Kitabı oku: «Капсула», sayfa 16
Почему этот долгий стоп-кадр? А потому что это был момент, когда Иза действительно осознала себя сиротой. 'У сироты красть грешно!' – вот в чем было дело, вот в чем она убедилась в тот далекий миг, люди о таком и подумать не могли. Они обойдутся, как-нибудь, а она – круглая сирота! Потеряла за десять дней и отца и мать. Родители ей 'оттуда' этими побрякушками помогут, как же взять … девочка же сирота, сирота, сирота …
У Изы были надежды, что недавно женившийся дядя, который жил в их квартире, возьмет ее к себе. Вот было бы хорошо, своя квартира, дом, район, соседи, которые знали родителей … но нет, дядя ее не взял. Родственники решили, что она будет жить у тети Любы, маминой сестры. Долгих семь лет – комната в коммуналке, длинный коридор, дядя, тетя, порядок возведенный в ранг культа, протертый до блеска хрусталь, варенье в буфете, бесконечные щеточки, щипчики и пудреницы на туалете, кровать, застеленная желтым шелковым покрывалом – тетин незыблемый быт, установившийся за годы, образ жизни, который она, двенадцатилетняя, одновременно избалованная и заброшенная девочка, гордящаяся своей свободой, нарушила.
Камера выхватывает сполохи ночных теней, мятущихся по темной комнате. Шторы пропускают немного света от уличных фонарей. Иза лежит на диване, который днем до такой степени уставлен подушечками-думочками, что сидеть можно только на самом краюшке. Ночью думочки она аккуратно убирает на подстилку на вытертом ковре, и ложится спать. Тетка где-то по случаю купила китайскую ширму из трех створок, и теперь их полуторная кровать отделена от остального пространства комнаты. Иза уснула, а теперь проснулась. За ширмой слышится возня и стоны, Иза пытается не слушать, но это невозможно. Они бесят ее своей гадкой любовью, утром она будет вспоминать о ночном эпизоде с отвращением. Тетка строит из себя такую правильную, а сама … какая мерзость. Кроме того они просто мешают ей спать, факт, что она своим присутствием в комнате мешает им, не приходит Изе в голову. Камера показывает ее макушку, зарытую под одеяло, слышны сдавленные постанования … а … а … а … И опять повтор, снова и снова … а … а … а … лиц не видно, одни звуки. Изино злобное раздражение, доходящее до исступления, чувствуется почти осязаемо. Тетка с дядькой затихают, уже слышен их негромкий удовлетворенный храп, а Иза, изнуренная бессонницей, возбужденная, не спит, ворочаясь с боку на бок. Ей очень хочется умереть.
Конечно сейчас Изольда понимает, что тогда дело было не в них, а в ней. Ее нервная досада была признаком постоянного протеста против самой ситуации, в которой никто не был виноват. Ее было очень жаль, но и их тоже … Все это понятно, но … и сейчас Изольда себя маленькую понимает и оправдывает. Она озлобилась и была готова бежать от ненавистных родственников куда угодно.
Воскресенье, Иза собирается к подруге, но тетка требует сначала помогать ей 'убираться' … 'ты здесь живешь, у тебя должны быть какие-то обязанности …'. Надо везде протереть пыль. Влажной тряпкой, смоченной в слабом растворе нашатыря. Противно пахнет, тетка, в закрученной вокруг головы, косынке, проверяет, как она окунает тряпку в раствор и насколько правильно выжимает. Это целая наука. Не дай бог с тряпки накапает на туалет, но если слишком будет сухо, то и …толку нет. Как же это мучительно скучно методично отодвигать каждую мелкую вещичку, а потом ставить на место. Флакончики, бутылочки, вазочки, шкатулки, поставцы, коробочки, хрустальные тарелочки, наполненные всякой женской разностью. Изольде всегда казалось, что она так сильно невзлюбила женские косметические и парфюмерные ухищрения именно из-за теткиной 'всячины', расставленной на туалете. Каждую хрустальную штучку тоже надо было протереть.
Камера показывает поверхность туалетного столика, сплошь заставленного пузырьками. Она кружит и кружит над этим столиком, Изольда узнает каждый предмет: духи в коробочках, лосьоны с пульверизаторами, щипчики, пинцеты, кисточки, помады и пудры. Теткино лицо с поджатыми губами, скошенные на Изу глаза, зорко наблюдающие на протиркой сокровищ. Собственного лица Изольда не видит, но по экрану разлито, удивительным образом осязаемое, напряжение: теткино, потому что она боится, что Иза что-нибудь разобьет или прольет, и Изино, доходящее до крайней степени раздражения и озлобления, которые ей надо стараться не показать, иначе тетка никуда ее не пустит. Сейчас Изольда понимает, что большую часть времени, проведенного в доме тетки, она ее ненавидела.
Лида вздыхает: надо же, девчонка, совсем еще юная, живет, тая в своем сердце такую вражду к близкому человеку, такую черную злобу. Ненормальное, патологическое, больное чувство, отравившее всю ее жизнь. Изольда смотрит кино и думает об этом же: насколько справедливой была ее жгучая неприязнь к тетке? Насколько она повлияла на ее жизнь? Повлияла, еще как, хотя теперь и неважно, кто из них был виноват. Наверное, тетка, холодная эгоистичная мещанка, неспособная на сильные чувства, хотя … Изольда изо всех сил старалась не думать о ней плохо, не суди – да не судим будешь!
Лида видела, что в Изольдиной душе, как обычно, идет борьба между ее горестными детскими воспоминаниями и благоприобретенным христианством. В детстве все были перед ней виноваты: больная мама, неумный подкаблучник отец, дядя, не взявший ее в свою семью, предавший ее тогда и позже, тетка, да, тетка больше всех была виновата. Надо всех простить, но не очень-то получалось. Кино заставляло ее окунаться в тяжкие воспоминания. Изольде было тошно, тоскливо, мучительно видеть кадры, как будто специально подобранные, чтобы сделать ей больно. Зачем это было надо? Она не понимала, а Лиде как раз все было ясно: цель кино заставить клиента переоценить свою жизнь, увидеть, что многие обстоятельства складывались не в его или ее пользу, но они могут сложиться и по-другому. Поэтому надо рискнуть.
А по экрану снова пробежал маленький мальчик в матроске с сачком в руке. Какая-то дача, мальчик смеется, у него темные глаза и вьющиеся каштановые волосы, довольно длинные. Опять он … Изольда смотрит на ребенка, не отрываясь, ею овладевает отчаяние: она убила этого кудрявого парня, это было ее решение, которое тогда казалось ей единственно правильным, а сейчас … наоборот. Она бы все отдала, чтобы не приходить тем октябрьским ясным утром на третий этаж института акушерства и гинекологии на Пироговке, где ее ждала рекомендованная докторша, знакомая знакомых. Щекочущий укол новокаина и неприятное жужжание кюретки. Над головой яркий свет хирургической лампы, от которой идет тепло, хотя в зале прохладно. Изу бил нервный озноб, это она все еще помнила. Через пару часов разрешили идти домой.
Лиде стало грустно. Интересно, а сколько бы она сама испытала разочарований и горечи, если бы посмотрела фильм про себя. Она поежилась. И хотя она подсознательно ждала, что когда-нибудь она окажется в капсуле в качестве клиентки, сейчас ей казалось, что она не хочет никакой альтернативной жизни. Очень уж это было страшно.
Она уже совсем было собралась от Изольды отключаться, как на экране появились внутренние приделы церкви Рождества Богородицы в Звенигороде. Изольда сразу узнала храм, где ее крестили. Она там с тех пор была всего пару раз. Далеко, да и протоиерей о.Александр, совершивший, как они все говорили, 'таинство', чем-то Изольде не нравился. Почему она тогда согласилась официально принять православие, ей и самой сейчас было не совсем понятно. Увлеклась культом девы Марии, лекции с диапозитивами читала отдыхающим в домах отдыха. Подруга подбивала, познакомила с о. Александром, который ей показался умным философом и милым человеком. В храм они с подругой ездили на машине ее мужа с шофером, Изольда надевала черную юбку и белый платок, о. Александр называл подругу Олюшкой, а ее 'Иринушкой', потому что крестили ее под именем Ирина. Ну, какая она им 'Иринушка'! В этой Иринушке была фальшь и дурновкусие.
В церковь Изольда ходить не полюбила. Дома у нее были иконы, но они вовсе не висели в 'красном углу', а стояли перед книгами за стеклом в шкафу, как сувениры. Для Изольды они были произведениями искусства, и она никогда перед ними не молилась. Да, собственно она никак не молилась, не научилась, не привыкла. Вся ее независимая, упрямая, свободолюбивая натура сопротивлялась канонам и уложениям. Если от нее что-то требовали, ей назло не хотелось этого делать. Тут Лида Изольду понимала.
На экране темноватый зал, людей на службе совсем мало, аляповато разрисованный алтарь, в левом притворе торгуют свечками и церковной литературой. Изольде не раз приходило в голову, что Иисус изгонял из храма торгующих, а они торгуют, видно, как тетке-продавщице протягивают деньги. Сейчас она видит сама себя в редкой толпе молящихся, в основном пожилых женщин, послушно выводящих за священником слова молитвы, которую Изольда не знает. Ощущение, что она в храме совершенно лишняя, вдруг овладевает ей. Она здесь Иринушка, старушка богомольная, губами шевелит напоказ, чтобы тетки рядом не заметили, что она молиться не умеет. Не ее это люди, не ее религия, она же еврейка: Изольда Соломоновна, никакая не Иринушка. Изольде хочется выйти из церкви и никогда туда не возвращаться, но 'выйти' не получается, вместе с камерой она застревает в этой чуждой ей толпе: мерцание свечей, запах кадила, громкий, зычный голос священника, слегка фальшивящий на высоких нотах. Бабки, гнусаво, тянущие тонкими дрожащими голосами концы каждой фразы.
Изольда, сидящая в капсуле, вселяется в свое тело, ощущает свои усталые ноги, хочется присесть, но нельзя. Сердце предательски ноет за грудиной, голова делается тяжелой. Не дай бог упасть. А главное … мысли: зачем она пришла? Рядом стоит подруга и молится с такой истовостью, какой Изольде-Ирине никогда не достичь. Служба кончится, они усядутся в машину и поедут в Москву. У подруги будет благостно-умиротворенное выражение на лице. Великий пост, они поедут к подруге домой, будут есть 'постное', а Изольда станет мечтать о куске жареной свинины в остром соусе. Скорее бы кончилась служба, ноги гудят, стоять на месте делается нестерпимо, но служба не кончается …
Службу-то зачем показали? Дошел ли до Изольды смысл этого тягостного бесконечного стояния в толпе необразованных провинциальных теток? Да, видимо дошел, хотя до конца она пока не может принять жестокую нелицеприятную правду: в крещении ее в православие было много всего: ханжество, желание стать как все, такое ей обычно несвойственное, боязнь одиночества и смерти … предательство родителей и семьи, участие в действиях, которые виделись фальшивыми спектаклями, отсутствие истинной веры … вот почему кино не обошло стороной православие, в котором Изольда, уверенная, что ее не поймут и осудят, очень долго не признавалась родственникам. Лида не могла больше слышать гундосого священника и с трудом подавила в себе импульс немедленно отключиться. Какой длинный фильм про Изольду! Что там еще такое? Что-то совсем недавнее …
Изольда видит себя на экране в собственной квартире, это происходило с ней всего пару недель назад. Как же неприятно снова смотреть на свой позор! Она сидит перед грубо разрезанной посылочной упаковкой: на столе валяется черная, якобы пуховая, куртка. Уверовав в свои умения покупать вещи на интернете, Изольда уверенно, гордясь собой, заказала канадскую парку в каком-то магазине на Ямале. Где этот самый Ямал? Какая разница! Ей долго названивал некий дядька, 'связанный' с магазином. А что такого? Она же ничего не платила, и сказала, что не заплатит ни копейки, если ей не покажут официальную квитанцию. Что, в самом деле, она, профессиональный экономист, не понимает таких вещей? Какую-то бумажку с печатью дядька-посыльный ей показал и она, как под гипнозом, заплатила ему 18 тысяч, накопленные с пенсий и отложенные на путевку. Куртка разочаровала сразу: она же заказывала бежевую, а ей принесли черную. Тяжелая, давящая на плечи, на сходящаяся на животе на пару ладоней! Но действительно канадская! Ничего, она ее назад отошлет и получит свои деньги. Из Америки позвонила сестра и начала мучать: как ты пошлешь? Как ты пошлешь? Где адрес? Куда и кому посылать? Зачем ты деньги платила? Кому ты платила? Почте? Оказалось, что сестра права: обратного адреса нигде не было. Как же она попалась! Весь ее предыдущий жизненный опыт не смог ей помочь. Черт ее понес заказывать в интернете! Да и зачем ей эта куртка? Пуховая она или нет … ? Изольда так и не поняла, отдала куртку невестке для 'внучки'. Не хотела больше видеть мрачное сомнительное изделие в своей квартире, вот и отдала. А сестра по скайпу смотрела на нее так укоризненно, ох уж, этот жалостливый, прощающий, входящий в положение сильно старого человека, взгляд: она же ее предупреждала, что может получиться что-то в этом роде. Изольда все-таки хотела куда-то послать ненужную куртку, расшифровывала написанной на посылке номер, но в глубине души знала, что посылать 'на деревню дедушке' нельзя. Сестра безжалостно сказала ей, что 18 тыс. рублей – это почти 400 долларов. В долларах было еще жальче, чем в рублях, и подарок 'внучке' стал казаться несоразмерно дорогим. Она же просто старая дура, глупая никчемная старуха, которая лезет, сама не зная куда … именно так о ней думала сестра из Америки. Да она и сама о себе так думала. Проклятая куртка! Проклятая доверчивость! Проклятое дурацкое желание покупать 'по интернету'! Ей же 86 лет. Вот именно! В 86 лет она не 'догоняет', ее легко можно облапошить, старого человека обманули. Им должно быть стыдно, но стыдно было ей самой. Нестерпимо стыдно за свою глупость и старческую беспомощность.
Если бы только Лида могла защитить несчастную старуху! Да, какое там … нет, хватит, действительно пора отключаться.
Лида чувствовала себя усталой, опустошенной. Всех клиентов жалко. Кино вроде бы показывало разные этапы их жизни, но от фильма оставалась тягостное безрадостное впечатление безысходности. Нечестно! Посыл фильма лежал на поверхности: ваши жизни не удались, попробуйте еще раз! Не попробовать глупо. Но это же их единственные и неповторимые жизни, прожитые судьбы, которые клиенты не выбирали. Они и сейчас не смогут ничего выбрать, за них выберет синклит. Лида знала, что совсем скоро все пять клиентов придут к ней после просмотра и скажут о своем решении. Фильм внезапно прервется, экран погаснет и человек примет решение, придет к ней уже с готовым. Уговаривать их начать сначала вербовщица не станет, это бесполезно. Ну, что же … раз так, встречу надо обставить со вкусом. Они придут к ней, чтобы поговорить в последний раз, а потом навсегда исчезнуть из ее жизни. Много раз Лиде приходило в голову, что Андрей мог бы просто представить людей на экране. Да и зачем им вообще приходить, синклит уже прекрасно знает о каждом решении. Если вербовщик ничего не меняет, то зачем …? Лида задавала этот вопрос Андрею.
'Ну, Лида, вы сделали всю работу, разве вам не важен результат, мотивировки решения? Последняя встреча с людьми из списка – это итог вашей миссии. К тому же нам важны побуждения. Они разумеется, будут сходны, но погрешности, то-есть по теории вероятности эмпирическое среднее конечной выборки из фиксированного распределения, должно быть близко к теоретическому среднему этого распределения. Я имею в виду, что всегда найдется такое конечное число испытаний, при котором с любой заданной вероятностью меньше одного относительная частота появления некоторого события будет сколь угодно мало отличаться от его вероятности… ' – Андрею все это казалось совершенно очевидным. Лида сначала пыталась уловить смысл объяснения, пресловутого 'к тому же …', но потом сдалась. Андрей усмехнулся, и Лида поняла, что последнее интервью им все-таки необходимо, и дело тут конечно не в ее творческом интересе. Кто она такая для синклита, чтобы заботиться о ее удовлетворении, хотя кто их знает …
РЕШЕНИЕ
Удивительное дело, Лида, всегда до мелочей умеющая различать все мысли клиентов, воспринимать малейшие нюансы их чувств, никогда не знала, какое они примут решение. Синклит сохранял для нее интригу, заботился пусть об искусственном, но 'саспенсе'. Должна быть неопределённость, беспокойство, тревога ожидания. Что ж, так и было. Сейчас ей казалось, что все пятеро клиентов из списка конечно же согласятся, но по опыту она знала, что ее могут ожидать сюрпризы. Однако вместо драматической паузы, которую ей предлагалось прочувствовать, у Лиды в голове были суетные дурацкие мысли: а как все-таки они 'туда' попадают. Сейчас клиенты, их настоящие сущности, давно дома, обо всем забыли, те, кто к ней сейчас заявятся, в капсуле, а вот … дальше? Как человеческие тела свалятся в альтернативку и даже не заметят, что раньше там их не было. Как это делается? Зажегся экран. Ну конечно, Андрей все 'слышал', следовало бы к этому привыкнуть:
– Лида, вы опять?
– Что опять? Вы о чем?
– Я о том, что в вас бурлит любопытство читательницы фантастики.
– Поставьте себя на мое место, разве вам не было бы интересно, как конкретно это происходит? Мне бы хотелось понять механизм, хотя бы потому что клиенты меня могут спросить. Это их жизни и тела. Что тут непонятного?
– На биологическом уровне тут и объяснять нечего. Белковые ткани разложатся на атомы, атомы на мельчайшие частицы, не на протоны и нейтроны, о которых вы подумали, а на кварки … . Про кварки, состоящие из известных только физикам, прионов, тахионов, струн и так далее, я даже не стану морочить вам голову. Если вас об этом спросят, ответьте, что суть процесса состоит в том, что по теории суперсимметрии, у каждой частицы во Вселенной есть противоположная частица-близнец, суперпартнер. Грубо говоря, на любую материю находится антиматерия. Нобелевский лауреат Бозон Хиггс доказал, что в поле Хиггса энергия проявляется в виде массы. Кварки и гравитоны вновь обретут массу, следовательно снова состроются в атомы, служащие материалом для образования белков, из которых воссоздаются тела.
Лида уже в который раз слушала лекции Андрея, и тайно жалела, что задала свой вопрос. Ничего, из того, что он ей говорил, она по-настоящему не понимала. Подробности были ей неинтересны и скучны. Какой-то Бозон Хиггс с его полем … Андрей всегда избегал технических деталей, знал, что для обычных людей это китайская грамота. Да и кто действительно из сегодняшних клиентов мог заинтересоваться процессом? Никому и в голову не придет спросить … Лида молчала и Андрей прервал свои рассуждения.
– Ну вот, я же вам говорил, что про кварки вам будет неинтересно. Впрочем, я с вами нечестен: понятно, вы меня не об этом спрашивали. Вас интересует не теория, а практика, сам процесс, чисто зрительный. Так? Вот стоит человек … потом что-то зашипит, его окутает облако газа, какие-то, возможно цветные, потоки и его тело картинно начнет растворяться, причем не моментально, а медленно, чтобы вы успели понаблюдать, как постепенно исчезают очертания тела, оно на ваших глазах тает до полного исчезновения. Вот, что вам хотелось бы видеть. Я прав?
Лида молча кивнула. Глупо было бы с ним спорить. Что-то в этом роде ей действительно представлялось. Она ничего умнее не могла придумать, как спросить:
– А это больно?
– Нет, Лида, человек попадает в поле, в котором функции его биологической сущности отключаются, тем более, что время исчезает, то-есть для, как вы говорите, мучений не будет никакой временной протяженности. Я понимаю, вы мне задаете нормальные человеческие вопросы. Впрочем, если хотите, я могу создать для вас иллюзию растворения, скажем, Белковского, в газовой оболочке … он исчезнет на ваших глазах. Это будет конечно просто графическая, созданная мной, картинка, но … если она доставит вам удовольствие … я готов. Больше того, берусь придумать каждый раз что-нибудь новое … хотите?
– Нет, не надо. Зачем устраивать балаган? Не стоит.
– Ну, дело ваше, я предложил – вы отказались. Принимайте ваших клиентов в последний раз, узнаете результаты и постарайтесь выкинуть капсулу из головы. Скоро вы будете дома. До свидания. Спасибо за службу. Желаю вам хорошего вечера в Москве.
Андрей исчез с экрана и Лида в очередной раз поняла, что он всегда ее переигрывает, за ним остается последнее слово и сделать с этим она ничего не может.
Даже выбрать последовательность появления клиентов для последней встречи ей не удастся. Впрочем, какая разница … Единственное, что она выберет – это место встречи. А что, можно же использовать капсулу до конца. Почему бы напоследок не поиграть с ее возможностями. Для каждого клиента создать свой антураж, декорации финальной сцены. Только для этого надо знать, кто появится первым. И сейчас же в голове у Лиды оформилась уверенность – сейчас она встретится с Белковским. Все надо сделать под него. Ничего такого уж особенного Лида изобретать не собиралась, на это у нее не хватило бы фантазии. Надо просто воссоздать самые удивительные места в мире и увести туда клиентов, дать почувствовать волшебство капсулы. А что, разве они не заслужили небольшое приключение на стыке своих в общем-то обыденных жизней, альтернативная же тоже будет рутинной. Небольшим усилием воли Лида вызвала на немедленно вспыхнувший экран экзотические, хотя и реально существующие на земле, места. Ага, вот это, наверное, понравится Белковскому. По экрану шли кадры водопада Виктория, на границе Зимбабве и Замбии, о котором Лида никогда не слышала, и сейчас была вынуждена себе признаться, что 'съездить' в дорогое путешествие за счет синклита, было интересно ей самой.
Когда она появилась на пустынном берегу на стороне Замбии, у самого края водопада в бассейне Дьявола, там стояли два удобных шезлонга, в одном из которых уже растянулся Стас Белковский. Было так шумно, что Лида на секунду пожалела, что выбрала именно это место, но на лице Красновского было написан такой восторг, что она решила просто стараться говорить громче. Над водой поднималось облако пара, облако, образованное из мельчайших капель. Оно было действительно похоже на дым. Величественное зрелище узкой пропасти, в которую низвергалась вода. Островки на гребне разделяли водный поток на несколько рукавов. Стас смотрел на это буйство стихии и Лиде показалось, что сейчас его больше ничего не интересует. Но как только Лида утвердилась в мысли, что с экзотикой вышел перебор, клиент заговорил:
– Ну, что что ж … Лида, я понимаю, что это наша последняя встреча и я от всей души благодарю вас за возможность видеть это место. Так бы и сидел здесь, смотрел на воду, слушал ее грохот. Интересно, в следующей жизни смогу я действительно здесь побывать.
– Стас, ваши слова означают, что вы на наше предложение согласны?
– Да, я согласен. Это мое решение.
Вода ревела столь громко, что Стас почти кричал, стараясь перекрыть этот громовой рев. В его голосе сквозила нервозность. Он был возбужден сверх меры. Крайнее беспокойство в момент объявления решения, подогретое грохотом водопада. Так и должно быть. Все-таки она правильно сделала.
– Стас, вы сказали 'в следующей жизни', но речь не идет о следующей жизни, мы говорим о параллельной жизни, альтернативной. Могу я узнать, что натолкнуло вас на принятие именно этого решения. Фильм был для вас толчком?
– Ну, в фильме я не увидел ничего такого, о чем бы не думал. С другой стороны фильм высветил для меня исключительно важную вещь, которую я вдруг понял. Мне внезапно пришли в голову строки Пастернака: 'позорно, ничего не знача, быть притчей на устах у всех'. Это, к сожалению, ко мне относится. Фильм показал, что я не фронт-мен, то-есть не герой. Нельзя мне геройствовать, ведь я не готов отсидеть в тюрьме 10 лет, не надо лезть на рожон. А я лез, и … зря. Я обычный клоун, роль Гамлета не моя. Вечно я в телевизоре, это стало для меня, как наркотик. Я сто раз смотрел на себя на экране, но на этот раз все было по-другому: я себя не узнавал, увидел, что стал примитивен, мои тексты становятся все проще и проще. Как иначе? Я приспосабливаюсь к самой широкой аудитории, большая часть которой не готова к восприятию глубоких и важных мыслей. Не следует лишний раз вылезать на телеэкран, хотя, признаю, это для меня пленительно. Для меня невозможно отказаться от практически любого приглашения выступить на радио или телевидении. Обожаю давать интервью, а это постыдно. Я надеюсь, что в альтернативной жизни я буду тише, скромнее, и тогда в молчании и одиночестве у меня родятся хорошие, интересные мысли.
У Лиды было четкое ощущение, что даже сейчас Красновский играет в смирение, но сам своей игры не замечает, продолжая любоваться своим умом и самобытностью. Надо было Стаса как-то прервать, сам перестать говорить он не мог.
– Я сейчас не нужен России, не вовремя родился, а это несчастье. И по-этому я должен перестать упражнять свое банальное тщеславие и сосредоточиться на писательстве.
– Да, Стас, надеюсь, что все так и будет. Желаю вам счастья, творческих успехов. Как вы понимаете, это не пустые слова.
– Постойте, скажите мне напоследок … в моей обычной жизни все точно будет по-прежнему?
– Что вы имеете в виду?
– Понимаете, мое расписание давно сверстано. 6-го октября я должен выступать в Доме Художника с моим моноспектаклем 'Откровения русского провокатора'. Я не могу не прийти …
– Не вижу, почему ваше расписание сломается. Конечно, вы представите свой спектакль. В этом я тоже желаю вам успеха, обещаю прийти.
– Да, конечно, вы же живете в Москве. Я как-то забыл. Я буду вас ждать. Спросите у входа Ивана Белаша, моего менеджера, он вас проведет. Зачем вам платить за билет …
Суетные мысли. Лида видела, что Стас пока совершенно не изменился. Ей даже трудно было представить, как альтернативка может подправить этого амбициозного толстенького полу-еврея, сознающего свою мало привлекательную внешность, но все равно до сих пор страстно желающего быть актером, даже не актером, а каким-то странным политическим шоуменом, играющего политическую реальность, не уверенного, что у него получится, но всей душой надеющегося, что сможет донести до публики основные идеи мироздания, которые на самом деле, не лезли ни в какие ворота. Лида видела перед собой Стаса Красновского, большого, толстого, умного, довольно неприятного, закомплексованного, ребенка, гоняющегося за химерами и за признанием толпы, которую он не уважает.
– До встречи, Стас, на спектакле и … счастливо. Я уверена, что вы приняли правильное решение.
Обычная, чуть застенчивая улыбка Красновского – это было последнее, что Лида видела. Вокруг нее было очень тихо: ни нервного Стаса в шезлонге, ни оглушающего шума воды. Лида очутилась дома, и сразу к ней пришло осознание, что следующим клиентом у нее будет Анрей. Тут надо что-нибудь романтическое. Экран услужливо показывал ей дивные виды люминесцирующего ночного моря. Ага, это какое-то море Звезд на Мальдивах. Как же красиво! Экран услужливо подсказал Лиде название острова, Ваадху. Сказочное место. На берегу моря ты себя ощущаешь, как в космосе. Лида прикрыла глаза и окрыв их, сразу почувствовала магическую атмосферу волшебного пляжа. Вода напоминала ей зеркало и сияла ярко-голубым цветом, берег был усыпан 'звездами'. Справа она увидела приближающуюся фигуру Андрея. 'И зачем я только снова его на пустынный пляж поместила? У него от пляжа остались такие травматические воспоминания. Когда я уж научусь все учитывать? Наверное, никогда … ' – Лида была собой недовольна. Но Андрей, улыбаясь, опустился рядом с ней на песок. Они оба заметили, что когда Андрей шел по кромке воды, он оставлял на мокром песке следы, и теперь они ярко светились синим. Голубые светящиеся барашки плескались о берег. Синий мерцающий свет будоражил и одновременно успокаивал. Лида с Андреем, как загипнотизированные, завороженно смотрели на эту маленькую галактику.
– Лид, это сон? Я сплю? Давай искупаемся! Пожалуйста, прошу тебя.
– Подожди, Андрей, мы с тобой здесь не для этого.
– Господи, а для чего? Давай зайдем в воду. А? Все остальное подождет. Устал я от городской серости, а это … что-то совсем потустороннее. Ты специально меня сюда позвала, да? Хочешь ответ мой услышать? Да, да, я согласен. Когда я это вижу, мне хочется верить только в хорошее. Я знаю, все у меня будет хорошо. Цвет этот ярко-голубой, неземной. Лидка, а можно я никуда отсюда не уйду? Не хочу ни в другую жизнь, ни обратно в Сан Франциско. Я хочу здесь остаться.
– Андрей, ты уже в Сан Франциско, ты же знаешь. А насчет этого звездного моря … нет его, это я его для нас сделала. Захочешь, поедешь туда с Мариной.
– Да, не хочу я с Мариной, я хочу с тобой.
– Не стоит об этом. Ни к чему. В общем, я так поняла: ты согласен? Я правильно поняла?
– Да, правильно. Согласен. Как я могу быть несогласен? Ты же знала, что я соглашусь.
– Могу я спросить, что тобой в принятии этого решения руководило? Фильм помог?
– При чем тут фильм? Просто я из тех людей, которые данный им шанс просто не могут отвергнуть. Не в состоянии. Сейчас, это уникальный шанс и я его приму. Вот и все. И еще … я надеюсь, что многие вещи удадутся мне лучше. Уж не знаю, что там во мне поменяют. Ты случайно не знаешь? Если знаешь, скажи.
– Не знаю, Андрей, честно. Ты правда уверен, что фильм 'ни при чем?'
– Ну да, там было несколько моментов, за которые мне стыдно, но … человеку всегда за что-нибудь стыдно. Это естественно. В альтернативной жизни, мне будет стыдно за что-нибудь другое, только я может этого не осознаю. Фильм-то больше не покажут … или покажут?
– Андрей, человеку иногда предлагают еще одну альтернативную жизнь. Насколько часто это бывает, я просто не знаю. Ты бы хотел продолжить?
– Да, конечно. Новый шанс … я тебе объяснял.
– А ты готов, что у тебя может быть будет другая жена … другие дети … все другое?
Андрей молча кивнул, поднялся, обнял ее и пошел в светящееся море, прямо в одежде. Он зашел довольно далеко и последнее, что Лида различила – это были маленькие подрагивающие звездочки на его мокрых плечах. Потом его силуэт полностью пропал из виду. Лида снова была одна на своей кухне.
А сейчас надо встретиться с Пашей. Лида поморщилась, с Пашей ей видится не хотелось. Впрочем сейчас конкретный клиент был ей не так уж важен, ее завораживало экзотическая декорация, которую она сама создавала. По экрану шли кадры, представляющие гору Рорайму. 'Черт, опять, они выбирают мои декорации. Как я этого раньше не заметила. Рорайма в Южной Америке? Я никогда там не была. Но мне больше сейчас ничего не показывают, чтобы я могла выбрать.' – Лида с досадой смотрела на экран, уже понимая, что 'они' выбирают за нее, но делают это прекрасно. Конечно, величественная гора, вершина которой утопает в облаках – это как раз то, что впечатлит Пашу. Лида сразу Рорайму узнала, очень уж это место было популярно в интернете. Выглядит, как кадр из фантастического фильма: висящее в облаках плато с обрывистыми стенами, каскадами водопадов, чародейными реками с красными и черными водами. Совершенно неправдоподобная картина, с внезапной сменой дня и ночи: то несколько суток стоит светлый солнечный день, то внезапно на несколько часов начинается кромешная тьма. Это Лида видела на своем экране, но сейчас у них не было 'нескольких суток'.
