Kitabı oku: «Очередь за надеждой. Автобиография с открытым финалом», sayfa 3

Похоже, организму такая удаль не понравилась. И в пятьдесят шесть лет прилетел второй инфаркт. Снова спасли врачи, поставили еще два стента. Ну после второго я уже поумнел. Окончательно бросил курить. Понял, что такое ЗОЖ. Плаваю в бассейне, хожу скандинавской ходьбой, стараюсь 10 тысяч шагов в день. У меня возникла качественно другая жизнь. То есть в очередной раз я выкарабкался. По своей жизни знаю, что чудеса случаются.

Иногда я даже думаю, что родился в рубашке.

Спортивная семья. Красная поляна. 2021 год

Вспоминаю Ташкентское землетрясение 1966 года. Оно случилось ровно в день моего трехлетия. За несколько дней до землетрясения у меня появилась странная привычка – я разворачивался в своей кроватке поперек. Меня снова укладывали головой на подушку, но я упорно с нее сползал. При землетрясении стена дома, где я спал, развалилась, и прямо на подушку упал огромный кусок лепного карниза. Так я первый раз чудом избежал гибели.

И подобные истории чудесного спасения были со мной несколько раз.

Божественного ли происхождения эти чудеса, я не знаю. Человеку с физтеховским образованием трудно верить в сотворение мира так, как оно описано в Ветхом Завете. Но я согласен, что присутствует некая сила, которую наука не может объяснить.

Исповедальные ведомости

Я крестился в зрелом возрасте.

В юности я, понятное дело, ни в какого Бога не верил – советское воспитание, физтеховское образование. Когда мне было уже тридцать лет, одна из моих жен захотела венчаться. И здесь передо мной стал очередной выбор. Папа у меня русский, а мама еврейка. Какую религию выбрать? Скажу честно, я долго не колебался. У меня всегда был менталитет русского мужика – со всеми плюсами и минусами. Наверное, вы уже это поняли из того, что я рассказывал про себя.

Вся моя жизнь укладывается в формулу поговорки: «Пока жареный петух не клюнет, мужик не перекрестится». Это в точности про меня. Какой я иудей?

Поэтому покрестился в православие. И считаю, что сделал правильный выбор. И детей своих крестил. Стараюсь водить их в церковь хотя бы на Пасху – рассказываю, что знаю.

Для меня религия – это в первую очередь вопрос культуры и истории семьи в том числе. Ведь у меня в роду были крупные православные деятели, что и позволило вычислить родословную.

Дальние предки служили священниками в селе Санино Суздальского уезда Владимирской губернии. Я был в храме, который построили мои предки. Там сейчас женский монастырь. Я им помогаю…

По семейным преданиям дальше середины XIX века нам ничего не было известно. Но, как выяснилось, все архивы во Владимире сохранились. И там специалисты, которых я попросил исследовать родословную, нашли исповедальные ведомости XVII–XIX веков, заполненные моими предками по отцовской линии. В результате у меня все задокументировано, с печатями. Считаю, что это важно. Не знаю, как к этому отнесутся мои сыновья, когда вырастут. Надеюсь привить им интерес к прошлому своей семьи.

Пушкин, помните, написал: «Уважение к минувшему – вот черта, отличающая образованность от дикости».

Эпизод второй. Верхом на виолончели с горки

Неразделенная любовь

Вряд ли я удивлю мужскую половину страны, если скажу, что всегда любил футбол – и играть, и смотреть. Поэтому страшно огорчился, когда мне вручили виолончель и почти назначили музыкальную карьеру.

Все мои дедушки и бабушки, а также почти все их дети – музыканты. Первым из этой музыкальной паутины выпутался мой отец. А за ним и я дал стрекача, окунувшись в стихию математики и физики.

Нет, музыка не была ловушкой. И здорово мне пригодилась. Но это я понял гораздо позже, когда полюбил гитару и стал сочинять песни. Но в детстве меня очень злило, что я тратил на музыкальную школу время, которое можно было бы посвятить футболу или решению задачек.

За пианино меня усадили лет с трех-четырех. Я нехотя тыкал пальцами по клавишам и не догадывался, что впереди ждет еще большее испытание. Ужасная виолончель. Почему именно этот инструмент? Все очень просто. Я должен был закрыть последнюю клеточку – как в кроссворде. В семье были композиторы, пианистки, скрипачи. А вот виолончелистов не было. И это выпало на мою долю.

Помню, отправили меня на лето в Ташкент к бабушке с дедушкой. Ехал я на поезде три дня без виолончели и очень радовался. Приезжаю. Дед встречает и говорит: «Боренька, ты, наверное, волновался – как без виолончели-то? Радуйся – я договорился, тебе дали отличный инструмент, сможешь заниматься все лето!»

Можете себе представить мое состояние? В голове рождались самые невероятные сюжеты – каким способом избавиться от музыкального гнета. Один страшнее другого. Но воплощать в жизнь свои музыкальные триллеры я начал, когда немного повзрослел.

И вот тогда я стал откровенно безобразничать. Делал все, чтобы меня выгнали из музыкальной школы – прогуливал занятия, катался верхом на виолончели с горки. Но мама была завучем. Поэтому меня не выгоняли. И только когда я запер учительницу в классе и выкинул ключ, надо мной сжалились. И мои мучения наконец прекратились.

«Как без виолончели-то?». 1975 год

Однако и с футболом отношения не сложились. Я гонял мяч по несколько часов в день. Изучал финты по книжке про Пеле и Гарринчу. И однажды на меня обратил внимание тренер городской команды, пригласил на тренировки. Но у меня рано появилась близорукость. Пришлось надеть очки – линз еще не было. А в очках тренироваться и играть на серьезном уровне было невозможно – из команды меня отчислили. Так что я хоть и злился на музыку, но футбол победила математика, изрядно подпортив мое зрение.

В дальнейшем футбол не раз возвращался в мою жизнь.

В Госдуме 1999 года команда депутатов «Союза правых сил» ухитрилась занять второе место. Когда в футбол играют ребята сорока-пятидесяти лет, решающее значение имеет длина скамейки и наличие депутатов хоть с каким-то футбольным прошлым. Мы обыграли куда более многочисленные фракции, включая «соколов Жириновского», которые были заметно моложе.

Может быть, вы не согласитесь, но футбол для болельщика за сборные СССР и России мне напоминает неразделенную любовь – эмоции сильные, но в основном негативные. Иногда это приводит к депрессии и алкоголизму…

«Я гитару настрою на лирический лад»

Музыкальные занятия, от которых я пытался избавиться, развили мой слух. Да и ужасная виолончель оказалась совсем не бесполезна. В студенческой среде очень ценилось пение под гитару. И техника, приобретенная на виолончели, пригодилась.

Гитару я освоил быстро. Конечно, принцип звукоизвлечения другой. Но левая рука, которая на струнах, уже была разработана. А правая подготовлена для игры на контрабасе.

Освоившись в закоулках Физтеха, я обнаружил в клубе общежития пылящийся без дела контрабас. И много лет с успехом играл на нем в джаз-банде.

Должен сказать, что бардовская песня – мой культурный фундамент. Я физик и лирик в одном лице. Никакого противоречия. Никакого конфликта интересов.

Итак, я начал петь песни под гитару. Сначала бардов – Окуджаву, Высоцкого, Визбора, Суханова, Никитина… Потом стал сочинять свои песни. Участвовал в фестивалях. Диски записывал. Энергия била ключом. Ездил по стране в составе агитбригады Физтеха.

Первые мои песни были калькой Суханова, Никитиных, иногда Высоцкий проскальзывал. Слушал много хорошей музыки. Старался развивать музыкальный вкус.

Песни писал постоянно. У меня много песен. Некоторые до сих пор живут. Их поют в Физтехе и не только. А еще я с начала 80-х участвую в организации концертов Физтех-песни.

Физтех-песня – это особый жанр, сложившийся за многие годы. Студенческие песни, написанные в 50, 60, 70-е годы. Это концерт-представление, где звучат вечные хиты типа «Долгопрудненского вальса», а ведущие рассказывают о жизни студентов.

Жизнь меняется, но костяк песен остается неизменным. Конечно, появляются и новые песни. Наверное, это можно назвать своеобразным шоу. Обычно набивается полный зал – стоять негде. Зрители и участники самого разного возраста – от студентов нынешних до студентов бывших, некоторым за 80 лет.

Бардовская песня – мой культурный фундамент. 1989 год

Потрясающая традиция, которую любят и ценят не только те, кто увлекаются песнями под гитару. Но и все неравнодушные к музыке, к духу товарищества, который рождается от такого творчества. И не обязательно сидеть в лесу вокруг костра, отмахиваясь от комаров.

Эта традиция передается из поколения в поколение. Такая вот часть души Физтеха. Очень важная, на мой взгляд…

Сегодня любят говорить с высокой трибуны о традиционных ценностях. Но кажется, что это просто два слова в пустой копилке. Две жалобные монетки. Гулко звякнут, если встряхнуть копилку. Но толку-то? Традиционные ценности не накопишь в один день. Это игра вдолгую.

Я существую в атмосфере Физтех-песни с 1980 года. И не только в Физтехе. Несколько лет назад ветераны Физтех-песни проехали с концертами по наукоградам Подмосковья: Черноголовка, Дубна, Троицк…

Принимали нас очень радушно. Свободных мест не было. Вспоминаю об этом с огромным удовольствием. И благодарностью к музыке. Вот какой счастливый поворот помогла мне сделать судьба – «и не разберешь, пока не повернешь».

Музыкальная Библия

Любопытно, что в какой-то момент я вдруг испытал потребность погрузиться в серьезную музыку. Почувствовал, если можно так сказать, музыкальный голод. И начал в большом количестве слушать классику.

Ведь мама пианистка. Дома, разумеется, стояло пианино. И мама все время музицировала. Но играла не популярные песенки, а Рахманинова, Листа, Шопена. С младенчества таскала меня на разные концерты, в оперу, на балет. Иногда я скучал. Но музыка окутывала меня, оседала где-то в глубинах подсознания.

У нас была отличная коллекция пластинок классической музыки. Были и очень редкие издания. Если мама не сидела за инструментом, то включала ту или иную пластинку. Музыка в доме звучала постоянно.

Потом я сам начал коллекционировать Моцарта, Бетховена, Баха. Больше всего слушал, конечно, Баха. Особенно «Хорошо темперированный клавир». Это сорок восемь прелюдий и фуг во всех тональностях, мажорных и минорных. Гениальный сборник, состоящий из двух томов. Бетховен назвал его «музыкальной Библией».

У меня ведь мышление математика. А Бах невероятно технологичен. Я слушал его «Страсти по Матфею» – шедевр барочной музыки. Слушал «Страсти по Иоанну». Преклоняюсь перед гением!

Бах – это альфа и омега в музыкальной культуре, как мне кажется. Поразительно, что современники забыли его на сто лет. К сожалению, во все времена современники бывают непростительно близорукими. И кстати, не только по отношению к художникам. Но это уже другая тема.

В своих музыкальных пристрастиях я дошел до так называемой атональной музыки и остановился. Дальше двигаться не смог. Шнитке, Губайдулина, Берг, Шенберг – это я уже не воспринял. Хотя перечисленные имена – выдающиеся композиторы двадцатого столетия.

Знаете, Альфред Шнитке для своей дипломной оратории написал в качестве эпиграфа: «Музыка – это подслушанные крики времени». Признаюсь, подобные крики мне пришлись не по душе. У Шнитке есть замечательная и гораздо более понятная киномузыка, которую я иногда с наслаждением слушаю. Может, когда-нибудь проникну в суть и атональной. Ни от чего не зарекаюсь. Но пока я от этого очень далек.

Сбылась мечта идиота

Мои музыкальные кумиры в свое время жили на катушках. Это была целая катушечная жизнь. Те, кто помоложе, наверное, даже не понимает, о чем я говорю.

Магнитофоны с катушками, на которые наматывались магнитные ленты, появились в середине 30-х годов. К слову сказать, первую запись на магнитофон сделали в 1936 году. Это была симфония Моцарта в исполнении Лондонского оркестра.

На моих катушках жили Высоцкий и Окуджава. Конечно – Beatles. Разумеется, Rolling Stones и Deep Purple. Приезжающие из-за границы мажоры – под заказ или для себя – везли пластинки, с которых потом надо было переписывать песни на катушки. А катушки моментально расходились из рук в руки.

У меня дома хранилась большущая коробка с этими катушками. Настоящее богатство по тем временам.

А в 1979 году у меня появился катушечный магнитофон «Маяк‑203». Как он ко мне попал – отдельная история. Сейчас расскажу.

Магнитофон «Маяк‑203» стоил недешево. Две средние зарплаты. Я заработал денег репетиторством. Но даже при наличии денег купить его было нельзя. В магазинах не было ничего. Дефицит. Такая вот особенность жизни в СССР, о которой некоторые любят ностальгировать – тотальный дефицит и унизительные очереди.

В Москве на Смоленке был магазин «Орбита». И прошел слух, что должны привезти какое-то количество магнитофонов. Но это вовсе не означало, что можно прийти пораньше, занять очередь и купить магнитофон. Все было гораздо сложнее.

Торжественно объявлялась запись. И выстраивалась гигантская очередь за открытками на получение магнитофона. Пишу это и вытираю пот со лба. Неужели так было? И мы готовы снова в это скатиться?

К шести утра я приехал на Смоленку. Надеялся быть в первых рядах. Но там уже переминалась с ноги на ногу гудящая толпа. Когда магазин открылся, толпа, пихаясь и ворча, выстроилась в очередь. И начала медленно двигаться.