Kitabı oku: «Гадкая ночь», sayfa 3

3. Телеобъектив

Кирстен и Каспер уже три часа допрашивали Невё. Они выбрали максимально нейтральное помещение – комнату с пустыми стенами, без окна, – чтобы собеседник смотрел только на них и был сконцентрирован на вопросах.

Кирстен пустила в ход лесть – инсценировка в церкви уникальна; расспросила о его работе – трудно, наверное, быть сварщиком, а потом сделала поворот на 180 градусов и принялась глумиться над его слабостями – до чего же легко мы тебя взяли!

Невё твердил одну фразу: «Я ни в чем не виноват!»

– Это белье моей подружки. Она сама мне его дала, чтобы я мог вспоминать… ну вы понимаете, когда буду далеко…

Кирстен посмотрела ему в глаза. Тот еще преступник… не преступник – сопливый плакса. Ей захотелось отхлестать Невё по щекам.

– А кровь на трусиках откуда? – спросил Каспер.

– Менструальная – проверьте и убедитесь!

Кирстен представила, как он нюхает белье, лежа вечером на койке в своей каюте, и передернулась от омерзения.

– Ладно, допустим. Какого черта ты побежал?

– Я уже говорил.

– Повтори.

– Я десять раз повторял!

Кирстен пожала плечами.

– Повтори в одиннадцатый.

Невё долго молчал, и она с трудом удерживалась от желания встряхнуть ее.

– Я иногда привожу «травку». Немного. Для своих.

– Приторговываешь?

– Нет, за так раздаю.

– Хватит врать! Ты меня почти рассердил.

– Ладно вам, ладно, не злитесь. Ну, оказываю я услуги, что из того, жизнь на борту ох какая несладкая!.. Но я не убийца, крови на мне нет!

И Невё снова заплакал.

Полицейские вышли в коридор.

– Что, если мы ошибаемся? – спросила Кирстен.

– Шутишь?

– Нет.

Она поднялась по лесенке и вошла в рубку.

– Итак? – спросил Кристенсен.

– Мы должны обыскать каюты рабочих, которые еще не вернулись.

– Зачем?

Кирстен и не подумала ответить.

– Хорошо, – сквозь зубы процедил капитан, поняв, что эту женщину ему не переспорить. – Идемте.

* * *

Находка ждала в четвертой по счету каюте.

Крафтовый конверт А4 лежал под одеждой. Кирстен открыла его и увидела фотографии. На первой, на фоне озера, деревни и заснеженных гор, был снят белокурый мальчик лет четырех-пяти – Гюстав, судя по надписи на обороте.

Кирстен вгляделась – снимали телеобъективом.

На следующих двенадцати снимках фигурировал мужчина. Один и тот же. Лет сорока. Волосы темные. Паркует машину. Выходит. Запирает дверцу. Идет по улице, в толпе. Сидит за витриной кафе. Она прочла название улицы.

Все фотографии сделаны во Франции. На одной из последних фигурант входит в большое кирпичное здание через полукруговую металлическую дверь. Французский флаг. Табличка «КОМИССАРИАТ ПОЛИЦИИ».

Французского Кирстен не знала, но последнее слово понял бы любой дурак.

Полиция: politiet.

На крупных планах у мужчины приятное, но очень усталое лицо. И озабоченное. Мешки под глазами, горькая складка у рта. На отдельных снимках силуэт размыт – возможно, перед объективом проехала машина, качнулась ветка, на миг остановился прохожий. Объект о слежке не подозревал.

Кирстен снова перевернула первую фотографию.

ГЮСТАВ

Тот же почерк, что на клочке бумаги, найденном в кармане убитой Ингер Паульсен.

Клочок бумаги с ее именем и фамилией.

Мартен

4. Сраженный молнией

В Тулузе тоже шел дождь, но без снега. Начало октября, а на градуснике +15°.

– «Дом в конце улицы», – сказал лейтенант Венсан Эсперандье.

– Чего?

– Ничего. Так называется один фильм ужасов.

Майор Мартен Сервас сидел в машине, не зажигая свет, и смотрел на мрачный дом у железнодорожной насыпи. Трехэтажный, с блестящей крышей, рядом высокое дерево, отбрасывающее на фасад зловещую тень. Ночь и дождь, расстреливавший палисадник, отделявший их от здания, наводили на мысль о конце света.

«Странное место, – подумал майор. – Кому захочется жить между железнодорожными путями и рекой, в ста метрах от последних домов унылого квартала, рядом со складами, изуродованными граффити?» Их, кстати, привела сюда именно река: на женщин, бегающих вдоль Гаронны, были совершены нападения. Первых двух избили и изнасиловали, третьей нанесли множественные удары ножом, и она умерла в реанимации Университетской клиники. Все нападения произошли в радиусе меньше двух километров от дома, хозяин которого фигурирует в картотеке особо жестоких сексуальных правонарушителей. Мультирецидивист. Выпущен из тюрьмы по УДО сто сорок дней назад. Отсидел две трети последнего срока.

– Уверен, что это здесь?

– Флориан Жансан, улица Паради, двадцать девять, – подтвердил Эсперандье, взглянув на экран планшета.

Сервас прислонился лбом к стеклу, посмотрел на пустырь, где под акациями росла высокая трава. Кто-то говорил ему, что крупная компания, специализирующаяся на строительстве автомагистралей, линий электропередачи и дорогущих стоянок, собирается возвести здесь сто восемьдесят пять жилых комплексов (квартиры, ясли-сад и дом престарелых). К превеликому сожалению и неудовольствию авторов проекта, пробы почвы показали, что содержание свинца и мышьяка в два раза превышает допустимые нормы. По данным некоторых экологических ассоциаций, загрязнен даже уровень грунтовых вод. Что не мешает местным брать воду из колодцев и поливать этой водой свои огороды!

– Он здесь, – сказал Венсан.

– С чего ты взял?

– Кретин зарегистрировался на «Тиндере».

– Это что еще за зверь?

– Есть такое приложение, – с улыбкой уточнил его заместитель, знавший, что патрон – не гик ²⁵ и даже не нёрд ²⁶. – Жансан – насильник, вот я и решил проверить, не зависает ли он на сайте, где заводят знакомства и назначают встречи. Многие – да нет, все! – женщины, загрузившие приложение на свои смартфоны, тут же становятся известны отбросам вроде нашего клиента.

– Сайт знакомств? – переспросил Сервас, как будто Эсперандье рассказал историю о планете, затерянной в глубинах космоса.

– Да.

– Ну и?..

– Ну и я создал фальшивый аккаунт, чтобы завлечь рыбку в сети. Сработало. Только что. Вот, смотри.

Сервас наклонился, увидел на экране изображение молодого парня и узнал подозреваемого. Рядом стояла красивая блондинка – лет двадцати от силы.

– Пора идти. Нас засекли… Вернее будет сказать – Жоанну заприметили.

– Жоанну?

– Моя фальшивая личность. Блондинка, метр семьдесят, восемнадцать лет, только что вышла… Черт, у меня уже больше двухсот соответствий! Всего за три дня… Та ещё штучка, того и гляди станет чемпионкой спид-дейтинга ²⁷.

Сервас не стал просить: «Переведи на французский, дружок!» – чтобы не давать Венсану повода в очередной раз сделать «страшные глаза»: «Ну вы даете, патрон…» Венсан на десять лет моложе, но какие же они разные! Сервасу сорок шесть, и современная жизнь смущает его, а иной раз приводит в полное замешательство. Он воспринимает реалии как противоестественное смешение технологий, вуайеризма, рекламы и массовой торговли, а его заместитель пиратствовал на форумах и в соцсетях, проводил за компьютером больше времени, чем у экрана телевизора. Сервас осознавал, что устарел, а прошлое утратило смысл и лишилось авторитета.

Он напоминал себе героя последнего фильма Лукино Висконти «Семейный портрет в интерьере». Действие происходит в очень старом доме в центре Рима, на двух его последних этажах. Роскошная, набитая произведениями искусства квартира старого профессора в исполнении Берта Ланкастера. В один несчастный день он сдает последний этаж ультрасовременному и скандальному семейству маркизы Брумонти, и его «милый дом» становится ареной борьбы идей и поколений. К затворнику – против его воли – вторгается загадочный новый мир и завораживает его. Сервас тоже плохо понимал представителей молодого поколения с их девайс-зависимостью и ребяческой возбудимостью.

– Шлет одно сообщение за другим, – сообщил Венсан. – Попался! – Он открыл бардачок – и замер с планшетом в руке. – Здесь твоя пушка…

– Знаю.

– Не хочешь взять ее с собой?

– Зачем? У нашего мерзавца стереотипное мышление, он предпочитает холодное оружие и ни разу не оказал сопротивления при аресте. И потом, у меня есть ты и твое оружие.

Сервас вышел из машины. Эсперандье пожал плечами. Проверил кобуру, снял пистолет с предохранителя и последовал за майором. Холодный косой дождь намочил ему лоб.

– Ты упрямый осел, – сказал он в спину Сервасу.

– Cedant arma togae. Пусть война отступит перед миром.

– Я предложу изучать латынь в полицейской школе, – съязвил Эсперандье.

– Мудрость древних кое-кому добавит ума, – милостиво согласился Сервас.

Они шли по топкому пустырю к садику за оградой, разбитому перед домом. Почти всю южную стену занимал огромный знак граффити, сделанный краской из аэрозольного баллончика. Единственное окно было замуровано. Два окна фасада смотрели на деревья через щели ставен.

Сервас толкнул калитку, и та отозвалась ржавым скрипучим голосом – таким визгливо-высоким, что, несмотря на разбушевавшуюся погоду, в доме наверняка услышали гостей. Полицейские переглянулись, и Венсан кивнул.

Они миновали заброшенный, заросший сорной травой огород, и Сервас замер. Справа от дома, рядом со своей будкой, стоял большой сторожевой пес и смотрел на чужаков. Молча.

– Питбуль, – тихим напряженным голосом прокомментировал Эсперандье из-за спины майора – Закон тысяча девятьсот девяносто девятого года запретил разведение собак первой категории, всех кобелей должны были стерилизовать, но в одной только Тулузе их больше ста пятидесяти, представляешь? A псов второй категории как минимум тысяча… ²⁸

Сервас оценил цепь: достаточно длинная, так что если зверюга захочет, то достанет их. Венсан вытащил оружие, и Мартен спросил себя, успеет ли он уложить чудовище в броске, если оно решит перегрызть горло одному из них или даже обоим.

– С двумя пушками шансов было бы больше, – наставительным тоном произнес Эсперандье.

Питбуль напоминал безмолвную тень со сверкающими глазками. Сервас поднялся на единственную ступеньку (боковым зрением он все время следил за псом) и нажал на металлическую кнопку звонка. За матовым затертым стеклом угрюмо молчал дом, но вот раздались шаги, и дверь распахнулась.

– Какого черта вам нужно?

Человек, за которым они пришли, оказался худым, почти тощим, и невысоким. Шестьдесят кило и метр семьдесят. На вид – лет тридцать. Голова наголо выбрита. Впалые щеки. Глаза с крошечными, с булавочную головку, зрачками, смотрят из глубины орбит.

– Добрый вечер, – вежливо поздоровался Сервас, показывая значок. – Уголовная полиция. Мы можем войти?

Бритоголовый колебался.

– Мы просто хотим задать несколько вопросов… На трех женщин напали у реки, – начал объяснять майор. – Все газеты об этом писали.

– Я не читаю газет.

– Ну, значит, видели в Интернете.

– Не захожу.

– Ясно. Мы обходим все дома в радиусе километра от берега, – не моргнув глазом, соврал Мартен. – Опрашиваем соседей…

Хозяин дома буравил полицейских злобным взглядом – он явно не поверил ни единому слову полицейского. Наверняка думает о блондинке, которую подцепил на «Тиндере». Просто чудо, с такой-то рожей… Сейчас у него одно желание – чтобы мы поскорее убрались. Заглоти реальная девица приманку, что этот урод сделал бы с ней? Сервас читал досье и знал подробности…

– Проблема, месье? – Мартен намеренно взял недоверчивый тон, недоумевающе вздернув брови.

– Что? А… нет, никаких проблем… Входите. И давайте поскорее, мне пора давать матери лекарство.

Жансан сделал шаг назад, Сервас переступил через порог и оказался в темном и узком, как шахта, коридоре. Под дверью, метрах в двух по левой стене, виднелась полоска тусклого света. «Напоминает череду пещер, освещенных лампами спелеологов», – подумал Сервас, усмехнувшись своему неуемному воображению. Воняло кошачьей мочой, пиццей, по́том и окурками. Был еще один запах – хорошо знакомый Мартену: в больших квартирах в центре города, где находили тела старых дам, забытых богом и людьми, пахло лекарствами и одиночеством.

Майор сделал еще один шаг.

По обе стороны коридора были свалены стопки картонных коробок, просевших под весом древних абажуров, пыльных журналов, плетеных корзин со всяким хламом. Тяжелая громоздкая мебель оставляла проход для одного человека – двоим было не разойтись. Склад какой-то, а не квартира… Сервас добрался до двери и бросил взгляд налево. Увидел темные очертания шкафов и комодов, ночник на тумбочке в центре комнаты. Глаза постепенно привыкали к полумраку, и он разглядел кровать и очертания человека. Болящая мамаша… Сервас не был к этому готов – а кто был бы?! – и непроизвольно сглотнул. Женщина полусидела-полулежала в подушках, нагроможденных у дубовой спинки кровати. В вырезе ветхой ночной рубашки виднелась костлявая грудь. Лицо с выступающими скулами, глубоко посаженные глаза и редкие седые волосы на висках делали ее похожей на героиню картины то ли Дюрера, то ли Гойи. На салфетке, покрывающей тумбочку, лежали упаковки лекарств, в вену узловатой руки была воткнута игла капельницы. Смерть в этой комнате почти вытеснила жизнь. Больше всего пугали слезящиеся глаза ведьмы: даже утомленные болезнью, они сочились ненавистью. Сервас вспомнил адрес дома – улица Паради ²⁹ – и подумал, что ее стоило бы переименовать в улицу Анфер ³⁰.

Довершал образ пожелтевший окурок в растрескавшихся губах – мумия курила, как пожарный, рядом стояла пепельница, над кроватью висело облако дыма.

Сервас перешел в гостиную, освещенную мерцанием телевизора и экранами нескольких компьютеров. «Да здесь целая анфилада комнатенок, соединенных низкими арками, деревянная лестница и куча закутков, хуже варианта не придумаешь…» – подумал он. Что-то коснулось его ног. Кошки, стая кошек, снующих туда-сюда поверху и понизу; десятки разноцветных усатых зверьков разного размера. Сервас разглядел блюдечки и миски с едой, свежей и засохшей, скукожившейся и почерневшей, и приказал себе: «Смотри, куда ставишь ногу, болван! Не хватает только вляпаться».

Вонь стояла невыносимая, но чуткий нос майора уловил запах жавелевой воды. Мартен поморщился.

– Свет можно зажечь? – спросил он. – А то темно, как… сам знаешь где.

Хозяин дома протянул руку, зажег чертежную лампу, высветив половину стола с компьютерами. Сервас успел заметить низкий диванчик и пузатый комод.

– Ну так что там у вас за вопросы?

Жансан слегка пришепетывал, и майор угадал за вызывающим тоном страх и неуверенность в себе.

– Вы гуляете рядом с тропой бегунов, проложенной вдоль реки? – спросил Эсперандье, и Жансан резко обернулся.

– Неа.

– Никогда?

– Я же сказал! – Уродец повысил голос.

– Слышали, что там случилось?

– Нет… но… Да вы что?! Видели, где мы с мамашей живем? Кто, по-вашему, придет сюда делиться слухами? Почтальон? Никто у нас не бывает.

– Разве что бегуны… – заметил Сервас.

– Ну-у-у… некоторые паркуются на гребаном пустыре.

– Мужчины? Женщины?

– И те и другие. Девки иногда берут с собой псов, Призрак нервничает, лает.

– А идут они мимо ваших окон.

– И что с того?

Под ларем что-то лежит. Сервас заметил, как только вошел.

Он сделал шаг, и Жансан занервничал.

– Куда это вы? Если собрались обыскивать…

– На трех женщин напали в двух километрах от вашего дома, – вмешался Венсан, вынуждая парня повернуть голову. – Все три дали одинаковое описание…

Сервас почувствовал, как напрягся хозяин дома, и незаметно переместился еще ближе к ларю.

– Они заявили, что на них напал мужчина в толстовке с капюшоном, ростом примерно метр семьдесят, худой – килограммов шестьдесят, не больше…

На самом деле художник по словесным описаниям сделал три разных портрета, обычно так оно и бывает. Но в одном жертвы сошлись: преступник был низкий и тщедушный, но очень сильный.

– Где вы были одиннадцатого, двадцать третьего и восьмого ноября между пятью и шестью часами вечера?

Жансан нахмурился, изобразив глубокую задумчивость, и Сервас почему-то вспомнил игру актеров в фильме «Семь самураев».

– Одиннадцатого мы с Анжелем и Роланом – это мои кореша – играли в карты у Анжеля. Двадцать третьего тоже. А восьмого мы с Анжелем ходили в кино.

– Какой фильм смотрели?

– Что-то про зомби и скаутов.

– Зомби и скауты? – переспросил Венсан. – «Скауты против зомби», – подтвердил он. – Вышел на экраны шестого ноября. Я тоже его видел.

Сервас смотрел на своего заместителя, как будто тот вдруг превратился в марсианина.

– Странно, – произнес он так тихо, что Жансану пришлось в очередной раз повернуть голову. – У меня, вообще-то, хорошая память, но я не сумел бы вот так, с ходу, сказать, где был и что делал вечером одиннадцатого или двадцать третьего октября. Двадцать пятого помню – коллега уходил в отставку, так что день был особый… Получается, для тебя игра в карты с дружками и поход в кино – особо запоминающиеся дела, так?

– Спросите у ребят, они всё подтвердят, – надулся Жансан.

– Не сомневаюсь. – Сервас кивнул. – Фамилии назовешь?

Как он и предполагал, парень поспешил дать требуемую информацию.

– Слушайте, я знаю, почему всё так хорошо запомнил.

– Неужели? Валяй.

– Когда я прочел в газете про ту девушку… ну, которую изнасиловали… решил обязательно запомнить, что делал в тот день…

– Ты вроде сказал, что не читаешь газет?

– Соврал.

– Зачем?

Жансан пожал плечами. Его бритый череп блестел в темноте. Он провел рукой в перстнях от лба к татуированному затылку.

– Да затем, что не собирался с вами долго разговаривать, неужели не ясно? Хотел, чтобы вы убрались побыстрее.

– Что, дел по горло?

– Может, и так.

– Ты каждый раз записывал, чем занимался?

– Да. Сами знаете, все это делают.

– Кто – все?

– Парни вроде меня – с ходками за это самое… Мы знаем, что легавые первым делом спросят: «Где был? Что делал?» Не ответишь – рискуешь стать подозреваемым.

– А твои кореша, эти самые Анжель и Ролан, уже мотали срок?

– Ну мотали… И что с того?

Сервас заметил, что тень под ларем шевельнулась. На него смотрели два испуганных глаза.

– Сколько тебе было, когда ты сел в первый раз? – внезапно поинтересовался Эсперандье.

Прогремел гром, молния на мгновение осветила гостиную.

– В первый раз?

– Когда ты впервые совершил сексуальное нападение на женщину…

Сервас заметил, как загорелись глаза Жансана.

– В четырнадцать лет. – Ответ прозвучал холодно и четко.

Мартен еще чуть-чуть наклонился. Под ларем сидел белый котенок. Малыша терзали страх и желание вылезти, прыгнуть изо всех сил и потереться о ногу большого человека.

– Она сама захотела.

– Ты ее оскорбил. Дал пощечину, избил…

– Мерзавка спала со всеми подряд. Мужиком больше, мужиком меньше, не все ли равно?

– Ты нанес несколько ударов по голове… Очень жестоких… Врачи констатировали черепно-мозговую травму… А потом ты взял насос – им надували спортивные мячи – и… применил его не по назначению. Тебе известно, что у девушки никогда не будет детей?

– Это давние дела…

– А ты помнишь, что чувствовал в тот момент?

Ответил Жансан не сразу.

– Вам не понять, – произнес он наконец неприятным тоном, и майор расслышал нотки превосходства.

Высокомерие и эгоизм в чистом виде. Сервас протянул руку к ларю, и котенок медленно, «на мягких лапках», бочком, приблизился и начал лизать ему пальцы шершавым языком. Появились другие кошки, но их майор отогнал.

– Ну так объясни, – попросил Эсперандье, с трудом сдерживая отвращение.

– Зачем? Вы рассуждаете о том, чего не понимаете. Ни один из вас понятия не имеет, что чувствуют такие, как я… Не представляете, насколько сильны наши эмоции. Мы экспериментируем, раздвигаем границы, а люди вроде вас – те, что подчиняются закону и правилам морали, боятся легавых, опасаются взглядов соседей, – находятся на расстоянии миллионов световых лет от истинной свободы и подлинной власти. Наши жизни богаче ваших и уж точно полнее.

Голос Жансана теперь напоминал шипение змеи.

– Я отсидел и расплатился по долгам. У вас на меня ничего нет. Я чту закон…

– Неужели? И как же ты сдерживаешь порывы? Чтобы не переходить к действиям? Занимаешься онанизмом? Снимаешь проституток? Принимаешь лекарства?

– …но я ничего не забыл, – продолжил Жансан, проигнорировав выпад Серваса. – Я ни о чем не жалею, ни от чего не отрекаюсь и не чувствую ни малейшей вины. И не стану извиняться за то, что Господь создал меня таким…

– Так вот что ты чувствовал, когда пытался изнасиловать трех женщин на берегу Гаронны? – спокойно поинтересовался Эсперандье. – Я сказал пытался, ведь ты даже не кончил. У тебя не встал, и за это ты изрезал девушку ножом, верно?

Сервас понимал, чего добивается Венсан, оскорбляя мужское эго ублюдка. Он хочет, чтобы тот начал оправдываться, похваляться своими подвигами. Ничего не выйдет…

– Я изнасиловал четырех женщин и заплатил за это, – холодно ответил Жансан. – Троих отправил в больницу. – Он произнес это, как футболист, похваляющийся забитыми голами. – Я ничего не делаю наполовину, все довожу до логического конца. – Скрипуче хохотнул, и у Серваса волосы на затылке встали дыбом. – Сами видите, с этими поработал кто-то другой…

Гад прав; Сервас сразу понял, что последние три нападения совершил не Жансан. Он снова посмотрел на белого котенка. И вздрогнул. Малыш был одноухий, на месте второго – розовый шрам.

Где он его видел?

– Оставьте моего кота в покое, – потребовал Жансан.

Оставьте моего кота в покое…

И тут майор вспомнил. В июне, в загородном доме близ Монтобана убили женщину. Он читал отчет. Жертва жила одна. Ее изнасиловали, потом задушили – после завтрака. Патологоанатом обнаружил в желудке кофе, зерновой хлеб и джем из цитрусовых и киви. Погода стояла жаркая. Все окна были распахнуты настежь, и в комнату вливалась утренняя свежесть. Преступник просто перелез через подоконник. Семь утра, дом соседей метрах в тридцати, но никто ничего не видел и не слышал. Жандармы отметили только, что пропал хозяйкин кот.

Белый одноухий кот…

– Он не твой… – Сервас покачал головой и встал.

Ему показалось, что воздух в комнате сгустился. Майор поморщился, почувствовал, как напряглись мышцы. Жансан не пошевелился. Не произнес ни слова. Еще одна молния высветила его крошечные глазки на белом как мел лице.

– Назад, – вдруг приказал он.

В его руке как по волшебству оказался пистолет.

«Вот ты себя и выдал», – подумал Сервас, переглянувшись с Венсаном.

– Назад!

Полицейские подчинились.

– Не делай глупостей, – сказал Эсперандье.

Жансан побежал. Стартовал с места – и, как юркая мышь, завилял между шкафами, обогнул стол, рванул на себя заднюю дверь и исчез, а в комнату ворвались ветер и дождь. Сервас встряхнулся и кинулся в погоню.

– КУДА ТЫ? – кричал ему вслед Венсан. – МАРТЕН! КУДА? ТЫ БЕЗ ОРУЖИЯ!

Застекленная дверь хлопала на ветру, билась о заднюю стену дома. Она выходила на железнодорожную насыпь. Доступ к путям закрывала решетка. Жансан не стал перелезать – он побежал вдоль нее и оказался на пустыре. Сервас поискал мерзавца взглядом, повернул голову и увидел, что тот мчится к узкому туннелю, через который они приехали. Он был проложен под железнодорожными ветками, которые вливались в главный путь.

Справа от туннеля находился вход; от него поднималась лестница к бетонному каземату – там, скорее всего, находился пост переключения стрелок. Строгие предупреждения об опасности ударов током не отпугнули граффитистов: каждый квадратный сантиметр бетона покрывали крупные цветные буквы. Капли воды сверкали в свете молний, подавал голос гром: гроза кружила над Тулузой. По растущей на насыпи траве бежали ручьи и растекались по грязному пустырю, образуя глубокие лужи.

Сервас бежал, омываемый ливнем. Жансан сильно опередил его и уже мчался к стальным опорам воздушных линий электропередачи, поддерживавшим на заданной высоте сложную сеть консолей, поперечин, сцепок проводов и тросов, изоляторов и трансформаторов. Это напоминало подстанцию, и у Серваса сразу мелькнула мысль: «Высокое напряжение!» Потом в голову пришли слова гроза, гром, молнии, дождь, проводимость. Тысячи вольт, ампер или хрен знает чего другого представляли собой смертельную ловушку. «Куда ты, кретин?» – мысленно воззвал он к Жансану, но тот, судя по всему, не понимал, что вот-вот подвергнет свою жизнь опасности. Его интересовал только грузовой состав, катившийся на малой скорости и перегораживавший ему путь.

Ноги у Серваса промокли насквозь, в ботинках чавкало, воротник рубашки пропитался водой, волосы прилипли ко лбу.

Майор вытер лицо и перелез через решетку, зацепившись курткой за проволоку: падая на цементный пол, он слышал треск рвущейся ткани.

Жансан колебался. Он наклонился, заглянул между вагонами, но испугался быть раздавленным, спрыгнул на землю, и уцепился за ступеньки, чтобы забраться на крышу.

Не делай этого!

Не делай этого!

Не здесь, идиот!

– Жансан! – крикнул Сервас.

Тот обернулся, заметил погоню и прибавил скорости. Рельсы блестели под дождем. Мартен полез наверх по металлическим ступенькам на боку вагона.

– Какого черта ты делаешь, идиот?!

* * *

Кричал Эсперандье. Сервас слышал гул электричества в проводах высоковольтных линий у себя над головой; казалось, что жужжит огромный осиный рой. Дождь барабанил по крыше вагона, капли отскакивали в лицо полицейскому.

Вот и крыша. Вспышки молний освещали Жансана, находящегося в нескольких метрах от контактной сети. По высоковольтным проводам со звуком фффф-шшшшшш проскакивали импульсы перенапряжения… Все волосы на теле Серваса встали дыбом. Он стер воду с лица – дождь не унимался. Жансан стоял спиной к Мартену, широко расставив ноги, и не знал, на что решиться.

– Жансан! – Майор решил воззвать к здравому смыслу. – Мы поджаримся, если не свалим отсюда…

Ноль реакции.

– Жансан!

Пустой номер.

– ЖАНСАН!

Продолжение…

…продолжение Сервас видит в тумане противоречащих друг другу ощущений. Они смешиваются, время резко ускоряется необъяснимым образом. Жансан поворачивается, у него оружие, из черного дула вылетает огонь, яркая белая электрическая дуга слепит глаза, падает на Жансана, бьет его по левой стороне лица, между ухом и челюстью, находит путь сквозь тело, попадает через ноги в мокрую крышу вагона, превращает беглеца в горелый тост и тотчас отбрасывает его на несколько метров… Сервас замечает остаточный заряд электричества, когда тот по крыше подбирается к его подошвам, волосы на голове шевелятся, но в этот момент происходит событие, которое изменит его будущее: за следующую – десятую – долю секунды выпущенная из пистолета пуля входит в контакт с промокшей шерстяной курткой, пробивает ее на скорости 350 метров в секунду, то есть в десять раз быстрее скорости звука, проходит сквозь ткань водолазки (42 % полиамида, 30 % шерсти и 28 % альпаки), эпидермис, дерму, гиподерму влажной кожи в нескольких сантиметрах от левого соска, наружную косую мышцу живота, глубокие мышцы груди, задевает грудную артерию, грудину, потом переднюю долю левого легкого, губчатого и пористого, рвет перикард на уровне левого желудочка, проникает наконец в сердце (страх подгоняет его, оно качает кровь) и выходит с другой стороны. Удар отбрасывает Серваса назад.

Последнее, что видит, ощущает и слышит Мартен, – статическое электричество у себя под ногами, капли холодного дождя на щеках, запах озона и вопли Венсана под насыпью.

Смертоносная металлическая оса пронзила его сердце.