Kitabı oku: «Пророчество о пчелах», sayfa 7

21. Мнемы. Иосиф и фараон

Иосиф, сын Иакова, был евреем. У него было одиннадцать братьев, но отец любил Иосифа больше остальных. Братья из ревности продали его работорговцу, угнавшему его на запад, в Египет.

Там Иосиф поступил на службу к фараону и стал его военачальником.

Иосиф был отменным администратором, благодаря его усилиям дела его господина пошли гораздо лучше. Жена Потифара попыталась соблазнить Иосифа, но он ее отверг. Оскорбленная, она обвинила его в попытке надругательства. Иосифа бросили в темницу.

В заключении у него открылся талант толкователя снов. Весть об этом достигла дворца. Фараон вызвал его к себе и рассказал о своем тревожном сне, значение которого хотел бы узнать. В этом сне было семь жирных и семь тощих коров. Иосиф объяснил, что это семь урожайных лет, за которыми последуют семь лет голода. Поэтому он посоветовал фараону запасать зерно в тучные годы. Фараон поверил ему и назначил его министром. Иосифу был поручен надзор над запасами сначала в тучные, а потом в голодные годы. Иосиф оказался на высоте. Но пришла весть, что его семья, оставшаяся в Ханаане, умирает от голода. Тогда он попросил у фараона дозволения на переcеление его семьи в Египет, где благодаря ему еды было в избытке. В Библии нет точного указания на то, в какие именно годы Иосиф находился в Египте, но он мог положить начало первому еврейскому поселению в Египте примерно в 1340-х гг. до н. э.

А это было во времена правления фараона-реформатора Эхнатона.

22

Как обычно по утрам, он пытается нащупать рядом с собой теплое и нежное женское тело, но рука натыкается на пустоту.

Рене Толедано удивленно открывает глаз и убеждается, что лежит один на большой кровати, на скомканной простыни.

Опал не ночевала дома.

Он трет глаза, чтобы убедиться, что это не сон.

Боже, куда она подевалась?

Он вспоминает, что у Опал есть привычка ходить на девичники с подругами, но она всегда возвращалась не позже двух часов ночи, иногда слегка навеселе. В этот раз она вообще не вернулась.

Где она ночевала?

Рене встает и принимает ледяной душ, чтобы окончательно проснуться.

Он уже представляет себе худшее, несчастный случай.

Или, может, подруга, к которой пошла Опал, живет слишком далеко и она решила заночевать у нее?

Рене одевается и готовит себе завтрак с витаминами и с капсулами масла из печени трески, полезного для памяти.

Он вспоминает свой вчерашний вечер в компании Александра.

Тот сохранил способность восторгаться. Это резко отличает его от других начальников, упивающихся властью, истощающих друг друга борьбой и интригами, лишь бы залезть на вершину иерархии и застрять там, помышляя только о власти над кучей прожженных лизоблюдов.

По своей утренней привычке Рене включает радио, чтобы послушать новости. Ведущий сообщает:

«…Конференция по глобальному потеплению в Париже. Выдвинуты предложения о штрафовании предприятий, загрязняющих атмосферу, и о запрете вырубки лесов. Ожидаются новые предложения с целью остановить рост температур.

Одновременно в Париже Государственный совет разрешает временно вернуться к применению неоникотиноидов на свекловичных плантациях. Этот инсектицид, прозванный «убийцей пчел», находился под запретом, но производители сахарной свеклы добились его отмены, утверждая, что он грозит им разорением, так как не позволяет бороться с тлей, переносчицей свекловичной желтухи.

В Кашмире растет напряженность между правительствами Индии и Пакистана, борющимися друг с другом за водные ресурсы реки Инд. Сильная засуха поразила обе страны, из-за чего вода превратилась в мощное политическое оружие. Взаимные обвинения Нью-Дели и Исламабада становятся все резче. Напомним, что обе стороны обладают ядерным оружием.

Нигерийская группировка «Боко-харам» похитила 600 школьниц. «Школьное обучение противоречит нашей вере. Это грех, особенно для женщин, отвлекаемых образованием от их обязанностей жен и матерей. Мы вернем к вере тех, кто ее утратил, и обратим этих молодых женщин в рабынь. Так они поймут, что учеба бесполезна и только баламутит мысли», – объяснил главарь «Боко-Харам». Правительство начало переговоры с целью освобождения школьниц».

Азербайджан продолжает ракетные обстрелы армянских христианских церквей в Нагорном Карабахе. Президент России, выступающей посредницей в разрешении этого кризиса, говорит о своей озабоченности ситуацией, но не осуждает агрессию, так как Азербайджан имеет для России решающее геостратегическое и экономическое значение ввиду его энергоресурсов и проложенных по его территории газопроводов.

Национальный институт исследований в области сельского хозяйства, продовольствия и окружающей среды (INRAE) проведет в Городке науки и индустрии Ла-Виллет выставку, посвященную инвазивным видам животных и растений. Там будет представлена живущая в наших прудах флоридская черепаха и тропические растения-айланты, растущие на обочинах дорог. На следующей неделе пройдет цикл конференций, на которых выступят специалисты со всего мира».

Услышав поворот ключа в замке, Рене выключает радио.

Входит Опал в пальто и с сумочкой.

– Привет, – неуверенно произносит Рене.

– Привет, – отвечает нейтральным тоном Опал.

Она кладет сумочку, снимает пальто, садится напротив него и наливает себе кофе.

– Выспалась? – интересуется Рене.

Она пьет кофе, потом кладет в тостер ломтики хлеба и достает из холодильника масло. У нее бегающий взгляд.

– Вчера, когда пришла твоя эсэмэс об ужине с патроном, мой патрон оказался у меня за спиной, прочел ее и говорит: «Раз твой друг вечером занят, я с радостью приглашаю вас в ресторан».

– Вот как?

– За десертом я предложила ему сеанс регрессивного гипноза.

Какое совпадение!

– Представь, он никогда ничего подобного не пробовал. Мы пошли к нему, и там…

Опал сомневается, надо ли продолжать. Тут тостер с шумом выбрасывает поджаренный хлеб, и она пользуется этим предлогом, чтобы улизнуть за тостами и медом.

– Ему захотелось узнать, в какой жизни мы с ним познакомились, потому что, едва меня увидев, он подумал, что уже меня знает.

Она намазывает на тост масло и мед.

– Все получилось. Он увидел себя в пещере, рисующим на стене двумя пальцами, которое макает в плошку с черно-красной жижей, похожей на кровь. Одет он был в звериные шкуры, у него были длинные волосы. В пещере позади него сидела женщина, она жарила на ветке-вертеле, лежавшем на двух сучках-подпорках, освежеванного кролика. Наверное, это была я. В пещере эхом разносилось шипение жира, капавшего в огонь. Мы не разговаривали и не смотрели друг на друга, потому что были сосредоточены на своих занятиях. Снаружи лил дождь, громыхал гром, небо разрезали молнии. Нам было уютно у горячего огня, в сухой пещере.

Опал жадно ест свой бутерброд, подливая себе кофе и глядя вдаль через иллюминатор баржи.

– Это была первая картина. Потом я предложила ему скачок во времени, дальше в прошлое, но в рамке этой же жизни – в какой-нибудь приятный момент его детства. Он увидел себя новорожденным, на руках у отца, в окружении женщин, криками поздравляющих роженицу. Разумеется, я не могла назвать ни эпоху, ни страну. Скорее всего, это было более пятнадцати тысяч лет назад, еще до зарождения земледелия, потому что мы жили в пещере.

– Примерно та эпоха, к которой относятся наскальные рисунки в пещерах Ласко? – предполагает Рене.

– На момент его рождения в его племени было полсотни человек. Я предложила ему представить момент нашей с ним встречи. Он был молод, лет тринадцати, я была его ровесницей. Наши родители принадлежали к разным племенам, они познакомили нас, чтобы наши племена заключили союз. Потом был праздник – наша свадьба. Мы ели мясо. Потом мы удалились от остальных, чтобы искупаться голышом в озере и заняться любовью среди папоротников.

– В тринадцать лет?

– В те времена люди созревали быстрее, что логично, ведь и умирали они еще молодыми. Но самое сильное впечатление оставил сам акт. Сначала он был очень неуклюжим, я тоже. Потом, лаская друг друга, мы сообразили, что к чему. Это было великолепно… Быстро, но великолепно. Я про первый раз. Потом он продолжил, и получилось еще лучше.

Она пьет кофе, Рене не сводит с нее глаз.

– И?..

Опал по-прежнему не смотрит ему в глаза. Он тоже жует, чтобы подбодриться.

– Я испытала оргазм.

Рене давится.

– Ты теперешняя или та доисторическая женщина, вышедшая замуж в тринадцать лет?

– Собственно… мы обе.

Рене никак не откашляется.

– То есть мы трое, – поправляется Опал. – Даже четверо, потому что кончили и он древний, и он теперешний.

Вот не думал, что можно найти регрессивному гипнозу такое применение! А главное, мне не приходило в голову, что это может привести к оргазму. Знаю, все современные технологии – телефон, компьютер, интернет – часто используют для удовлетворения всевозможных страстей, но чтобы регрессивный гипноз стал сексуальным инструментом… Нет, это уже слишком.

– Главное, я усмотрела в этом знак. Мы встретились не просто так. Мы – две старые связанные друг с другом души. Мы еще до рождения договорились обрести друг друга. Уже много жизней мы вместе, Маркус и я.

– А кто такие мы с тобой?

– Переходный этап. Ты готовил меня к этой встрече. Он только что расстался с женой, и я должна была находиться в «зале ожидания», пока он закончит с той, прежней историей. Все прекрасно совпало.

Я – зал ожидания? Даже не знаю, как к этому относиться.

– Я расстроена, но ты имеешь право узнать правду: для меня это очевидно. Эта регрессия в доисторические времена открыла нам глаза. Тот момент был не просто банальным сеансом регрессивного гипноза, это была долгожданная встреча после затянувшейся разлуки.

– А наша с тобой история уже не в счет?

Опал смотрит в сторону.

– Твоя проблема в неумении любить! – выпаливает она. – Ты сдерживаешь эмоции из страха, что они тебя переполнят, а на самом деле они могли бы даровать тебе блаженство. Сохраняя самоконтроль, ты лишаешь себя великого опыта.

Так, подсудимый – я. Она не просто бросает меня, но и еще собирается доказать, что я сам в этом виноват!

– Знаю, может показаться, что все это слишком внезапно, – продолжает Опал, – но я приняла решение. Нельзя терять ни секунды. Я ухожу от тебя и переезжаю к Маркусу. Баржу я оставляю тебе. Он перевезет все мои вещи на своей машине.

– Когда?

– Прямо сейчас. Он ждет меня снаружи.

Рене подходит к иллюминатору баржи и видит «ренджровер». За рулем кто-то сидит.

– Это он, владелец большой тачки?

– Да, это практично, в нее много влезает. Не уверена, что мы справимся за один раз, может быть, придется еще вернуться.

Спокойствие! Не показывать своих чувств, это все только ухудшит.

– Ты не слишком торопишься? Может, нам лучше все это обсудить?

– Для меня все ясно, как день, тут не о чем говорить. Я всегда была за то, чтобы сразу бросить омара в кипяток, а не постепенно повышать температуру, причиняя ему лишние страдания.

Срочно найти логичные доводы, чтобы не дать разразиться катастрофе!

– Ты же не думаешь, что…

Но слова застревают у него в горле.

– Ты даже не представляешь, как сильно меня нервирует твоя манера не заканчивать начатые фразы! Не выношу этот твой новый пунктик. Суть в том, что нет никаких «но». Ты не в состоянии меня понять, потому что не знаешь этого чувства – любви. Я бы предпочла не говорить тебе этого, но это может тебе помочь разобраться в наших отношениях: представь, у меня никогда не было ощущения, что ты по-настоящему меня любишь! А он снова и снова признавался мне в любви вчера вечером, этой ночью, этим утром. А сколько раз признавался мне в любви ты?

– Вообще-то…

Сначала обвинение, потом приговор. Мне не предоставлено шанса оправдаться.

– НИ РАЗУ! «Я тебя люблю» – неужели так трудно это выговорить?

Не иначе, она забыла. Мне как раз кажется, что я это говорил. Хотя мне тоже не очень припоминается…

– Я тебя люблю… – лепечет Рене.

– Нет, теперь уже поздно. Надо было думать раньше.

Рене никак не соберется с мыслями. Она уходит в свою комнату, собирать вещи.

Ясно, я свалял дурака.

Он не сводит с нее глаз, дверь открыта. Опал кидает в большую дорожную сумку платья, блузки.

Надо что-то ей сказать.

– Ты не можешь вот так взять и бросить меня.

– Могу. Откровение есть откровение. Мы с Марком – близкородственные души.

– А как же я?

– Мы можем остаться друзьями. Если я вдруг тебе понадоблюсь, можешь обращаться: считай это «послепродажным обслуживанием» наших отношений. Я всегда готова тебе помочь. Телесно мы будем врозь, но духовная связь не прервется.

Опал выносит из квартиры битком набитую сумку, чтобы загрузить ее в багажник машины, садится справа от водителя и захлопывает дверцу. Машина уносится, выстрелив из выхлопной трубы облачком сизого дыма.

Несколько секунд Рене видит себя под стенами Иерусалима, в шкуре рыцаря Сальвена де Бьенна, вопящего «Господи, спаси!» и рубящего из седла врагов. Хорошо бы и сейчас быть закованным в латы, загораживаться щитом, рассекать мечом недругов! Но за неимением всего этого ему остается только рыдать, что он и делает: крик вырывается из самых глубин его естества. Так он рыдал практически во всех своих жизнях. Этот первобытный вопль выпускает наружу все накопившееся в нем напряжение – и приводит в ужас соседей.

– АААААААААА!!!

У него подкашиваются ноги.

Он чувствует себя одиноким, брошенным, растоптанным. На ум приходит фраза отца: «Один идешь быстрее, вместе – дальше». Теперь, без Опал, он недалеко уйдет. Ускорит ли он шаг?

Рене надо готовиться к своей лекции в Сорбонне. Чтобы вернуться к привычной жизни, он включает радио и слышит:

«Сегодня во всех школах Франции пройдет минута молчания в честь учителя истории Самюэля Пати, убитого 16 октября 2020 года».

23

– Историки – это герои. Чаще всего это герои-одиночки, потому что они вступаются за правду, а большинство не желает ее слышать.

Рене Толедано выступает с лекцией в Сорбонне после минуты молчания в память о Самюэле Пати.

– Мы провели минуту молчания, но в некоторых лицеях ученики при этом хихикали или говорили: «Поделом ему, заслужил!» В своей последней работе я исследовал отношение историков к правде и ко лжи и сравнил их со следователями. Добавлю, что историки – еще и бойцы: обнаружив правду, они ее распространяют. Беда в том, что правда чаще всего мало кому нравится. Мой отец говорил: «Привыкшим жить во лжи правда всегда кажется подозрительной».

Рене пишет мелом на большой грифельной доске: «ИСТОРИЯ ИСТОРИКОВ».

– Если попытаться выяснить, кто первым сказал себе: «Расскажу-ка я, чем на самом деле занимались наши предки», то придется заняться временами 15-тысячелетней давности, когда появлялись настенные рисунки в пещерах Ласко и в других местах, первые изображения сцен охоты и племенных войн. «Вот чем занимались наши пращуры», – следует из этих рисунков. Такова одна из гипотез о смысле первобытного искусства.

Рене невольно вспоминает Маркуса, малюющего на стене пещеры в своей прежней жизни.

Это уже слишком – восхвалять похитителя моей женщины!

– Потом, шесть тысяч лет назад, одновременно в трех разных местах возникла письменность. Перечислю эти места в том порядке, в котором их открыли археологи: сначала Шумер на территории нынешнего Ирака, потом Египет, наконец, древние евреи на территории нынешнего Израиля.

Эти виды письменности, естественно, не похожи друг на друга. У шумеров это пиктограммы, у египтян – иероглифы, у евреев – идеограммы.

Самый древний из известных нам историков – Гильгамеш. За 2600 лет до нашей эры он рассказывает о подвигах царей Урука. Следующим можно назвать фараона Эхнатона, продиктовавшего в 1350-е годы до нашей эры тексты о жизни своего народа, а не только его правителей. Наконец, в 1300 году до нашей эры пророк Моисей продиктовал первые пять книг Библии, среди них – Бытие, где рассказано о сотворении мира, и Исход – о выходе еврейского народа из Египта.

Совершим огромный прыжок во времени: в 480 году до нашей эры родился Геродот. Этот древнегреческий историк и географ посвятил жизнь подробному и самостоятельному, не под диктовку правителя, перечислению событий своего времени, мест и дат. Это уже свободное повествование, не подчиненное никакому политическому проекту.

Рене пишет на доске «Геродот Галикарнасский» и даты его жизни и смерти.

– Далее, я хочу напомнить вам о другом греке, Ксенофонте, старавшемся усовершенствовать геродотовскую технику «объективного» изложения в повествовании о Пелопоннесской войне Афин и Спарты. Закончу «греческий» раздел Полибием, резюмировавшим в хронологическом порядке все события по годам.

Говоря, Рене Толедано расхаживает между рядами.

– Переходим к римлянам, которые обычно просто подражают грекам. Светоний в своей «Жизни двенадцати Цезарей» кладет начало жанру исторической биографии.

Он дает слушателям время записать услышанное, а потом продолжает:

– Теперь мы сделаем прыжок в две тысячи лет и две тысячи километров, во Францию 1833 года, к Жюлю Мишле, возрождающему интерес Франции к ее собственной истории своей монументальной «Историей Франции» из шести больших блоков, на которой основаны все школьные учебники, издаваемые с тех пор. Однако только в 1877 году, после разгрома, устроенного французам немцами под Седаном, наши власти поймут важность преподавания молодежи национальной истории. Они проведут реформу, в результате которой в университетах появятся позиции лекторов по истории. До того этот предмет, считавшийся второстепенным, был частью других дисциплин – религии и философии. Вот почему сейчас Сорбонна и другие университеты Франции готовят преподавателей истории, те дают знания ученикам, и так далее.

Рене Толедано заключает:

– Преподавать историю – нелегкое ремесло. Что бы ни говорил историк, найдутся не согласные с его представлениями. Нужно готовиться к непониманию. И под конец – маленький совет, фраза Оскара Уайльда: «Хотите говорить людям правду – смешите их, иначе им захочется вас убить».

24

Уже полдень, лекция завершена, Рене стоит вместе с Александром в парадном дворе Сорбонны.

В этот раз студенты тоже раздают листовки, только не крайне правого, а крайне левого движения. Активист подходит к ним и протягивает листовку. Рене косится на нее и читает: «Нет сионизму», «Палестина победит», «Солидарность с угнетенными народами», «Освободить оккупированные территории!» Тут же изображен сжатый кулак, только не черный, а красный.

У Александра раздосадованный вид.

– Это друзья моей дочери. У правых и у левых активистов разный словарь, но по сути они очень похожи.

– Противоположности притягиваются, – подхватывает Рене.

– Даже перед самой Второй мировой войной, при подписании советско-германского пакта 23 августа 1939 года, некоторые левые деятели предпочли примкнуть к правым, сторонникам Германии. Например, Жак Дорио, один из лидеров французской компартии, без всякого смущения сколотил открыто коллаборационистскую, пронацистскую группировку. Сам Сталин не скрывал своего восхищения Гитлером.

Александр берет листовку, комкает ее и баскетбольным броском отправляет в урну.

Студенты вокруг них курят, пьют кофе, работают на ноутбуках.

– Вижу, ты недоволен, Рене, – говорит Александр. – Тебе не дают покоя фашисты и коммунисты?

– Вовсе нет, я равнодушен к этой публике.

– Тогда в чем дело?

Рене качает головой. Александр дает ему сигарету, он не отказывается.

– Сегодня утром от меня ушла Опал, моя подруга. Ушла к своему новому патрону. До кучи позавчера явился судебный исполнитель с предупреждением о скорой продаже с торгов баржи, служащей мне домом.

– Да, не везет…

– Жизнь – череда проблем. Просто сейчас их скопилось слишком много.

Александр достает трубку, закуривает, дает прикурить Рене. Они молча курят.

– Я рассказал Мелиссе о нашем сеансе регрессивного гипноза вчера вечером, когда я узнал о своей жизни крестоносца в Иерусалиме в 1099 году.

– Она сохраняет скептицизм?

– Говорит, страсть к Средневековью доведет меня до веры в сказки с рыцарями, принцессами и драконами.

– Ваш вчерашний энтузиазм дал слабину?

Александр грустно кивает.

– Ты на меня не сердишься?

– Нет, – отвечает Рене. – Эта ситуация напоминает мне о платоновской аллегории пещеры: тех, кто видел наружный мир и рассказывает о нем, поднимают на смех или обвиняют во лжи. Они сами уже сомневаются, что видели свет. Часто бывает трудно положиться на собственный опыт, проще довериться мнению большинства сородичей. Такова человеческая натура.

Александр выдыхает дым.

– Знаешь, это все же перебор – твой коридор с дверями в прошлые жизни…

– Если бы я сам этого не пережил, то ни за что не поверил бы, – соглашается Рене.

– Как же тогда понять, правда это или сон?

– Полной уверенности все равно никогда не будет. Но при этом три четверти планеты верит в Бога, хотя Его они тоже никогда не видели… Опыт регрессивного гипноза имеет, по крайней мере, то преимущество, что оставляет память об очень четких ощущениях.

Александр хлопает Рене по плечу.

– Ответ засчитан! Дочь мотает мне нервы. Почуяв мой энтузиазм, она решила из принципа меня охладить. На это способна только она. Уже заставила меня бросить покер, видеоигры и приложения для знакомств. «Папа, ты уже не в том возрасте, чтобы ребячиться!» – твердит она.

Рене улыбается.

– Она хочет сохранить контроль над отцом, – говорит он. – Эдипов комплекс бывает и у девочек. Мальчики влюбляются в своих матерей, девочки в отцов.

– Дочь, влюбленная в отца, – это не миф об Эдипе, а миф о Мирре из «Метаморфоз» Овидия, – уточняет Александр.

Александр и Рене следят, как двор заполняется студентами, за болтовней не отлипающими от смартфонов.

– Так или иначе, у Мелиссы не получилось сделать из меня полного скептика. И знаешь, почему? Меня поразили три вещи: ощущения, изобилие наблюдаемых подробностей, которых я не знал бы, если бы сам не пережил, и запахи. Боже, ну и вонища там, в Средневековье! Там все дурно пахнет, люди не приучены мыться, особенно солдаты. Всюду запах навоза, пота и всякой дряни!

Оба хохочут.

– Я уж не говорю о запахе крови и разлагающихся трупов, – добавляет Александр, посерьезнев.

Лично мне понравился запах флердоранжа, исходивший от той, которая меня поцеловала.

Александр подмигивает Рене.

– Полная уверенность недостижима, но важно вот что: дал ли мне этот эксперимент что-то хорошее? Ответ – да, дал. Оказался ли он полезным? Да, оказался, потому что я лучше понял прошлое.

Какое-то время они наблюдают за студентами, которые, как можно понять, переругиваются из-за того, что по-разному относятся к антиправительственным демонстрациям.

– Хочу обратно! – заявляет Александр. – Решение принято. Продолжим сегодня вечером. Ужинаем у меня, идет?