Kitabı oku: «Я Бадри», sayfa 2

Бас-гитарист тряхнул гривой, и длинная чёлка отлетела в сторону. Мел оторвалась от телефона, заинтриговавшись процессом. Берк приготовился слушать, что будет дальше. Алекс задумчиво молчал, почёсывая подбородок, уставившись в пол.

– Переход на припев… Переход на припев… – бормотал парнишка в думках.

Между Алексом и Бадри изначально были недопонимания. Ритм секция часто спорила. Порой даже доходило до конфликта.

– Ну там… типа… всё просто и вкусно, – пытался подбросить Бад искорку для идеи, не зная, как казаться более понятным. – Что-нибудь эффектное. Простое на игру, но гениальное на слух… Что-то в духе Нирваны⁶. О! – наконец-то донёс свою мысль.

– Хорошо. Сейчас попробую. – Озадаченный был вид. – Спасибо за совет, – душевно улыбнулся Алекс барабанщику.

– Всегда пожалуйста, дружище, – оценил тёплый жест Бадри.

– Парни, – вдруг заговорила Мел, – Домовой спрашивает, не хотите ли вы выступить в эту субботу?

В ушах присутствующих всё ещё звенела тарелка, по которой Бад ударил несколько секунд назад. Отголосок назойливо висел в незримом пространстве, неторопливо утихая. Звон вмиг прекратился, когда барабанщик схватил бронзовую виновницу за её округлую форму.

– А где? – спросил Алекс.

– В «Red Mask».

– О! Это ж новый клуб, – с большим энтузиазмом отозвался Берк, поправляя ремень гитары на плече. – Ну, мальчики, какие планы на субботу вечером? Ах, да, Мел… А во сколько выступление-то?

– Кстати, по поводу времени. – Менеджер озадаченно уткнулась в телефон. – Домовой пишет, что пока ещё точно неизвестно. Чуть позже даст ответ. Наверное, ближе к субботе, я так поняла.

– Короче, держи нас в курсе, пупсик, – сказал Берк.

Девушка налилась краской.

Мел – этакая скромница с милым личиком, и не по годам развитым мышлением. Чёрные волосы едва касались её маленьких плеч. Ростом она была приблизительно метр пятьдесят пять. Мел всегда носила чёрную одежду и слушала исключительно альтернативный рок. Она очень любила животных. В свободное время подрабатывала тем, что купала кошек и собак, и стригла им ногти.

Мел очень нравилась Алексу, но очарованный парень «старательно» это скрывал, да так, что каждый вечер провожал её до дома. Менеджер группы, разумеется, видела знаки внимания, и старалась максимально держать дружескую дистанцию, будто бы ничего не замечая. На эту тему они как-то секретничали с Бадри, посиживая в китайском кафе. Сказать по правде, Баду она тоже нравилась. Но в отличии от наивного басиста, хитрый барабанщик умело скрывал свою симпатию, благодаря определённому жизненному опыту и чтению соответствующей литературы, которую так страстно поглощал одно время под напором жадного рвения к саморазвитию. Ко всему прочему Бадри видел будущую жену гораздо взрослее: быть старше на двенадцать лет музыканту явно не хотелось. В результате оставалось свою симпатию просто маскировать. К тому же… жалко было портить замечательные отношения с такой приятной и умной девушкой, как Мел. Быть в отношениях – это великая ответственность, а недопонимания и ревность неизбежны, как поллюция во время эротического сна; поэтому пусть лучше остаётся так как есть, нежели потом разочаровываться, и тем самым ещё пуще разжигать женоненавистничество, которое, очевидно, сотрёт в пух и прах эту невинную дружбу между менеджером и барабанщиком.

– Так… Давайте ещё раз прогоним-ка тот кусок до припева. Кажется, у меня появилась очень крутая идея, – вдруг загорелся Алекс.

– Так быстро?! – удивился Берк. – Прям «крутая»?

– Главное, чтоб её сейчас не забыть, – промолвил басист, и окинул застенчивыми глазками всех участников репетиции.

– Скорострел! – ухмыльнулся солист, поправляя на плече ремень электрогитары.

Единственная девушка в помещении законфузилась, и моментально уткнулась в телефон, то ли по делу, то ли просто так совпало, или действительно от неловкости, таким образом, спрятавшись в сетях всемирной паутины.

– Бад, счёт! – сказал Алекс барабанщику, и тот сразу приступил отсчитывать, ударяя палкой об палку: раз, два, три, четыре.

***

Ночью большой город выглядел особенно красиво. Высотные здания излучали фееричные цвета, поливая улицы различными оттенками. Социум оживал с приходом тьмы, горячо встречая летнюю ночь на тёплом воздухе. Город просыпался; пусть и по правилам биоритма должен был идти спать. Но к чёрту эти ритмы. Долой правила. День – это рутина, загруженная нудной работой; а ночь – это свобода, где можно расслабиться и оторваться.

«С наступлением ночи большой город оживает», – размышлял деревенщина по имени Бадри.

Загорелся зелёный. Бад с Берком пошли по пешеходу.

– Начал что-нибудь писать? – спросил приятель барабанщика, напомнив ему о другом его увлечении помимо музыки.

– Может быть, – помялся тот.

Парню было за тридцать. Он всегда мог выслушать, и дать дельный совет пессимисту Бадри. Берк не славился хорошим зрением, потому всегда носил очки. Внешне парень походил на латиноамериканца, когда как в реале носил совсем другую нацию. Своего собеседника он был выше на полголовы. Его массивную шею обволакивала толстая серебренная цепь. Массивные скулы обтягивала смуглая кожа лица. В этот погожий вечер Берк решил надеть тёмную приталенную футболку, серые джинсы – грамотно сочетав их с чёрными кроссовками, – а на голову напялил траурную кепку с прямым козырьком. От природы солист группы имел плотное телосложение, хоть от спорта и был далёк, как земля от солнца. И вновь, возвращаясь к вопросу о его происхождении, то никто не знал, какой же всё-таки нации был вокалист Берк. Это своего рода были его изюминкой и маленькой тайной, о которой даже не знал барабанщик Бадри.

– Знаешь, в голову вообще ничего не лезет, – посетовал собеседник.

– Ты хоть пробовал-то? – не верил Берк словам нытика.

– Да, – Бадри выдержал паузу, – правда… только немного. Столько ненужных мыслей. Сложно сосредоточиться, когда в твоей голове сплошная помойка.

– Бади, опять что ли грузишься? – Берк уже выучил барабанщика, как облупленного (среди знакомых музыкантов, он единственный называл его «Бади»).

Ответ от приятеля последовал не сразу. Они между тем оставили пешеход позади, и очутились на тротуаре. Проходили мимо бурного прозрачного фонтана.

– Я просто, Берк, не хочу жить, как амёба. Понимаешь? Хочется в этой жизни как-то реализоваться, чего-то достичь. А просто… ходить, как все, и быть, как все, – я так не хочу… Я могу больше. Я хочу быть знаменитым, богатым. Жизнь-то одна. Чего плавать-то на мелководье, правильно же? – разговорился Бадри.

– Ну да. Совершенно верно, – утвердительно кивнул солист группы.

– Хочется не просто денег; а именно… статуса! – уточнил Бад, продолжая свою мысль. – Быть кем-то! Деньги-то само собой придут. Просто вот это вот… – Он на миг задумался, а затем выпалил: – Не хочу я каждое утро ходить на нелюбимую работу, а по вечерам в тупую играть на барабанах, лишь бы просто потрещать и скоротать время. Я так не хочу, Берк.

– И я не хочу, Бад. А кто говорит, что мы просто так убиваем время?

Барабанщик виновато промолчал, осознав, что сказал лишнее.

– Мы ведь вместе идём к успеху: я, ты, Мел, Алекс, – мягко заговорил Берк. – Думаешь, нам по кайфу так жить? Ребята-то ладно… Алекс первый курс. А Мел вообще только школу закончила. Не один ты, Бадри, ходишь на эту нелюбимую работу. Мне, допустим, тоже не нравится вставать каждый день в шесть утра – шесть дней в неделю, – а потом куда-то там ехать, потому что просто так надо, а не потому, что душа так сильно этого хочет. Я вообще, если ты не знал, (но ты и так это знаешь), хочу только играть, собирать стадионы и путешествовать по миру. Вот, что я хочу! И ты этого хочешь тоже. Это наша общая цель. Но надо к этому прийти, Бади, а, чтобы к этому прийти, надо соответственно потрудиться, что мы сейчас, в принципе, и делаем вместе. Было бы больше времени, вообще можно было бы каждый день репетировать. Но его, как принято, не хватает, к сожалению. Но рады тому, чему рады. Поэтому надо выжимать по максимуму, пупсик, – закончил Берк.

Но вечно сетующий барабанщик и здесь ничего не сказал; а лишь угрюмо вздохнул, беспокойно размышляя о своём скором уходе из группы. Он даже сам до конца не понимал, зачем ему гасить мечту детства; однако в глубине души что-то подсказывало, что это будет правильным решением для него.

– Ты просто капец как грузишься. Вот я тебе говорю, – заметил Берк и хорошенько прочистил горло. – Конкретно как грузишься. – Он, и остальные ребята не знали, какой побег замышляет член их рок-команды.

Музыканты проходили вблизи торгового дома, который обливал их ярко-оранжевым светом. По пути им повстречались, идущие под ручку, высокий мальчуган и очаровательная полторашка-европейка. При виде подобной парочки, у Бадри с геометрической прогрессией падала самооценка.

«Почему все нормальные парни мутят, а я нет?!»

– Я просто чувствую себя каким-то тормозом. Каким-то овощем…

– Да что ты заладил с этим «овощем»?! – уверенно перебил Берк. – Хватит грузиться, Бади! – приободрил он спутника. – Овощ, овощ… Ты хоть знаешь, кто такой овощ?

Бад только хотел вымолвить оправдание, но вокалист тут же его перехватил.

– Не овощ ты! И не говори так больше. Ты крутой музыкант, Бад. Играешь в группе. Идёшь к своей заветной цели. Да знаешь? Такого барабанщика, как ты, между прочим, надо будет ещё поискать.

В большом городе?! Пфф…

– Да ну, – отмахнулся скептически парень, а в душе почувствовал тепло.

– Я тебе на полном серьёзе говорю. Ты классный барабанщик! – всё же был настойчив Берк. – И хороший парень, – добавил через секунду.

– Спасибо, Берк, за мотивацию, – робко улыбнулся Бадри.

– Не знаю, почему ты себя так терзаешь. Нормальный чувак вроде. Просто сам себе всё накручиваешь. Вот и всё. Сам себе геморрой делаешь. Перестань заниматься этим дерьмом, Бадри, пока не поздно – пока совсем крыша не поехала.

– Я постараюсь, – промолвил барабанщик, понимая, что слова спутника бессильны перед его – ставшей привычным образом жизни – депрессией.

В какой-то степени советы Берка всё же давали света мрачной сущности Бадри, но в пребольшущей степени… это было не «в какой-то степени».

– Просто не парься, – заключил весело приятель Бада. – Ты слишком много думаешь. О-о-чень много. Да ещё и не по делу. Расслабься. Хорошо, пупсик? – не мог ни дня прожить Берк без этого умилительного словечка.

И вновь рокеры остановились на очередном светофоре. Вопреки дорожным правилам, вне очереди проскочила белая машина скорой помощи, тревожно завывая и мигая. С мрачного небосвода наблюдала хладнокровная пятнистая луна.

– Тебе срочно нужно отдохнуть, чувак, – сказал Берк. – Когда у тебя отпуск?

– Не помню. Надо будет уточнить, – без какого-либо интереса ответил Бадри.

– Вот, смотри, – настроился Берк дать годный совет, – сгоняешь в отпуск. Проведаешь свою мать, брата, остальных родных и близких. Отдохнёшь как следует. Временно отключишься от этой городской суеты – от этого шумного города. Восстановишься как следует. Морально! (Ну и физически.) А потом снова приедешь в город; и уже с новыми силами будем топить дальше: запись альбома, ещё один клип, концерты, и всё остальное. Лады? – со жгучим позитивом молвил солист рок-группы.

– Знаешь, что, Берк… – Бад собрался бы говорить, но загорелся зелёный сигнал светофора.

Музыканты двинули по выцветающей зебре, а вместе с ними и десятка разнополых граждан.

– Знаешь, что, Берк? – вопросительно повторил Бадри.

Берк кивнул головой, показывая готовность слушать.

– Мне бы твой позитив, – лишь бросил барабанщик.

– Вот увидишь, – заулыбался заманчиво вокалист. – Слетаешь в отпуск, тебе сразу полегчает. Как никак, но домашний уют лечит. Дом есть дом, Бад. Это факт.

– Я очень на это надеюсь. Спасибо за поддержку, Берк. Твои слова реально мотивируют. Очень приятно, что хоть кому-то я не безразличен, – был сентиментален Бадри.

– Бад, я тебя уважаю. И хочу, чтобы ты об этом знал. Да блин… Мы все к тебе хорошо относимся: что Мел, что Алекс. Ты отличный музыкант. Но они, как и я, тебя любим, в первую очередь, как человека, а не как барабанщика. Мне очень важно, чтобы ты это понимал.

Как человека? Не думаю, что это так…

– Да-да, конечно, Берк. Я о вас никогда плохо не думал, – поспешил сказать Бад.

– Да ладно? – приподнял бровь собеседник.

Если честно, то Бадри думал о них плохо; а точнее, думал наоборот, что это они думают о нём плохо. Ну это тоже вроде как плохо: думать так ведь – не хорошо.

– Что не так? – ухмыльнулся барабанщик.

– Да нет, ничего, – был прост ответ.

Берк достал сигарету и прикурил, а спичку бросил прямо на тротуар. Ноздри Бадри приласкал запах печенья. Издавал его плывуче распространяющийся в воздухе дым сигарет.

– Но ты это, – Берк затянулся и выпустил жирный клуб изо рта, – если надумал свалить от нас, то забудь про это. Я тебя везде найду. Да хоть из-под земли, но найду. Даже и не пытайся, – смакуя тонкую сигарету, он предупреждал серьёзно, однако фундаментом был юмор.

– Хорошо. Хорошо. Я всё понял, – рассмеялся Бадри и похлопал того по мясистому плечу, затем чуть погодя с благоговением добавил: – Спасибо тебе за всё, Берк. Правда. Спасибо, – неустанно повторялся деревенщина Бад.

– Да было б за что, – с лёгкостью бросил вокалист. – Что будешь сейчас делать, когда придёшь домой? – ловко сменил тему.

– Лягу, наверное, спать, – подхватил Бадри. – Сегодня был тяжёлый день. А ты?

Берк сделал смачный затяг и, глядя на небо, выпустил демонстративно дым.

– В первую очередь – пожру, а потом посмотрим. А может вообще сразу упаду в кровать. Устал тоже. Сегодня и вправду был тяжёлый день. Заказов куча. Нужно всё успеть. – Солист делал на заказ мебель. – Кстати, как обстоят дела с девушками?

– Какими? – почуял запах жаренного Бадри.

– Не придуривайся, – ковырнул Берк.

Барабанщик вмиг расплылся в улыбке:

– Завтра вечером идём в ресторан.

– Серьёзно? – Берк искренне удивился, и даже обрадовался достижению.

– Ну, вроде как, – колеблясь отвечал Бадри. – Мы пока что просто переписываемся. Вот. Я предложил ей сходить куда-нибудь. Ну и она согласилась. Сколько можно уже переписываться, – ухмыльнулся он. – И это даже не ресторан. (Что-то я загнул.) Знаешь, что-то типа кафе… – «Ромео» задумался на мгновение, а потом махнул рукой. – Забегаловка, короче, – пульнул словами и вызвал приступ смеха у спутника.

– Молоток. Что ещё сказать? Так держать! – Собеседник одухотворённо протянул руку для пожатия, уверенно шагая по тротуару. – Бад, главное не тупи опять. Только, пожалуйста, не тупи.

– Главное, чтоб у неё не было усов, – с серьёзным видом изрёк Бадри, пожимая руку в ответ.

– А разве ты не видел её фото? – поправил Берк очки на переносице.

– Видел, конечно. Просто я имею ввиду различные фильтры и прочую байду…

– Главное, чтоб не елду! – отрезал уверенно вокалист.

Раздался затяжной смех. Впервые за день Бадри рассмеялся от души. Именно нескромный юмор Берка веселил его время от времени, заставляя забыться, хоть на чуть-чуть, но забыться.

Берк прервал смех лёгким кашлем. Он прочистил горло, сплюнул, а окурок выкинул в ближайшую – по пути – урну.

– Не делай ей предложение на первом свидании. – Его улыбка блеснула в ночи, а равномерные бакенбарды показались собеседнику ещё гуще, чем днём.

– Ты что ещё помнишь? – Бадри опять засмеялся, но уже не так яро. – Вообще-то я просто спросил, не хочет ли она замуж.

– И на первом-то свидании… – иронично покачал головой Берк.

Время было в районе десяти-одиннадцати, а путь до дома музыкантам предстоял ещё не близкий.

Словно ночник в тёмной комнате, они застали – по левой стороне – светящуюся аптеку, которая несла круглосуточную службу и атаковалась обильной очередью граждан. На какой-то миг, при виде данного зрелища, Бадри встряхнулся, и с облегчением подумал о том, что он здоров, и что… как на самом деле у него всё хорошо; однако спустя каких-то пару минут… он вновь вернулся в прежнее – угнетённое от серых будней – состояние. Несмотря на дельные советы Берка, беседа приобретала всё более пессимистичный характер, и разговор по итогу затянулся. Собеседник Бада бился с ним до последнего, пытаясь его вразумить, вплоть до перекрёстка, где они чуть позже попрощаются. Тот всячески пытался прояснить затуманенное сознание Бада; но по большому счёту всё было тщетно, ведь за всем этим стояло запрограммированное подсознание. «Девяносто пять процентов неосознанного мышления против пяти процентов осознанного», – однажды вычитал Бадри с какой-то статьи по нейробиологии.

Барабанщик с паранойей был зациклен на своём прошлом, на том, что у него нет девушки, что у него тяжёлая физическая работа; на том, что он просто неуверенный в себе мальчишка и т.п. Берк терпеливо слушал, и не терял надежду помочь приятелю, хоть и сам недавно претерпел развод. «Благо, не было детей, – ухмылялся Берк, – поэтому делить-то особо было нечего».

«Разбежались, и остались друзьями», – сказал как-то он Бадри.

Бад, в свою очередь, тоже пытался внимательно слушать приятеля. Он прекрасно осознавал, что не у него одного жизненные проблемы и трудности, и помимо него есть такие же люди, которые тоже – как и он – хотят кому-то выговориться.

Бадри и Берк частенько так вот ходили вместе после репетиций домой. Бывали дни – хоть и в редкость, конечно, – когда им действительно было о чём поговорить: о музыке и религии, о дальнейших планах и жизни в целом. Однако, как водится, зачастую они обсуждали великие страдания двигателя коллектива. Да! Бад был не только барабанщиком группы; но и… главным её двигателем.

Для ребят он был даром и проклятием из-за его сложного характера. Мел восхищалась целеустремлённостью барабанщика, и его преданностью мечте детства. Алекса Бад раздражал биполярным поведением, но его импровизационные навыки на ударных, безусловно, его восторгали. Обо всём этом Бадри знал, и всё понимал.

«Сложно измениться, когда твоё подсознание привыкло к нытью.»

Согласно купленным билетам парни остановились на перекрёстке. На этот раз они не стали задерживаться за болтовнёй, как делают это обычно, перед тем, как попрощаться. День выдался тяжёлым. Берк улыбнулся на прощание, сказал пару напутственных слов, затем они с Бадри пожали друг другу руки. И на этом простились.

– Спокойной ночи, Берк.

– Сладких снов, Барни.

Раздался щелчок выключателя, и маленькая прихожая озарилась тусклым светом. Ни любимая жена, ни детишки, ни домашний питомец – никто не встречал Бадри с порога после грузного рабочего дня. Всё что он мог лицезреть придя домой, так это бледные стены, одинокую лампочку на потолке, и грязную кухонную плиту, на которой кроме чайника и пустого замызганного сотейника ничего не стояло.

Деревенщина Бад скинул рюкзак на пороге, отбросив его в сторону, и устало принялся снимать кроссовки. Аккуратно сложив обувь, он направился в ванную комнату. Четыре шага. Завернул налево. В заляпанном зеркале (пастой, козявками, прочими разводами) Бад угрюмо наблюдал безысходность, которой не помешало бы сбрить волосняк под носом, губой и на подбородке. Немного постояв, барабанщик открыл кран, и под слабым напором приступил умываться. Помыл руки марсельским мылом. Он несколько раз смочил лицо холодной водой, вяло протирая мрачные глаза, затем снял полотенце с крючка и вытерся. Выходя из ванной, закружился вот такой вот смерч мыслей:

Кто ты? Что ты от меня хочешь? Зачем меня преследуешь? Ты жалкая тряпка! Ты ничтожество! Ни на что негодное отродье! Оставь меня в покое! Пожалуйста! Уйди прочь, неудачник! Я призираю тебя…

Квартирант шмякнулся на кровать, но ещё не собирался погружаться в сон.

(– Что будешь сейчас делать, когда придёшь домой?

– Лягу, наверное, спать…)

Загорелся дисплей смартфона. Недовольная физиономия осветилась.

Согласно привычному сценарию начался сёрфинг по просторам интернета. «Пусть лучше я здесь помучаюсь, нежели в аду», – думал Бадри в апатичном состоянии, когда закрадывались мысли висельника. Вдруг телефон заветно завибрировал. Вверху соблазнительно вылезла иконка с SMS от некоего пользователя с ником «Anji».

Сообщение!

Бадри напрягся: наполнился волнительной радостью. Всплеск дофамина и адреналина. Обычное сообщение, а человек, который пять минут назад думал о смерти, уже испытывал волшебную эйфорию.

Зависимость от внешних факторов.

А счастье должно идти изнутри.

Жалкое зрелище.

Предвкушение обернулось крахом после того, как опасения «Ромео» оказались верны. Ему выпало опять ощутить копья в сердце на фронте любви. Сообщение от Anji гласило: «Привет! Извини, но завтра не получится. Да и вообще… знаешь, в последнее время столько всего навалило. Я просто не успеваю. Прости, Бадри.»

Навалило ***. Понятно.

Барабанщик со всей силы стиснул зубы.

Земля сотрясается! Горы раскалываются! Вулканы извергаются! А Бадри… А Бадри… Бадри просто разбит…

Отвергнутый ничего не написал в ответ. Он уже сбился со счёта с этими отказами. А время за полночь. В квартире душно: то ли результат дневного зноя; то ли из-за трагического сообщения. Бад от злости сморщил своё лицо до неузнаваемости. Его женоненавистничество увеличилось, казалось, до фантастических размеров. Бадри застонал, закрыл лицо руками, и перевернувшись на живот, заплакал. «Почему?» – единственный вопрос, пожалуй, который беспощадно терзал парня в последний период его жизни.

Почему? Почему? Почему?..

Многократное повторение, и слово вовсе начинало терять смысл.

Он вот-вот готов был лезть на стену, если б только мог.

Но неожиданно… Бадри отпустило. Да-да! Некое облегчение опустилось на его сердце. Он не мог объяснить этот феномен словами. Внезапно стало как-то легко. И этого было достаточно.

Спасибо Тебе.

Включились размышления о Боге. Бадри верил в Него так же, как и атеисты в Жака Фреско⁷.

Настало облегчение. Бадри сел на кровати. В тишине испортил воздух. Настало другое облегчение. Бросил уставший взор на окно с незадёрнутыми шторами.

Ох уж этот серебристый свет прожекторов, смотрел отвергнутый на многоэтажку напротив. Романтика!

Где-то там зацепились бродячие кошки. Не совсем далеко голоса бессонных придурков. Об этом всём не солгала открытая форточка.

Бадри упился протяжным зевком, и подумал о завтрашнем дне.

…снова переться на долбаную работу.

I’m so happy⁸…

В голове почему-то заиграла песня группы Nirvana.

***

Снился родительский дом. Задний двор. Ясное небо, откуда падали младенцы. Мёртвые младенцы! Безжизненные тельца бесшумно приземлялись на сено. Окровавленные. С бледным оттенком плоти. Они издавали смрад. Их было так много, что попросту негде было укрыться. Он подумал, признаки судного дня…

***

Мальчишка выбежал во двор и спрятался в густом кустарнике. Растение росло в метрах пятнадцати от дома. Полуденное солнышко припекало в летнюю пору. Бадри был напуган от крика отца, и всегда порой так делал, когда дома происходило нечто подобное. Девятилетнего Сида, тогда ещё просто «Ильгам», снова поймали с сигаретами, и теперь ему точно было несдобровать. Их папа явно не любил шутить с подобными фокусами, и был очень суров, когда кто-нибудь из двух сыновей вытворял нечто шальное. Старший брат, в отличие от Бадри, частенько отхватывал от отца жирного ремня и стопку нотаций о здоровом образе жизни; за компанию доставалось (только нотации) и младшему. В результате получала свой кусочек пирога и Роза – жена Альберта и мать его детей. Супруга выслушивала замечания по поводу плохого воспитания юных мужчин, и старалась ничего не говорить в ответ, ведь по опыту знала, что разгневанный муж всегда прав. И когда маленький Ильгам получал взбучку кожаным ремнём, она, разумеется, не вмешивалась.

Сердечко семилетнего Бади было готово выпрыгнуть наружу. Пот стекал по вискам его детской головушки. Опять раздался крик отца. Снова этот львиный рык. Синяя деревянная дверь, потерявшая былой яркий цвет, распахнулась с грохотом, и на крыльце показалась фигура главы семьи. Жилистый мужчина в кепке и клетчатой рубашке схватил за ухо маленького сорванца, и поволок его куда-то за дом. Бадри напугано – одновременно с неистовой долей любопытства – наблюдал за происходящим. Он знал, что сейчас будет. Мальчуган поблагодарил дядю Бога за то, что он не курит. (Забавно: ребёнок придал Непостижимому человеческие качества.)

***

Я чувствую себя ужасно. Я не знаю, как смотрят на меня со стороны в реале. Но мне кажется, я похож на подлинный кусок говна.

Мои глаза слегка покрасневшие. Из-за недосыпания, наверное. Волосы жирные. Я давно не стригся. Чувство никчёмности. Паранойя преследует меня повсюду, и кажется, сильнее чем раньше.

Мне плохо. Я готов сорваться. По утрам я всегда заряженный и нацелен на саморазвитие; но вечером… всё меняется. Мне хочется бить всем морду, особенно тем придуркам, кто надо мной смеётся. Где бы я не работал – а работу менял я часто – везде найдутся такие ублюдки, которые захотят тебя морально, а то и даже физически – закопать. Чтобы найти с кем-то общий язык, мне приходится нелегко. Просто мне сложно находиться в новом коллективе, особенно если этот коллектив серый и похабный.

Порой я себя вообще не узнаю. Я перестаю адекватно мыслить. Мир словно рушится. Окружающие будто бы становятся против меня. Это не мои мысли. Это инфекция, которую подхватил мой ум. По крайней мере, так диктует мне моё больное сознание. Это печальная правда. Знаю. И это не просто слова. Это моя жизнь, в которой я кроме нытья ничего не достиг…

4

Подскочив посреди ночи, Бадри вполголоса выдавил: Чё за *** там хрень! Вначале думал, что снится.

Звук спросонья казался особенно противным. Кто-то скребся о железную поверхность входной двери. Он глянул в телефон.

Полчетвёртого! Ну почему мне даже поспать нормально нельзя?! Господи, за что?

I’m so happy… – до сих пор играла в уме песня.

Назойливые шорохи нагоняли жути. Баду стало не по себе, и в придачу стыдно: Трус! Как грушу хлестать – герой; да и ногами почти, как Ван Варенберг… М-да… И всё-таки, самое главное, это – дух!

Бадри с большим трудом оставил горячую кровать. В кромешной темноте он направился к источнику шума, который наглым образом его разбудил.

Сонный человек осторожно крался к двери, словно был вором в чужом доме. Шелестел босыми ногами о холодную поверхность линолеума в прихожей. Скрежет всё не умолкал. «Что за там самоубийца за дверью?!» – блефовал себе под нос парень, боясь даже дышать полной грудью.

Бад перебирал различные версии в голове, и надеялся, что это какая-нибудь соседская кошка или собака. Бадри, ты рехнулся? – но тут же себе возражал. Чушь! Какая кошка? Какая псина? Животные не будут себя так вести… Не! – если, конечно, мою дверь не обмазали мёдом или кровью.

Слишком уж больно было как-то по-человечески. Погодите… Немного не так… Человечно не по-человечески? Так?

Короче! Царапал какой-то человек. Дураку было понятно. Ну а если не человек… тогда кто?

Нечисть?

Барни *** трус!

На такое был способен кто угодно. Жилой комплекс, как и здешняя атмосфера, не славились своим благополучием: обшарпанные дома, запущенные подъезды, сомнительные лица. (Мало ли психов.) Но то, что он услышал дальше – по-настоящему ужаснуло. К царапанию прибавилось неразборчивое бормотание. Еле слышный голос напоминал некое колдовское заклинание или бредовое состояние психически нездорового человека. Барабанщик затаил дыхание, и замер на месте, вслушиваясь в речь колдуна по ту сторону пространства.

Мужчина? Там за дверью мужчина.

Скрипящий голос с хрипотцой. Двадцативосьмилетнему рок-музыканту стало пуще не по себе. Ноги вновь зашагали. Любопытство шло параллельно с липким страхом. Бадри приблизился к выходу (теперь слышал и дыхание со свистом). Он предельно осторожно – боясь выдать своё присутствие – вставил правый глаз в глазок. Увиденное в следующий миг его крайне напугало. Он даже слегка отпрянул назад, поддавшись эффекту неожиданности. Аж проснулся! Такое можно было увидеть только в каком-нить хорроре или психологическом триллере. Но нет же! – Бад видел наяву. И тощий дед по ту сторону был тому доказательством.

Мать – моя женщина!

Распахнутые – подверженные депигментации – глаза. Седые жиденькие волосики. Кожа лица сморщенная, как сухофрукт. Колдун – высокий и дряблый старик – лениво царапал дверь пальцами рук; выполнял все эти бессмысленные вещи посреди ночи, беспокоя своего соседа. Жуткий старик находился в белой пижаме. Он смотрел в одну точку, словно витал в некоем трансе. Этакий персонаж из фильмов ужасов.

Шорохи за дверью… Глазок… Эффект неожиданности… Бледная старческая физиономия…

Однако страх рассеялся.

Пожилой мужчина являлся дедушкой молодого человека, который заселился здесь на днях. Их съёмная лачуга располагалась на одном этаже с берлогой Бада (рядом: в тридцати двух футах). У семидесятилетнего гражданина была деменция, которая провоцировала ярко-выраженный сомнамбулизм, о чём новый сосед Бадри – во время их знакомства – ему об этом (зачем-то) рассказал.

Дряблокожий дед с редкими волосами продолжал точить когти о железную дверь музыканта. Что делать, Бад не знал: он впал в некий ступор. Своеобразней ситуации Бадри в жизни не мог себе представить. Такое может только случиться на страницах романа проходного писателя, у которого явно не все дома. Но, как показала практика, это возможно и в реальном мире. «Да иди ты уже спать, *** дед», – вслух выругался Бадри, глядя в глазок.

Почему он выбрал именно мою дверь, а не какую-нибудь другую? Десять квартир! Д-е-е-е-сять дверей! – Бадри хотел спать, и был взбешён. – Половина пустуют. Нет! – надо было именно в мою!..

Давай, Бади, думай… рожай быстрее… а иначе снова будешь на работе «в какашку».

Медленно повернул ночную задвижку. Щелчок. Плавно надавил на скрипучую рукоять, собираясь открыть дверь, и прогнать старого лунатика.

– Дедушка! – разрядил обстановку вдруг раздавшийся голос. Бадри тут же убрал руку с дверной ручки. Он щёлкнул собачкой, и вновь прильнул к глазку. Усатый – как достопочтенный Марк Твен⁹ – внук уже уводил старика восвояси, попутно ему что-то втирая.

Слава тебе господи.

Смачно зевнув, и не в силах больше стоять на ногах, наблюдавший отправился досыпать оставшиеся несколько часов, думая о работе, о том, как не выспится и – по какой неординарной причине прервались его сновидения; и о том – кстати, лишь сейчас он об этом вспомнил, – как сегодня его отшила очередная девчонка по переписке.

***

…чириканья каких-то птичек. Вроде даже отголоски ветра. Бушующие волны где-то там. Гитарка, кажется, струнками перебирает. Звуки фортепьяно: то медленный ритм, то быстрый; то пиано¹⁰, то форте¹¹…

Ах, ну да! Это ж «обожаемая» Бадом мелодия «долгожданного» будильника, которая просто разорвала в клочья его идиллию сна. Ну, а если по чесноку, то это даже «идиллией» сложно было назвать: быстрый и тревожный сон. Более того: ощущение, будто вообще не спал. Мозги в данном состоянии, как варёные овощи, если прикидывать всё это визуально. Надо поменять срочно мелодию будильника, вскользь, и максимально раздражённо подумал Бадри, вырубая ненавистную ему пищалку. Довольно долгое время эта мелодия будила барабанщика по утрам, что в итоге начала ассоциироваться у него со злом, безысходностью и концом света.