Kitabı oku: «Искусство наследования секретов», sayfa 3
– Вроде бы шестьдесят семь…
Мама умерла в шестьдесят шесть.
– Я к тому, а были ли они знакомы?
Самир тихо фыркнул:
– Конечно, были. Вы видели площадь деревни?
– Все так. Но они могли… вращаться в разных кругах.
– Верно. Но наши бабки были добрыми подругами.
– Да что вы?
– Да. Они еще девочками вместе жили в Индии.
Меня захлестнула волна грусти:
– Я даже имени ее не знаю…
Самир лишь посмотрел на меня большими темными глазами. Но на душе почему-то сразу сделалось легче.
Краем глаза я заметила какое-то движение; меня пробрала оторопь. Резко развернувшись, я увидела кота, сидевшего примерно на середине лестницы. Он был очень большой, с густой черно-белой шерсткой и порванным ухом.
– Привет, – сказал ему Самир. – Охотишься тут на мышей?
Кот даже не шевельнулся; он только молча буравил нас своими желтыми глазищами.
– В точности такого кота изображала на всех своих рисунках мама, – сказала я с дрожью в голосе.
Рука Самира ласково коснулась моего плеча:
– Здесь их целая армия. Амбарные кошки.
– По-моему, этот экземпляр может сойти и за домашнего кота.
Кот, похоже, совсем не боялся. Его большой пушистый хвост вилял то верх, то вниз. Внезапно совершенно озябнув, я прислонилась к нижней стойке лестничных перил – резной балясине выше моей головы.
– Может, мы перенесем осмотр остальной части дома на другой день? Мне нужно в тепло, где я могла бы чем-то подпереть ногу.
– Конечно, – протянул мне руку Самир.
Пару секунд я колебалась, почувствовав себя не в своей тарелке – дурехой под сороковник, по-старушечьи ковылявшей на нетвердых ногах. Но взгляд Самира меня успокоил, и я шагнула вперед, чтобы взять его под локоть. Мы вышли тем же путем, каким и вошли. Перебросившись лишь парой слов.
– Впечатляюще, правда? – спросил Самир.
– Да, – кивнула в ответ я.
В окне кухни мы увидели Тони и Ребекку, стоявших у грузовика.
Самир замедлил шаг:
– Будьте осторожнее с этой парочкой.
– О чем вы?
– Просто поостерегитесь, – помолчав, сказал парень. – Здесь далеко не все рады вашему приезду.
– Под «не все» вы подразумеваете «никто»? – усмехнулась я.
– Большинство, – с сожалением скривил губы Самир. – Вам следует это знать.
– Спасибо за предупреждение.
Самир повернулся ко мне лицом и прижал руку к груди.
– А вот я благонадежен как бойскаут и верен как голубь, – сверкнул глазами парень.
Уж не флиртовал ли он со мной? Самир стоял так близко, что эта мысль не показалась мне насквозь абсурдной. И настолько близко, что я могла уловить запах дождя, пропитавший его волосы, и осознать широту его плеч.
Сложив руки в молитвенном жесте, я поклонилась:
– Благодарю вас, молодой человек.
– Не такой уж и молодой, – пробормотал Самир, и в удивлении я вскинула на него глаза, но парень легкой поступью уже двинулся к выходу.
Как бы глупо это ни прозвучало, но настроение мое приподнялось. Я уже позабыла, когда со мной в последний раз так флиртовал мужчина. Тем более – с глазами, как ночное море.
Подслушав свои мысли, я закатила глаза. Самир был слишком молод для меня, и уже одно это обстоятельство служило препятствием. А кроме того, у меня еще имелся жених!
На крыльце Самир замялся:
– Давайте я оставлю вам номер мобильного. Если вам захочется еще раз приехать сюда, можете мне позвонить.
Чисто деловое предложение! Почему нет? Забив в смартфон свой пароль, я открыла список контактов. Как ни в чем не бывало, Самир забил свой телефон и имя и вернул мне мобильный.
– Спасибо, – кивнула я, но парень уже направился к грузовику, передвигаясь той гибкой пластичной походкой, которая присуща некоторым высоким мужчинам, как будто у них нет костей – только мышцы и кошачья грация.
Похоже, смена часовых поясов и усталость пагубно сказались на мне: с каждой минутой я все больше глупела. «Пора хорошенько выспаться и отдохнуть!»
Вечером дождь пошел с новой силой. Изнуренная и эмоционально взвинченная, я опять поужинала в номере и, укутавшись в одеяло у камина и попивая чай, занялась поисками в интернете информации о поместье. К моему несказанному удивлению, в «Википедии» ему была посвящена довольно солидная статья.
Прилагавшийся к статье снимок – из более ранней эпохи – был сделан в солнечный день. Дом ослепительно сиял золотом на фоне пасторального неба, а на обрамлявших его тополях распускались листочки.
Оказалось, что история Розмера восходила к одиннадцатому веку, когда был основан монастырь и заложен знаменитый аптекарский огород. Когда при Генрихе VIII начался процесс секуляризации монастырей, право на владение этой землей было пожаловано Томасу Шоу; тогда же появился титул «граф Розмерский». Граф построил величественный особняк в елизаветинском стиле, который сохранился поныне. Выгодное местоположение земельного надела – с садами, пастбищными угодьями, озером и рекой – обеспечило графскому семейству столетнее процветание. Но во время гражданской войны поместье отошло парламентариям.
После войны леди Кларисса Шоу, славившаяся красотой и, по слухам, бывшая любовницей Карла II, обратилась к королю с петицией о возвращении и реставрации усадьбы. Король согласился с условием, что она выйдет замуж за человека, которого он ей назначит в супруги. И Кларисса уступила с единственной оговоркой: при отсутствии преемников мужского пола поместье имела право наследовать женщина. С тех пор – почти четыре столетия кряду – Розмер оставался во владении Шоу. Пока они не покинули его по загадочной причине в 1970-х.
После этого текста приводилась генеалогия графов (включая женщин, наследовавших поместье), аж с 1555 года. И перечислялись заслуги каждого в перестройке, расширении, украшении и благоустройстве усадьбы. Заложенный монахами Аптекарский огород, о котором упомянул в разговоре Самир, тоже развивался с веками. «Надо будет туда наведаться», – сделала я себе зарубку в памяти. А один из моих предков, 6-ой граф Розмерский, заложил «георгианский» сад и стал пополнять коллекцию своей оранжереи растениями, которые привозил из разных экспедиций.
Мне вдруг до боли стало жалко, что и сад, и оранжерея пребывали теперь в запустении.
Сравнительно недавними представителями рода были: Джордж Шоу (1865–1914), 12-й граф Розмерский, погибший, вероятно, на войне; Ему наследовал Александр Шоу (1892–1941), чью жизнь, судя по всему, тоже оборвала война.
Тремя последними владельцами Розмера были Виолетта Шоу, графиня Розмерская (1917–1973); Роджер Шоу, 14-й граф Розмерский (родившийся в 1938 г., пропавший без вести в 1975 г. и считающийся умершим) и Каролина Шоу (1951 – …), местопребывание которой было авторам «Википедии» неизвестно.
Прочитав статью, я долго сидела с планшетом на коленях, пытаясь осмыслить скудные, странные факты. Я могла бы пополнить их. Мама умерла. И теперь я не только звалась Оливией Шоу, но и носила титул графини Розмерской.
Но править «Википедию» я не стала. А вместо этого забила в поисковике Гугла «Каролина Шоу, графиня Розмерская».
Первая же ссылка вернула меня в «Википедию». Кроме уже знакомой мне статьи я не обнаружила ничего, кроме «иконок», выстроившихся в ряд по верху странички. Поколебавшись, я подняла палец и кликнула на значок «Просмотр».
Миг – и я увидела во весь экран маму. Только гораздо более юную, чем та женщина, которую я знала. Стройная, изящная девушка в юбке «карандаш» улыбалась в окружении других подростков. На другом снимке мама в вечернем платье с волосами, зачесанными на макушку, стояла на крыльце усадьбы, с витражным окном на заднем плане, а рядом с ней вкрадчиво улыбался подчеркнуто учтивый на вид мужчина. На третьем фото мама застенчиво (или жеманно?) смотрела прямо в камеру; и ее глаза обрамляли кокетливые стрелки. Макияж в технике «кошачий глаз» совсем недавно снова вернулся в моду.
По моим щекам потекли слезы, но я осознала это только тогда, когда они увлажнили мне запястье. Как она могла отказаться от всего этого и не обмолвиться мне даже словом?
Ошеломленная и подавленная, я закрыла планшет и сбросила одеяло. Только душ и какой-нибудь роман могли отвлечь меня от тягостных раздумий.
Внезапно зазвонил мой мобильник. Я глянула на часы – они показывали почти десять. Я уже хотела переключить звонок на голосовую почту, но, бросив взгляд на номер, сообразила: звонила моя риэлтор из Сан-Франциско.
– Привет, Нэнси.
– Оливия! Извините, что позвонила так поздно. Я вас не потревожила? Просто у меня масса новостей. И мне захотелось переговорить с вами как можно скорее.
Я снова присела:
– Все в порядке, Нэнси. Что случилось?
– У меня потрясающее предложение по покупке дома!
– Но он же еще не выставлен на продажу.
– Формально нет. Но эта покупательница положила глаз на дом еще три года назад. Она хотела бы договориться с вами до того, как дом будет выставлен на продажу.
Я прикрыла глаза; перед ними сразу возникла кухня, на которой я в детстве поедала свои завтраки. И где мама постоянно кипятила и заваривала чай.
– Сколько она предлагает?
– 3,2.
У меня перехватило дыхание; озвученная цифра обескуражила меня, лишила дара речи. А когда он вернулся, я прохрипела:
– Это немыслимо… Бред какой-то…
– Сумма большая, но на этом рынке такое не редкость. Район очень высоко ценится.
– Вы считаете, мне надо согласиться?
– Не обязательно. Но мне уже не терпится выставить дом на продажу. Он может уйти и за бо́льшую сумму.
– А что будет с мамиными вещами?
– Послушайте, Оливия, – мягко сказала Нэнси. – Мы можем показывать дом потенциальным покупателям даже с вещами. И, скорее всего, нам так и придется поступить. Потому что его купят в ту же минуту, как только мы объявим продажу. Но почему бы вам не перевезти вещи в хорошее хранилище с надежной системой климат-контроля? Там они точно будут в безопасности, и вы сможете разобрать их не спеша, на досуге.
Я почувствовала себя истощенной, даже опустошенной.
– Возможно…
– Решать вам. Я не желаю вас подгонять. И, честно говоря, этот лот уйдет по высокой цене независимо от того, когда мы выставим его на торги.
Три миллиона долларов. Три миллиона двести тысяч долларов. Это сумма, способная изменить всю твою жизнь! Как выигрыш в лотерею!
В ушах вдруг прозвучал рассудительный голос мамы: «Надо быть практичной, дорогая!» Мама так часто повторяла эти слова, что они прочно засели в моей голове. Маме хотелось бы, чтобы я заключила эту сделку. Чтобы у меня появились возможности, которые приносят человеку деньги.
– Хорошо, выставляйте дом на продажу, – сказала я. – Но вам придется выделить маминой галерее несколько дней, чтобы они могли вывезти оттуда ее картины и рисунки. До этого ничего не предпринимайте.
– Ладно. Хотите, чтобы я это организовала?
– Нет, я сама.
– Договорились. Буду ждать вашу команду.
– И вот еще что, Нэнси, – замялась я. – Мне не хотелось бы, чтобы вы обсуждали все это с Грантом. Контактируйте напрямую со мной.
– Нет проблем. Вы – хозяйка.
Нажав «Отбой», я поискала нужные мне номера. За двадцать минут я договорилась об упаковке, перевозке и складировании всех работ мамы в хранилище галереи. В безопасном месте от…
Гм-м… От Гранта! Он всегда проявлял алчный интерес к ее картинам, мечтал повесить их в нашей квартире. Некоторые работы оценивались очень высоко, и, возможно, я бы их продала. Но не сейчас… Когда-нибудь потом…
Внезапно мне вспомнился триптих, созданный мамой. Три огромные картины с изображением леса – такие многоплановые и многослойные и с таким множеством деталей, что нужно было долго и пристально всматриваться, чтобы разглядеть, что скрывалось за первым, вторым, третьим слоем… А что, если в этих картинах мама «зашифровала» какие-то тайны? Я снова позвонила в галерею и попросила выслать мне их репродукции наряду с самыми старыми мамиными рисунками. Это было только подозрение, интуитивная догадка. Но как знать? Может, мне удалось бы разгадать ее тайны и собрать из них паззл, если бы я изучила эти работы сквозь призму новых знаний – той информации, что я узнала здесь?
Я выглянула из окна на край соломенной крыши, подсвеченной уличным фонарем. Голова окончательно пошла кругом. «А что же будет дальше?»
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Через три дня я, наконец-то, встретилась с Джонатаном Хавером. Сами эти дни протекли спокойно, что мне несомненно пошло во благо. Я написала два эссе для «Яйца и курицы». Одно из них я посвятила М. Ф. К. Фишеру и поеданию простой пищи в одиночестве, другое – более углубленное и подробное, с тщательным анализов нюансов – рагу с олениной.
А еще я отправила владельцу журнала – человеку, уполномоченному вершить мою судьбу – следующее послание:
Дорогой Дэвид!
Вы не поверите, в какую сумеречную зону я попала волею провидения. Моя мать оказалась наследницей крупного поместья в Англии, и мне пришлось поехать сюда, чтобы определиться на месте, что мне со всем этим делать. Тем не менее, я полагаю, что даже на расстоянии могу приносить пользу журналу. Речь о серии эссе об английской пище и способах ее приготовления, с описанием самых популярных в Англии блюд. В приложении к письму – пара эссе, которые я написала на этой неделе в пояснение своей задумки. Мне кажется, можно было бы посвятить английской кухне целый номер. Идея пока еще сырая, требует проработки. Что, если сделать акцент на сезонную еду или различные культурные влияния? Буду рада обсудить это с Вами, когда у Вас появится свободное время.
Вы с пониманием и терпением отнеслись к моему вынужденному и, увы, затянувшемуся отъезду, и я заверяю Вас, что ищу любые способы загладить свою вину.
Оливия
Остальное время я старалась расслабиться, почитывая романы, которые нашла в общей гостиной отеля, и принуждая себя не погружаться в раздумья о доме или семье. Предыдущие тяжелые месяцы не прошли бесследно: я действительно устала и душой, и телом.
Погода держалась ужасная: то дождь, то пасмурно и сыро, то новая угроза дождя, то сильный туман. В день встречи утро тоже выдалось мглистым. Я надела розовый шерстяной свитер (один из моих любимых), утепленные флисовые леггинсы и резиновые сапоги – единственную практичную обувку в таких условиях. И направилась в булочную-кофейню, заглянуть в которую мечтала со дня прибытия.
На улице было безлюдно. Туман, клубившийся вокруг фонарных столбов и плывший по аллеям и пешеходным дорожкам, то заволакивал плотной завесой витрину магазина, то слегка рассеивался. «Масляный» крест проступал сквозь дымку под стать древнему языческому монолиту. А вниз по улице медленно и осторожно ползла машина. Заметив ее, я передернулась: ездить в такую погоду было опасно и неблагоразумно.
Аромат кофе и свежей корицы шлейфом вклинился в густой воздух. Двинувшись на запах, я вышла к булочной-кофейне; в животе уже заурчало. Порог магазина я переступила под веселый звон колокольчика.
Внутри оказалось много людей. Большинство столиков были заняты; вокруг стеклянной стойки с пирожными и хлебобулочными изделиями змеилась очередь. Кассирша приободрила меня:
– Доброго утречка! Очередь лишь кажется длинной, а движется быстро.
– Я никуда не тороплюсь, – сказала я, и стоявшая передо мной женщина обернулась.
– Американка…
На женщине было пальто из ворсованной шерсти и дорогие кожаные сапожки; судя по всему, в булочную-кофейню она заглянула по дороге на работу. А работала она явно не в этой деревне.
– Звучит, как обвинение, – улыбнулась я.
– Не цепляйся к ней, Алиса, – встряла кассирша.
– Я и не собиралась…
– А то я тебя не знаю… Следующий! – воскликнула высокая, поджарая и мускулистая булочница с коротко подстриженными седыми волосами. «Жизнеспособный подвид», как сказала бы мама. Когда подошла моя очередь, она спросила:
– Чем желаете подсластить себе утро, дорогуша?
– Чашку чая, пожалуйста, и вот это, – указала я на соблазнительную булочку в темной глазури.
– Челсийскую булочку, – крикнула кому-то женщина через плечо, а потом снова повернулась ко мне и перегнулась через прилавок: – Я принесу ее вам буквально через секунду. Мы едва успеваем крутиться в час-пик.
– Благодарю вас, – оплатив заказ на кассе, я обвела взглядом зал в поисках свободного места. И поняла, что оказалась под прицелом нескольких десятков глаз. Почти все посетители откровенно пялились на меня. Я зарделась; к смущению примешалось смятение. Опустив голову, я прошла к столику на двоих, стоявшему у стены рядом с окном. Зал снова заполнил гул голосов. И когда я собралась с духом и снова оглядела зал, на меня уже никто не смотрел. Глаза людей были обращены на экраны мобильников или своих приятелей и спутниц, а два клиента и вовсе уткнулись в газеты. И напряжение с меня спало.
Булочница принесла поднос; кроме заварного чайника и булочки на нем стояла кофейная кружка.
– Вы не будете возражать, если я присяду с вами на минутку?
«Странная просьба от незнакомого человека…» Похоже, эта мысль отобразилась на моем лице, потому что булочница сразу добавила:
– Я знала вашу мать… давно, правда.
– О! Присаживайтесь, конечно, – взмахнула рукой я.
– Я бываю дерзкой и бесцеремонной. Ну такой уж уродилась, – опустилась на свободный стул булочница. – Меня зовут Элен Ричмонд. Я – владелица этого заведения. А вы – Оливия Шоу, новая графиня Розмерская.
– Да.
Элен склонила голову набок:
– Вы унаследовали материнскую грацию.
Глаза защипали предательские слезы.
– Благодарю, – сглотнула я. – А как близко вы знали маму?
– Мы вместе посещали уроки по рисованию.
– Вы тоже – художница?
– Так, балуюсь время от времени. Но всерьез, как Каролина, я никогда этим не увлекалась. А она реализовалась как художница?
– Да, – из-за нахлынувших эмоций язык как будто онемел. И несколько секунд я не могла выговорить ни слова. Мне еще не доводилось встречать человека, лично знавшего маму в молодости. Уткнувшись глазами в чашку и размешав в ней сахар, я машинально подлила в чай молоко и тоже размешала. И только после этого успокоилась, улыбнувшись благотворной силе напитка. – Мама очень хорошо рисовала. Она иллюстрировала детские книги и еще писала картины.
– Детские книги! Замечательно! – глаза у Элен были ясные, ярко-голубые. – Она была счастлива в Америке?
Счастлива? Мама всегда была такой сдержанной, закрытой. И ко всему относилась так рассудительно, даже практично, что счастье для нее, пожалуй, было слишком абстрактным, эфемерным понятием.
– Думаю, что была. Мамины картины и рисунки имели успех, и у нее было много друзей. И я…
– А ваш отец? – выпрямилась Элен. – Ой, простите! Я слишком далеко зашла?
– Нет. Ничего. Мне приятно поговорить о маме, – отпила я глоток горячего, крепкого чая. – Отец умер, когда я была еще совсем маленькой. Я практически не помню его.
– Ах, какая трагедия! Мне очень жаль… – опустила голову Элен; на ее лице отразилось искреннее сожаление. – У Каролины тоже было не самое счастливое детство, вы ведь знаете…
Я устала объяснять, что почти ничего не знала о мамином прошлом до ее бегства за лучшей жизнью. И просто кивнула.
– Элен! – позвала булочницу кассирша. – Проблема!
– Мне пора, – подскочила со стула Элен. – Заходите, дорогуша! Мне хотелось бы поподробней поговорить о вашей матушке. Я ее обожала.
– Спасибо, – сказала я. – Зайду.
Попивая горячий, сладкий чай с молоком, я почувствовала, что успокаиваюсь. Наверное, я больше не могла пребывать в состоянии нервного возбуждения, а в предстоящие несколько дней или недель мне еще многое нужно было сделать. И в эту самую минуту я радовалась возможности посидеть – просто так! – за столиком в приятной булочной-кофейне в маленькой английской деревеньке. Люди начали потихоньку расходиться, а мой взгляд упал на аппетитную челсийскую булочку. Закрученная спиралью, эта сладкая сдоба с изюмом источала тонкий аромат лимонной цедры. И я уделила ей внимание, которое она заслужила. Человеку никогда не могут приесться ни булочки с пирожными, ни яичница с беконом. Уж мне-то точно. В отличие от худенькой и стройной мамы, моя фигура с годами округлилась. А теперь я еще и ходить не могла столько, сколько привыкла.
Чай тоже был восхитительный. Элен подала его мне в толстостенном серебряном чайнике в паре с кружкой, не совпадающей по дизайну ни с одной другой кружкой на столиках. К запаху дрожжей, кофе и корицы примешался аромат духов, зависший за спиной прошедшей мимо женщины. Легкая классическая музыка звучала тихо и неназойливо. И время от времени в нее врывались голоса женщин с кухни, выпекавших все эти кондитерские шедевры с витрины. Ощущение благополучия так сильно завладело мной, что даже нога перестала болеть.
Когда я помешивала сахар уже во второй кружке чая, к столику приблизилась темноволосая женщина.
– Извините, что нарушаю ваше уединение, – сказала она, – Но я так рада вас видеть! А Сэм сказал, что я могу к вам подойти и представиться при встрече.
– Сэм?
– Да, мой брат. Я – Пави Малакар.
Как только незнакомка сказала это, я тотчас же увидела сходство. Ее волосы, хоть и прямые, но тоже густые и тяжелые, подстриженные под боб, ниспадали по плечи. Черные, как и у Самира, они отливали таким же ярким, «вороным» блеском. И глаза у нее были такие же огромные и ясные.
– Сэм сказал, что до недавнего времени вы были редактором журнала «Яйцо и курица». А мне он так нравится!
– Да что вы! – усмехнувшись, пожала я руку Пави. – Вы даже не представляете себе, до чего же мне приятно повстречать здесь человека, готового поболтать со мной об этом мире…
Пави хмыкнула, глаза лукаво сверкнули:
– Мне нравятся ваши обзоры, когда вы пишете о каком-либо одном ингредиенте. Статья о джемах вышла потрясающей.
– Спасибо! По правде говоря, этот очерк и у меня в числе самых любимых.
– А мне всегда хотелось, чтобы вы написали такой же о кориандре.
На мгновение я задумалась над этой идеей, но почти сразу отклонила ее.
– А у вас здесь ресторан, верно?
– Да, – Пави положила на мою ладонь вторую руку. – Вам следует в него заглянуть. Я радостью попотчую вас своими кушаньями.
– С удовольствием загляну.
– Как насчет вторника? У нас в этот день обычно не бывает большого наплыва посетителей.
– Хорошо.
– Здорово! – британский акцент Пави отличала переливчатая мелодичность, которой я не услышала в акценте Самира. И я невольно озадачилась вопросом: чем объяснялось такое различие? – Приходите в семь. Вы знаете, где находится ресторан?
– Да.
– Прекрасно. Буду ждать вас с нетерпением! – махнув мне рукой, Пави вихрем помчалась к кассе.
Надевая пальто, я подумала: «А не застану ли я там и Сэма?» Вернее, Самира – ведь он сам сказал, что ему больше нравилось, когда его называли полным именем.
В любом случае, перспектива выбраться в ресторан, выпить бокал вина и насладиться нетипичной для стандартных пабов едой меня воодушевила. Я столько времени уже не «выходила в люди»!
К конторе Хавера вел узкий проулок, обрамленный еще более узкими пешеходными дорожками. Они были вымощены брусчаткой – неровной и влажной из-за тумана. И мне пришлось держаться рукой за стену, чтобы не поскользнуться. Мной тут же овладело раздражение: только я почувствовала себя лучше! Не хватало снова повредить травмированную ногу!
«Ладно, справимся…»
Офис Хавера находился в темном конце проулка. Дверь была выкрашена в ярко-голубой цвет – словно для того, чтобы отгонять мрак. Пожилая женщина в чистой, светло-желтой блузе, впустила меня внутрь и жестом указала на два стула, приставленные к стене в крошечной комнатке:
– Он сейчас выйдет. Ему таких трудов стоило вернуться. Проклятые дожди! И столько дел накопилось…
– Могу себе представить. Спасибо, – чтобы занять себя чем-то в ожидании, я вытащила телефон, но Wi-Fi не работал, а мобильный интернет обошелся бы мне в копеечку. И я убрала телефон обратно в сумку.
Пожалуй, имело смысл обзавестись местной симкой, если бы мне пришлось здесь задержаться.
– Простите, вы не подскажете мне – есть тут где-нибудь поблизости магазин электроники?
– В деревне нет. Вам надо съездить в Летчуэрт.
– Это далеко?
– Всего несколько миль. Примерно полчаса езды.
И в ожидании я предалась размышлениям – о том, что прочитала в сети о поместье. И о том, как долго мне придется ждать репродукции маминых картин и рисунков. Я уже получила по электронной почте уведомление о том, что они подготовлены к отправке. А Нэнси договорилась с мувинговой компанией о перевозке из дома вещей в складское помещение. Показ дома был намечен на следующее воскресенье, через неделю. Значит, в моем распоряжении была неделя, чтобы продумать очередные шаги. Я не горела желанием застрять навсегда в деревенской гостинице…
– Леди Шоу?
Я воображала себе Джонатана Хавера стройным, подтянутым, седеющим мужчиной в очках. А моим глазам предстал человек крепкого, атлетического телосложения, с широкими плечами, на которых, как на барабане, была натянута ткань полосатой рубашки, и щегольскими усиками. Интуиция призвала меня к недоверию и, подчинившись ей, я тут же прониклась настороженностью.
– Рад, что мы с вами наконец-то встретились, – произнес Хавер.
– Я тоже, – пожала я протянутую руку.
Крепкое, выверенное и приличествующее обстоятельствам рукопожатие.
– Заходите. Вы, должно быть, ошеломлены всем этим.
– Это еще мягко сказано.
В кабинете Хавера царила зябкая прохлада, отсутствовали окна, а стены были выкрашены в ярко-голубой цвет. Это помещение совершенно не походило на офис успешного законника, но, возможно, я судила по меркам Сан-Франциско. А Хавер был всего лишь юристом небольшого городка.
– Я с нетерпением жду от вас подробную информацию и пояснений.
– Что ж… У меня для вас радостная новость: нам поступило очень выгодное предложение по поместью.
Я подняла руку:
– Не спешите! Мы можем с этим повременить? Для начала мне нужна общая информация.
– А-а… конечно, – скрестил руки Хавер. – Что вас интересует?
– Все. Я ничего не знаю о Розмере. Мать никогда мне о нем не рассказывала. Я так понимаю, у меня имеется дядя?
– Мы полагаем, его нет в живых. К сожалению…
– А куда он уехал?
– Неизвестно, – поправив очки, которые только слегка очеловечивали его лицо, Хавер открыл толстую папку. – Мой отец вел ее дела до самой своей кончины семь лет назад. Но так и не дал мне каких-либо конкретных указаний по этому вопросу. Я каждый квартал посылал вашей матери отчеты, но кроме этого ничего больше не знаю.
– Мама получала выплаты?
– Конечно. Мы ежеквартально отправляли переводы. Мы сохранили ее аудиторскую фирму, и они осуществляют надзор за всеми текущими счетами и финансовыми документами.
– Мне бы хотелось их посмотреть, – мой палец быстро застучал по клавиатуре мобильнике, занося в записную книжку комментарии поверенного.
– Само собой разумеется…
Я опустила руки на колени:
– Расскажите мне о поместье.
– А вы что-нибудь читали о нем?
– Так, кое-что. Общий экскурс в историю.
– Ясно, – Хавер порылся в бумагах. – Розмер – поместье площадью в 1710 гектаров, из которых 350 гектаров занимают леса, 890 гектаров – пастбищные и фермерские угодья, а остальные – сады, лужайки, клумбы и все в таком духе.
– Какие культуры выращиваются на полях? Ребекка упомянула рапс и ячмень.
– Да. Думаю, там практикуется севооборот. Если хотите, я соберу информацию по этому вопросу, хотя и полагаю, что вы мало знакомы со спецификой фермерства, – посмотрел на меня поверх очков поверенный.
– Да, мало. Но мне хотелось бы составить более ясное представление.
– Из домашних животных здесь растят овец, преимущественно ягнят – для продажи их мяса на рынке. Но ведь вы, американцы, едите мало ягнятины?
Я вспомнила подробную статью, которую написала пару лет назад о бурно развивающемся в Штатах рынке баранины и ягнятины, и свой любимый рецепт – жареную ногу ягненка, нашпигованную чесноком и розмарином. Когда я теплым майским вечером поставила это кушанье перед мамой на столе в своей квартире, она чуть голову не потеряла от радости и съела за один присест больше, чем когда-либо съедала на моих глазах за все время нашего совместного проживания.
– Уже гораздо больше, чем раньше, – ответила я поверенному и задала свой встречный вопрос: – А кто по факту сейчас занимается сельским хозяйством? Я видела коттеджи.
– Да. Они принадлежат поместью. Но фермеры арендуют земельные наделы и коттеджи и в урожайные годы поставляют поместью часть урожая. Большинство семейств живут на этой земле на протяжении поколений.
– Вы ведете учет этих доходов?
– Конечно. И буду счастлив предоставить вам отчетность, – Хавер что-то черканул в своем блокноте. – Я поручу миссис Уэллс свести все данные в единый отчет, чтобы вы могли его просмотреть.
– Спасибо, – поблагодарила я поверенного, а мысленно взяла на заметку: «Надо будет привлечь другого юриста, чтобы он проверил этот сводный отчет. А может быть, еще и бухгалтера». – А что с домом?
– Ну… вы же его видели.
– Да… Снаружи… Мне хотелось бы осмотреть его, определить, в каком он состоянии. И что можно сделать.
– Уверен – ничего.
Выдержав многозначительную паузу, я спокойно сказала:
– Дом ведь мой, не так ли?
– Да, безусловно. Вы можете делать, что захотите.
– Ну, вот и хорошо, – я сделала пометку в телефоне и сверилась со списком вопросов, составленным этим утром. – Расскажите мне о доме поподробнее. Сколько в нем комнат, как долго он оставался в запустении? Все, что знаете.
– Ну, что ж… давайте посмотрим… – Хавер снова нацепил на нос очки и пробежал глазами по другому листку бумаги. – Усадьба Розмер… тридцать семь комнат, дополнительные площади в бывшем гостевом домике. В нем три квартиры для обслуги. В одной из них в настоящее время проживают смотрители. Но, насколько мне известно, они сейчас отсутствуют, уехали в отпуск.
– А за чем присматривают эти люди, мистер Хавер? Какой порядок можно поддерживать в доме, который рушится?
– Они следят за состоянием остальной части имения. В их ведении – руины аббатства, примыкающий к нему сад и все вопросы или проблемы, которые могут возникать с арендаторами.
Меня покоробили слова Хавера. До чего широким оказался круг обязанностей и полномочий этих «смотрителей»! Я начала закипать. Но мамина практичность снова возобладала:
– А почему они не стали следить за домом?
– Полагаю, они ждали, когда кто-нибудь из владельцев вернется и даст им указания. Ваша матушка распустила всю прислугу в доме, поэтому…
– Никто не знал, что с ним делать.
– Именно так, – наклонив голову, поверенный щелкнул большим пальцем по краю листа. – История этой усадьбы довольно темная, мисс Шоу. Мне думается, ваша бабушка хотела, чтобы дом разрушился. И это мнение здесь разделяют многие.
Мне вспомнились центральный зал с его вздымающимся ввысь сводом и изумительной деревянной резьбой, заброшенные комнаты, плети дикого винограда, заползающие в разбитые окна, и розочку, цветущую внутри.
– Почему? – не удержалась я от вопроса.
