Ольга Владимировна – пожилая, но по-прежнему миловидная и жизнерадостная женщина – устроилась сюда лаборанткой сразу же после окончания института. Человеком она была чрезвычайно доброжелательным и мудрым. Весь женский состав кафедры приходил к ней со своими проблемами, и для всех у Ольги Владимировны находились слова утешения и дельный совет. Цветы были ее страстью, и уже много лет часть растений, привозимых ее мужем со всех концов света, она приносила сюда.

Весной и летом кафедра превращалась в цветущий сад. Когда Ольга Владимировна поливала цветы, они трепетно шелестели листочками, и сладкий дурманящий запах пыльцы распространялся далеко за пределы комнаты. Особой гордостью Ольги Владимировны была бело-кремовая брунфельсия. Маленький кустик родом из Южной Америки цвел круглый год. На закате он источал нежный, а ближе к ночи – сладкий дурманящий аромат. Поздними вечерами на кафедре собирались ценители этого растения.

О каждом цветке у Ольги Владимировны была своя история.

– Знаете ли вы, – спрашивала она первокурсников, впервые пришедших на кафедру, указывая на горшок с ирисами, – что, когда римляне пришли в небольшое этрусское поселение, окруженное полями, сплошь покрытыми этими цветами, они назвали его Флоренцией, что переводится с латинского как «цветущая». А это – примула, – продолжала свой рассказ Ольга Владимировна, обращаясь теперь уже исключительно к юным студенткам, – она цветет ранней весной. Кто из девушек первой увидит цветение примулы, та в этом году непременно выйдет замуж. Так гласит легенда, и мои многолетние наблюдения подтверждают ее.

Весной девушки старались попасть на кафедру еще до начала занятий и очень расстраивались, обнаружив запертую дверь. Те же из них, кому первыми посчастливилось увидеть цветущую примулу, и в самом деле вскоре выходили замуж.

Обычно кафедра напоминала райский сад, но сейчас она больше походила на зловещие джунгли. Этому способствовало кроваво-красное цветение мексиканской коралловой лианы антигонон, обвивающей комнату вдоль карниза по всему периметру.

Длящееся больше пяти лет реформирование некогда престижного и процветающего университета вконец обескровило и разорило его. Создавалось впечатление, что новый ректор, навязанный министерством, был прислан с одной целью – уничтожить вуз. В институт, утративший статус университета, абитуриенты не шли даже на бюджетные места. Финансирование урезáлось, штат сотрудников сокращался.

В этих обстоятельствах ректор продавил на совете решение об уменьшении часов, отведенных на литературу. В результате существенно сокращался курс русской литературы, а зарубежная и вовсе переводилась на уровень спецкурса, что практически уничтожало мощнейшую кафедру иностранной литературы. Никто не сомневался, что таким образом ректор решил избавиться от заведующего ею – строптивого Глеба Владимировича Виноградова.

***

В связи с этими обстоятельствами решено было провести заседание кафедры русской литературы, в ходе которого молодой заведующей Полине Георгиевне Ростовцевой предстояло сократить три ставки.

Глеб Владимирович подсказал ей мудрое решение: уволить двух совместителей и наполовину сократить нагрузку у троих пенсионеров. Но оставалось еще полставки, которые необходимо было у кого-то отнять, а это, учитывая мизерные преподавательские оклады, сделать было совсем не просто. Вряд ли кто-то добровольно согласится расстаться не то что с половиной ставки, но даже с ее четвертью. Похоже, ей придется самой решить эту проблему. Они с сыном и так еле сводили концы с концами, а сокращение семейного дохода в два раза поставило бы их на грань нищеты. Полина Георгиевна давно уже подумывала о том, чтобы перейти работать в школу, – и вот, кажется, наступил подходящий момент: и ее желание исполнится, и проблема, ко всеобщему удовольствию, решится. Глеб Владимирович, разумеется, будет против… Но она поставит его перед свершившимся фактом.

В ожидании начала заседания собравшиеся занимались привычными делами. Кто-то бурно обсуждал сложившуюся ситуацию. Андрей Николаевич – единственный мужчина на кафедре, молодящийся старичок весьма импозантной внешности с неизменной яркой бабочкой и голосом Зевса-громовержца – рассказывал аспиранту о нравственной сущности русской литературы. Но тому было явно не до разглагольствований мэтра. Заприметив прелестную студентку, пытавшуюся сдать задолженность похожей на ледяную статую Розалии Ивановне, он не сводил с юной красавицы восхищенного взгляда и совсем не слушал профессора.

Антонина Ивановна – сухощавая подвижная преподавательница с небрежно подведенными бровями над маленькими колючими глазками – донимала Ольгу Владимировну, которой всегда отчаянно завидовала: ведь у той был успешный муж, замечательные дети и очаровательные внуки – словом, все, о чем мечтает любая женщина. А чем она хуже нее? А вот поди ж ты – впереди одинокая старость, и ничего в ее жизни нет, кроме работы… Больше всего Антонину Ивановну злило то, что бывшая сокурсница никогда не стремилась сделать карьеру, всю жизнь проработала лаборанткой и при этом была счастлива. Правда, несколько лет назад эту должность с целью повышения статуса переименовали в методиста, но Ольге Владимировне почему-то это не нравилось, и она по-прежнему представлялась лаборанткой кафедры. Студенты и коллеги относились к Антонине Ивановне с большим уважением, а ее чрезмерную агрессивность по отношению к лаборантке оправдывали несложившейся личной жизнью. Но заведующий кафедрой психологии объяснял эти странные отношения энергетическим вампиризмом Антонины Ивановны, так как после очередной атаки на Ольгу Владимировну она успокаивалась и настроение ее заметно улучшалось.

– Да ты посмотри: вот моя прошлогодняя нагрузка! – кричала Антонина Ивановна. – А вот нагрузка этого года, она значительно больше. Я не хочу сказать, что ты нарочно добавила мне часы, да еще и лекционные. Надеюсь, это просто ошибка. Пересчитай, пожалуйста. Последнюю фразу она произнесла больше для собравшихся на кафедре, чем для Ольги Владимировны.

– Антонина Ивановна, вы же знаете, что не я определяю объем нагрузки, я лишь подсчитываю и ввожу часы в учебный график.

Ольга Владимировна никого не позволяла себе называть на «ты», даже студентов.

– В этом году нагрузка увеличена у всех, причем у вас значительно меньше, чем у других. И потом, вы, вероятно, забыли, что этот вопрос мы уже обсуждали в конце прошлого учебного года.

– Ты что, намекаешь на мой пенсионный возраст? – взвилась Антонина Ивановна.

– Ну что вы, все знают, что вы прекрасный преподаватель! Студенты в восторге от ваших лекций! Думаю, что именно поэтому вам добавили еще один курс.

– Ладно, вижу, с тобой говорить бесполезно, – бросила явно польщенная Антонина Ивановна и оставила бывшую сокурсницу в покое.

Справедливости ради надо заметить, что Антонина Ивановна действительно была преподавателям от бога и прекрасно знала свой предмет. К тому же школа Глеба Владимировича Виноградова, под началом которого она проработала много лет, тоже явно не прошла даром.

«Творчество любого писателя, поэта обусловлено социальной средой. При этом важнейшим ключом к пониманию личности, а следовательно, и творчества художника слова могут стать, казалось бы, незначительные детали его бытия, которые нередко выпадают из поля зрения исследователей. Внимательно изучите жизнь того или иного писателя – и тогда вашему пониманию станут доступны тончайшие нюансы его произведений», – часто повторял Виноградов и рассказывал о мало кому известных фактах биографий знаменитостей, предопределивших своеобразие их творчества.

Антонина Ивановна хорошо усвоила эти уроки. Она скрупулезно исследовала жизненный путь каждого писателя, о котором ей предстояло рассказать студентам, переживая его взлеты и падения, как события собственной жизни. Ее лекции изобиловали экскурсами в историю и психологию.

В углу комнаты в театральной позе сидела Наталья Николаевна и, печально глядя в окно, излагала студентке свои соображения по поводу курсовой работы, которые та лихорадочно записывала в тетрадь. Наталья Николаевна поразительно походила на молодую Ахматову. Поговаривали, что для этого ей пришлось перенести не одну пластическую операцию. И быть бы преподавательнице объектом насмешек, если бы не знала она наизусть все стихи Анны Андреевны и не читала бы их с таким неподдельным чувством, так проникновенно, будто они были ее собственными, выстраданными. За этот талант ее слушатели, коллеги и студенты готовы были снисходительно относиться к странностям Натальи Николаевны. Ее приглашали на все творческие вечера, посвященные Ахматовой, и зрители были уверены, что перед ними выступает загримированная актриса.

Алина Рахимовна – жгучая брюнетка, дама с выразительной восточной внешностью – обговаривала с преподавателем кафедры иностранной литературы последние детали предстоящей конференции и уже в который раз громко взывала к присутствующим:

– Коллеги, напоминаю: сегодня последний день подачи тезисов на конференцию!

Ее призыв повисал в воздухе – все продолжали заниматься своими делами.

– Вот видите, Александр Александрович, – с досадой говорила Алина Рахимовна, обращаясь к собеседнику, – ноль эмоций.

Из закутка, отгороженного от основного помещения листом фанеры, вышла заведующая кафедрой Полина Георгиевна. Строгий элегантный костюм подчеркивал ее безукоризненно стройную фигуру. При полном отсутствии косметики на ее лице не обратить внимания на эту женщину было невозможно: большие карие глаза в обрамлении пушистых ресниц под красиво очерченными бровями, нежная, слегка смуглая кожа, яркие чувственные губы, темные шелковистые волосы…

– Коллеги, начинаем заседание кафедры, – объявила Полина Георгиевна, и собравшиеся поспешили завершить свои дела. – Повестка дня вам известна, – продолжала она. – Начнем со злополучного вопроса подготовки учебно-методических комплексов. Во-первых, я хочу поблагодарить вас за выполненную в срок работу. Впрочем, лучше бы мы не были такими исполнительными, потому что ректор кардинально пересмотрел структуру УМК и теперь все надо делать заново.

– Это возмутительно, мы ведь уже не единожды все переделывали! – прогремел Андрей Николаевич. – Думаю, теперь не надо ничего делать, так как следующим этапом будет опять переделывание переделанного.

Дверь распахнулась, и в комнату буквально ворвалась запыхавшаяся Людмила Алексеевна.

– Заседание уже началось, – строго заметила ей Полина Георгиевна.

– Вы что, какое заседание? – закричала Людмила Алексеевна. – Вы что, не знаете?! Конечно не знаете… – теперь уже почти шепотом пробормотала она. – Виноградов умер. Мне только что сказала Волошина. Час назад Глеб Владимирович не пришел на встречу. Стали ему звонить – ни он, ни жена не отвечают, вышли на детей – а он, оказывается, умер. Умер ночью, во сне.

На миг в комнате воцарилась звенящая тишина. Неслышный до этого рев машин, снующих под окнами, пронзил внезапно образовавшуюся пустоту.

– Как? – беззвучно прошептала Полина Георгиевна. Она попыталась встать, но как-то разом обмякла и без чувств рухнула в кресло.

***

Она не помнила, как оказалась на улице. Было темно, падал хлопьями мокрый снег, и холодный злой ветер пробирал до костей. Редкие прохожие тщетно пытались спрятаться под зонтиками – резкие порывы ветра мгновенно выворачивали и ломали их.

Такая же погода стояла много лет назад, в первый день занятий второго семестра, но тогда она не казалась такой мерзкой.

В ее группе начинались факультативные занятия, и надо было выбрать два курса из пяти предложенных. Перед студентами выступили преподаватели, представляя им свои факультативы, и все девушки записались на курс именно к нему. Он не мог не привлечь внимания прекрасного пола: на вид лет сорока, высокий, стройный, загорелый, черные, как угли, глаза, черные же длинные, до плеч, густые и слегка вьющиеся волосы, восточного типа бородка и бездна обаяния. При виде него сердце Полины замерло, а потом бешено забилось – это было живое воплощение ее девичьих грез, идеальный мужчина, образ которого она создала в своем воображении, будучи еще подростком!

– И в заключение я предоставляю слово заведующему кафедрой литературы профессору Глебу Владимировичу Виноградову, – объявил декан.

Спецкурс, который вел этот преподаватель, назывался «Русская лирическая поэзия от А. Пушкина до Е. Евтушенко». За весьма короткое время, отведенное ему на выступление, он умудрился сделать обзор творчества (разумеется, далеко не полный) не менее двух десятков поэтов. При этом Виноградов рассказывал о них как о старых добрых знакомых. А строки их стихов в его исполнении звучали так, будто с их помощью он хотел открыть студентам великую тайну поэзии. Свое выступление Глеб Владимирович закончил словами:

– Вполне могло случиться, что те люди, о которых я вам рассказал сегодня, и не стали бы великими поэтами, если бы в их жизни не произошло чуда и они не встретили удивительных женщин, ставших их музами.

***

Первый семестр Полина закончила отнюдь не блестяще. Нет, она не была троечницей. В ее зачетке кроме четверок встречались и пятерки, но особого интереса к учебе она не испытывала. В университет девушка поступила за компанию с подругой и училась без особого рвения. Теперь же, когда в ее жизни появился Глеб Владимирович, Полина считала недопустимым не знать того, о чем он рассказывал, и всерьез занялась самообразованием – она читала всю литературу, о которой он упоминал хотя бы вскользь. Нередко его занятия превращались в диалог с Полиной. Она понимала, чувствовала Глеба Владимировича, он был для нее эталоном образованности, средоточием мудрости. Иногда девушка задавалась вопросом: чего ради она так усердствует? Ради знаний или ради того, чтобы привлечь его внимание? Но она не могла ответить на него однозначно. С одной стороны, Полина давно уже вынуждена была признаться себе в том, что безумно влюблена в своего преподавателя, и поначалу старалась блеснуть на занятиях, чтобы вызвать его интерес к себе. Но с другой стороны, случилось так, что она незаметно для себя увлеклась учебой, ей стал по-настоящему интересен этот бесконечный процесс познания. Итогом этой метаморфозы стал красный диплом, полученный Полиной по окончании университета.

Когда ей предложили поступить в аспирантуру, она сразу же согласилась, тайно лелея надежду на то, что ее научным руководителем будет Глеб Владимирович. И как же счастлива была Полина, когда именно так и случилось!

***

В Пскове проходила всероссийская конференция аспирантов, получивших гранты от правительства, и их научных руководителей. Среди ее участников были и Полина с Глебом Владимировичем. Виноградов был известным специалистом в своей области, и, конечно же, ему очень хотелось, чтобы его аспирантка «прозвучала». При подготовке доклада бились над каждым словом, отрабатывали каждую интонацию. Выступление Полины о духовности русской литературы произвело фурор. Не было ни одного другого сообщения столь убедительного и при этом столь эмоционального. Полина прекрасно владела материалом, и в ее выступлении чувствовалось глубокое знание предмета.

– Полина, это не просто успех, это ваша путевка в профессиональную жизнь, – заявил Глеб Владимирович, которого прямо-таки распирало от гордости за свою аспирантку.– Теперь вас знают и будут приглашать, заказывать статьи, ведь здесь собрался весь цвет литературного сообщества. Поверьте мне: профессионалы, умеющие столь эмоционально выразить свои мысли, нынче большая редкость! Старики уходят, среднего поколения в этой среде практически нет, а молодежь пока еще не научилась. Ваш звездный час непременно следует отметить, и я приглашаю вас в ресторан.

Полина растерялась. Господи, ну почему она не послушалась свою подругу Светку, которая говорила ей:

– Это твой шанс – смотри, не упусти его! Возьми самое красивое вечернее платье – там наверняка будут какие-нибудь неформальные встречи, вот там-то ты его и возьмешь тепленьким. Ты и так потратила на свои воздыхания три года. Я на твоем месте уже давным-давно увела его от жены.

От жены Полина уводить его не собиралась, а вот с вечерним платьем оплошала – взяла с собой только деловой костюм. Если она явится на ужин в таком виде, то вряд ли вдохновит Глеба Владимировича на что-то большее, чем поздравления с успехом, а ей так отчаянно хотелось, чтобы он наконец-то увидел в ней женщину! Иначе сбудутся пророчества подруги: через месяц, а именно – после того, как она защитит кандидатскую, их пути разойдутся и больше они не увидятся.

Полина долго скрывала свои чувства к Глебу Владимировичу от Светланы, но та давно уже все поняла и без ее откровений и без конца подтрунивала над ней. Завидев его в конце коридора, она шептала Полине:

– Смотри-смотри, твой кумир идет!

И Полина, не помня себя от смущения, на негнущихся ногах проходила мимо Глеба Владимировича, с трудом выдавив из себя слова приветствия. Светку эта ситуация чрезвычайно забавляла. Если же Полине на занятиях или при случайной встрече удавалось привлечь его внимание и побеседовать с ним, подруга считала своим долгом спустить ее с небес на землю:

– Зря стараешься: ты явно не в его вкусе.

Полина никак не могла упустить шанс, предоставленный ей самой судьбой. Переодевшись в номере во в спешном порядке купленное вечернее платье и надев новые же туфли на высоченной шпильке, она спустилась вниз.

– Вы великолепны! – воскликнул Глеб Владимирович, встретив ее в вестибюле. И это вовсе не было дежурным комплиментом. Она и в самом деле была удивительно хороша в этот вечер: раскрасневшаяся от волнения, с блестящими темными глазами, в облегающем платье, подчеркивающем все достоинства ее безупречной фигуры. Полина же отнесла его восторженное приветствие исключительно на счет своего наряда:

– Вот, только что купила, – смущенно пробормотала она.

Ужинали в гостиничном ресторане. Оркестр исполнял знойное аргентинское танго. Глеб Владимирович пригласил Полину на танец, и пара вышла на середину зала. Они впервые оказались так близко, лицом к лицу. От волнения девушка едва могла дышать. Глеб Владимирович протянул ей руку – она доверчиво вложила в нее свою. Другой рукой он нежно и в то же время крепко обнял ее за талию. И с этого мгновения весь мир для Полины перестал существовать, были только он, она и эта пьянящая музыка. Глеб Владимирович оказался прекрасным партнером. Он вел ее в танце уверенно и властно, и девушка безропотно подчинялась каждому его движению. Полина наслаждалась их близостью, и ей отчаянно хотелось, чтобы этот танец длился вечно.

Но вот музыка смолкла, и они вернулись за свой столик. Потягивая вино, обсуждали события дня, доклады, прозвучавшие на конференции. Справедливости ради надо отметить, что говорил в основном Глеб Владимирович, а Полина, не сводя с него влюбленных глаз, ловила каждое его слово. На улице стемнело, включившиеся за окном прожектора высветили белый силуэт псковской крепости.

– Посмотрите, Полина, как изменился облик грозной цитадели! Сейчас она выглядит вполне мирно, я бы сказал, даже романтично.

– Вы правы: очень красиво. Но знаете, из окна моего номера, который, как и ваш, находится на пятом этаже, видна еще и река – и крепость, отражаясь в воде, выглядит просто сказочно. Я каждый вечер наслаждаюсь этой картиной.

Ресторан почти опустел, и они поднялись наверх. Поравнявшись со своим номером, Глеб Владимирович остановился и неожиданно спросил:

– А не полюбоваться ли нам на волшебный вид кремля? Я-то из своего окна вижу лишь унылые новостройки.

– Почему бы и нет? – мгновенно отозвалась Полина и быстро, словно боясь, что он передумает, направилась к своему номеру.

Войдя в комнату, она сразу направилась к окну и раздвинула шторы. Глеб Владимирович подошел сзади и, обняв девушку, положил подбородок ей на плечо. Перед ними предстали мощная и величественная белокаменная крепость во всем своем великолепии и ее зыбкое отражение в речной глади. Нависшие над рекой ивы нежно касались поверхности воды едва проклюнувшимися листьями. Магия лунного света пробуждала страсть.

В оконном стекле на фоне крепости отражались их красивые лица. Это была картина из сна Полины, который ей часто снился: будто она стоит у зеркала, а из бесконечной глубины комнаты медленно подходит он, обнимает ее и спрашивает:

– Ты ждала меня?

– Да, я ждала тебя, ждала с самой первой нашей встречи. Я верила… нет, я знала, что это случится, что мы будем вместе и будем любить друг друга, – отвечает она и не понимает, во сне это происходит или наяву.

Полина повернулась к Глебу Владимировичу и крепко, словно боясь потерять, обняла его, прижавшись к нему всем телом. Шепча: «Любимый, желанный, единственный мой», она покрыла его лицо быстрыми и нежными поцелуями. Сердце девушки билось так часто, что казалось еще мгновение – и она потеряет сознание. Ее ноги подкосились, и она начала оседать. Глеб Владимирович подхватил ее и бережно уложил на кровать.

Полина страстно желала и одновременно страшилась того, что неизбежно должно было случиться этой ночью. И это не удивительно: ведь до этого в ее жизни не было места мужчинам. Ей не составляло никакого труда хранить целомудрие, ибо никто, кроме него, не был ей нужен. В своих мечтах девушка представляла, как будет тронут ее любимый, когда поймет, что именно ему она подарила свою девственность.

Находясь в полузабытьи, Полина чувствовала горячее дыхание любимого на своей щеке. Его ласки становились все смелее и настойчивее, и тело девушки невольно начало откликаться на них. Она испытывала доселе незнакомые ей ощущения – нет, это не была страсть, скорее чувство всепоглощающей нежности, желание полного слияния с ним. В какой-то момент, ощутив резкую боль, она, с трудом сдержав стон, еще крепче прижала его к себе.

Через несколько минут, покрыв лицо девушки благодарными поцелуями и прошептав несколько дежурных фраз о волшебных мгновениях, которые она ему подарила, Глеб Владимирович включил лампу на прикроватной тумбе, откинул одеяло и потянулся за одеждой. Надев рубашку и брюки, он встал и повернулся к Полине. Взгляд его уперся в кровавое пятно, расползшееся по простыне. Девушка заметила выражение нескрываемой брезгливости на лице Глеба Владимировича и отшатнулась, словно ее ударили по лицу. Пробормотав что-то об ожидающем их завтра тяжелом дне и пожелав ей спокойной ночи, он выскочил из номера.

Полина сидела на кровати, тупо уставившись на злополучное пятно, вызвавшее такую неадекватную реакцию ее любимого. Ей и в голову не могло прийти, что это несомненное свидетельство ее невинности могло быть истолковано каким-то иным образом. Так плохо Полине еще никогда не было. Вечер, который должен был стать самым счастливым в ее жизни, закончился так мерзко. Девушка силилась, но не могла понять, что произошло. Может быть, он решил, что случившееся накладывает на него какие-то обязательства и она начнет требовать их исполнения? Но ей ведь ничего, кроме его любви, не нужно. Если бы у него хватило мужества поговорить с ней, он бы, несомненно, это понял. Полине было невыносимо больно. Кто она для него? Персонаж очередной интрижки? Еще одна строчка в его донжуанском списке?

Утром зазвонил телефон. Полина продолжала сидеть все в той же позе, не в силах сдвинуться с места, уставившись невидящим взглядом на голую стену номера. Телефон все звонил и звонил, но она его не слышала. Ей ни до чего не было дела. Ее мир рухнул.

***

Полина брела по улицам, не разбирая дороги и не понимая, куда и зачем она идет. Косынка сбилась с ее головы и мокрой тряпкой повисла на плечах. Волосы растрепались на ветру и покрылись хлопьями снега, которые таяли и, словно слезы, стекали по лицу тонкими струями.

Она вспомнила, как теплым июньским вечером возвращалась с банкета, состоявшегося по поводу ее триумфа: защита прошла с блеском. Полина с благодарностью принимала искренние поздравления коллег и была абсолютно счастлива: теперь она кандидат наук и скоро станет мамой. Несмотря на то что все были уверены в том, что с первого сентября «блистательная Полина пополнит ряды кафедры» (именно так выразился Глеб Владимирович на защите), у нее были совсем другие планы: она решила уволиться из университета и больше туда никогда не возвращаться. Как раз накануне защиты девушка узнала, что беременна. Этот факт скорее обрадовал, чем испугал ее. Ведь это был его ребенок! «Господи, сделай так, чтобы это был мальчик и чтобы он непременно был похож на моего любимого!» – молила Бога Полина бессонными ночами. Она понимала, что быть матерью-одиночкой очень непросто, но твердо решила, что Глеб Владимирович никогда не узнает о своем отцовстве. Единственными людьми, на которых она могла положиться в этой ситуации и на чью помощь могла безоговорочно рассчитывать, были ее родители. Полина не сомневалась, что все проблемы так или иначе разрешатся, будущее не пугало ее. Главное – что она носит под сердцем, переполненным любовью, его частичку. И пусть им не суждено быть вместе, она будет продолжать любить его в их ребенке. Так рассуждала Полина тем душным июньским вечером.

И вот его больше нет – единственного, любимого, самого нежного, доброго, мудрого… Полина могла бы бесконечно перечислять достоинства Глеба Владимировича. Он ушел, но остался сын – их сын, его полная копия, глядя на которого, она всегда будет вспоминать любимого. Как Глеб Владимирович не замечал их поразительного сходства? Может быть, ему просто не приходило в голову, что именно он, а не ее муж отец мальчика?..«Ну что ж, мне есть ради кого жить!» – подумала Полина, и на какое-то мгновение ей стало легче.

***

В это нелегкое для Полины время родители уже в который раз поразили ее своей деликатностью.

В их семье всегда царили доброта и взаимопонимание. Самым страшным наказанием для девочки было увидеть расстроенное лицо мамы и услышать ее произнесенные с укоризной слова: «Полина, как ты можешь?»

В эти мгновения она была готова от стыда провалиться сквозь землю. Девочка даже не задумывалась над тем, права она в этой ситуации или нет, ей просто хотелось немедленно все исправить и никогда больше не огорчать свою горячо любимую маму.

А папа и вовсе ни разу в жизни не одернул и не упрекнул ее. Реакция отца на любой ее проступок обескураживала Полину. Он нежно прижимал ее к себе и говорил: «Не огорчайся, дочка, с каждым может случиться».

И девочка искренне верила, что все плохое позади и ничего скверного в ее детской жизни больше не будет.

Почти все выходные семья проводила на даче, где между вековыми соснами и елями был обустроен французский огород. На крохотных искусно оформленных клумбах кроме разнообразных овощей росли цветы и декоративные кустарники, плодовые деревья гармонично вписывались в садоводческий шедевр. Красиво оформленные дорожки и огромные валуны завершали продуманную композицию.

Первая осень нового тысячелетия выдалась на редкость теплой. За ужином Ирина Викторовна, мама Полины, обратилась к ней:

– Обещают дожди. Давай, детка, поможем завтра папе вскопать грядки – один он до дождей не управится.

– Мне нельзя, – робко отозвалась Полина, – я беременна.

– Как?! – с радостным удивлением воскликнул отец.

– И давно? Срок какой? – спросила мать.

– Пятый месяц пошел.

– А кто отец? – с деланным безразличием поинтересовался Георгий Егорович.

– Помните, в начале мая я была на конференции в Пскове? Познакомилась там с парнем из Владивостока, влюбилась, но он после этого ни разу не позвонил.

– А о ребенке ты ему сообщила? – с надеждой спросила мать.

– А зачем навязываться? – ответила Полина.

– Ну, смотри: ты, конечно, в любой момент можешь изменить свое решение и поставить его в известность, но для нас с матерью это не принципиально, мы в любом случае будем счастливыми дедушкой и бабушкой, – сказал отец. – Ждем-то кого: мальчика или девочку?

– Мальчика, – растерянно произнесла тронутая такой реакцией родителей Полина.

– Радость-то какая, дождался! – воскликнула мать. – Папа очень сына хотел, – пояснила она дочери. – Вот тебе разом и внук, и сын будет!

Тут же на семейном совете было принято единогласное решение назвать малыша Егором – в честь прадеда. Не выдержав обрушившихся на нее эмоций, Полина неожиданно для себя разрыдалась, и родители дружно принялись утешать своего ребенка, готовящегося стать матерью.

***

Морозным мартовским днем Полина гуляла во дворе с малышом. Он лежал в коляске, щурясь от ярких лучей весеннего солнца, и улыбался.

– Надо было назвать его Смеяном – было такое древнеславянское имя. На редкость жизнерадостный малыш! – заметил как-то Георгий Егорович. – Жаль, что подобные имена у нас теперь не в чести.

– Здравствуй! – услышала Полина за спиной знакомый голос. Она оглянулась и увидела Кирилла – своего одноклассника и давнишнего воздыхателя.

Молодой человек был безнадежно влюблен в нее с первого класса. Ирина Викторовна в шутку называла его «рыцарем печального образа». Все школьные годы Кирилл пытался завоевать сердце Полины. Но все его усилия были тщетны. Она относилась к нему как к славному парню, хорошему приятелю – и не более того. Кирилл был круглым отличником, гордостью школы, да к тому же очень симпатичным. Он разбил немало девичьих сердец, но ему была нужна только Полина.

Как-то раз Кирилл, случайно встретившись с Ириной Викторовной, не столько в шутку, сколько всерьез сказал:

– Ну вот, теперь я дипломированный специалист и готов сделать официальное предложение вашей дочери.

После этого родители повели на Полину массированную атаку. Поскольку они знали Кирилла с детства, им не составило труда долго и методично перечислять его многочисленные достоинства.

– Ведь какой завидный жених, а папе-то как нравится! – выдвинула последний аргумент Ирина Викторовна.

– Такой завидный жених – и холостой? – отшутилась Полина.

И вот он стоял рядом, и было видно, что он искренне рад встрече.

– А я и не знал, что ты вышла замуж. Поздравляю! И кто же этот счастливец?

– Я не замужем, – смущенно ответила Полина.

– И давно?

– Да и не была никогда.

– А кто этот чудо-ребенок? Мальчик или девочка?

– Это мальчик, – улыбнулась Полина. – И зовут его Егор.

–Не иначе как само Провидение привело меня сюда! Полина, только, пожалуйста, не перебивай меня! Я знаю, что выгляжу сейчас нелепым и смешным, но… выходи за меня замуж! Ты ведь знаешь, что я однолюб и никто, кроме тебя, мне не нужен. Поверь: я буду самым лучшим в мире мужем и отцом! Вы никогда и ни в чем не будете нуждаться. Ради бога, не спеши говорить «нет»!