Kitabı oku: «Пепел Нетесаного трона. На руинах империи», sayfa 3
Гвалт и шум прорезал короткий треск. Ужас расцветал в ней гнилым цветком, пока она оборачивалась к медлительной лавине огня и горящих бревен, которыми стена засыпала проход – единственный путь из Бань на свободу. Дверной проем сминался под их тяжестью, а Талал еще оставался по ту сторону, бежал, но опаздывал на четыре-пять шагов.
Для пахаря в поле пять шагов – ничто, дело нескольких движений. Для купца с товаром того меньше – многодневный путь, считай, окончен. И для солдата в конце длинного перехода шаг-другой не стоит упоминания. А вот для кеттрал они, как и пара ударов сердца, иногда решают все. По одну сторону этих нескольких шагов – свобода, и даже победа. По другую – мерзкая кровавая смерть.
Талал остался по ту сторону.
По глазам было видно, что он все понял, но не промедлил: всем телом подавшись вперед, скинул Квору с плеча и, содрогнувшись от усилия, метнул ее в проем. Талал был силен, сильнее Гвенны, но не настолько. В бросок, вынесший женщину за дверь, он, кроме мощи смертного тела, вложил и таинственную силу своего колодца, глубоко почерпнув из него ради спасительного броска.
Квора – тело вялое, как тряпка, глаза закачены под лоб – свалилась перед ними, и в тот же миг стена со стоном сложилась, рассыпала в ночь искры и рухнула.
У Гвенны в горле стояла горькая желчь. Ей почудилось, что сейчас и она свалится, только падать было не время.
Она совладала с собой, метнулась к Кворе, забросила ее себе на плечи.
– Давай в обход, зайдем с севера.
Говоря, она смотрела, как с северного конца Бань высыпают на улицу мятежники – десятки, сотни. С юга была та же картина. Когда загорелся зал, все бросились к самым очевидным выходам.
– Если зайти с того края… – снова заговорила Гвенна, но добраться туда в обход плотной толпы было невозможно.
Позади, к северу от нее, раздался крик, и почти тотчас же в мостовую у ее ног ударил арбалетный болт.
– Надо уходить, – проговорила Анник.
В ее голосе не было сожаления, вообще не было чувства.
– Я иду обратно, – ответила Гвенна. – Ты выноси Квору, а я вернусь.
Враг был в смятении, еще не опомнился от паники. Если скрыться от арбалетчиков, сквозь толпу она проскользнет незамеченной, войдет внутрь…
– Гвенна Шарп. – Голубые глаза лучницы горели огнем. – Ты не имеешь права.
Гвенна уставилась на нее. Анник никогда не говорила таким тоном.
– Отбить друга?
– Погибнуть, не закончив дела.
– Я не погибать возвращаюсь.
– Именно погибать. Ты не выдержала удара и хочешь разом со всем покончить.
У Гвенны отвисла челюсть. Она искала слов, чтобы возразить, но нашла только одно:
– Талал…
– Он солдат. Ты тоже. Выбор трудный, выбирать обязана ты.
В горле у Гвенны засела острая кость. Что угодно, только не это. Лучше уж клинок в глаз. Меч в живот. Однако в присяге кеттрал ни слова не говорилось о том, что будет легко. Она так скрипнула зубами, что показалось, сейчас раскрошатся; поправила Квору на плечах и, отвернувшись от боя, от огня, от друзей – мертвого и обреченного, – бросилась бежать в ночь.
2
На то, чтобы выкрасть лодку и ускользнуть из Домбанга, ушла почти вся ночь. И каждую минуту этой ночи Гвенна разрывалась надвое. Половина требовала вернуться, прорубить дорогу сквозь руины Бань и резать всех, кто там остался, пока не отыщет Талала или не умрет. Другая – умная половина, лучшая половина, та половина, которая не подвела под гибель соратников по крылу, – понимала, что глупее ничего не придумаешь.
Джак погиб. Король Рассвета мертв. Талал, по всей вероятности, мертв. Квора не приходит в сознание, не может ни стоять, ни плыть, а у Анник осталось всего две стрелы. У легионов, по слухам, был закон не оставлять своих. Чтобы выручить обреченного солдата, гибли целые отряды. Кеттрал не были так мягкосердечны.
«Спаси тех, кого можно спасти, – писал Гендран, – и оставь тех, кого нельзя».
В этом была жестокая мудрость, но, работая веслами украденной лодки в каналах между покосившимися халупами городской окраины, а потом в лабиринте проток, Гвенна гадала, много ли друзей бросил на смерть в пожаре сам Гендран.
Анник всю дорогу простояла на корме лодки – узкого «ласточкина хвоста». Одну стрелу она истратила в середине ночи, убив крокодила длиной в двенадцать футов. Хорошо, что обошлось крокодилом. Все остальные твари дельты реки Ширван были ядовиты: шершни, пауки, даже поганые лягушки, а клинки – пусть и клинки кеттрал – не лучшая защита от шершней. За два месяца на якорной стоянке в восточной части дельты аннурцы потеряли двадцать восемь человек – одни умерли от болезней, других убили крокодилы и квирны, третьи просто… пропали: вышли из Домбанга и затерялись в тысячах проток. Кеттрал, конечно, эти опасности не касались. У них была птица – пока Гвенна ее не потеряла.
– Не потеряла, – напомнила она себе, – а прикончила.
Всю долгую ночь, сидя на веслах, она видела перед глазами кричащего Короля Рассвета – как он бил клювом, как Джак рубил клинками, не замечая болта в животе… Как Талал, заваливаясь вперед, тянул руки, из последних сил бросая Квору в дверной проем.
Ей полагалось бы вернуться на корабль обессиленной – летела, потом сражалась, потом гребла, – но, когда к рассвету впереди показался «Лев Аннура», трехмачтовый флагман «флота умиротворения Домбанга», она ощущала только отчаянное нутряное нетерпение без смысла и цели, словно что-то пожирало ее изнутри.
– Сдадим Квору врачу, – сказала она, затабанив веслами под веревочным трапом, – запасемся стрелами, провиантом и водой, возьмем побольше взрывчатки и вернемся.
– Уже светло, – напомнила Анник, покосившись на небо.
– Значит, бросим якорь у самого города и пересидим до темноты в гребаных камышах, – прорычала Гвенна. – Мы его там не оставим.
Лучница не успела ответить: над перилами фальшборта показались головы аннурских арбалетчиков. «Лев» стоял далеко от города, местные рыбаки и патрульные к нему не добирались. И все же на корабле, потерявшем за два месяца двадцать восемь человек, никто не мог расслабиться. У Фрома была тысяча недостатков, но неосторожности среди них не числилось. На мачте днем и ночью дежурили дозорные. Их лодчонку должны были заметить, едва она показала нос из-за последней излучины, и рыжие волосы Гвенны или то, что от них осталось, должны были узнать издалека, но смотревшие на них сверху казались нервозными, а пахли того хуже.
– Вернулись кеттрал! – крикнула она наверх. – Шарп и Френча. У нас раненая.
Она подняла весла на борт и, не дожидаясь ответа, взвалила Квору на плечи. От движения у той сползла одна повязка. Ткань черной формы пропиталась горячей скользкой кровью.
– Сама влезу, – выдавила Квора.
– Ты хоть держись, и на том спасибо, – отозвалась Гвенна, взбираясь по трапу.
Она и с грузом на плечах мигом оказалась на палубе. Солдаты, когда она перекинулась через перила, уставились на нее недоуменными собачьими глазами. Их смятение было понятно: ждали возвращения пятерых кеттрал на огромной птице, а не двух с половиной на краденой лодке. И все же должен же был часовой их предупредить.
– Цельтесь в другую сторону, поганцы! – рявкнула Гвенна и ткнула пальцем в первого попавшегося. – Ты! Отнеси Квору к врачу, а ты загрузи в лодку пайки и полный пакет первой помощи. И заодно веревки – самые легкие и крепкие.
– Что случилось? – выговорил один из солдат. – Где птица?
Гвенна пропустила вопрос мимо ушей: и отвечать было некогда, и слова не шли с языка. Она просто сунула ему в руки Квору:
– К врачу! – и оттолкнула его плечом, направившись к носовому люку.
Ее каюта – крошечная, на двоих с Анник – располагалась на нижней палубе у самого носа. Она проворно соскребла с лица жирную сажу, сменила черную форму на местный наряд, срезала клочья опаленных волос, проверила клинки, пристегнула к поясу новый набор взрывснарядов. И уже двигалась к двери, когда вошла Анник.
– Фром ждет объяснений, – сказала она, пополняя свой колчан.
– Пошел Фром на хер.
– Фром адмирал.
– Я знаю, в каком он чине, Анник. Подождет. Нам пора выдвигаться, чтобы к ночи занять позицию.
Малость удачи, и адмирал Фром сидел бы в своей каюте, обдумывая наилучший порядок действий и предписания, и ждал, когда Гвенна сама к нему явится. Чуть больше удачи понадобилось бы, чтобы он узнал об их отлучке, когда они с Анник были бы на полпути к Домбангу. Конечно, припомни она, как сегодня идут дела, не полагалась бы на удачу.
Вынырнув на солнечный свет, Гвенна сразу увидела надвигающегося на нее адмирала. По сторонам от него держались двое арбалетчиков – охрана. Без охраны адмирал и шагу не делал.
Гвенна всегда считала, что адмирал похож на слизняка, а не на аннурского командующего. Пухлый, приземистый, вечно лоснящийся от пота. У его темной кожи был необычный оранжевый отлив, и глаза на плоском лице казались вечно навыкате. Вышагивая по палубе, он тщился возместить все это вздернутым подбородком и оскаленными зубами, но Гвенна чуяла его неуверенность и вытекающую из неуверенности злобу.
– Командир крыла Шарп, – провозгласил он (этот человек никогда не говорил попросту; он провозглашал, вещал или опровергал). – Куда это вы собрались?
Гвенна через плечо оглянулась на Анник.
– Я с ним разберусь, – тихо пробормотала она. – Давай в лодку. Будь готова отдать швартовы.
Лучница кивнула и сдвинулась к перилам, а Гвенна повернулась навстречу адмиралу.
– В Домбанг, – ответила она.
Он нахмурился. Если бы сдвинутые брови были оружием, адмирал бы давным-давно взял город.
– Дозорные сообщили, что вы только прибыли из Домбанга.
– И возвращаюсь обратно. Я оставила там бойца.
– Где ваша птица?
– Погибла.
– Погибла? – захлопал глазами адмирал.
Гвенна задушила в себе бессильную ярость.
– Задание провалено. Я потеряла Джака и Короля Рассвета. Талал или убит, или в плену. Я возвращаюсь узнать.
– Кеттрал мертв?
– И Талалу недолго осталось.
– Император, да воссияют дни ее жизни… – Он сбился, облизнул губы, ковырнул пальцем лампас, затем наконец сказал: – Король Рассвета был последним кеттралом Аннура.
– Охренеть новости.
Адмирал опешил:
– Как вы допустили подобное?
– Это имеет значение?
Фром вытянулся во весь рост:
– Да. Имеет значение, каким образом вы потеряли самое ценное оружие империи. – Он ткнул пальцем в палубу у себя под ногами. – Если бы я потерял «Льва Аннура», меня бы, несомненно, призвали к ответу.
– Ну, вы ведь не собирается его терять? Болтаетесь на якоре, пока другие сражаются…
Адмирал побагровел. Глупо было его дразнить, но и все происходящее было глупо. Она не собиралась с ним препираться, пока зеленые рубашки пытают Талала.
– Отставить, командир Шарп, – распорядился Фром. – Извольте вернуться в свою каюту, написать рапорт о происшедшем и подать его мне, прежде чем будут предприняты дальнейшие шаги.
Вся военная стратегия адмирала сводилась к составлению и чтению отчетов и рапортов.
Гвенна как могла притупила острие ярости.
– Адмирал, у меня человек остался во вражеском тылу. В плену.
– И кто в этом виноват? – осведомился Фром, раздувая ноздри.
– Я, адмирал. Потому и собираюсь это исправить.
– Обсудим это после того, как вы представите рапорт, – покачал головой адмирал. – Я полагаю, командир Шарп, что происшедшее объясняется излишней спешкой и недостаточной продуманностью. Я не допущу повторения этих ошибок.
Гвенна заставила себя сделать вдох, за ним еще один и третий. Вся беда, что разговор происходил на палубе, а не в адмиральской каюте. Кругом было полно моряков и солдат. Никто не отрывался от дела, но все работали так медленно, словно свернуть бухту каната или отскрести палубу стало вдруг тонкой работой, требующей великого терпения и полной сосредоточенности. Все вслушивались в спор адмирала с кеттрал, и Фром не забывал, что его слушают.
– Вы правы, адмирал. – Гвенна сумела проглотить несколько слов, а с ними и подступившую к горлу желчь. – Вы совершенно правы. И я составлю рапорт о своем провале немедленно после возвращения.
Она уже решила, что справилась. Фром коротко кивнул, шевельнул губами – на другом лице эта гримаса сошла бы за глубокую задумчивость. Но, бросив взгляд через плечо, он увидел в зоне слышимости два десятка человек, приосанился и покачал головой.
– Нет, командир Шарп, боюсь, что нет. Нет. Рапорты нужны для того, чтоб, в случае если вы не вернетесь, знать, куда направить следующую группу.
– Следующей не будет. На этом корабле одно крыло кеттрал…
– Крыло? – Он поднял брови. – Вы потеряли птицу и двоих солдат. Не вижу здесь крыла кеттрал.
– Случается, на заданиях не все идет гладко. Задача командира крыла состоит в том, чтобы исправлять ошибки.
Как будто можно вытащить стрелу из живота Джака. Как будто можно пришить отрубленную голову. Как будто можно вернуть прошлую ночь, влить кровь обратно в жилы, восстановить сгоревший мир, отменить все ее ошибки.
Фром снова поднял голову:
– Вы же и провалили задание. С какой стати мне посылать вас обратно?
– А кого вам еще посылать?
– У меня есть люди в городе, – неопределенно махнул он рукой.
– У вас есть сеть шпионов, подобранных по выговору, цвету волос и оттенку кожи, чтобы не выделялись среди местного населения. Никто из них не вытаскивал пленных.
Адмирал до хруста сжал челюсти.
– Я не стану обсуждать этот вопрос, пока вы не представите рапорт.
Гвенна открыла и закрыла рот. Как будто мало ей было потерять половину крыла. Похоже, по собственной тупости и несдержанности она упустила возможность вернуться за уцелевшим.
– Адмирал…
Голос ей самой показался чужим – умоляющим, растерянным. Она возненавидела себя за тон, но что такое еще одна капля в море самоуничижения, в котором она тонула?
– Иногда успех от поражения отделяют не дни, а минуты.
Она чувствовала, как утекают эти минуты – точно кровь из раны.
Гвенна оглянулась. Анник не было видно, значит та, вероятно, уже в лодке. Гвенна смерила взглядом расстояние до перил и снова повернулась к Фрому. У его людей арбалеты, но в нее они вряд ли станут стрелять. Она неудачница, а не изменница.
Адмирал скроил мину, долженствующую взывать к рассудку.
– Я отправлю в город гонца с донесением.
– Этого мало, адмирал, – ответила она. – Извините.
Она протиснулась мимо разинувшего рот Фрома, кивнула на ходу солдатам, в шесть шагов пересекла палубу, опрокинулась за перила и упала в лодку под бортом. Суденышко покачнулось. Анник, как она и думала, уже сидела на носу в готовности отдать концы. Гвенна опустилась на среднюю скамью и взялась за весла.
И, только подняв голову, поняла масштаб своей ошибки – последней ошибки. Фром стоял над бортом, оскалившись и тыча пальцем ей в лицо. Охранники по обе стороны от него нацелили арбалеты. От них несло страхом и смятением, но, стреляя на трех шагах, сверху вниз и с опорой на перила фальшборта, не надо быть кеттрал, чтобы поразить цель.
– Гвенна Шарп! – взревел Фром. – Приказываю вам вернуться на палубу!
– Некогда, – покачала она головой.
Он открыл рот, застыл, осознал, что пути назад нет, и выговорил:
– Вы не оставляете мне выбора. За открытое пренебрежение долгом, неподчинение и нападение на офицера я освобождаю вас от должности.
В двенадцать лет Гвенну подстрелили на учениях в мангровых зарослях. Ранивший ее кадет перепутал «глушилку» с бронебойным наконечником, и стрела проткнула ей ногу чуть выше колена. Она запомнила, что ощутила не боль, а давление, и долго разглядывала торчащее из мышцы древко и сочащуюся из раны кровь. Она понимала, что ранена, яснее солнечного света видела пробитую кожу… и все равно не верила. Целая минута прошла как во сне, словно стоило закрыть глаза, открыть их заново – и окажешься невредимой.
И сейчас было так же.
Она понимала каждое слово, просто не могла применить их к себе.
Пренебрежение долгом…
Освобождаю от должности…
Слова имели свое значение, но значили и кое-что еще, похуже. Теперь, когда они прозвучали, она не может вернуться в Домбанг, разыскать Талала, исправить хоть малость из того, что натворила.
Значит, они не прозвучали.
Краем глаза Гвенна видела, как Анник выпустила из рук швартов. За лук она не взялась, ей это было ни к чему. На этом корабле все видели, как она стреляет по мишени. Все знали, на что она способна. Наверху, считая только тех, кто стоял у перил, против них было четверо к одному. Кеттрал не прикасались к оружию. И все же лица солдат стали масками ожидающих смерти. Совсем молодые, они не бывали в кровавом деле, их занесло далеко от дома в опасную местность. Они собирались сражаться с изменниками и бунтовщиками, а не с легендой Аннура. Кто-то намочил штаны. Горячий едкий запах повис в застывшем утреннем воздухе.
– Отставить! – снова заговорил Фром. – Это приказ!
Судя по всему, он готов был броситься на палубу собственного корабля при первом ее движении.
– У меня в руках весла, – сдержанно проговорила Гвенна, кивнув на свои ладони, – а не мечи. Мы на одной стороне.
– Сейчас же выходите из лодки, или я прикажу стрелять.
Гвенна медленно, ровно вдохнула. Она чуяла Анник – тонкую прожилку ее гнева, вбитую в ледяное спокойствие. Она чуяла ужас солдат: уксус и ржавчину. Она чуяла бессильную ярость Фрома и приторную вонь речного ила, зелени тростников, плещущей о борт ее лодки воды.
Скорее всего, они могли бы уйти – и она, и Анник. Нырнуть за борт, проплыть под кораблем, скрыться в камышах… но с чем тогда они останутся? Наедине с пауками, змеями, крокодилами и ягуарами, без лодки, без припасов, на десяток миль в глубине дельты, в десятке миль от моря. Одни рыбы порвут их на ленточки, а если они и выживут, до Домбанга добираться не один день, а в эти дни Талала подвергнут пыткам, может быть, убьют. Она представила его привязанным к столу; над ним склоняются верховные жрецы, в его тело впивается раскаленная докрасна сталь, раз за разом слышатся вопросы, на которые он не ответит иначе как воплями.
Она, как во сне, подняла руки.
Все было ненастоящее: солнце на лице, пылающая в плече боль, опасливый взгляд Фрома, стук собственного сердца. Она еще миг верила, что вот-вот проснется, что с Талалом все хорошо, что со всеми все хорошо. Но не проснулась.
Медленно, чтобы не перепугать солдат наверху, она поднялась, влезла по трапу, скользнула через перила. Уже некуда было спешить. Фром хочет, чтобы она унижалась, – она будет унижаться, но прежде он заставит ее ждать. Чтобы каждый моряк и солдат на борту увидел, как она ждет.
– Связать ее, – приказал Фром, когда Гвенна ступила на палубу.
Люди колебались. С такими лицами они бы выслушали приказ прыгнуть в дельту и поплавать.
– Все нормально, – сказала им Гвенна, подставляя сложенные вместе запястья.
Она лгала. Совсем это было не нормально, но обстоятельства не допускали сопротивления.
После долгой паузы солдат шагнул вперед со стальными наручниками в руках. Не их вина, что они служат под командой Фрома.
Через его плечо Гвенна взглянула на адмирала.
– Это действительно необходимо?
Он встретил ее взгляд и вздернул подбородок.
– Отведите ее в карцер.
– Мне очень жаль, командир, – бормотал солдат, застегивая на ее запястьях холодные браслеты.
– И мне, – ответила она. – И мне.
* * *
Карцер был – глянуть не на что: три крошечные каморки в глубине трюма. В той, в которую впихнули Гвенну, можно было только сесть спиной к переборке, да и то поджав колени. Ни встать, ни лечь, ни вытянуться. Ей вспомнились деревянные клетки, в которых на Островах отрабатывали действия в плену. Она как-то провела в такой целую неделю – под дождем и струями мочи. Да и самой приходилось ходить под себя. Все кадеты соглашались, что хуже недели в клетке ничего не бывает, но что они понимали, кадеты? Из клетки хоть солнце было видно. И ветер чувствовался. И когда тебе мочились на голову, ты видела человеческие лица. А в карцере стояла чернильная тьма, удушающая жара и воняло застарелым страхом и раскаянием.
Хуже того, здесь не на что было отвлечься. Не с кем драться, некого выносить из огня; ни налечь на весла, ни надерзить начальнику – в темноте нечего делать, кроме как смотреть в глаза своему поражению, заново перебирать все решения. Если бы она иначе вела поиск. Если бы остерегалась «звездочек». Если бы приказала идти в Бани пешими. Если бы удержала Джака. Если бы первым вытолкнула наружу Талала… Она вглядывалась в эти иные миры, как оголодавшая нищенка заглядывает в открытые двери недоступного для нее трактира.
Корабельная рында отбивала вахты: утренняя, полуденная, собачья вахта, ночная, утренняя, полуденная…
Никто не принес ей воды. Язык распух. Рану на плече жгло и дергало, потом она успокоилась. Гвенна поймала себя на том, что от нечего делать щупает отекшие ткани, нажимает, лишь бы почувствовать боль, и заставила себя бросить это занятие. Она ловила слухом голос Анник, потом голос Фрома, но до нее долетали только бессмысленные обрывки разговоров. Затекшие мышцы свело судорогой, стянуло болью, словно их отдирали от костей. Ей представилось, как рвут на части Талала, как палачи, добиваясь ответов, медленно режут его на куски.
– Как жаль, – шептала она в темноту. – Святой Хал, как жаль.
Слова на языке были мертвыми, тухлыми. Чего стоят ее сожаления? Что они исправят?
Ничего. Ничего не стоят и ничего не исправят.
Гвенна попробовала чуть распрямиться в тесном ящике.
Кто-то завозился с замком, и слабый серый свет ожег ей глаза. Сощурившись, она повернулась к двери, различила два мужских силуэта (солдат, может быть тех же, кто конвоировал ее вниз), а за ними в темноте – прямого как палка адмирала Фрома.
Она открыла рот, чтобы заговорить, но растрескавшийся язык не справился со словами.
– Он мертв, – нарушил затянувшееся молчание Фром. – Тот ваш боец. Тот, что попал в плен.
Он не назвал Талала по имени.
Гвенна вытаращила глаза. Сознание не принимало этой мысли. Домбангцы должны были пытать пленного кеттрал, но не убить – не сразу, не раньше чем вытянут из него все, что смогут… Они бы держали его живым много дней, недель…
– Нет, – выговорила она.
Адмирал угрюмо кивнул.
– Верховные жрецы казнили его сегодня на рассвете на ступенях Кораблекрушения. Сильный мужчина с темно-коричневой кожей, бритоголовый, весь в шрамах.
Он вглядывался в Гвенну, чего-то ждал. Видя, что она не шевельнулась, покачал головой.
– Он погиб, и это ваша вина. Я прекращаю поход. С ближайшим отливом мы уходим в Аннур, где вы ответите перед императором, да воссияют дни ее жизни, за все свои губительные ошибки.
Гвенна молчала. Не шевелилась. Дверь карцера захлопнулась.
У нее на коленях что-то дернулось. Собственные кисти, сообразила она. Теперь, когда им нечего было держать: ни меча, ни снаряда, ни раненого товарища, – руки тряслись. Она уставилась на них. Даже в темноте корабельного карцера она различала их, только не узнавала. Она привыкла считать свои руки сильными, а эти сильными не выглядели. Они походили на хилых раненых зверьков, которые приползли сюда, в темный угол, подальше от всего мира, чтобы умереть.
