Kitabı oku: «Кровь на алмазе «Шах»», sayfa 11

Факты говорят еще о том, что находившийся в Тебризе поверенный в делах Амбургер недопонимал или делал вид, что не разбирается в этой политике Каджаров.

23 февраля 1829 г. Паскевич писал ему, что престиж России требует наказания убийц, однако война с Турцией вынуждает избегать разрыва с Ираном и обращаться с этой страной «с величайшей осторожностью». Амбургеру предписывалось ни под каким предлогом не уезжать из Тебриза, пока этого не потребуют Нессельроде и правительство шаха, даже если Аббас-мирза не отправит в Тифлис своего сына.

Однако Амбургер поступил иначе. Не дождавшись разрешения, он покинул Тебриз и прибыл в Нахичевань и тем самым предоставил англичанам полную возможность оказывать влияние на Аббас-мирзу. Главнокомандующий недоумевал. «Вы ни в коем случае не должны были выезжать из Тебриза, – писал Паскевич Амбургеру, – до тех пор пока оттуда Вас не выгнало бы иранское правительство, т. к. после смерти посланника ваша главная политическая цель состояла в установлении действительного намерения иранского правительства. Вы должны были убедить Аббас-мирзу направить одного из своих сыновей в Петербург. Удалившись из Тебриза, Вы потеряли всякое влияние на иранское правительство. Россия находится теперь не в таком положении, чтобы угрозой оружия заставить Иран делать то, что желательно. Вы не могли не видеть этого и потому Вам следовало, не подавая ультиматума, политически угрожать своим отъездом и таким образом дожидаться исполнения Ваших требований. Ваше поведение может привести к тому, что иранское правительство, оставаясь в страхе и недоумении, бросит Персию в руки турок и в войну против России.

Если бы Вы остались в Тебризе, то это не означало бы разрыва с Ираном. Выезд же Ваш наталкивает умы к заключению, что есть разрыв, а это весьма важно при настоящей войне с Турцией». Главнокомандующий приказал Амбургеру остаться в Нахичевани и ожидать указания императора. Но Амбургер остался верен себе и из Нахичевани сообщил Паскевичу, что Аббас-мирза передумал, что сына своего в Петербург он не пошлет, и что «такие меры персидского правительства насчет доказательств своего неучастия в убийстве Грибоедова побуждают меня думать, что мое пребывание в Нахичевани не может принести службе никакой пользы, поэтому я и оставил Нахичевань для следования в Тифлис, где могу быть, более полезен». Возмущенный поведением поверенного в делах, Паскевич писал: «К моему крайнему удивлению Вы оставили Нахичевань даже против своего собственного предположения остаться там до получения указаний. Министру иностранных дел Ирана Мирза-Аболь Хасан-хану Вы тоже писали, что останетесь в Нахичевани до получении предписания от начальства. Следовательно, выехав из Нахичевани, Вы показали иранскому правительству, что Вы поступили так с разрешения начальства, чего не было, и в этом случае действовали совершенно произвольно. Не стану говорить о Ваших важных политических ошибках, ограничусь только просьбой возвратиться в Нахичевань»⁴⁴³.

Амбургер уехал, в Тифлис, несмотря на настойчивые просьбы Аббас-мирзы остаться, и фактически прервал дипломатические отношения. Чтобы восстановить контакт с Аббас-мирзой, Паскевич отправил к нему своего агента Али-бека Юз-Баши. В Тебризе он выдавал себя за покупателя лошадей и через знакомых лиц добился тайной аудиенции у наследного принца⁴⁴⁴. Аббас-мирза заявил Алибеку, что сам он войны не желает, а войска собрал в Азербайджане для того, чтобы сохранить за собой управление этой провинцией. Аббас-мирза заявил еще, что согласен вести откровенные переговоры с доверенным чиновником Паскевича и добавил, что его братья собираются выступить против него «по внушению англичан и турок»⁴⁴⁵.

С приездом Амбургера в Тифлис выяснилось, что его поведение было вызвано решением Аббас-мирзы направить в Петербург для принесения извинений императору своего переводчика Мирза-Масуда, что было оскорбительным для престижа Российской державы. 6 марта этот переводчик уже прибыл в Тифлис с нотами и письмами шаха и Аббас-мирзы и с тысячей туманов. Нессельроде уже был готов принять его в Петербурге в качестве посла, но Паскевич с этим не согласился. Он оставил Мирза-Масуда в Тифлисе и Аббас-мирза был вынужден начать переговоры об отправке в Петербург одного из своих сыновей. Письма наследного принца по этому вопросу были полны покорных выражений, однако приезд принца задерживался под разными предлогами, а англичане в это время вооружали иранскую армию.

В начале апреля Николай I приказал Паскевичу сосредоточить в Астрахани 30-тысячную армию и разглашать в Иране сведения об этих войсках, но не позже выезда в Россию одного из сыновей Аббас-мирзы. Несмотря на то, что наступательные операции можно было начать не раньше августа или сентября, действия Паскевича стали более решительными. Уже 10 апреля он отправил в Тебриз своего адъютанта князя Кудашева под предлогом сопровождения старшего сына наследника престола Мохаммед-мирзы.

Кудашев должен был передать Аббас-мирзе три письма Паскевича. В первом письме, переданном наследному принцу на официальной аудиенции, говорилось о назначении Кудашева для сопровождения Мохаммед-мирзы.

Второе письмо генерала было передано Аббас-мирзе на закрытой аудиенции. «Вспомните, – писал Паскевич, – что в Дех-Харгане я только с Вами хотел вести переговоры и, несмотря на все интриги против Вас, нахожу, что во всем Иране только с Вами можно иметь дело… Не злоупотребляйте терпением Российского императора. Одно его слово и я в Азербайджане, за Кафлан-кухом и, может быть, не пройдет года и династия Каджаров развалится»⁴⁴⁶. «Не полагайтесь на обещания англичан и турок. Султан в самом затруднительном положении – Адрианополь с трепетом ожидает своего падения. Не заставьте Россию поднять оружие против Персии и не забудьте моих слов, сказанных Вам во время войны, – с Турцией Россия не может сделать все, чего желает, ибо эта страна необходима для поддержания равновесия политической системы Европы, а Персия нужна только для выгод Ост-Индской купеческой компании, и Европе безразлично, кто управляет этой страной. Все Ваше политическое существование в наших руках, – угрожал Паскевич, – вся надежда Ваша в России»⁴⁴⁷.

«Итак, склоните шаха отправить Вашего сына к Императору, – писал далее Паскевич. – Нарушение так велико, что надо ожидать больших бедствий, если публичным удовлетворением не устраните справедливого негодования»⁴⁴⁸.

Кудашев объявил наследнику престола, что неисполнение требований Паскевича немедленно приведет к войне. Затем он напомнил о тех предложениях, которые были сделаны о Турции наследником престола в разговоре с Мальцовым в Тебризе.

Кудашеву было предписано при повторном несогласии Аббас-мирзы начать против Турции войну, вручить ему очередное секретное письмо Паскевича, в котором, в частности, предлагалось иранским войскам напасть на Ван, чтобы таким путем доказать, что убийство Грибоедова произошло не по вине шаха или наследного принца.

В русской дореволюционной историографии (Щербатов, Потто и др.) переговоры Кудашева с Аббас-мирзой освещены далеко не точно. По архивным документам, 23 апреля 1829 г. Аббас-мирза заявил Кудашеву, что после смерти Грибоедова многие сыновья шаха, подстрекаемые турками и англичанами, предлагали шаху воспользоваться русско-турецкой войной и напасть на Россию, а шах, в свою очередь, решение этого вопроса оставил на усмотрение наследного принца⁴⁴⁹. Аббас-мирза заявил еще, что если шах начнет войну, то он – Аббас-мирза покинет Азербайджан и уедет в другое государство⁴⁵⁰. При этом он не отрицал, что переписывается с турками, хотя и уверял, что отклонил их предложение о союзе и что охотно начал бы против Турции войну, но не может на это решиться из-за Англии, которая в интересах своей торговли будет помогать султану и не исключено, что объявит войну Ирану. В связи с этим наследный принц просил русских гарантий о помощи войсками на случай англо-иранской войны⁴⁵¹.

Через день каймакам (министр) Аббас-мирзы – Фаррахани встретился с Кудашевым и пытался сгладить впечатление после неосторожных заявлений наследного принца. По словам каймакама, Иран вправе был начать против Турции войну потому, что турки заняли иранскую территорию в районе Урмийского магала. Фаррахани заявил еще, будто Аббас-мирза ведет переговоры с ванским пашой не по вопросу о военном союзе, а об Урмийском магале и при этом не обращается за помощью к Англии, которая смогла бы заставить султана вернуть Ирану ее территорию⁴⁵².

Таким образом, Каджары отклонили предложение Паскевича о вступлении Ирана в войну против Турции и пытались прикрыть свои переговоры с султаном о военном союзе версией о пограничных спорах. Впрочем, основная цель миссии Кудашева была все же выполнена, так как в апреле 1829 г. принц Хосров-мирза выехал из Ирана в Россию. По этому поводу иранский исследователь Афшар писал, что «в то время когда Россия сражалась с Турцией, а в Тегеране были уверены, что смогут воспользоваться этим, письма Паскевича рассеяли тучи: тегеранский двор усвоил русский урок настолько хорошо, что его никогда не забывали»⁴⁵³. Иного мнения придерживается проф. А. Эгбал. Не зная о собранных в Астрахани русских войсках, он с сожалением отмечает, что «на Кавказе тогда не было войск», а Паскевич, дескать, «использовал напуганность Аббас-мирзы тем, что пригрозил ему новой войной, которую не в состоянии был вести⁴⁵⁴. В то время, когда Кудашев находился в Тебризе, копии писем Паскевича вызвали в Петербурге гнев министра иностранных дел. 11 мая Нессельроде предписал послу в Лондоне X. А. Ливену сообщить английскому правительству о неодобрении императором писем, переданных Кудашевым Аббас-мирзе. Нессельроде считал, что необходимо «уберечь политическую обидчивость Англии, успокоить ее раздражительность и ревнивое недоверие»⁴⁵⁵. В Ирам был отправлен ген. Долгорукий, чтобы получить у Макдональда или Аббас-мирзы письма Паскевича, а последний ответил на это тем, что задержал Долгорукого в Тифлисе и написал графу Нессельроде, что поступил так потому, что поездка Долгорукого в Иран «вызовет у персиан подозрение в нашем бессилии, а англичане не остановятся ни перед чем, чтобы осложнить наши отношения с Персией»⁴⁵⁶. Миссия Кудашева и письма Паскевича усилили накал англо-русской борьбы. Британские дипломаты предупреждали наследного принца, что искупительное посольство приведет к разрыву с Турцией, а в случае поездки Хосров-мирзы в Петербург пригрозили помогать наместнику Шираза принцу Хусейн-Али-мирзе, претендовавшему на престол⁴⁵⁷. Одновременно англичане активизировали свою деятельность в Месопотамии. Находившийся в Тебризе секретарь русской миссии Мальцов 4 июня 1829 г. доносил Паскевичу, что английская миссия в Басре перенесена в Багдад, что английский офицер Шил осуществляет регулярную связь между Багдадом и Тебризом, а два других английских офицера (Боржос и племянник доктора английской миссии Кормик) находятся при сулейманийском паше и обучают военному делу его курдскую конницу⁴⁵⁸. Мальцов, передавший эти сведения Паскевичу, не понимал назначения этой деятельности английских резидентов, хотя и правильно считал, что англичане собираются держать под своим контролем Курдистан⁴⁵⁹. Архивные фонды Паскевича и, в частности его переписка с Петербургом говорят о том, что Паскевич не обратил внимания на эту часть донесения Мальцова. Мы считаем, что деятельность английской миссии в Месопотамии была следствием грибоедовских предложений о создании антитурецкого блока, основанных на обращении сулейманийского паши к Аббас-мирзе по вопросу о войне против Турции, а также результатом писем Паскевича, переданных Аббас-мирзе Кудашевым.

После того, как английское правительство через русского посла в Лондоне узнало о содержании писем Паскевича, английская миссия в Басре получила из Лондона соответствующие инструкции и предприняла меры для ликвидации любой новой попытки организовать ирано-месопотамский военный союз, направленный против Порты. Этим, отчасти, можно объяснить причины, из-за которых английская миссия в Басре была переведена в Багдад, где антитурецкие сепаратистские тенденции местных арабских шейхов были широко известны; а к сулейманийскому паше, который вместе с Аббас-мирзой собирался возглавить антитурецкий поход, были прикомандированы английские офицеры под видом военных советников. Как видно, в Англии не доверяли заверениям Нессельроде о том, что правительство Николая I осуждает содержание писем Паскевича, переданных Аббас-мирзе Кудашевым. Кроме того, англичане не могли не опасаться создания антитурецкой коалиции в составе России, Ирана и Месопотамии. Во всяком случае, проекты Грибоедова не утратили силу, ультиматум Паскевича оказался сильнее дипломатических маневров английских миссий в Тебризе и Багдаде, и принц Хосров-мирза во главе искупительного посольства был отправлен в Петербург⁴⁶⁰.

Первые известия об этой поездке, дошедшие до Константинополя, вызвали там взрыв возмущения и привели к аресту персидских купцов и конфискации их товаров. Диван объявил, что поступает так потому, что вместе с принцем Хосров-мирзой будто отправлены персидские войска для использования их против Турции. Правительство шаха, ожидавшее летней кампании на русско-турецком фронте для того, чтобы окончательно определить свое отношение к султану и к проектируемому ирано-турецкому военному союзу, поспешило опровергнуть эту ложную турецкую версию и даже противопоставило ей свою, не менее ложную версию о том, что собранные в Мараге иранские войска готовы совершить «диверсию в пользу турок»⁴⁶¹. Одновременно по фирману шаха губернатор Казвина Али-Наги-мирза вместе с его управляющим делами Мирза-Наби-ханом отправились в Тебриз, и там первый из них распространял слухи о том, что шах поручил ему начать войну против России, а второй говорил всем, что получил от шаха 50 тысяч туманов, чтобы накануне похода раздать их войскам. Мальцов, передавший эти сведения Паскевичу, не верил их достоверности и не понимал их значения. Путаясь в догадках, он то считал, что «персидское правительство находится в совершенном недоумении», то писал Паскевичу, что «воздерживается от всякого заключения» и отправляет в Тифлис собранную им информацию, чтобы Паскевич сам сделал свои выводы. Заключение Паскевича найти не удалось.

Для установления целей отправки принца Али-Наги-мирзы в Тебриз был направлен русский тайный агент⁴⁶². Амбургер считал, что Али-Наги-мирза должен был сообщить шаху о ходе русско-турецкой войны после поражения турок под Ахалцихом⁴⁶³. По другим архивным данным, Кудашев располагал противоречивой информацией о том, что принц Али-Наги-мирза собирался занять место наследного принца для того, чтобы возобновить войну против России⁴⁶⁴, тогда как сам Аббас-мирза заявил Кудашеву, что Али-Наги-мирза прибыл в Тебриз «чтобы, совместно способствовать нерушимости мира»⁴⁶⁵.

Надо полагать, что деятельность шахских агентов – принца Али-Наги-мирзы и его управляющего делами Мирза-Наби-хана – указывала на углубляющийся разрыв между Фатх-Али-шахом и Аббас-мирзой. Достаточно вспомнить обнародованное проф. Минорским письмо шаха Али-Маги-мирзе после убийства Грибоедова, где шах осуждает Аббас-мирзу за стремление присвоить часть денег, отпускаемых шахом для Хосров-мирзы перед его поездкой в Петербург и уплаты «цены крови» А. С. Грибоедова⁴⁶⁶. Мы считаем еще, что деятельность принца Али-Наги-мирзы и его помощника Мирза-Наби-хана в Тебризе была ответной реакцией на недовольство султана в связи с миссией Хосров-мирзы в Петербург, а также следствием притеснения персидских купцов в Константинополе. Распространяемые Али-Наги-мирзой ложные слухи, так же, как и версии о целях сбора иранских войск в Мараге, должны были восстановить доверие между шахом и султаном независимо от миссии принца Хосров-мирзы. Шах несомненно рассчитывал выиграть время, дождаться решающего перелома в русско-турецкой войне и только после этого принять окончательное решение. Не исключено также, что значительное сокращение шахом общей суммы денег, первоначально подсчитанной Аббас-мирзой и приведенной в упомянутом письме шаха принцу Али-Наги-мирзе⁴⁶⁷, тоже было частью тех задач, которые шах поставил перед казвинским губернатором и которые должны были показать султану, что шах не собирается платить России большие деньги, несмотря на огромный долг недоплаченной контрибуции.

Фальсификация переводов персидских писем Фатх-Али-шаха о смерти А. С. Грибоедова

Отъезд Хосров-мирзы из Тифлиса был назначен на 23 мая. В этот день принц нанес прощальный визит графине Паскевич, поднес ей две драгоценные шали, ее сыну – собрание сочинений Саади, а генералу Паскевичу подарил арабского жеребца.

Экипаж Хосров-мирзы сопровождали сорок человек его свиты. С русской стороны с принцем находился генерал-майор Ренненкампф с двенадцатью казаками. На Военно-Грузинской дороге, в теснине между Дарьялом и Ларсом на них напали горцы. Персы пытались разбежаться, но их вьюки загромоздили ущелье с обеих сторон и убегать было некуда. Когда казаки вели перестрелку, 16-летний принц при первых же выстрелах вышел из экипажа и пересел на коня. Некоторые удивлялись его отваге, а сам Хосров-мирза, не привыкший к карете, видел в ней скорее западню, чем убежище. Нападение горцев было отражено. Принц явно не спешил, дожидаясь курьеров из Тегерана, и в Пятигорске остановился на несколько дней, чтобы ознакомиться с минеральными источниками. В память его пребывания тогда же на вершине Машука был установлен обелиск на пьедестале из серого песчаника. На фронтоне столба была сделана надпись: «Добрая слава, оставляемая после себя, лучше золотых палат».

Из Пятигорска дальнейший путь проходил через Ставрополь, Новочеркасск, Воронеж и Рязань. Повсюду встречая широкое русское гостеприимство, персы могли убедиться, как русские люди быстро забывают обиды.

В Новгороде иранский курьер догнал Хосров-мирзу и вручил ему письма Фатх-Али-шаха на имя императора Николая I.

После шестинедельного путешествия достигли Коломны. Отсюда был назначен торжественный въезд иранского принца в первопрестольную столицу. Богатую карету Хосров-мирзы сопровождал конный отряд казаков и жандармов. На всем пути его следования до Серпуховских ворот и дальше по Тверскому бульвару стояли подразделения солдат, отдававшие воинские почести с музыкой и орудийными залпами, которые прекратились только тогда, когда высокий гость остановился перед домом графини Разумовской, где для принца было приготовлено роскошное помещение. Здесь же его ожидали почетный караул, городские власти и именитое купечество, встретившее его хлебом и солью. Затем приехал московский генерал-губернатор князь Голицын и, как хозяин города, приветствовал принца с благополучным прибытием. Едва отдохнув и никого не предупредив о своем намерении, Хосров-мирза отправился к матери Грибоедова, чтобы выразить ей соболезнование по поводу смерти сына. Растроганный слезами матери, принц начал утешать ее и сам горько плакал. Этот поступок сразу расположил москвичей в пользу юного принца.

Осмотрев исторические достопримечательности Москвы, Хосров-мирза продолжил путь и 4 августа 1829 г. прибыл в Петербург.

Нельзя не заметить, что Хосров-мирза весьма медленно добирался до Петербурга. Только 4 августа или через полгода после убийства А. С. Грибоедова и через 66 дней после выезда из Тифлиса он приехал в русскую столицу, О политических мотивах столь затянувшегося путешествия можно судить вполне определенно. Только для того, чтобы задержать Хосров-мирзу в дороге, с самого начала его не снабдили грамотой и письмами шаха, и, что совершенно очевидно, не собирались отдавать эту грамоту м письма до летней кампании на русско-турецком фронте. Как видно, неудачи русских войск в районах Шумлы и Силистрии в 1828 г. возродили надежды Каджаров на возобновление реваншистской войны в Закавказье. Однако эти надежды понемногу стали таять после поражения турок в феврале 1829 г. – под Турно и Сизополем, в марте – под Ахалцихом и окончательно исчезли 30 мая (11 июня) 1829 г., когда 40-тысячная турецкая армия Рашид-паши капитулировала у Кулевчи (юго-восточнее Шумлы), и 18 (30) июня 1829 г., когда пала Силистрия. После этого русские войска с боями прорвались в Южную Болгарию, а Каджары отказались от третьей войны с Россией и незадолго до аудиенции у царя доставили Хосров-мирзе вместе с верительной грамотой и письмами шаха драгоценный алмаз «Шах», «сияющий, как писали персидские поэты, как тысяча и одно солнце»⁴⁶⁸.

Иранский профессор М. Махмуд, ссылаясь на «Путевые записки» хрониста Мирза-Мустафы, находившегося в свите принца Хосров-мирзы, указывает, что накануне официальной аудиенции у Николая завоеватель Ардебиля генерал-адъютант граф Сухотелин посетил резиденцию Хосров-мирзы в Таврическом дворце и попросил Хосров-мирзу .написать текст своего выступления. Сопровождавшие принца Эхтешам и статс-секретарь и переводчик наследного принца Мирза-Масуд составили это выступление Хосров- мирзы, перевели на французский язык и передали ген. Сухотелину. Просьба генерала объяснялась тем, что для царя было желательнее ответить не на грамоту или письмо шаха, не содержавшее обвинения иранской знати, а на речь принца, которая по просьбе Сухотелина была составлена в неопределенной форме⁴⁶⁹.

12 августа Сухотелин приветствовал Хосров-мирзу от имени императора Николая I и пригласил его в Зимний дворец. Процессию открывал дивизион конно-гвардейцев в парадной форме, с музыкой и литаврами. Далее растянулся длинный ряд придворных экипажей, за ними ехала карета Хосров-мирзы, окруженная царским конвоем. Торжественное шествие замыкал дивизион кавалергардов в латах.

Улицы, по которым проезжал принц, были забиты народом. Окна и балконы домов были украшены коврами и разноцветными флагами⁴⁷⁰.

Император Николай I в парадной форме, с цепью Андреевского ордена принял принца в Георгиевском зале, стоя у трона. С обеих сторон от него стояла вся царская фамилия, государственный канцлер граф Нессельроде, весь Государственный совет, Сенат, Главный штаб, дипломатический корпус, генералитет и офицеры гвардии⁴⁷¹.

В этой торжественной обстановке принц Хосров-мирза, к изумлению всех присутствовавших, с поникшей головой медленно приближался к трону. На его шее висела сабля, символизировавшая рабскую покорность, а через его плечи были перекинуты сапоги, наполненные землей-прахом, воспроизводившие по древнему шиитскому обычаю обстоятельства, при которых посланный против имама Хусейна полководец Иезида Хор раскаялся и в таком виде изъявил покорность имаму Хусейну.

Хосров-мирза остановился в нескольких шагах от императора, приложил шахскую грамоту к своей груди, сделал глубокий поклон и произнес на персидском языке свою извинительную речь, составленную по просьбе генерала Сухотелина: «Могущественный государь Император! Спокойствие Ирана и священный союз, существующий между Вашим Императорским Величеством и великим обладателем Ирана, моим повелителем и дедом, были противны духу зла. Злополучное происшествие покрыло мраком скорби весь наш дом и всех его подданных». И далее: «Правительство Его Величества шахиншаха Ирана пришло в содрогание от гнева при мысли, что горсть злоумышленников, направляемых рукой провокаций и интриг⁴⁷², может нарушить мирные и союзные отношения, восстановленные недавно с Великим Государем России.

Он велел мне, своему внуку, спешить (??) в столицу Вашей державы. Он уверен, что голос мой, голос правды обратит на себя внимание Вашего Императорского Величества и снова сделает незыблемой дружбу между двумя величайшими и могущественными государствами.

Предайте вечному забвению происшествие, равно оскорбившее двор российский и персидский»⁴⁷³.

Переводчик перевел это выступление Хосров-мирзы на русский язык, однако, по указанию графа Нессельроде, несколько изменил его смысл. В русском переводе уже не было сказано о том, что «горсть злоумышленников направлялась рукой провокаций и интриг», поскольку речь шла о Каджарской династии и английских дипломатах. Эта часть персидского текста, несомненно, была выброшена, так как снимала вину с А. С. Грибоедова и возлагала ответственность за гибель русской миссии на иранское и английское правительства.

В интересах политики царизма на Востоке граф Нессельроде пытался обвинить А. С. Грибоедова в собственной гибели и тем самым снял ответственность с подлинных организаторов тегеранского преступления.

Между тем, когда в Зимнем дворце Хосров-мирза закончил свою речь, он приступил к чтению персидского текста грамоты Фатх-Али-шаха, которую Николай принял из рук принца и передал ее графу Нессельроде, а тот положил грамоту на специальный стол, покрытый богатой парчой, и обратился к принцу с кратким заявлением, в котором выражалась уверенность в том, что посольство Хосров-мирзы рассеет всякую тень, которая могла бы омрачить взаимные отношения между Россией и Персией после плачевного происшествия.

По окончании выступления государственного канцлера Николай подал руку Хосров-мирзе и сказал ему: «Я предаю вечному забвению злополучное тегеранское происшествие»⁴⁷⁴.

Заметим, что письмо и грамота Фатх-Али-шаха преднамеренно не были опубликованы, поскольку эти документы не соответствовали официальной версии царизма о виновности Грибоедова в своей гибели.

Для объективного освещения вопроса необходимо было найти персидские тексты этих шахских документов. В обнаруженной в ЦГИА Груз. ССР⁴⁷⁵ и обнародованной нами в 1962 г. грамоте шаха говорилось: «Оком зависти взирал мир на наше счастье и перед ядовитым его взором затмился свет нашей звезды. Радость наша обратилась в печаль, горьким сделалось то, что прежде было так сладостно. Грибоедов прислан был полномочным министром от Российской державы и по сей причине был дорогим гостем нашего государства. Мы оказали ему такие почести и благорасположение, каких еще никого из посланников не удостаивали, но враждебный рок сулил ужасное происшествие, коего описание стесняет сердце наше и исполняет нас живейшею горестью… Вашему Величеству известно, что никакой благоразумный человек никогда не мог покуситься на подобное дело. Милосердный боже»⁴⁷⁶. Далее, в интересующей нас части, с одной стороны, выгораживались иранские министры, а с другой—весь вопрос и причины преступления сводились к драке между местными жителями и посольской охраной.

«Возможно ли подозревать, чтобы наши визири и вельможи приняли участие в этом ужасном происшествии в то самое время, когда новый счастливый мир, источник радости и благополучия, венчал желания обеих держав. Хотя драка между людьми посланника и чернью, столь внезапно возникшая, что невозможно было оказать никакой помощи, были причиною сего ужасного происшествия, однако же визири наши перед Вашим Величеством покрыты пылью стыда, и лишь струя извинения может обмыть их лица»⁴⁷⁷.

Таким образом, грамота шаха не обвиняет А. С. Грибоедова, хотя и отводит политические мотивы убийства и объясняет разгром русской миссии дракой.

Выяснилось также, что другое письмо шаха на имя Николая, переданное Хосров-мирзе иранским курьером в Новгороде, было составлено в 1829 г. министром наследного принца и литератором Аболь-Касемом Фаррахани и впервые было напечатано на персидском языке в сборнике произведений Фаррахани⁴⁷⁸.

«Пусть не останется тайной, – говорилось в письме, – что вследствие случайности и волнения темных людей пострадал посланник государства Российского в столице нашей державы, и возвращение ущерба является нашей обязанностью. Ввиду абсолютного единства, которое существует между нами, считаю своим долгом отомстить за смерть посланника. Поэтому всякий из числа жителей и руководителей столицы, в причастности которого к этому делу имелось хоть малейшее подозрение, был привлечен к ответственности по мере вины и подвержен высылке. Даже городской пристав и старшина района, обвиняемые в том, что они были поздно оповещены о событиях и вовремя не приняли соответствующих мер, сняты нами со своих постов и наказаны. Особо отмечаем наказание, которому мы подвергли его высокопреосвещенство Мирза-Месиха, невзирая на его высокий религиозный сан и уважение, которым он пользуется среди привилегированных и простых людей»⁴⁷⁹.

Текст этого письма шаха также не создает впечатления, что А. С. Грибоедов был жертвой своих «опрометчивых порывов усердия», приписанных ему царским министром иностранных дел.

После окончания русско-турецкой войны в августе 1829 г.⁴⁸⁰ (именно тогда Хосров-мирза был принят в Петербурге) царизму уже нечего было опасаться второго фронта на Востоке. Возможно, что упрямому проведению царским министром иностранных дел версии о виновности Грибоедова в собственной гибели способствовали известный консерватизм и догматичность его мышления. Но нельзя забывать и о том, что, несмотря на благоприятный исход войны с Турцией и Ираном, Россия добивалась преобладания в Иране в упорной борьбе с Англией.

В интересах внешней политики царизма в Европе и на Балканах Николай I и Нессельроде не стали обострять из-за Ирана и без того напряженные отношения с Англией. Только поэтому правительство царя официально признало англичан непричастными к убийству Грибоедова, хотя переписка Паскевича с царем и Нессельроде не оставляет такого впечатления. Не менее важно отметить, что разрыв с Ираном после убийства А. С. Грибоедова помешал бы успешному развитию русско-иранской торговли⁴⁸¹.

По этим причинам Николай I простил Фатх-Али-шаху убийство А. С. Грибоедова, девятый курур контрибуции (равный стоимости алмаза «Шах»), выплату последнего курура продлил на 5 лет и огонь воины, который, казалось, снова возгорится в пожар, погас.

***

Таким образом, несмотря на инспирированное турецкими войсками в феврале 1829 г. наступление в районе Ахалциха для того, чтобы с помощью Англии толкнуть Иран на новую войну против России, шах не спешил форсировать события и занял выжидательную позицию с тем, чтобы максимально использовать обстановку, возникшую в результате разгрома русской миссии и русско-турецкой войны.

Угрозы английских и турецких дипломатов, а также Паскевича не изменили позиции шаха, который в ожидании исхода русско-турецкой войны отклонил как предложение Паскевича о вступлении Ирана в войну против Турции на стороне России, так и предложение султана о вступлении в войну против России на стороне Турции. Эту свою политику шах прикрывал средствами дипломатии: туркам обещал выступить на их стороне, а в Россию (после угрозы Паскевича перейти Кафлан-кух и уничтожить династию Каджаров) был вынужден отправить искупительное посольство с задачей находиться в пути до получения верительной грамоты шаха и решающего перелома в летней кампании русско-турецкой войны.