«Утешение философией» kitabının incelemeleri

Необычный труд, представляющий из себя краткое изложение основных мыслей стоицизма, а на последних страницах – обоснование необходимости добра и обсуждение основных теологических проблем – свободы воли и дозволения зла Богом (теодицеи). Необычен он именно тем, какими путями автор доказывает все эти постулаты, а так же тем, что после каждой главы идёт стих на обсуждаемую тему. К сожалению перевод стихов совершенно лишил их рифмы, но попадаются и неплохие.

В общем книга короткая и затраченного на неё времени точно стоит, если вас интересуют тема стоицизма, добра и Бога.

Одолевшим землю, небо наградой.

Нормально, когда философский трактат читает преподаватель, ему для работы нужно. Нор­мально, когда студент (скрипя зубами и скрепя сердце) — ему для учебы. Ненормально, когда я, на сорок девятом году жизни, никакого отношения к философии не имеющая и не само­го большого ума. Однако потребность читать работы философов время от времени настига­ет с неотвратимостью категорического императива, и, не умея противостоять, берусь за то, до чего удается дотянуться: от Платона до Кьеркегора. Наверно потому, что чтение фило­софии особым образом организует мышление, на некоторое время придает аморфному чет­кую структуру. Для интеллекта как профилактический визит к стоматологу для полости рта. Нет, не ужасное сравнение: «Из­вестно ли тебе, – говорит она, – что все сущее дотоле длится и существует, доколе оно едино, но гибнет и разрушается, как только перестает быть единым?» Необходимость содержать в порядке ум для меня залог единства. Есть ли для тебя что-нибудь драгоценнее тебя самого?

А началось с Боэция в 1996 году. Я тогда открыла для себя Андрея Лазарчука, читала подряд и в его «Транквилиуме» эпиграфы к частям романа взяты из «Утешения философией». Не знаю, способствовала ли любовь к автору более пристальному, чем обычно бывает, интересу к эпиграфам или слова Боэция так уж поразили, что совершенно увязла в обаянии писателя, но как-то получилось, что книга уже давно была прочитана и отложена (и перечитывалась после раза два), а те отрывки про «это самое место, которое ты называешь изгнанием», про «есть ли что на свете более ценное для тебя, чем ты сам», про « всякое различие разъединяет, а подобие стремится к подобию» - они впечатались в память, влились, как вода в сосуд, словно всегда там были. И случалось бессонными ночами, когда накатывал ужас перед жизнью (экзистенциальный?), повторять по кругу, как мантру. Убеждаясь, что утешение философией вещь действенная . По крайней мере, для меня.

Прочесть полностью не стремилась. Случая не выпадало и боялась, что непосредственный контакт убьет очарование первой любви. Пока не узнала о новом переводе Шмаракова. А к Роману Львовичу я с большой читательской любовью за «Овидия в изгнании» и «Каллиопу», и с куда меньшей за «Жнецов» и «Скворцов» (мои вкусы более тяготеют к мейнстриму, нежели к безупречным стилизациям). Однако написанное им умеет очищать ум от шелухи повседневности. Явился повод прочесть «Утешение философией». Дальше для себя, чтобы не потерять впечатления. Труд состоит из пяти книг, написан в форме платоновского диалога, наподобие «Государства», где роль Сократа отдана Философии, а с обязанностью Главкона задавать наводящие вопросы, горячо соглашаться и время от времени выражать осторожное недоверие, не без изящества справляется сам Бозций. Прозаические фрагменты перемежаются поэтическими вставками, долженствующими еще более укрепить читателя в добродетели, подытожить сказанное и наметить пути дальнейших рассуждений.

Первая книга знакомит читателя с рассказчиком и кратко обрисовывает беды-злосчастия, обрушившиеся на него по вине доноса недостойных противников. Стеная над злосчастной судьбой и не находя утешения, Боэций удостаивается визите прекрасной дамы. Не подумайте худого, это персонификация Философии (а последующий долгий диалог между ними дает положительный ответ на вечный вопрос «возможна ли между мужчиной и женщиной дружба без сексуального подтекста»). Итак, Философия является, дабы утешить адепта, объясняя ему, что главная причина сегодняшних его несчастий в том, что под градом обрушившихся неприятностей, он позволил себе забыть о том, что есть он сам. Возвращение в себя и к себе решено начать с гомеопатических средств, постепенно переходя к сильнейшим и увеличивая дозы, когда пораженный душевной хворью организм достаточно укрепится, чтобы воспринять лекарство..

Книга вторая посвящена рассуждениям о Фортуне, на переменчивость которой Боэций сетует. Как дважды два Философия доказывает ему, что сему обстоятельству следует радоваться, а не огорчаться, потому что: во-первых сам он, его жена, дети и тесть (тесть, о да!) живы, здравствуют и пребывают в приличных должностях (кроме жены). Во-вторых внутренняя сущность Фортуны такова, что она представляет собой колесо: за подъемом неизбежен спад, а за спадом последует новый подъем. В-третьих, если у тебя что-то отнялось, так оно, верно, не очень и нужно было, а если чем хорошим обладаешь, то заслуга в том не твоя, но эссенциальное достоинство предмета.

Книга третья знаменует переход от умягчающих припарок к более радикальным средствам. Поговорим о Благе, что оно есть и отчего все к нему стремятся. Поочередно выдвигая на передний план соблазны, к которым влекутся люди: власть, богатство, популярность, Философия опровергает абсолютную ценность, показывая червоточину в каждом из них, искаженных мирским восприятием. Но нельзя отрицать, что существует абсолютное благо и оно есть Бог и содержится в Боге. Все, что не Он — есть обман, ложные блага, которые принимаются за истинные, но ведут взыскующего к гибели. А подлинное благо в единстве, нарушив которое, человек погибает. - Ну а как же злонравные люди, - возражает Боэций, - живут ведь и в ус не дуют. - Они ошибаются, думая, что живут, на самом деле они мертвы. Кому как, а мне этот поворот разговора нравится и живо напомнил любимый кусочек из пелевинского «Затворника и Шестипалого»: - Все, что люди делают., они делают ради любви. - А как же многие живут без любви. - Они ошибаются, думая, что живут. Виктор Олегович, наверно, тоже утешался философией.

Книга четвертая переходит к тяжелым и темным материям внешнего выражения всегда торжествующей добродетели и всегда наказанного злонравия, и концепции, согласно которой человека злого необходимо жалеть, ибо сам он уже достаточной мерой наказан. Я перечитала трижды, но воспринять смогла лишь приняв априорность загробного воздаяния, метампсихоза или теории инкарнаций. В противном случае, если оперировать понятием «здесь и сейчас» - быть здоровым и богатым лучше, чем бедным и больным, вы, воля ваша, профессор, что-то нескладное придумали. Оно может и умно, но больно непонятно.

Книга пятая посвящена большей частью предвиденью и предопределенности и тут уж я заблудилась в сумрачном лесу. Никак не хватило моего малого разумения на постижение хитросплетенных аргументов. Спасла внутренняя непоколебимая убежденность в том, что мир устроен правильно и справедливо в глобальном смысле, как бы локальные его проявления ни убеждали наблюдателя в обратном. Полагаю, что главный посыл пятой книги в том и заключается.

Этот автор по значимости второй после Августина, который будет главным читаемым автором на протяжении многих столетий. Если говорить об Августине и Боэции, они определяют до середины 12 века главные ресурсы, литературные и философские для многих поколений интеллектуалов. От 5 века до середины 12 века их текста будут главными текстами на основании, которых будет развиваться теология, философия и система образований.

Жизнь Боэция трагически оборвалась. Его казнили. Если бы ему удалось осуществить его замысел и перевести все тексты (Аристотеля, ПЛатона), то Запад получил бы полного Платона и Аристотеля уже в начале 6 века. В трактате он пытался оплакивать свою судьбу, но он оплакивал как философ. Говорил, что нет правды на Земле, почему же так, если Бог правит миром, почему праведники страдают, и вот поэтому появилась философия в образе прекрасной дамы, предвосхищения многих средневековых сюжетов. И стала вести с ним диалог, и вот содержания этих диалогов составляет все 5 книг. ЭТо риторические приёмы. Персонификация каких-то важных идей она также античности свойственно. Помним, что и Сократ разговаривал с Законом в тюрьме.

Общий сюжет трактата таков: он находится в тюрьме, жалуется на судьбу, не понимает, как он такой хороший, добрый, благородный человек приговорен к смерти. Его утешают музы. Но вдруг в его темницу появляется прекрасная дама философии и говорит музам, что вместо того, чтобы успокаивать подопечного, вы ему только теребите раны, уходите отсюда. И она выступает не только в образе утешительницы, но она ещё выступает в образе терапевта. Она и лечит. Все эти аргументы она рассматривает, как лекарство души. Это старый образ Платоновской философии. Философия, как лекарство. Во многих диалогах Платона, Сократ говорит о фармацевтике его вопросов. О том, что он излечивает душу, успокаивает душу заговорами, философская речь для него – заговор, чтобы успокоить душу. И Философия она как покровительница всех философов, она выступает баронессой, королевой царства философии. Если представить себе королевство, где правит философия, то это прекрасная дама, правящая философами. Такая вот замена Девы Марии в философском мире. В этом государстве есть и негодяи, например стоики, как считает Боэций. Эпикурейцы и стоики это плохие для него граждане королевства. Ну это так… способ преподавания философии детишкам)))

Ещё в первой книге, когда он описывает Философию – заметен сюжет платоновских диалогов, платоновский философский эрос. Да и, в общем, Боэций находится под влиянием платоновской космологии. После этого идет, поскольку она терапевт, она должна поставить диагноз. А чтобы правильно поставить диагноз нужно исследовать. А поскольку это философия, то она исследует вопросами. Она спрашивает, верит ли он в то, что этим мирозданием управляет Бог, разумное существо, он говорит, что да, и потом она спрашивает, что такое человек. И он даёт ей ответ по Аристотелю, человек это разумное живое существо. После этого она задаёт 3-и вопрос, это, что всё? Да, это всё отвечает. И она говорит, тогда я начну тебя лечить, вначале я тебе дам более простые лекарства, риторические.

Философия и Боэций проходят шаг за шагом главные проблемы философии. Боэций не может понять, сочетать, что мир устроен благим Богом, и тем, что он страдает и хорошие люди страдают, он не может это принять. Для него как бы мир разваливается. Он не понимает почему в разумном порядке праведники страдают. И философия проводит его по всем путям терапии, чтобы показать ему, что это является главным смыслом мироздания. Именно потому что мир устроен справедливо, кажется, что праведники страдают. Но праведники всегда торжествуют, а злые всегда получают по заслугам. Чтобы это доказать ему, она опускается в достаточно сложные аргументы, она учит, что такое Бог, что такое человеческое счастье, что такое свобода и необходимость, что такое время и вечность, что такое судьба в провидении. И там мы видим скрытую полемику с Августином.

И книга за книгой становится всё более насыщенней. Ну как-то так вот, леньки продолжать

Аниций Манлий Северин Боэций, римский государственный деятель и мыслитель-поэт V–VI вв. н. э., написал «Утешение Философией» в ожидании смерти, находясь в застенках короля остготов Теодориха Великого, завоевавшего Рим.

Правильно было бы перевести название этого трактата как «Утешение Философии», потому что опечаленного мыслителя посещает персонифицированная Философия, — она-то и ведёт с ним утешающую беседу. Это необычайно трогательные и настраивающие на экзистенциальные смыслы рассуждения человека, который, будучи на пороге насильственной гибели (казнь в результате сфабрикованного дела), обращается к силам разума и духа, чтобы вселить в своё бытие оптимизм и напомнить себе действительное положение вещей в Космосе.

Когда-то богатому государственному служащему, а теперь брошенному в темницу узнику, Боэцию привиделось, что над его головой

«явилась женщина с ликом, исполненным достоинства, и пылающими очами, зоркостью своей далеко превосходящими человеческие, поражающими живым блеском и неисчерпаемой притягательной силой; хотя была она во цвете лет, никак не верилось, чтобы она принадлежала нашему веку. Трудно было определить и её рост. Ибо казалось, что в одно и то же время она и не превышала обычной человеческой меры, и теменем касалась неба, а если бы она подняла голову повыше, то вторглась бы в самое небо и стала бы невидимой для взирающих на неё людей. Она была облачена в одежды из нетленной ткани, с изощрённым искусством сплетённой из тончайших нитей; их, как позже я узнал, она соткала собственными руками. На них, как на потемневших картинах, лежал налёт забытой старины. На нижнем их крае была выткана греческая буква π [„практика“], а на верхнем — θ [„теория“]. И казалось, что между обеими буквами были обозначены ступени, как бы составляющие лестницу, по которой можно было подняться снизу вверх. Но эту одежду рвали руки каких-то неистовых существ, которые растаскивали её частицы, кто какие мог захватить. В правой руке она держала книги, а в левой — скипетр» (с. 25–25).

Явившаяся в видении Философия, или Премудрость, утешает Боэция и показывает, точнее — напоминает, что его сетования на несправедливость Фортуны, необоснованны и питаемы ложными представлениями о себе и реальности, а основная его беда состоит в том, что он забыл свою истинную природу:

«Теперь мне понятна другая, или, точнее сказать, главная причина твоей болезни. Ты забыл, что есть сам» (с. 48).

Ты забыл, кто ты есть, — вот что, по сути, она ему говорит.

Философия последовательно напоминает Боэцию основное из того, что тот изучал, занимаясь философско-мистическими изысканиями «на досуге», будучи ещё свободным гражданином. Она напоминает ему:

«Очевидно, что исполнено несчастья блаженство бренного мира, непостоянства которого не могут избежать даже терпеливые люди, тем более не радует оно мятущиеся души. Что же, о смертные, стремитесь к внешнему, когда счастье лежит внутри вас? Смущают вас ошибки и заблуждения. Я очерчу тебе кратко границу высшего счастья. Есть ли что-нибудь более ценное для тебя, чем ты сам? Нет, ответишь ты. Если бы ты познал себя, ты обладал бы тем, что никогда бы не пожелал бы выпустить и что Фортуна, покидая тебя, не смогла бы унести. И запомни, блаженство не может быть заключено в случайных вещах. Рассуди так: если блаженство есть высшее благо природы, обладающей разумом, то высшее благо не есть то, что может быть отобрано. Значит, непостоянство Фортуны может способствовать обретению блаженства» (с. 68).

Философия милосердно, но не без строгости возвращает Боэция к припоминанию восприятия вещей, опирающегося не на сиюминутные случайные влечения, но на бытийную мудрость последовательного и целостного постижения невидимого порядка вещей, лежащего в основе мироздания. Мы воспринимаем лишь поверхностные тени проявлений, но есть глубинный космический порядок, царящий в мире и правящий всем. Она напоминает ему о непостоянстве бренного мира, его удач и неудач, она показывает ему, как он может различать истинно благое от условных, конечных, а значит — преходящих событий и суждений людских.

«Тот, кого влечёт быстротечное счастье, и знает, и не знает, что оно изменчиво. Если не знает, то разве может быть счастливой судьба из-за слепоты познания? Если знает, то обязательно боится, как бы не упустить того, что, как он не сомневается, может быть утрачено. Поэтому постоянный страх не позволяет ему быть счастливым» (с. 68–69).

В своих неисследованных представлениях и чувствованиях мы, будучи неотъемлемыми детьми Космоса, словно бы предчувствуем и предзнаем существование высшего Блага, но направляем это предчувствование на вещи бренные, которые являются лишь тусклыми отблесками божественного порядка. Чем больше мы стяжаем имущества, славы, регалий, тем больше мы подвержены или страху потерять всё накопленное (что неминуемо случится), или же неведению-самообману, в котором мы отказываемся прозревать переменчивость Фортуны. Истинного счастья мы не обретаем.

Как сказано в упанишадах, всё, у чего есть начало, есть и конец. Всех нас ожидает страдание о прекращении приятного, ежели мы по-настоящему глубинно не исследуем чертоги своего сердца, первоисточники своего сознавания.

«Зачем привязываешься к внешним благам, как будто они — твоя собственность. Никогда Фортуна не сделает твоим того, что природа сделала тебе чуждым» (с. 72).

Забыв, естественным проявлением Чего Именно мы являемся, мы помутняем наш взор и предаёмся самозабвению. Но вопрошает Философия:

«Разве таков порядок мира, чтобы существо, причастное божественному разуму, могло блистать не иначе как через обладание неодушевлёнными предметами? Другие [существа] довольствуются принадлежащим им, вы же, разумом уподобленные Богу, ищете в низменных вещах украшение отличнейшей природы и не понимаете, какое оскорбление вы наносите этим своему создателю» (с. 74).

Именно через восхождение по лестнице припоминания своего истинного предназначения и своей истинной природы может человек обрести подлинное счастье, подлинную вневременную славу и чистое бытие в единении с источником света Бытия.

Боэций выстраивает этот вдохновлённый текст в виде диалога, поэтапно то принимая перспективу Философии, то отвечая ей со своих позиций. Тем самым «Утешение Философией» представляет собою не просто умозрительное размышление, но психоактивную медитацию и самотерапию (аналогичную процессу «работы с тенью», описываемому Кеном Уилбером): автор возвращает себе отчуждённые аспекты своего высшего потенциала, своей трансперсональной, надличностной мудрости и мистического видения Вселенной как живой, благоприятной космической упорядоченности.

И действительно — в ситуациях упадка духа мы часто можем испытать мгновения припоминания — спонтанного вспоминания подлинных принципов жизни и фундаментальных аспектов, ради чего мы живём. Душа опечаленная вдруг расправляет крылья и вновь устремляется вверх — к высшим началам своего бытия.

Речь здесь не о том, чтобы отказываться от активной, деятельной позиции в этом «бренном мире»: сам Боэций, как римлянин, занимал важнейшие государственные посты и много трудился на благо общества. Но это не мешало его стремлению постигать более глубокий порядок вещей, глубинные основания, на которые можно опираться в жизни. Эти изыскания помогли ему, когда Фортуна показала своё истинное лицо — изменчивость и преходящесть, — и из состоятельной жизни он был брошен в казематы и, в конечном счёте, насильственно лишён жизни. Иными словами, для Боэция теория была не умозрительными концептуализациями, а созерцанием правды бытия, напитывающим его душу экзистенциальной энергией и прозрениями высшей мудрости.

Соприкасаясь с судьбой Боэция, — направляемой, несомненно, Провидением, — мы можем увидеть, что и в те времена были разнообразные неблагоприятные социальные обстоятельства: коррумпированные чиновники, политические интриги, самовластные правители (завоеватель Теодорих Великий в действительности представлял собой комплексную фигуру, весьма благоволившую культуре и положившую основания «остготскому возрождению»). Это раскрывает перед нами обширную историческую и кросскультурную перспективу на всю человеческую цивилизацию, её эволюцию, её бурные потоки и её заводи. Наше сознание получает шанс выйти за пределы сиюминутного хронотопа и расшириться до более целостной, надвисающей, всечеловеческой метаперспективы.

Подобно Арджуне из священной книги «Бхагавад-гита», мы выполняем свой долг, — делаем, что должно, — оперируя в двойственном и состоящем из частностей и полярностей мире, но при этом памятуем о недвойственных истоках Бытия и глубинном порядке Вселенной, движимой космической любовью, или Эросом. Это памятование, постижение глубинного порядка вещей — не просто интеллектуальное занятие, но, как сказал бы Сергей Хоружий, онтологическая трансформация к иному, высшему модусу бытийствования. Подобное преобразование совершается в результате систематического мистико-духовного праксиса.

Верю я, что Боэций и вправду нашёл утешение, породив в процессе самоисцеления текст, вдохновивший — и продолжающий вдохновлять — целые поколения людей на протяжении уже полутора тысяч лет.

Чтение этой книги действительно было приятно проведённым временем. Автор сочетает и переплавляет психологию, философию и лирику в замечательное лекарство для души и разума. Вы видите и сочувствуете человеку, оказавшемуся перед сложным выбором, на одном из самых горьких перекрёстков его жизни; вы чувствуете его боль и вместе с ним бросаете судьбе горькие вопросы. И судьба вам отвечает. И вы понимаете, что на самом деле счастливы, и залог вашего счастья - в чистоте мысли, души и воли.

Всегда мучил вопрос, чем занимаются доктора теологических наук, особенно в РАН. А тут вон оно чего) Видно, что Боэций старался донести мысль,очень! Логические конструкции по поводу божественно прекрасны, увидеть логику в иррациональной вере - это твёрдая пятёрка!