость Лизу с дочкой старосты, не уступавшей бочонку в обхвате, и разозлился оттого ещё более. Буркнул. – Ну что смотришь, жена Марита моя. Да, жена. Вот, вышло так.
Быть простым «вышло так» Марита Ресья явно не собиралась. В голос добавилось визгливых нот, свободная рука уперлась в область талии.
– Жена, и любимая! Два года меня на руках носит мой муженёк…
– Не надорвался бы, – не удержалась Элиза. Лицо Мариты побагровело.
– Завидуй молча, подстилка господская! Никому не нужна стала, оттого и прибежала, поджав хвост?!
Элиза молча пожала плечами. Смысла рассказывать об истинном положении дел этим двоим она не видела.
Женщина развернулась, пошла по дороге прочь. Андрес догнал её, не обращая внимания на визги жены.
– Лиза! – схватил за руку, разжал пальцы под устремлённым на них взглядом женщины. Помялся. – Ты… это… не ходи сюда. Анвар – отец Мариты – за такое по голове не погладит. Да ведь и не связывает нас ничего уже…
– Истинная правда. К тому же, я замужем.
Не удержалась, ах, не удержалась от шпильки, вернувшей ей часть равновесия. Бывший жених лишь выпучил глаза, а Элиза с гордой, прямой спиной пошла к материнскому дому. А как скрылся новый дом Андреса за поворотом да стихли вопли его жены, прыгающей вокруг остолбеневшего супруга, обессиленно опустилась на придорожный камень. Отчего так странно устроен человек, что кормится он мечтами и иллюзиями, а как лишится их – может даже умереть от разочарования? Дура она, выстроила в небесах хрустальный замок да принца волшебного посадила в него, хоть по всем правилам сидеть бы там принцессе. Что теперь делать с разбитым сердцем, как жить? В голове всё мутится… солнце, хоть и осеннее, а как печёт…
Кто-то присел рядом на корточки.
– Довольна? Добилась своего? А ведь какую силу воли проявила…
Знакомый голос, вот только делать его обладателю здесь нечего. Элиза распахнула глаза.
Марис Стронберг смотрел грустно и строго, без издёвки, без желания причинить боль.
– Откуда… – рот женщины пересох, превратился в пустыню, голова поплыла. Почудилось вдруг – не было ничего, никуда она и не уезжала, ей снова семнадцать и после сбора урожая пойдёт замуж за Андреса… а молодой барон ухлёстывает за ней…
– Доволен будь… – слабый хрип, и женщина валится на дорогу с камня, падая в чёрное небытие.
