Kitabı oku: «Преследуя тьму. Практическое руководство по раскрытию убийств», sayfa 2
Глава 2
Тело в бочке
Нью-Йорк, 1999 год
Звонок раздался в субботу утром. Семь утра. Голос на другом конце провода был бодрым.
– Вы работаете?
Да.
Я всегда работал.
Мне нужны были деньги. Любые деньги, до которых я мог бы легально добраться. Прошло шестнадцать месяцев с тех пор, как родилась моя дочь. Пятнадцать месяцев назад умер мой отец. Двенадцать месяцев прошло с тех пор, как я подписал тридцатилетнюю ипотеку на крошечный дом в районе рядом с хорошей школой. Мой первый год абсолютно взрослой жизни – 1999-й. Отчаявшийся, беззащитный взрослый мужчина, который не мог позволить себе отказаться от любой возможности заработать деньги.
– Что вы хотите мне предложить? – ответил я с закрытыми глазами.
– Сайоссет. Семья только что переехала в дом, – произнес человек. – Они убирали какой-то хлам в подвале и нашли двухсотпятидесятилитровую бочку. Семья открыла ее, и внутри оказалось тело.
Голос принадлежал редактору отдела «Метрополитен» газеты «Нью-Йорк таймс». Я только начал получать эти звонки. «Таймс» по выходным не хватало сотрудников, и изданию нужны были стрингеры4 – узнавать подробности о последних новостях. Газеты наняли нас, писак, чтобы мы занимались беготней. Мы не прикасались к клавиатуре. Вся информация находилась в записной книжке. Опросите соседей, опросите источники, «разукрасьте» историю в определенный цвет. А потом позвоните в газету и попросите переписать. На другом конце провода был репортер-ветеран, собиравший всю информацию и создававший историю. Джон Манчини, редактор на моей дневной работе, где я писал о хоккейных боях, местных панк-группах и семинарах по рэйки для «Голоса Лонг-Айленда», знал, что мне нужны деньги, и за двадцать долларов в час покупал много наводок. Он дал мой номер бывшему коллеге в «Таймс» и отпустил меня с тремя словами наставления: «Точность, точность, точность».
Раньше я уже освещал истории для «Таймс». Торнадо на Норт-Форк. Обезьяна, украденная из зоомагазина.
В это субботнее утро все было по-другому. Я получил звонок, на который так надеялся. Я собирался рассказать об убийстве. Моем первом убийстве.
Я постучал в дверь двухэтажного дома в Сайоссете. Когда дверь распахнулась, по выражению лица человека я понял, что Хамид Тафагоди, мужчина, который только что передал 455 тысяч долларов за «американскую мечту» на Форест-роуд, был недоволен неоспоримыми «удобствами» в подвале дома.
Он убирал хлам, оставленный предыдущими владельцами, – проволочные вешалки, картонные коробки и детскую игрушку, стоявшую на обочине перед домом. Затем Хамид заметил бочку под гостиной. Она оказалась тяжелой. Мужчина велел продавцу дома убрать бочку. Рональд Коэн приказал грузчикам выкатить ее на улицу, но мусорщики не взяли бочку, сказав, что в ней могут находиться токсичные отходы. Рональд еще не подозревал, что отказ, по всей вероятности, был началом переговоров и несколько двадцатидолларовых купюр могли бы избавить его от дальнейшей проблемы, и пока лишь смотрел, как отъезжает мусоровоз. Коэн сидел рядом с агентом по недвижимости. Он взял отвертку и открыл крышку. Внутри мужчина увидел ботинок. Потом руку. Затем Рональд Коэн позвонил в полицию.
К тому времени, как я добрался туда, домовладелец уже отошел от потрясения, но устал и не готов был к разговору. Однако для этой истории мне требовались цитаты, поэтому я начал расспрашивать соседей.
– Вы знали людей, живших в этом доме раньше? Вы когда-нибудь имели с ними дело? Вы когда-нибудь подозревали, что нечто подобное может произойти на вашей улице?
Я собрал достаточно сдержанные воспоминания от перепуганных жителей.
– Я просто не могу понять, как подобное могло оставаться незамеченным так долго, – произнес один из них. – Неужели никого не объявляли пропавшим без вести? Разве тело не будет пахнуть?
Я нашел телефон-автомат, набрал номер полицейского управления округа Нассау и через три перевода звонка заговорил с детективом, ведущим это дело. Детектив сообщил мне, что бочку нашли в подвале под гостиной. Тело в бочке принадлежало молодой женщине. Оно хорошо сохранилось. Помимо вещей женщины, включавших пальто из искусственного леопарда и записную книжку, там были гранулы красителя, который, как выяснила полиция, использовался при изготовлении пластиковых цветов. Гранулы заполнили пустые воздушные карманы в бочке. Вместе с герметичной крышкой это привело к мумифицированию тела женщины.
– Есть какие-нибудь предположения о том, как она умерла? – поинтересовался я.
– Мы пока ничего не готовы заявлять, – отметил детектив. – Возможно, позже у меня будет для вас что-нибудь еще.
Мой блокнот был наполовину заполнен. Я позвонил в «Таймс» и попросил переписать, но на этот раз никого не было.
– Гм… Ну… – Я поколебался, а потом спросил редактора: – Могу я это написать?
– Да, – ответил он. – Нам нужно к трем.
Я пробежал больше двенадцати километров до дома моей мамы в Уэстбери и сел в кресло отца в тесном офисе, который он оборудовал в гараже. Договоры на покупку-продажу домов, которые он не успел покрасить, висели на пробковой доске позади меня. Договоры были написаны его почерком, и у мамы рука не поднималась их снять.
У меня были записи о собственности и номера телефонов последних трех человек, которые ранее владели домом с мертвым телом в подвале. Я взял старый отцовский бежевый телефон и набрал номер первой семьи в списке. Ответила женщина.
– Извините, я не могу сейчас говорить, – предупредила она после того, как я объяснил женщине, зачем звоню. – Здесь полиция.
Переходим к следующему.
Я набрал номер следующего имени в моем списке. Ответа не последовало.
Переходим к следующему.
Последний номер принадлежал первоначальным владельцам. Они купили этот дом в 1957 году, совершенно новым, когда Лонг-Айленд перешел от традиционного жилья, так называемых домов Левитта, к двухуровневым: гараж и общий зал на нижнем уровне; кухня, гостиная и столовая на среднем этаже и спальные помещения на верхнем. Эта семья жила в доме пятнадцать лет и переехала в 1972 году.
Код города принадлежал Бока-Ратон, штат Флорида. Я набрал номер, и мне ответил мужчина.
– Здравствуйте, – начал я. – Могу поговорить с мистером Говардом Элкинсом?
– Слушаю.
– Это Билл Дженсен из «Нью-Йорк таймс».
– Правда?
– Причина, по которой я звоню, заключается в том, что кто-то купил ваш старый дом в Сайоссете, на Лонг-Айленде.
– Да что вы говорите!
– Во время уборки дома новые хозяева нашли бочку, открыли и обнаружили там тело.
– Вы шутите, – усмехнулся Элкинс, растягивая последнее слово. – Вы шу-у-у-тите.
– Нет, – отрезал я.
Я зачитал Говарду подробности, которые узнал от детектива:
– Тело принадлежало женщине с длинными черными волосами. У нее был рост около 140 сантиметров и вес 27 килограммов, со временем женщина как бы усохла, и лаборатория позже предположила, что при жизни у нее был рост около 155 сантиметров и вес 43 килограмма.
Я сделал паузу, поскольку ожидал от него какой-либо реакции. И продолжил:
– На ней была юбка, кофта на пуговицах, гольфы и туфли на среднем каблуке. Рядом с ее телом в бочке, в которой остались следы красителя, использовавшегося для изготовления искусственных цветов, лежало пальто из искусственного леопарда.
Я вновь подождал. Мужчина хранил молчание. Я не сбавлял обороты.
– На шее у нее висел медальон с надписью «Патрис, люби дядю Фила», и на женщине было обручальное кольцо с надписью «М. Х. Р. XII 59».
Я сделал последнюю попытку.
– Что-нибудь из этих деталей вам знакомо? – спросил я.
– Нет, – заключил Элкинс.
– Где располагался подвал? – спросил я. Мне хотелось направить разговор ближе к дому и попытаться заставить Говарда отвечать менее односложно.
– Мы построили комнату рядом с кухней в задней части дома, – объяснил он. – Большая берлога с камином. Комната располагалась на уровне гостиной и кухни, так что там и был подвал. …Невероятно, – добавил мужчина, растягивая середину слова: – Не- ве-е-е-роятно. Когда это было? – спросил он. – Когда случилось?
– Вчера, – ответил я.
Я объяснил Говарду Элкинсу, что в дом переехал человек, нашел бочку и велел предыдущему владельцу избавиться от нее. Потом продавец и агент по недвижимости открыли бочку, увидели руку и туфлю.
– Невероятно, – лишь повторил мой собеседник.
– У вас есть какие-нибудь идеи, как это могло туда попасть?
– Нет, – произнес Говард.
– Вы когда-нибудь заходили в подвал? – спросил я.
– А зачем? – ответил вопросом на вопрос Элкинс.
Такой странный ответ заставил меня сделать паузу, но не очень долгую. Мне еще предстояло узнать силу неловкого молчания. Вы приучены заполнять пробелы в разговоре как личность, но как репортер вы позволяете последнему слову задержаться. Зависнуть в тишине, поразить и оказать свое воздействие. В ожидании встречи с истиной. Мне следовало позволить слову задержаться, но в тот момент я не знал, что, черт возьми, делаю.
– Кто мог проникнуть внутрь? – спросил я.
– Кроме садовников, ландшафтных дизайнеров и подрядчика, который сделал пристройку, я не могу вспомнить никого, кто имел доступ к дому, – заметил Говард. – Горничные служили у нас на протяжении многих лет.
Я поблагодарил бывшего владельца дома за потраченное на разговор время, повесил трубку и открыл ноутбук, чтобы зафиксировать историю. Я уже был готов отправить ее в «Таймс», когда мне позвонил детектив.
– Женщина была на большом сроке беременности, – объяснил он мне.
Теперь это было двойное убийство.
Пропавшая беременная женщина стала бы главной темой шестичасовых новостей. Кто-нибудь когда-нибудь искал ее?
Я снова набрал номер Элкинса. Он не ответил.
Я яростно продолжил печатать новые детали истории. Я отметил, что бочка была сделана в 1963 году «и первоначально содержала пигменты, используемые для окрашивания пластика и красок, которые больше не производились после 1972 или 1973 года». Это, по крайней мере, дало хронологии убийства дату окончания.
Я отправил статью по электронной почте редактору и позвонил ему, чтобы подтвердить получение материала.
– Он у вас, – сказал я и добавил: – Кроме того, я знаю, что на моих чеках написано «Уильям Дженсен», но я пишу под именем Билла Дженсена.
– Мы не даем подписи стрингеров, – охладил мой пыл редактор. Он извинился. Заголовок будет гласить: «От «Нью-Йорк таймс».
Моего имени там не появится, но я только что написал первую статью об убийстве.
Я развернул кресло отца и уставился на его договоры, приколотые к стене. Каждый день с тех пор, как он умер, происходило что-то, вызывавшее у меня желание снять трубку и рассказать отцу об этом. В тот день это чувство стало сильнее, чем когда-либо. Я практически слышал, как папа хвастался моей историей перед всеми ребятами из его команды.
На следующий день я купил пять экземпляров «Таймс». Было воскресенье, и мне пришлось охранять их обеими руками.
Заголовок гласил: «НОВЫЙ ДОМОВЛАДЕЛЕЦ НАХОДИТ ТЕЛО БЕРЕМЕННОЙ ЖЕНЩИНЫ В БОЧКЕ».
Через шесть дней после публикации этого материала Говард Элкинс вошел в гараж друга с недавно купленным дробовиком. Он забрался во внедорожник и снес себе голову.
Мой телефонный звонок высветил тридцатилетнюю тайну Элкинса. Через пять дней после того, как моя история вышла в свет, детективы отдела по расследованию убийств округа Нассау нанесли Говарду визит в его жилище пенсионера в Бока-Ратоне. Они задали Говарду Элкинсу вопрос о пластиковых цветочных гранулах. О доме. О бочке. Элкинс сказал, что не знал, что она там. Детективы даже спросили Говарда, был ли у него когда-нибудь роман с женщиной. В конце концов он признался, что был.
– Как звали эту женщину? – поинтересовались они. Элкинс попробовал закончить разговор и заметил, что не помнит ее имени. – Как она выглядела? – надавили детективы. Мужчина не мог вспомнить. И вот тогда Говарда Элкинса спросили, почему его номер телефона обнаружился в адресной книге, найденной рядом с телом женщины. Тот сказал, что понятия не имеет. Детективы попросили образец ДНК, чтобы сравнить его с плодом в бочке. Элкинс отказался. Они ушли, не арестовав Говарда. Они сказали ему, что он – подозреваемый и что они с ним свяжутся.
После моего звонка Элкинс начал копать себе могилу. Визит детективов фактически забил последний гвоздь в его гроб.
История убийства развернулась в последующие недели. Двухсотпятидесятилитровая бочка была изготовлена в Линдене, штат Нью-Джерси, в период с марта 1963-го по октябрь 1972 года. Надпись на ней свидетельствовала о том, что ее доставили в компанию по производству синтетических цветов «Мел- роуз Пластик», совладельцем которой был Говард Элкинс.
Затем криминалисты сосредоточились на адресной книге, найденной вместе с телом. Они использовали инфракрасный свет, с помощью которого можно расшифровать углубления или выцветшие символы на странице, и обнаружили серию цифр, написанных на первой странице. Эти номера соответствовали грин-карте регистрации иностранцев, которая, как показал обыск, принадлежала сальвадорской иммигрантке по имени Рейна Анжелика Маррокин, работавшей в «Мелроуз Пластик» в 1969 году.
В книге были также записаны выцветшие слова, которые лаборанты не смогли разобрать, и номер телефона женщины по имени Кэти Андраде. Детективы нашли Андраде, и она выложила историю от начала и до конца. У ее подруги Рейны был роман с боссом, мужчиной по имени Говард Элкинс. Однажды Рейна позвонила Андраде и сказала, что ей страшно. Рейна добавила, что рассказала жене Элкинса об этом романе и что Говард разозлился. После того телефонного звонка Андраде больше никогда не слышала о Рейне.
Говард Элкинс убил Рейну и засунул ее тело в одну из сотен бочек, к которым у него был доступ в «Мелроуз Пластик». Может, он подумывал о том, чтобы вывезти ее на лодке и выбросить в океан. Однако в одиночку бочку поднять было невозможно. Когда ее обнаружили, она весила больше 150 килограммов, и весила еще больше сразу после смерти Рейны. Поэтому Элкинс решил закатить ее под дом и оставить тело под гостиной. Затем Говард и его семья жили над трупом Рейны в течение трех лет. Он смотрел телевизор, читал газету, пил кофе. Говард Элкинс отмечал праздники и дни рождения, и все это над трупом женщины, с которой у него был роман. Она забеременела и была убита.
Элкинс жил с этой тайной тридцать лет. Я подумал, как кровь, должно быть, отлила от его лица, когда я произнес:
– Они нашли бочку. Открыли ее и внутри обнаружили тело.
Тело Рейны было отправлено обратно в Сальвадор. Детективы продолжали изучать записную книжку Рейны, и криминалистическая лаборатория наконец смогла расшифровать эти выцветшие слова. Они читались как: «Не сердись, я сказала правду».
Однажды было найдено тело. На следующий день я поговорил с убийцей. Он признал вину в течение недели выстрелом из дробовика в голову.
Разгадки никогда больше не будут такими легкими.
* * *
Каждые выходные мне приходилось освещать в «Таймс» очередное преступление: поножовщину на школьном футбольном матче. Копы, пристрелившие Амаду Диалло, возвращаются домой после оправдательного приговора. Я приближался к тому, чтобы стать одним из криминальных репортеров, которых мой отец читал каждый день после работы. Я работал достаточно хорошо, поэтому, когда редактор «Нью-Йорк пост» спросил Манчини, есть ли кто-нибудь, кто мог бы помочь ему по ночам и выходным, тот снова предложил меня. Я собирался работать на короля бульварной преступности. В газете, стоящей за безжалостным освещением Берни Гетца5, убийства Роберта Чемберса6, в газете, опубликовавшей самый известный заголовок в истории преступности: «ОБЕЗГЛАВЛЕННОЕ ТЕЛО В ТОПЛЕС-БАРЕ».
* * *
Мое первое назначение для «Пост» все изменило.
– Нам нужно, чтобы вы отправились в больницу Стоуни-Брук, – произнес голос в трубке.
Две девочки-подростка ехали по округу Саффолк, перед ними засигналил закрывающийся железнодорожный переезд. Девочка за рулем решила испытать судьбу и объехать шлагбаум. Она не успела, и поезд врезался в их машину. Подруги были доставлены в больницу в критическом состоянии. «Пост» хотел услышать их историю.
Я выключил недавно купленный мобильный, вошел в приемную скорой помощи и сразу увидел мать и отца одной из девочек. Они были единственными, кто плакал. Я присел на минуту, пытаясь придумать, что я им скажу. Наконец подошел и опустился на колени рядом с мужчиной.
– Здравствуйте, – начал я едва ли не шепотом. – Я Билл Дженсен из «Нью-йорк пост». Мне очень жаль. Могу я задать вам несколько вопросов?
Отец девочки поднял голову и посмотрел на меня самым сокрушенным взглядом, который кто-либо когда-либо бросал на меня. Затем он покачал головой.
Я нашел в вестибюле телефон-автомат и позвонил в газету.
– Семья не хочет давать интервью, – объяснил я.
Голос на другом конце провода не колебался.
– Иди и спроси их еще раз.
Щелчок.
Я положил трубку обратно на рычаг и отправился бродить по коридорам больницы, как мне показалось, несколько дней. Я пытался собраться с духом, чтобы вернуться в эту палату. Если бы в больницах были бары, я бы выпил. Через пятнадцать минут я снова подошел к мужчине и женщине.
– Мне очень жаль, но мы просто пытаемся получить некоторую информацию. Как вы думаете, мы могли бы поговорить?
Женщина посмотрела на мужчину, а мужчина посмотрел на меня так же, как и раньше. Я подождал немного, а затем быстро выбрался оттуда. Я перезвонил в «Пост».
– Извините, но они и впрямь не хотят…
Сотрудник прервал меня.
– Все в порядке, – успокоил он. – Мы только что получили досье на девушку. Оно длиной километра в полтора. Все нормально.
Щелчок.
Я повесил трубку и вышел из больницы. Я заработал самые позорные сорок долларов, которые когда-либо зарабатывал в жизни. Я даже не знаю, пережили ли девочки ту ночь. Я заковылял домой, и вдруг что-то булькнуло у меня внутри: «Я не об этом мечтал». Я собирался стать репортером криминальной хроники, писать статьи о дурных происшествиях, которые случаются с людьми, но ничем не мог им помочь. В этот момент я все понял. Я хотел писать истории, которые действительно помогли бы изменить ситуацию. Думал, что попытаюсь раскрыть убийства. Мне хотелось вернуть конкретное чувство. Чувство, которое я испытал, когда был ребенком и отец показал обложку газеты с заголовком «МЫ ЕГО ПОЙМАЛИ» о захвате убийцы с 44-м калибром. Ощущение раскрытия преступления. Я хотел, чтобы в этом хаосе присутствовал хоть какой-то порядок.
Я тут же принял решение: буду писать только о нераскрытых преступлениях.
Глава 3
Убийство в тени
Бруклин, 2002 год
«Голос Лонг-Айленда» закрылся в 2000 году, что предшествовало концу работы многих других газет. После того как я два года проработал редактором в профессиональных журналах, позвонил Робби Воливер, бывший музыкальный редактор «Голоса». Он основывал новую газету – что-то неслыханное после краха 2000 года. Инвестор у него был, и ему требовалось создать штат сотрудников. Воливер хотел, чтобы я стал его главным редактором. Меня взволновала перспектива вновь делать новости.
Мы взяли за основу «Айленд ир» – бесплатную музыкальную и развлекательную газету, выходящую раз в две недели, которую можно было купить в «Севен- Элевен» и в барах на Лонг-Айленде, но собирались сосредоточиться не только на искусстве и музыке. Мы хотели превратить эту газету в злободневное новостное издание с нелицеприятными историями, и нам нужно было произвести большой фурор. Мне поручили найти одного жителя Лонг-Айленда, который, как мы знали, попадет в заголовки газет. Жителя Лонг-Айленда, стоявшего выше в гугл-запросах, чем Тедди Рузвельт и Уолт Уитмен.
После серии телефонных звонков и бесед с его адвокатом мы с Воливером оказались за ужином с Эми Фишер, настоящей «Лолитой Лонг-Айленда». В 1992 году, еще подростком, Фишер заработала всемирную известность, когда выстрелила в голову Мэри Джо Буттафуоко, жене своего тридцатишестилетнего любовника. Фишер вышла из тюрьмы после отбытия семилетнего срока, и Мэри Джо простила ее. Тем временем Джоуи Буттафуоко, человек, оказавшийся в центре этой настоящей криминальной драмы, попал в тюрьму за изнасилование шестнадцатилетней старшеклассницы. Эта история заворожила нацию. Мы хотели знать, заинтересует ли Эми возможность написания колонки о моде для газеты. В первом интервью после тюрьмы она сказала Мэтту Лауэру, что хочет работать в индустрии моды.
Готовясь к встрече, я накупил кучу модных журналов. Мне очень хотелось отыскать идеи для колонки Эми Фишер. Я изучал прессу и делал заметки. Несколько часов я провел с Vogue, Harper’s и даже Women’s Wear Daily, поэтому посчитал себя достаточно подготовленным для обсуждения этой идеи и был готов уйти с ужина с новым обозревателем моды, чье имя попадет в заголовки газет. Прежде чем подали закуски, Эми сказала нам, что не хочет писать о моде. Женщина хотела писать о преступлениях. Мы с Вуливером посмотрели друг на друга и улыбнулись. Ее первая история, в которой она объяснила, почему застрелила Мэри Джо, была опубликована в «Нью-Айленд ир». Новостные агентства со всего мира возвещали о возвращении и восстановлении доброго имени «Лолиты Лонг-Айленда». Именно ее материал представил нашу газету миру.
Следующей большой проблемой нашей редакционной коллегии стала первая годовщина 11 сентября.
Теракты 2001 года являются самым анализируемым преступлением в американской истории. В «Нью-Йорк таймс» и «Вашингтон пост» работали группы репортеров, которые выясняли, кем были воздушные пираты, как они попали в страну и где прошли обучение. Канал CNN сосредоточился на Усаме бен Ладене и неизбежной войне, последовавшей за нападениями. Каждая местная газета искала местных угонщиков самолетов, посещавших летную школу в Финиксе, питавшихся в пиццерии «Пицца Хат» и покупавших канцелярские ножи в штате Мэн. Каждое новостное издание посвящало несколько недель освещению годовщины самого ужасного массового убийства в американской истории.
Я должен был найти могильщика.
Эту фразу произносит любой редактор любому репортеру, когда они ищут свежий взгляд на хорошо освещенную историю. Так случилось, когда орды репортеров обрушились на Вашингтон, на похороны президента Кеннеди после того, как президента убили в ноябре 1963 года. Все они рассказывали одну и ту же историю, за исключением репортера «Нью-Йорк геральд трибюн» Джимми Бреслина. Бреслин решил пересказать историю Клифтона Полларда, человека, копавшего могилу президента на Арлингтонском национальном кладбище. Он представил мрачную историю о трудяге, которому была поручена финальная задача после одного из самых печально известных убийств в истории.
Я нашел своего «могильщика» 11 сентября в истории Хенрика Сивяка. Сорокашестилетний мужчина потерял работу в Польше. Из-за развала экономики страны и уровня безработицы в пятнадцать процентов найти другую работу было невозможно. У Хенрика были жена и двое детей, один из которых готовился к поступлению в колледж. Сивяк приехал в Нью-Йорк осенью 2000 года и брался за любой труд. Все заработанные деньги он отправлял семье.
Утром 11 сентября 2001 года Сивяк рыскал по центру Манхэттена в поисках работы, когда два самолета врезались в башни Всемирного торгового центра. Хенрик продолжал отвечать на объявления о вакансиях и обзванивать предприятия даже после падения башен. Когда он понял, что в этом хаосе ему не предложат никакой работы, польский иммигрант пересек один из мостов, соединяющих Манхэттен с Бруклином, и вернулся в квартиру на Бич-стрит в Рокуэе, Квинс. Затем он позвонил жене и сыну домой, в Польшу.
– Я в порядке, – успокоил семью Хенрик Сивяк, а потом рассказал, как увидел, что один из самолетов влетел в башни. Хенрик услышал грохот, когда здания рухнули.
В 23:42 вечера на очаровательной, обсаженной деревьями улице в шести милях от торгового центра польский гражданин упал на землю с пулей в груди.
В Нью-Йорке 11 сентября было убито 2997 человек. Общественность и власти знают, кто убил 2996 из них.
Через год после убийства Сивяка я отправился в Рокуэй-Бич и сел за кухонный стол в ярко-розовой квартире Лучаны Сивяк, сестры Хенрика. По телевизору показывали мыльную оперу, а на столе перед ней лежало свидетельство о смерти брата.
Лучана объяснила мне, что, когда Хенрик потерял работу инспектора Польской национальной железной дороги и принял решение отправиться в Америку, он поселился в том же районе Рокуэй, что и Лучана. Женщина приехала в США шесть лет назад, после того как обанкротился ее магазин здорового питания. Ее брат оставил жену и детей в Польше и отправился в Новый Свет.
– Он видел здесь возможности для себя, – добавила Лучана. Ее английский поддерживался портативным цифровым переводчиком, который женщина положила на стол рядом со свидетельством о смерти Хенрика.
Несмотря на лихорадочный интерес к науке, Хенрик не смог поступить в колледж после окончания средней школы. Вместо этого он получил диплом технического училища. Сивяк женился на ученой по имени Ева, которая теперь преподавала биологию в средней школе. У пары были одиннадцатилетний сын и девятнадцатилетняя дочь, собиравшаяся поступать в колледж в следующем году.
Я позвонил Еве в Краков, в Польшу.
– Он потерял больше чем одну работу, – сказала женщина почти со смехом. Ева рассказала, что Хенрик «решил попробовать что-то другое» и уехал в Америку после того, как лишился поста инспектора.
Даже с учетом языкового барьера его план по обеспечению семьи сработал. Сивяк брался за случайные заработки и временно трудился на стройке, придерживаясь определенной схемы. Он зарабатывал около тысячи долларов каждый месяц и половину отправлял семье.
– Вы видели по телевизору новости о нападениях? – спросил я у Евы.
– О, это было ужасно, – воскликнула Ева. Она смотрела новости вместе с сыном. – Мы думали о нашем муже и отце [Хенрике].
11 сентября они два часа находились в напряженном ожидании, до тех пор пока Хенрик не вернулся в квартиру и не позвонил им.
– Мы были в тот момент счастливы, – прибавила Ева. Подобно многим жителям Нью-Йорка, Сивяк только видел, как самолет врезался в башни, но все еще не знал о масштабах происшествия. Скоординированные атаки на Нью-Йорк, Пентагон и катастрофа в сельской Пенсильвании означали, что страна подверглась нападению. Ева ввела его в курс дела. Сивяк утешил сына.
Лучана рассказала мне, что поздним вечером 11 сентября, когда Сивяк находился в квартире, ему позвонили. Перезвонили в ответ на его звонок по объявлению о поиске помощника, размещенному в нью-йоркской польской газете «Супер Экспресс»: «Мужчины для уборки магазинов в Бруклине и Квинсе. Английский не требуется».
Агентство по трудоустройству, разместившее объявление, пригласило Хенрика Сивяка на встречу с мужчиной по имени Адам в белой машине в районе супермаркета «Патмарк» на Олбани-авеню, 1520, в Бруклине.
Поскольку Сивяк никогда не встречался с этим человеком, он сказал собеседнику, что на нем будут его любимое пальто, камуфляжная армейская куртка с брюками в тон, которые он купил в местном магазине.
– Ему очень нравилась эта одежда, – сообщила мне Лучана. – Она была очень удобной.
В момент, когда весь город был на взводе и в хаосе, никто не знал, стоит ли ждать серию взрывов автомобилей к утру или химическую атаку в полночь, Хенрик вышел за дверь.
Он никогда раньше не бывал в этой части Бруклина, к тому же транспортная система большей частью была перекрыта, но одна из соседок рассказала польскому иммигранту, как добраться, и он отправился на новую работу.
На следующий день его сестре позвонили из полиции. Тело Хенрика было найдено на Декейтер-авеню в Бедфорд-Стайвесанте, далеко от «Патмарка».
– Есть идеи, что этот мужчина делал вдали от того места, где должен был находиться? – спросил я лейтенанта Тома Джойса, начальника детективного отдела семнадцатого участка.
Джойс сообщил мне, что женщина, у которой Хенрик спрашивал дорогу, была его домовладелицей.
– Она показала ему на карте, где находится Олбани-авеню, – рассказал Том.
Сама того не ведая, она указала ему на начало Олбани-авеню. К сожалению, он был далеко от назначенного места.
Около одиннадцати часов Хенрик вышел либо на остановках «Ютика», «Ральф», «Кингстон», либо на «Трооп-стрит», более чем в шести с половиной километрах от того места, где должен был появиться. Для парня с ограниченным знанием английского языка в городе, потрясенном нападением, с тем же успехом это могли быть и полторы тысячи километров. «Адам», человек, с которым Хенрик Сивяк должен был встретиться, сказал полиции, что ждал Сивяка в течение часа у «Патмарка», прежде чем пойти внутрь и заняться уборкой.
Тем временем потерявшийся Хенрик шел по Декейтер-стрит в Бедфорд-Стайвесанте.
На главных магистралях, окружающих Бедфорд-Стайвесант, полно городских уличных церквей. Церковь Божьего пророчества. Молельня Плезант-Гроув. Духовная израильская церковь и ее армейский храм. Большая гора Сион пятидесятников. Насильственные преступления снизились на 61 процент с 1993 года. Дурная репутация района, известная как «делай или умри», сокращалась квартал за кварталом; пустые магазинные витрины заменялись причудливыми кофейнями и книжными магазинами.
В жилых кварталах, окружающих тихий перекресток Олбани и Декейтера, есть кирпичные дома и огороженные сады, каменная церковь и похоронное бюро. Эпидемия торговли наркотиками продолжалась здесь дольше, чем в большинстве районов, но к 2001 году отошла в тень.
В ночь на 11 сентября Бед-Стай был, как и любой другой район в Америке, напуган и сбит с толку.
Джойс поделился со мной полицейским отчетом. Информации оказалось негусто. Я поехал в Бед-Стай, район, в котором никогда не был, припарковал машину на улице и принялся гулять по окрестностям.
Я подходил к каждому встречному с фотографией Хенрика в руке.
– Здравствуйте! Помните стрельбу, произошедшую 11 сентября? – спросил я двух мужчин, идущих по Декейтеру.
– Нет, мужик, – ответил один из них.
– Здравствуйте, могли бы вы взглянуть на эту фотографию? – поинтересовался я у другого человека на Олбани. – Это мужчина, которого застрелили в ночь на 11 сентября, по соседству.
Прохожий покосился на фотографию, помолчал и потом покачал головой.
– Здравствуйте, а вы когда-нибудь слышали о мужчине, которого застрелили на этой улице в ночь 11 сентября?
Я получил насмешливое «нет».
Я расспросил, наверное, человек пятьдесят и в итоге нашел Шаронни Перри, помощницу местного конгрессмена, которая работала в офисе на первом этаже, в нескольких кварталах от места убийства. Перри хорошо помнила ту ночь.
– Было типа напряженно, – отметила Шаронни. По ее словам, на улице оставались до поздней ночи «по крайней мере, от двадцати пяти до тридцати человек».
