«Эклиптика» kitabından alıntılar
. Одни лепестки липли к земле и гравию, другие застревали в длинной траве. Так они и висели, засыхая, бурея, кукожась. Пока наконец ветер не смахивал их прочь. Они напоминали мне о войне. О том, что все приходит и уходит. На дозоре эта мысль вечно не давала мне покоя, стоило только задуматься о будущем. На войне собственная жизнь кажется такой незначительной, понимаешь, но в то же время ты пытаешься насладиться каждой секундой, пока еще можешь. И я сказал себе: чего это я все смотрю на эти леп
К шестнадцати годам я пролистала достаточно альбомов по современному искусству, чтобы научиться различать, где глубина, а где зияющая пустота. И раз уж мои предшественники создали столько банальностей, чего же тогда бояться мне? Их неудачи послужат мне парашютом. Так я и начала: без страха, без сомнений, без ожиданий. Это было в 1953 году.
– Ибо в подобные времена мы обращаемся за утешением именно к вам, художникам… ( Вшух. ) Поэты и писатели в наших библиотеках… ( Вшух. ) Картины у нас на стенах, музыка. ( Вшух. ) Только искусство способно охарактеризовать смерть. Вот и все ( вшух ), что мы можем извлечь из этого несчастья. ( Вшух. ) Ибо все великие творения созданы для тех, кто остался. Для тех ( вшух ), кто страдает из-за смерти и не может ее постичь. Мне больше нечего добавить, кроме… ( Вшух. ) За Фуллертона! Покойся с миром
Еще одна вещь, которой вас не научат в художественной школе: истинное вдохновение приходит, лишь когда приглашение уже недействительно. К нему нельзя подготовиться, его нельзя заманить на крыльцо. Оно застанет вас либо во сне, либо за домашними хлопотами, либо в компании дурацких соседей, которых вы пригласили из вежливости. И когда оно наконец явится, вам придется проснуться, бросить дела, выставить притворщиков за дверь – лишь бы ему было уютно, потому что исчезнет оно куда быстрее, чем возни
Так мы жили из месяца в месяц – то партнеры, то любовники, то соседи. Нас связывала оторванность от мира и преданность целям друг друга. Иногда мы ссорились. В знак протеста проводили врозь целые часы – а то и дни. Работая, мы невольно прислушивались к звукам друг друга и каждый скрип, стук и хмык из соседней комнаты распознавали, как настройщик фортепиано – ослабшую струну. Но не нашлось бы двух людей, которые сосуществовали бы в этом ветхом домишке счастливее, чем мы. Наша связь казалась нер
