Kitabı oku: «Черная мантия. Анатомия российского суда», sayfa 7
Свидетель обвинения: «Я не увидел на машине Чубайса никаких повреждений»
(Заседание восемнадцатое)
Есть такое слово в русском языке – очевидец, тот, кто воочию, своими глазами видел случившееся. В деле о покушении на Чубайса таких очевидцев – видевших собственными глазами взрыв на Митькинском шоссе – крайне мало, но и те, как говорится, люди свои, – охранники, водители, то бишь домашняя челядь председателя РАО «ЕЭС», вскормленная в духе служения хозяину.
Лишь два сторонних человека оказались очевидцами взрыва – братья Вербицкие. Правда, один из братьев, признанный потерпевшим из-за повреждения взрывом его машины, и уже дававший показания в суде, за счет этой всемогущей и богатой компании отремонтировал свою автомашину. Зато второй брат – Владимир Ярославович – оказался действительно независимым от Чубайса в самом полном смысле этого слова. Вот он-то на очередном заседании суда и представил вниманию присяжных заседателей в важнейших деталях картину взрыва, резко отличающуюся от описаний других, уже выступивших в суде свидетелей.
Допрос Владимира Вербицкого начал прокурор: «Расскажите о событии 17 марта 2005 года, свидетелем которого Вы стали».
Вл. Вербицкий: «В районе девяти часов, может быть, пятнадцать минут десятого, мы с братом двумя машинами выехали из поселка Горки-2, где работали, в Щербинку. Проехав переезд в Жаворонках, выехали на Митькинское шоссе. Проехали километра полтора-два. Ехали друг за другом на расстоянии длины кузова. Я в зеркало заднего вида увидел пытающийся нас обогнать кортеж: автомашина со спецсигналами и сопровождающая ее машина без сигналов. В этот момент по ходу нашего движения и раздался хлопок, взрыв. Я и видел, и слышал взрыв. Интуитивно я сбросил скорость, мы с братом остановились, вышли. Когда я подошел к машине брата, раздались выстрелы. Я пригнулся, спрятался за машину, присел на корточки, так, согнувшись, и добрался до своей машины. Сразу поехали, отъехали метров пятьсот, остановились, осмотрели повреждения на машине брата. Я увидел, что автомашина Мицубиси, следовавшая за машиной со спецсигналами, тоже остановилась. За ней, у колеса, был человек, минут десять он не подавал признаков жизни. Я пошел было к нему на помощь, но он зашевелился, и я вернулся к своей машине. В течение получаса подъехал экипаж ДПС, потом прилетел вертолет. Нас допросили, и часов в пять вечера отпустили».
Прокурор: «Что Вы ощутили?»
Вл. Вербицкий: «Звук, взрывная волна, я ее почувствовал».
Прокурор: «А машина?»
Вл. Вербицкий: «С машиной ничего не случилось».
Прокурор: «У Вас лично были повреждения?»
Вл. Вербицкий: «Шок, наверное, нервных клеток поубавилось, а физических повреждений – нет, никаких».
Прокурор: «Какие повреждения были у машины Вашего брата?»
Вл. Вербицкий: «Выбито боковое треугольное стекло, заднее стекло. Переднее стекло треснуло, ручки дверные поотлетали, машину как бы раздуло».
Прокурор: «Кортеж из скольких машин состоял?»
Вл. Вербицкий: «Из двух – БМВ и Мицубиси».
Прокурор: «Вы эти машины на каком расстоянии наблюдали?»
Вл. Вербицкий: «В зеркало заднего вида – через машину брата, которая была между нами».
Прокурор: «В момент взрыва БМВ была на своей полосе движения?»
Вл. Вербицкий: «Нет, она начала совершать маневр, стала обгонять машину брата».
Прокурор: «После подрыва БМВ куда делась?»
Вл. Вербицкий: «После взрыва в первый момент мы двигались по инерции в три машины, а когда я и брат остановились, эта БМВ с большой скоростью ушла вперед».
Заметно было, что все сказанное Владимиром Вербицким весьма расстроило прокурора, да и понятно почему, в который уже раз не подтверждался обстрел БМВ Чубайса. Раздался взрыв, их машины, как утверждает свидетель, проехали по инерции чуть вперед, остановились, а машина Чубайса БМВ на большой скорости промчалась мимо, Вербицкий вышел из своей машины, подошел к машине брата и вот только тогда, когда машины Чубайса и след простыл, только тогда раздались выстрелы. Было от чего расстраиваться прокурору и задать следующий очень неожиданный вопрос: «У Вас не появилось ощущения, что подрыв был направлен против Вас или против Вашего брата?»
На что Владимир Вербицкий очень серьезно отвечал: «Меня и брата не за что таким образом подрывать».
Прокурор ловко сменил тему: «Вы подходили к месту взрыва? Опишите его».
Вл. Вербицкий: «Ну, это воронка метра четыре в диаметре».
Прокурор: «Глубину не припомните?»
Вл. Вербицкий: «Полметра, не больше».
Прокурор: «Не припомните, линии электропередач или подстанции там были?»
Вл. Вербицкий: «Я обратил внимание, что столб был повален. Деревянный столб с двумя-четырьмя проводами».
Прокурор: «А что собой представлял участок шоссе? Там были разбросаны посторонние предметы?»
Вл. Вербицкий: «Посторонних предметов там не было».
Адвокат Чубайса Сысоев потребовал от очевидца уточнений: «Опишите взрыв».
Вл. Вербицкий: «Разброс грунта шел вверх и вправо. Разлет земли вправо – к лесу».
Сысоев: «Это был настоящий взрыв или имитация?»
Вл. Вербицкий: «Взрыв был мощный, но основная часть этого взрыва пошла все-таки в лес. Я не думаю, что этот взрыв можно было использовать против машин на дороге. Полагаясь на свой военный опыт, я бы так не сделал».
Услышав оценку свидетеля о взрыве, мощном, подлинном, но не опасном для машин, сторона обвинения потеряла к нему всякий интерес, зато откровения Вербицкого вызвали живой интерес защиты.
Квачков: «Направленность взрыва в сторону леса Вы по каким параметрам оценили?»
Вл. Вербицкий: «По разлету частей грунта и осколкам».
Квачков: «Когда Мицубиси уехала с места происшествия?»
Вл. Вербицкий: «Когда мы с братом во второй раз остановились».
Квачков: «Вы видели пассажиров в Мицубиси?»
Вл. Вербицкий: «Да, порядка четырех человек».
В ответ мгновенная тишина зала. Свидетель Иванов, примчавшийся на место происшествия по странному, неизвестно от кого поступившему сигналу, тоже утверждал, что в Мицубиси он видел нескольких пассажиров, и вот новое подтверждение тому, что Моргунов, старший машины сопровождения Чубайса, действительно спешно, под обстрелом, бросив товарищей, вывез кого-то с места происшествия.
Адвокат Квачкова Першин: «На кузове машины Вашего брата какие были повреждения?»
Вл. Вербицкий: «Только от взрывной волны».
Першин с нарастающим азартом: «А чья машина была дальше от места взрыва – БМВ или машина Вашего брата?»
Вл. Вербицкий: «БМВ конечно».
Судебный зал снова охватила полная тишина, тут же сменившаяся оживлением. Еще бы! Получается, что «Жигули» Вербицкого, находившиеся ближе всех к эпицентру взрыва, не получили ни пробоины, ни царапины ни от осколков, ни от пуль, как же тогда БМВ Чубайса, прикрытый «Жигулями» от взрыва, и умчавшийся с места взрыва до всякой стрельбы, мог нахватать так много пробоин от пуль и осколков, о которых суду рассказывали водитель и помощник Чубайса?
И тогда Першин задает вопрос, который, будь это запись шахматной партии, комментаторы непременно бы пометили тремя восклицательными знаками, как блестящий, превосходный ход, ведь в ответ сейчас грянет сенсация. Першин спрашивает Вербицкого: «Известно ли Вам о каких-либо еще поврежденных автомашинах, кроме машины Вашего брата?»
Внимание! отвечает Вербицкий: «Когда машина БМВ проезжала мимо нас, тогда я не видел на БМВ никаких повреждений. А вечером в «Вестях» показали БМВ с повреждениями».
Будь это любой другой зал, он бы сейчас взорвался, настолько сильны были эмоции всех, но зал судебных заседаний в такие секунды замирает, замер и наш зал, переваривая только что прозвучавшую, потрясшую всех новость. Действительный очевидец взрыва на Митькинском шоссе 17 марта 2005 года, самый объективный, ни от кого независимый свидетель только что в присутствии судьи, прокурора, присяжных заседателей, адвокатов и полного зала слушателей заявил, что он своими глазами видел, как машина Чубайса уезжала с места взрыва неповрежденной, совсем не похожая на ту израненную машину, что вечером покажут по телевизору. Так кто и где ее потом расстрелял? Не в этом ли кроется отгадка, почему машина Чубайса не стала вещдоком, а вскоре после случившегося ее поспешно продали?..
Молчали, переводили дух и обвинение, и защита. К допросу приступила судья Пантелеева: «Насколько близко Вы подходили к эпицентру взрыва?»
Вл. Вербицкий: «Я был на дороге, к обочине не подходил».
Судья: «Вам предлагалось описать обстановку на шоссе. Имелись ли на нем посторонние предметы?»
Вл. Вербицкий: «Осколки стекол были».
Судья подсказывает: «А болты, гайки?»
Вл. Вербицкий: «Нет. Земля, стекла – они были».
Судья вкрадчиво: «Скажите, пожалуйста, в момент взрыва на одной или на разных полосах находились машины – Ваша и Вашего брата?»
Вл. Вербицкий: «Мы ехали по одной полосе».
Судья: «Как же тогда, говоря о расстоянии между вами, Вы сказали – «на длину кузова»?»
Вл. Вербицкий со вздохом: «Я думал – это всем понятно. В следующий раз буду объяснять подробнее».
Подсудимый Роберт Яшин резко вскидывает голову: «Не надо следующего раза!»
Судья, словно обрадовавшись подвернувшемуся случаю, тут же выплескивает все накопившееся раздражение от провального для обвинения допроса: «Вы, подсудимый Яшин и свидетель Вербицкий, предупреждаетесь за то, что разговариваете в суде, как приятели».
Дружно, разом, все вместе вскакивают Яшин, Миронов, Квачков, возмущенные тем, что судья Пантелеева в присутствии присяжных заседателей пытается подорвать сказанное на суде Вербицким, его, якобы, приятельскими отношениями с Яшиным: «Мы возражаем!..».
Сквозь шум прорывается голос самого Вербицкого: «Ваша честь, мы не являемся ни друзьями, ни даже знакомыми!»
Судья немедленно просит присяжных заседателей покинуть зал. В восстановившейся тишине звучит твердый голос Роберта Яшина: «Как Вам не стыдно, Ваша честь! Это же полная профанация суда!»
А судья Пантелеева уже диктует для протокола: «Суд удаляет подсудимого Яшина из зала до дачи им показаний».
«Это судебное преступление!», – гремит в ответ Яшин. Приставы выводят бунтовщика.
Возвращаются присяжные. Судья разъясняет присяжным заседателям, что они должны оставить без внимания выкрики подсудимых и не учитывать их при вынесении вердикта.
Ободренный поддержкой судьи прокурор Каверин заходит на новый круг вопросов: «Вы, – обращается он к Вербицкому, – когда по Митькинскому шоссе ехали, успевали за дорогой следить или только назад смотрели?»
Вл. Вербицкий: «Да, я смотрел большей частью назад. Я вообще всегда очень переживаю, когда едет кортеж с мигалками, у них водители непредсказуемые, могут в любой момент подрезать, тогда неизбежно ДТП».
Прокурор: «Как Вы определили, что машина Вашего брата была ближе всего к месту взрыва?»
Вл. Вербицкий: «Я смотрел в заднее зеркало».
Уверенность Вербицкого в показаниях пытается проверить адвокат Чубайса Сысоев: «У Вас есть познания в подрывном деле?»
Вл. Вербицкий: «Да, есть».
Сысоев: «Почему Вы решили, что взрыв неполноценен?»
Вл. Вербицкий: «У полноценного взрыва не должно быть препятствия. А в этом случае было препятствие – в виде обочины дороги. Препятствие для полноценного разлета осколков».
Как же хотелось прокурору с адвокатами Чубайса сбить свидетеля с уверенного тона, хоть нотку неуверенности уловить в словах Владимира Вербицкого, чтобы огородить присяжных от всего того, о чем спокойно и уверенно повествовал на суде настоящий очевидец происшествия – о взрыве, направленном в лес, а не на дорогу; об уцелевшей от пуль и осколков машине Чубайса, представшей потом, в теленовостях, вдруг расстрелянной; об отсутствии осколков фугаса на шоссе… А больше всего их беспокоит, что картина имитации покушения складывается из убедительных показаний свидетелей обвинения.
«Козырный туз» обвинения
(Заседание девятнадцатое)
В зал вошел Игорь Петрович Карватко, сорока лет, крепкий, рослый, вполне уверенный в себе. Прокурор осведомился, знает ли Карватко подсудимых. Ответ был краток: «С Яшиным в дружеских отношениях, с Найденовым знаком, Квачкова видел два-три раза до 2005 года, Миронова вообще не знаю».
Прокурор попросил его рассказать о событиях марта 2005 года, свидетелем которых тот оказался. Повествование получилось длинным: «С Яшиным мы познакомились в начале двухтысячных годов, нас познакомил мой друг, его сослуживец Паньков. У нас завязались дружеские отношения. На каком-то дне рождения я познакомился и с Найденовым, я знал только, что его зовут Саша. С Квачковым мы увиделись на каком-то празднике, мы с ним общения не поддерживали. У нас состоялся лишь один разговор. Он спросил, где я служил, я ответил, что в армии вообще не служил.
Найденов, зная, что я занимаюсь частным извозом, бывало, просил отвезти его на дачу или в аэропорт. 14 марта 2005 года мы встретились с Найденовым, он свел меня с человеком, который был мне нужен. Дело было у ресторана, откуда Найденов вышел с женой. После этой встречи Найденов при мне объяснил жене, что ему позвонил Роберт Яшин и просил сделать электропроводку у Квачкова на даче. Я, услышав это, сказал, что могу довезти его до пересечения МКАД и Минского шоссе, где его ждали Яшин с Квачковым. Мы поехали, попали в большую пробку на Ярославке. Они позвонили Саше и договорились, что не будут нас ждать на дороге, уедут без него, чтобы не терять времени, а я довезу Сашу прямо до дачи. Мы с Сашей тогда доехали до его дома на Ленинском, взяли инструменты и поехали на Можайку. На Можайке, уже выехав на МКАД, Саша созвонился с Робертом, и он уточнил, что нам нужно за Голицынский пост проехать и повернуть. Мы проехали пост, но там не было никакого поселка. Мы обратно выехали на Можайку, проехали в сторону области. Было скользко, мы пронеслись мимо поворота, потом вернулись к повороту. Там еще стояла белая машина, иномарка. Возле нее было три человека, один стоял перед машиной, другие два сбоку. Они сразу, как по команде, повернулись к нам спиной. Причем один стал с зеркалом возиться, а другие что-то вдали рассматривали.
Мы подъехали к КПП на дачные участки, там пропускной режим. С охранником общался Саша, он назвал охраннику номер участка и фамилию, к кому едет. Мы доехали до участка, не огороженного забором. На дороге стоял СААБ, на участке было три человека. Один из них Роберт Яшин, второй – Квачков, третий – я его никогда не видел, его звали Саша. Потом уже я понял, что это сын Квачкова – Александр Квачков. Саша Найденов сказал: «Как проводку делать, если температура в доме такая, как на улице». А Квачков сказал: «Главное, чтобы сделать все до восемнадцатого числа, когда сюда съедутся гости». Роберт Яшин пояснил ему, что надо бы дом протопить, прежде чем что-то делать. Тогда Квачков-отец сказал Александру Квачкову: «Ты оставайся, протопи дом, прогрей». Александр сказал: «Мне надо купить сигарет, воду». Квачков-отец просил меня доехать с ним до КПП, я все куплю, говорит, а ты вернешься, отдашь пакет. Он очень спешил. Я вернулся, отдал пакет, забрал Яшина и Найденова и поехал с ними в Москву. А Квачков-сын остался в доме. Я довез Яшина и Найденова до Москвы, и мы договорились, что 16 марта мы вместе поедем в поселок «Зеленая роща» и они все закончат.
16 марта я задержался, приехал на КПП, позвонил Роберту, он мне назвал номер участка, и меня пропустили. Я проехал на участок. Там все преобразилось. Снег расчистили, в самом доме было уже тепло. Но 14 марта Найденов упал на крыльце. Тогда никто не обратил на это внимания. А 16 марта, когда он подал мне левую руку поздороваться, я обратил внимание, что правая рука у него распухла. Он был в этот день сильно выпивши. Роберт его ругал, а Найденов говорил, что это он принимает анестезию.
В доме все было прибрано, лежал электропровод. Людей на участке было трое: Яшин, Найденов и Александр Квачков. Пообедали. И мы поехали по просьбе Роберта на строительные рынки. У Роберта был список, что нужно купить. Мы приехали на станцию Жаворонки, Роберт в аптеку сходил, купил йод – сетку Саше сделать. Мы заехали в сам поселок Жаворонки, там были пятиэтажные жилые дома. Роберт зашел в подъезд, я спросил у Саши, можно ли мне набрать там воды для стеклоочистителя, она кончилась, взял пятилитровую баклажку и пошел вслед за ним туда же. Поднялся не помню на какой этаж, кажется, на третий. В этой квартире был еще один человек, похожий на гастарбайтера, он говорил, как приезжий, с украинским акцентом. Разговаривали они о каких-то срубах, не помню, я не вникал. Саша был уже порядком выпивши, так как на каждой остановке он покупал алкогольный коктейль. Потом мы поехали на выезд, въехали в тупик, там на выезде были ворота зеленые. И вот когда мне задают вопрос о воротах неких владений Чубайса, то я отвечаю – эти ворота, в которые мы ткнулись, были на выезде, это были ворота промзоны.
Найденов уже спал на заднем сиденье, мы остановились у магазина, растолкали Найденова, пошли в магазин. Роберт пошел со списком по отделам, Найденов стоял у входа в магазине, я стал что-то рассматривать. Потом Найденов выбрал утеплитель, свернул рулоном, а Роберт все это оплатил. Они загрузили покупки, и утеплитель положили между спинок сидений в машине. Александр Найденов сел сзади справа, Роберт сел спереди, я сел за руль. Утеплитель выпирал, Найденов пытался что-то сказать, Роберт на него ругался. Зачем эти покупки производились, никто на эти темы со мной не разговаривал. Я их привез на станцию Голицыно. Они что-то покупали там на рынке. Найденов там потерялся, с ним созвонились, он нашелся. Уже снова успел выпить. Вернулись в поселок «Зеленая роща». Ужинать собирались, водку на стол поставили. И вот получилось так, что вечером Квачков приехал. А Александр Найденов спит в кресле, уже невменяемый. Квачков стал кричать, выговаривать Яшину, что уже среда, а ничего не сделано. Главное, что Найденов не сделал проводку, а теперь уже и не сделает, – такой пьяный.
Потом приехал кто-то, и его нужно было встретить на КПП. Сына Квачкова я довез до КПП, и там он кого-то встретил. Квачков-сын на КПП из-за сугроба машину не сразу увидел, он кому-то позвонил с моего телефона, свои вещи он на даче оставил, и машина, то ли «девятка», то ли «восьмерка» проехала на участки. Стекла у нее были тонированные. Машина стояла на дороге, на улице около гаража стоял сын Квачкова и молодой человек. Он был в зимней одежде и диодный фонарь на лбу. Лица этого человека я не увидел. Они зашли в дом. Я тоже потом зашел в дом узнать, где Найденов. Он сидел в кресле. Я взял кружку, чтобы выпить чаю, и тут состоялся разговор между Квачковым и Квачковым-сыном. Квачков спрашивает его, на сколько хватит аккумулятора, если он будет гореть в парилке (свет ведь Саша так и не сделал). Я тоже посмотрел на аккумулятор, он был с зеленым огоньком. Я объяснил, что он новый и будет гореть не один день. Я запомнил, что на аккумуляторе был индикатор и синяя ручка для переноски. И в дальнейшем, когда мне предъявляли аккумулятор для опознания, я говорил, что синяя ручка…».
В этом месте прокурор вдруг резко прерывает свидетеля, запрещая ему говорить о следственных действиях, и Карватко возвращается к событиям на даче 16 марта 2005 года.
«Они определились со светом, Найденова попросили на выход. Он, пьяный, шатаясь, пошел на выход, дошел до моей машины раньше меня. Берется за ручку, дергает, отламывает ее, падает в снег и начинает смеяться. Я говорю Яшину: что я буду с ним делать, Петрович? Как хочешь, я его такого не повезу. Роберт махнул рукой, сказал: «Езжай, мы сами разберемся». Я поехал, выехал через КПП. Когда – сказать не могу. Приехал я в «Зеленую рощу» в 13 часов, а остальное время я не фиксировал, это время в моих показаниях мне называли сотрудники милиции, которые меня в Твери держали…»
В монолог Карватко теперь уже вмешивается судья Пантелеева: «Вы зачем переводите стрелки на сотрудников милиции? Говорите о фактических обстоятельствах дела».
Карватко согласно кивает головой: «Итак, я проехал КПП. Само КПП – хорошо освещенное место, а выезд на Можайское шоссе не освещен. Там я остановился, чтобы протереть фары, так как шоссе темное. Я остановился у обочины, долил жидкости. В это время я увидел, что с этого места на Можайку выезжает автомашина СААБ. Номера его я не видел, но из Москвы ехала фура, свет от фуры осветил салон СААБа и через лобовое стекло я увидел Квачкова, очень четко. А рядом с ним сидел человек, и сзади тоже сидел человек. Я их не разглядел, но видел, что верхняя одежда их была светлая. Машина Квачкова быстро ушла вперед, но я нагнал ее у светофора. Она стояла впереди меня через три-четыре машины. Потом он на повышенной скорости уехал. Больше я его не видел.
Уже на следующий день в мастерской – у меня машина сломалась – я узнал о покушении на Чубайса, и в обед увидел репортаж по телевизору, где сказали, что Квачкова обвиняют в покушении. Вот и все…»
Первым добывать доказательства из главного свидетеля принялся прокурор: «Вы упомянули про белую машину. Что это за машина?»
Карватко: «Понятия не имею. Но мне же говорили сотрудники милиции, когда допрашивали, в какое время я приехал на дачу. Откуда они это знали? Может, у экипажа этой машины и спросили».
Прокурор: «С какой целью Найденов просил протопить дом?»
Карватко: «Я должен только факты излагать или свои предположения?»
Недоумение свидетеля разрешает судья: «Можете разъяснить, какая связь между теплом в доме и освещением».
Карватко пожимает плечами: «Я не знаю, почему Найденов не мог на морозе сделать проводку. Наверное, нежный очень».
Прокурор: «Как Вы определили, что 14 марта Найденов упал?»
Карватко: «Я обернулся на звук падающего тела в пяти метрах от меня».
Прокурор настаивает: «Как Вы определили, что это был именно Найденов?»
Карватко начинает терпеливо объяснять: «На участке находились Роберт Яшин, Александр Квачков и Александр Найденов. К машине пошли Яшин и я. Александр Квачков остался в доме. За моей спиной кто-то упал. Я обернулся, увидел человека, который высказался по поводу этого события словами, которые я не могу привести в суде, и я увидел его лицо».
Прокурор не унимается: «Как Вы определили, что Найденов повредил руку?»
Карватко, постепенно теряя терпение: «Я же объяснил, что 16 марта Найденов здоровался со мной левой рукой».
Прокурор: «Как Вы определили, что это именно результат падения 14 числа?»
Карватко: «Он мне сам объяснил. Он был выпивши».
Прокурор: «Он не объяснил, почему не обратился в больницу?»
Карватко: «Он мне сказал, что принимает «анестезию», и к врачу ехать не собирается».
Прокурор: «16 марта, когда Вы приехали на дачу Квачкова, чем занимался Найденов?»
Карватко вновь начинает рисовать картину особенностей национального ремонта дачи: «Они все обедали. Водка стояла. При мне строительных работ не велось. Единственно, это Найденов пробовал померить рулеткой высоту двери».
Прокурор нетерпеливо: «Электричество он делал или нет?»
Карватко раздумчиво: «Я видел лампочку в патроне на конце длинного провода. Кто его удлинил, я не знаю».
Прокурор: «Осветительные приборы 16 марта были в том же состоянии, или что-то поменялось?»
Карватко: «Нет, лампочку на длинном проводе подвешивали в помещении. А с этим проводом можно было уже в любое помещение пройти и его осветить».
Прокурор меняет тему: «Кто Вам указал квартиру в Жаворонках?»
Карватко: «Дорогу показывал Роберт Яшин».
Прокурор: «Вы с какой целью туда ехали?»
Карватко: «Я приехал туда 16 числа по просьбе Яшина и мне за это заплатили».
Прокурор обрадованно: «Почему раньше Вы сказали, что приехали за водой?»
Карватко потихоньку наливаясь раздражением: «Вы мои слова пробуете перевирать, как это было не раз во всех этих процессах».
Судья защищает прокурора: «Карватко, почему Вы так агрессивны?»
Карватко берет себя в руки: «Ну, человек явно изменяет мои слова. Меня Найденов повел в эту квартиру за водой, когда Яшин уже туда ушел».
Прокурор: «Почему Вы жидкость не купили на базаре?»
Карватко: «А жидкость у меня была. Я ее просто разбавлял водой. У меня вода в этот момент кончилась. А расход был большой – погода грязная».
Прокурор заметно разочарован ответами Карватко, но стоически продолжает искать уязвимые места в показаниях свидетеля: «Как Вы определили, что человек, который говорил с Яшиным, говорил именно с украинским акцентом?»
Карватко оторопев: «Мне доводилось бывать на Украине, и я слышал украинскую речь».
Но прокурор требует именно лингвистического анализа: «А чем его речь походила на украинскую речь?»
Карватко с большим усилием сохраняет видимое спокойствие: «Мне так показалось».
Прокурор резко меняет направление допроса: «Как звали парня с фонариком на голове, которого Вы видели на даче?»
Карватко: «Квачков-отец обратился к нему «Иван».
Прокурор: «Какая машина была у Ивана?»
Карватко: «Мне это неизвестно».
Прокурор тоном ниже, мягко: «Найденов все три дня выпивал?»
Карватко удивляется: «Почему три дня? Первый день – 14 числа он был выпивши, но вменяемый. Он тогда вышел из ресторана навеселе, потом еще купил коктейль. Во второй день – 16 числа он был в обед уже изрядно выпивши».
Прокурор роняет невзначай: «Вы были на месте взрыва до 17 марта?»
Но Карватко уловил подвох: «Меня сотрудники привозили туда и говорят: покажи, что ты здесь был. Но я этого места не знаю».
Судья Пантелеева тоже не дремлет: «Уважаемые присяжные, оставьте без внимания показания Карватко о том, куда его привозили сотрудники следственных органов. Вопрос я снимаю. Свидетель не давал показаний, что ему известно место взрыва».
Подсудимый Квачков: «Видели ли Вы аккумуляторную батарею в других местах, кроме моей дачи?»
Карватко: «Мне фотографию показывали…».
Судья Пантелеева начеку: «Вопрос снимается как не исследованный в судебном заседании».
Квачков: «Вас похищали в ходе следственных действий?»
Карватко: «Да».
Судья: «Вопрос снимается как не исследованный в судебном заседании».
Квачков: «Вам подкидывали наркотики?»
Карватко: «Да».
Судья: «Вопрос снимается как не исследованный в судебном заседании».
Квачков: «Вашей жене подкидывали патроны?»
Карватко: «Да».
Судья: «Вопрос снимается как не исследованный в судебном заседании». Немного подумав, Пантелеева глубокомысленно добавляет: «Мы можем сейчас заявлять и спрашивать: «Был ли Квачков на Луне?», но мы не можем исследовать этого вопроса в судебном заседании. Прошу присяжных заседателей оставить без внимания вопросы подсудимого и ответы свидетеля».
Подсудимый Найденов: «На участке поселка «Зеленая роща» в доме Квачкова Вы видели оружие, взрывчатые вещества, средства наблюдения, боеприпасы?»
Карватко: «Нет, ничего подобного не видел».
Найденов: «Расскажите про зеленые ворота промзоны, про которые Вы говорили».
Карватко: «Из поселка Жаворонки можно выехать по дороге на станцию, а параллельно идет дорога, которая ведет к промзоне. Там тупик и зеленые ворота в тупике. Они находятся в противоположной стороне от имения Чубайса, то есть от зоны бывших детских садиков РАО «ЕЭС».
Найденов: «Сотрудники следственных органов именно эти ворота представляли как ворота имения Чубайса?»
Судья торопливо снимает вопрос.
Найденов: «Вы в Твери когда-нибудь были?»
Судья не медлит с запретом вопроса.
Котеночкина, адвокат Найденова, пытается выправить линию защиты, искореженную судьей: «Сколько раз и где Вы видели аккумуляторную батарею?»
Судья и рта не дает открыть Карватко: «Я снимаю вопрос, так как догадываюсь, для чего Вы его задаете!»
Прокурор подсказывает судье: «Свидетель говорил, что видел аккумулятор дважды – 14 и 16 марта».
Карватко: «Я такого не говорил! Прокурор искажает мои показания!»
Котеночкина тихо, но язвительно: «Если адвокатам запрещается задавать уточняющие вопросы, так и скажите, Ваша честь. Мы не будем их задавать».
Судья: «Прошу оставить без внимания заявление адвоката Котеночкиной!»
Закалюжный, адвокат Яшина: «В законе нет положения о запрете повторяющихся вопросов».
Судья: «Прошу оставить без внимания заявление адвоката Закалюжного!»
Уникальный допрос. Прокурор явно пытается поймать на неточностях, уличить в противоречиях главного своего свидетеля, но при всех попытках сделать это, рассказ Карватко на суде об особенностях национального ремонта дачи все равно не имеет ничего общего с заявленным в обвинительном заключении, что Карватко И. П. являлся свидетелем тщательной подготовки членов организованной преступной группы к посягательству на жизнь государственного и общественного деятеля Чубайса А. Б. Защита пытается дать возможность Карватко хоть слово молвить о шантаже и угрозах, которым он подвергался со стороны следственных органов, но все это намертво глушит судья, которая зорко сторожит подобные вылазки защиты.
В конце-концов, убедившись, что от прокурора с чубайсовскими адвокатами толку мало, судья Пантелеева сама учиняет допрос свидетелю.
Судья: «14 марта при заезде домой по пути на дачу брал ли Найденов какие-либо вещи?»
Карватко вежливо напоминает: «Про инструменты я уже говорил».
Судья Пантелеева победоносно: «Про инструменты Вы не говорили!»
Гул возмущения в зале. Карватко: «Я говорил. У Найденова был вольтметр или амперметр, я не знаю, и белый пакет с плоскогубцами и другим инструментом».
Судья: «14 числа на даче находились вещи, необходимые для проводки?»
Карватко: «Что находилось на даче в бытовых помещениях, я не знаю».
Судья: «Было ли Вам известно, имеет ли Найденов навыки по устройству электросети?»
Карватко: «Я привозил его раньше в Люберецкий район на его дачу, где он делал разветвление».
Судья: «Проводка для дома покупалась или нет?»
Карватко: «Сумок и пакетов было много».
Судья: «Назовите те вещи, которые предназначались для электропроводки?»
Карватко: «Я же сказал, что не знаю. Правильно я понял, что после этих покупок я должен был проверить, что у них в пакетах?»
В этот момент судье передают вопросы присяжных к главному свидетелю обвинения. Судья читает вопросы присяжных про себя, молча откладывает их в сторону. Не оглашает! Подсудимые в лучшем положении, чем присяжные, их вопросы косяком снимает судья, но они хотя бы звучат. Но даже этого лишены присяжные заседатели, наши народные судьи.
Миронов пытается дать шанс свидетелю говорить: «Вы связывались с Яшиным после 21 марта?»
Карватко: «Нет, 21 марта я был задержан…».
Судья снимает и этот вопрос, призывает присяжных забыть, что сказал свидетель, и закрывает судебное заседание.
