Kitabı oku: «Веснушка», sayfa 4

Глава восьмая

Ночь выдалась беспокойная. Один и тот же сон повторялся много раз. Ужасно утомительно. Снова и снова я делаю одно и то же, пытаюсь решить одну и ту же проблему. Я попадаю в туалетную кабинку, но без стен и двери, и всем меня видно. Я так занята сном, что во вторник утром просыпаюсь позже обычного.

Сейчас 7:34. Мой айфон показывает, что я выключила будильник в семь утра, но я не помню этого. Раньше такого не случалось. Ошарашенная и немного растерянная оттого, что сбилась с графика, я быстро принимаю душ. Не успевает вода освежить меня и пенистый гель для душа коснуться кожи, как я уже выхожу. Я все еще мокрая, когда одеваюсь. Чувствую, как на меня накатывает паника и напряжение. Я опаздываю на тридцать минут, и весь день испорчен. Свет другой, и звуки тоже. Птицы тише. Я пропустила их утренний концерт. У меня не остается времени на привычные занятия. Отстаю на несколько шагов. На мгновение, противореча логике, я замираю, стараясь собраться с мыслями. Все разладилось.

В школе-пансионе был жесткий распорядок дня, каждый шаг рассчитан, ни минуты впустую: в 7:30 подъем, затем завтрак и подготовка к школе; в девять утра уроки; в 13:05 обед; в 13:50 уроки; в 15:40 игры/другие занятия/чай; в 16:30–18:30 ужин; 16:30–19:30 отдых; 19:00–20:50 домашнее задание; 20:55 вечерняя молитва; 21:00–21:30 чай перед сном и отдых; 21:30–22:15 гасят свет. Веснушки. Созвездия. Жизнь по распорядку сильно отличалась от жизни с папой – вольным духом, который словно существовал в своем собственном времени, подстраивая под себя весь мир. Мне нравилось жить с папой, но что-то щелкнуло во мне, когда я приехала в школу-пансион. Рутина, дисциплина, когда точно знаешь, что тебя ждет впереди, – это успокаивало. И никогда не казалось мне скучным и удушающим, как некоторым другим девочкам.

Я поздно выхожу из дома. Спускаюсь вниз, не обращаю никакого внимания на то, что происходит в доме. В парке замка Малахайд прохожу мимо мужчины в костюме с наушниками. Он намного дальше, чем обычно. А я сильно отстаю. Иду быстрее. Бегуньи уже нет, хотя, наверное, она еще нагонит меня. Хозяина немецкого дога нигде не видно. Почему? Неужели он выбрал другой маршрут? Где старик с сыном и вообще что творится – земля слетела со своей оси этим утром? Сегодня среда. Нет. Вторник. Я запуталась. Какое проклятие наложил на меня хозяин «феррари»?

В пекарню я прихожу в 8:15, там уже не протолкнуться, я даже в дверь войти не могу. Спеннер не замечает меня, потому что передо мной целая очередь спин. Я опоздала. Пусть мое дежурство уже началось, но мне надо следовать своему распорядку. Чувствую себя лишней, заглядываю в запотевшие окна, словно ребенок, которого не пригласили на праздник. Я ухожу, не могу сообразить, что делать. Я прихожу в эту пекарню каждое утро вот уже три месяца. Куда теперь?

Я растеряна, голова идет кругом, но останавливаться нельзя. Такое чувство, что все смотрят на меня, потому что я не знаю, куда иду. Я останавливаюсь, снова иду. Оборачиваюсь и возвращаюсь обратно тем же путем, затем снова делаю разворот и иду назад, лихорадочно перебирая в уме, куда же можно пойти. Я как муравей, которому сломали дорожку. Это все он виноват. Встаю в очередь в «Инсомнии» и разглядываю прилавок с незнакомыми маффинами и пирожными. Так и слышу, как Спеннер ругает их. Бельгийских вафель у них нет. Только мини-вафли в упаковке возле кассы. Я ничего не могу выбрать, поэтому ухожу. На улице сталкиваюсь с Доннахой.

– Доброе утро, Аллегра.

Его джип стоит прямо перед кафе. Мотор гудит, аварийка включена, в салоне бесятся дети. Он припарковался на двойной желтой полосе. Ключи в замке зажигания. Интересно, что он ответит, если я велю ему переставить автомобиль. Я не видела его с той ночи, как застукала Бекки. Интересно, он что-то подозревает? Мне надо следить за своими словами? Меня больше волнует, что он нарушил правила парковки.

– Вчера вечером я заметил лису, – говорит он.

Я перевожу взгляд с машины на него и обратно. Дети орут внутри, мне слышно их отсюда, а он продолжает мне рассказывать о том, что лисы – ночные охотники. Одиночки. Падальщики, на кошек и собак не нападают, так что Ячменьке и Пшеничке ничего не угрожает.

– Поток, что лисий язычок, дорожки лижет, травку рвет, – говорит он.

Господи, его потянуло на поэзию, да еще в такую рань.

– Шеймас Хини. «Еж и лиса», – говорит он.

– Точно, мы проходили его в школе, – говорю я. – Что-то там про картошку.

– Это «Копающие», – говорит он.

– Да, я уже забыла. Давно это было.

– Это про работу, дисциплину и желание созидать, – сказал он.

И опять его глубокий, всезнающий взгляд, будто мне не все равно. Сегодня у меня нет на это сил. Я сама не своя.

– А я думала, про картошку, – бормочу я.

– Ты же знаешь, что еж – это Хьюм, а лиса – Тримбл.

Отсутствие ответа и зрительного контакта и мое общее равнодушие он воспринимает как призыв продолжить беседу.

– Джон Хьюм. Социал-демократическая и лейбористская партия. Дэвид Тримбл. Ольстерская юнионистская партия. Робкие достижения при решительных действиях.

– Точно, – говорю я, чувствуя, как вспотела спина. И щиплет под рубашкой.

Я снова смотрю на его машину.

– Я задерживаю тебя? – спрашивает он.

– Разве не опасно оставлять ключи в замке зажигания, когда дети в машине? – говорю я.

Он не сразу переключается на новую тему разговора, пожимает плечами.

– Да нет, они не будут трогать.

– Я имею в виду не детей – кто-то может угнать машину.

Он смеется.

– Если и найдется такой дурак, он привезет их обратно, поверь мне. Может, ты последишь немного?

– За кем?

– За лисой. Вдруг она снова появится. Я пытался понять, с какой стороны она пролезла, – говорит он. И никак не унимается.

Я смотрю на машину, раздражение нарастает, кожа чешется, и нос тоже.

– Доннаха, – перебиваю я, – ты же знаешь, что я парковочный инспектор, а ты припарковался на двойной желтой линии.

– Я не припарковался, аварийка же горит. Я всего на минутку.

Он не знает, что такое минутка. Мне кажется, все смотрят на меня и осуждают – этот инспектор работает спустя рукава. Сжечь ее надо за такой непрофессионализм. Мимо проезжает полицейская машина, и мой пульс учащается. Не хочу, чтобы они видели, что я не выполняю свои обязанности. Стараюсь придать лицу суровое выражение. Может, они подумают, что я отчитываю Доннаху. Или занимаюсь важным расследованием.

– Твоя машина припаркована в неположенном месте, – говорю я, – и ты ставишь меня в очень неловкое положение. А твоя жена трахается с другим, – последние слова я не произношу вслух. Но могла бы. Может, так и сделаю. Если он не отпустит меня. И не избавит меня от своей ухмылки. Они вот-вот сорвутся у меня с языка.

– Ладно, ладно, – говорит он.

Я спешу уйти, пока не проговорилась. Сворачиваю налево по Таунъярд-лейн, чтобы не чувствовать его взгляд на спине. Я дрожу. Во всем виноват тот парень с «феррари». Это из-за него я развалилась. На части. Все внутренности оголены. Я начала не с той ноги и не могу найти привычный ритм. Сегодня я нервная. Дерганая. Подойдя к салону красоты, я замечаю, что БМВ нет перед входом. Озадаченная, я оглядываюсь, не припарковалась ли она в другом месте, но ее нигде не видно. Я быстро перехожу на другую сторону улицы, не глядя на машины, и чуть не попадаю под колеса. Где же она? Что с ней произошло? Почему она не приехала на работу сегодня? Под оглушительные звуки клаксона я подбегаю к окну салона и заглядываю внутрь. Вот же она, сидит за столом, делает маникюр. Хоть это радует, и я немного успокаиваюсь, но куда подевалась ее чертова машина и что вообще происходит?

Я несколько раз прохожу по улице туда-обратно, проверяя каждую машину в поисках ее регистрационного номера. Может, она купила новый автомобиль, может, приехала на другом, и если так, то надеюсь, она указала данные нового транспортного средства, иначе мне придется выписать ей штраф. Но здесь нет ни одного автомобиля, который принадлежал бы ей или ее бизнесу. Я снова заглядываю в окно, растерянная. Она на секунду отрывается от работы, ловит мой взгляд. Улыбается, очень вежливо, настоящий профессионал, всегда готова привлечь новых клиентов. Я отворачиваюсь и быстро ухожу, сердце бешено колотится после такого «столкновения».

Я останавливаюсь в начале Джеймс-террас и смотрю на улицу. Сердце вот-вот выпрыгнет из груди. Сама не знаю, хочу я увидеть «феррари» или нет. Утомившись после стольких переживаний, я иду вдоль машин, будто предчувствуя неминуемую кару, и вдруг кто-то выбегает из восьмого номера – не он, это кудрявый паренек. В повседневной одежде, весь такой модный и чистенький, в рубашке и джинсах, совершенно неподходящем наряде для офиса. Интересно, чем же они там занимаются, помимо того что портят людям жизнь. Он смотрит на меня, ухмыляется, сбегая со ступенек. Нарыв деньги в кармане, он спешит к паркомату, затем к «феррари». Он открывает дверь, кладет талон на приборную доску, подмигивает мне, будто победил меня в игре, в которую у меня нет ни малейшего желания играть (или есть?), и бежит обратно в офис.

Ясно, его назначили парковщиком.

Я рада, что владелец «феррари» заплатил или, по крайней мере, поручил это одному из своих лакеев, но платить только при моем приближении – неправильно. Это же не игра в кошки-мышки, дело вообще не во мне, нужно платить за все часы парковки. Я снова раздражаюсь.

Мне нужен перерыв. Кофе и завтрака у меня сегодня не было, но, может, устроить себе ранний обед? Я иду по улице мимо офиса, глядя прямо перед собой, к прибрежной дороге. Направляюсь к своей скамье, но начинается дождь, и мне приходится срочно укрыться. Льет как из ведра крупными, холодными каплями. Мокрый дождь, как мы говорим. Я спешу к общественному туалету на углу, за теннисным клубом. Тут симпатичные горшки с цветами и подвесные кашпо. Я ем свой сандвич с сыром стоя, повернувшись спиной к номеру восемь. Смотрите, она обедает у грязного туалета, под дождем, – представляю, как говорят эти парни-модели, закинув ноги в кроссовках «Прада» на стол и облокотившись на спинку кресла, попивая свой капучино с миндальным молоком пополам с молоком ламы.

Чтобы отвлечься, я смотрю на окна полицейского участка, яркую полоску света, проглядывающую между вертикальными офисными жалюзи, гадая, над чем они сейчас работают, – может, когда-нибудь штрафы, которые я выписываю, помогут им раскрыть дело.

Дождь идет весь вечер, и без того серый день стал еще серее, грязнее и холоднее. Студеный ветер крепчает, прогоняя обещанную весну и возвращая нас обратно в зиму. К концу рабочего дня я прихожу домой окоченевшая. Ноги онемели, а пальцы так замерзли, что едва держат ключ от двери. Я бы посидела с детьми сегодня вечером, они бы отвлекли меня от тяжелых мыслей. Обычно Бекки и Доннаха уходят развеяться по вторникам, но в доме тихо. Я иду по выложенной камнями дорожке через тайный сад к спортзалу.

Дождь выгнал червей и улиток из их укрытий.

Я чувствую треск под ногой. Я поворачиваю ногу несколько раз, чтобы стереть склизкие останки улитки.

Я долго стою в душе. Тепло не сразу согревает кожу и проникает до костей. Пар такой густой, что мне ничего не видно сквозь стеклянные стены кабинки и тяжело дышать. Вода обжигает меня, но я делаю еще горячее.

Потом долго не удается заснуть. В голове ураган, никак не успокоюсь. Не могу сосредоточиться, мысли прыгают с одного на другое, и в голову лезет всякая чепуха. Пять человек…

Снаружи доносится шум. Треск, грохот. Похоже, свалился мусорный контейнер на колесах. Ветрено, но не настолько, чтобы опрокинуть его. Мусорные контейнеры семьи Макговерн стоят в ряд недалеко от дома. За забором цвета хаки. Два зеленых контейнера для повторной утилизации, коричневый контейнер для пищевых отходов и сиреневый для хозяйственного мусора. Контейнеры для моего личного пользования, по одному каждого вида, стоят за гаражом. Я скрупулезно сортирую свой мусор. Все нужно отделить, очистить пластик от еды, прежде чем выбросить его, снять этикетки. Соблюсти все правила. После стольких трудов мне больно видеть, что творят другие семьи. Страшно даже думать о том, что их месиво будет перемешано с моим мусором. Так и вижу пластиковый водоворот в океане. Грохот раздался прямо под моим окном. Я выглядываю наружу, но ничего не вижу. Здесь есть сенсорный фонарь с датчиками движения, но я отключила его, потому что дерево за моим окном включало его каждый раз, когда качалось на ветру.

Я натягиваю домашние штаны, просовываю голову в свитер и спешу вниз. В офисе и спортзале свет не горит. Я одна в здании. Я открываю дверь, выглядываю наружу и вижу прямо перед собой лису. Она смотрит на меня не мигая. Это она перевернула зеленый мусорный контейнер. Неудачная затея, друг мой, там нечем поживиться, хотя она, должно быть, унюхала остатки еды в пакетах и коробках. Сердце бешено колотится, а игра в гляделки продолжается. Я не смею вздохнуть. Или мигнуть. У нее пышный хвост с белым кончиком. Вообще она похожа на собаку, но хвост ее выдает.

Madra rua, рыжая лиса.

Мы пристально смотрим друг на друга, не знаю, сколько времени прошло, думаю, не так долго, как мне кажется. Взгляд у нее не угрожающий, но откуда мне знать, опасна она или нет. Может, если ты курица… Ты курица, Аллегра? Кво-кво-кво. Ты позволишь словам того человека сломить тебя, выбить из колеи? Позволишь, Аллегра? Он назвал тебя неудачницей. Он думает, что пять человек, с которыми ты общаешься чаще всего, – тоже неудачники, как и ты; может, он прав, смотри, как ты отреагировала, Аллегра. Или называть тебя Веснушкой? Кто ты теперь? Аллегра или Веснушка? Ну же, решай.

Я делаю шаг назад, в дом, и закрываю дверь, сердце все еще колотится в груди.

Кво-кво-кво.

Под одеялом я вдруг замечаю, что вожу пальцем правой руки по коже левой руки. Снова и снова трогаю выступающие шрамы возле бицепса, будто прокладываю путь. Мне даже не нужно смотреть, какое это созвездие, я и так знаю, на ощупь. Кассиопея. Пять звезд. До сих пор помню их названия: Сегин, Рукбах, Нави, Шедар, Каф. Проводя пальцем по каждой звезде, я вспоминаю слова хозяина «феррари».

Пять человек. Пять звезд. Веснушка к веснушке. Звезда к веснушке. Человек к звезде. Человек к веснушке. Снова и снова, пока не проваливаюсь в сон.

Глава девятая

Я смотрю на приборную панель «феррари». Тридцать минут назад истек срок оплаченной парковки. На секунду меня переполняет удовлетворение, но не потому, что я могу снова выписать ему штраф, а потому, что он снова постарался. Но тут же злюсь на себя за то, как низко пали мои стандарты. Одного старания мало.

Я поднимаюсь по четырем ступеням к номеру восемь. Ступени чистые и блестящие, отремонтированные, в отличие от остальных ступеней на этой улице – неровных, с отбитыми краями, потрескавшихся от времени. Никаких следов моей липкой слизи там, где он наступил на меня, раздавил меня своими словами. Георгианская дверь черная, блестящая, с большой золотой ручкой и большой золотой восьмеркой. Справа только один звонок и название компании «Кукареку Inc». Я нажимаю на звонок, делаю шаг назад и прочищаю горло.

Никто не отвечает, я уже собираюсь уйти, как вдруг дверь открывает женщина примерно моего возраста, высокая, хотя она занимает лишь четверть высоты дверного проема. Она похожа на миниатюрного человечка, куклу в кукольном домике. Я вздрагиваю от громких мужских возгласов, будто футбольная команда забила гол. Она делает вид, что не замечает, и, как только я осознаю, что эти возгласы относятся не ко мне, я вздыхаю с облегчением.

Красавица с кислой физиономией пристально смотрит на меня.

– Привет, – говорит она.

Длинноногая брюнетка в обтягивающих черных джинсах, разорванных в самых нужных местах – на бедрах, в босоножках на высоком каблуке, клетчатой рубашке, наполовину заправленной в джинсы с высокой талией, пуговицы расстегнуты до груди, рукава подвернуты. Сексуальная сетчатая футболка или боди под рубашкой. Ей не нужно стараться, чтобы выглядеть круто. Небрежно сексуально. Все чистенькое и опрятненькое. Густые брови. Словно пушистые гусеницы, профессионально подстриженные и причесанные. Серьги-кольца. Пухлые губы. На все лицо. Кожа такая чистая, что глазам не верится. Ни единого пятнышка, ни единой веснушки или волоска. Будто ее отдраили до блеска, гладкая, как новая упаковка масла, как земля, покрытая свежим снегом. Белки глаз невероятной белизны, сами глаза янтарные, цвета канифоли, которой папа натирает смычок. Новый вид женщины. Тело Кендалл Дженнер с лицом Кайли Дженнер. По крайней мере, при полном макияже.

– Здравствуйте, – говорю я, – я парковочный инспектор графства Фингел. Я бы хотела поговорить с владельцем желтого «феррари».

Я стою чуть прямее, чем обычно. Я выше ее. Не знаю, почему это доставляет мне удовольствие, но что есть, то есть. Я смотрю мимо нее, в длинный коридор, откуда доносятся крики. Все отделано в серых и белых тонах. Стены, карнизы, деревянная обшивка, будто со страниц журнала по интерьеру. Кошка прогуливается по коридору по направлению к нам. Тоже серая с белым, словно ее покрасили в тон интерьера.

– У Рустера встреча, – говорит она, наклоняясь, чтобы подобрать кошку, целует ее, не прикасаясь губами, чтобы шерсть не прилипла к блеску. У нее длинные заостренные ногти, такие могут серьезно поцарапать. Накладные, розового цвета. Раздается еще один возглас со стороны коридора.

– Рустер²? – спрашиваю я.

– Хозяин «феррари», – отвечает она.

Я очень разочарована. Не из-за имени. Оно просто класс! Лучшего и не придумаешь для придурочного владельца такой выпендрежной машины. Я думала, это будет идеальным поводом снова поговорить с ним. Встретиться лицом к лицу с лисой. Подробнее расспросить его про пять человек, проклятие, порчу, которую он навел на меня. Что все это значит и почему это так мучает меня. Но все же я не зря сюда пришла.

Я поднимаю папку для бумаг.

– Можно оставить это для него? – говорю я.

– Конечно, а что там? – спрашивает она.

Кот вырывается из ее рук. На мгновение мне показалось, что ее острые ногти поцарапают его и с диким ором он умчится на другой конец дома. Но кот благополучно прыгает на пол возле меня. Он приземляется на придверный коврик, затем вдруг бросается назад, будто я угроза. Капризный уродец.

– Это касается парковки, – отвечаю я. – Я заметила, что он паркуется здесь каждый день и у него своя компания. – Я делаю паузу. – Это ведь компания? – спрашиваю я.

Она прищуривает свои янтарные глаза.

– Ну, конечно.

– Я хотела передать ему бумаги, – говорю я, протягивая ей папку. – Это заявление на специальное парковочное разрешение. Годовая плата шестьсот евро, можно оплатить сразу или раз в месяц. Он получит регистрационный номер, и ему больше не придется брать талоны в паркомате и оплачивать штрафы.

Я улыбаюсь ей при слове «штрафы», но она не понимает. Ничего.

– Постойте-ка, – говорит она озадаченно. – Вы торговый агент?

– Нет, – говорю я со вздохом. – Я парковочный инспектор, – произношу я медленно и четко.

Она оглядывает меня с ног до головы, из глубины здания доносится очередной возглас, явно финальный, и голоса становятся громче, когда толпа молодых мужчин вываливает из комнаты в коридор. Все они одинаковые. Джинсы, кроссовки, футболки, бейсболки, волосы на голове и на лице. Напомаженные и вкусно пахнущие. Как назвать музыкальную группу, в которой одни мальчики? Банда? Стая? Комплект? Мишура?

Парковщик замечает меня.

– Черт, уже пора? – спрашивает он, глядя на круглолицые часы с розовым ремешком на своей руке.

– Да, – начинаю я, – но я хотела…

– Рустер на встрече, – перебивает он. – Уже три часа там сидит, так что он занят. Я же просил тебя это сделать, – обращается он к девушке.

– Я не знала, – пожимает она плечами. – В общем, она продает разрешения на парковку.

– Нет, я…

– Ну, так бери, – говорит парковщик, презрительно махнув в мою сторону, и исчезает в офисе – в том, откуда он наблюдает за мной через окно, словно ночной сторож, охраняющий крепостную стену. Парни расходятся по комнатам, кошка и маленькая собачонка тоже. Сперва они бросают на меня любопытные взгляды, затем отворачиваются, потеряв интерес. Мне здесь больше нечего делать.

– Ладно, до свидания.

Я поворачиваюсь и спускаюсь по ступеням. Нужно бы проверить остальные машины на улице, но я не хочу здесь задерживаться. Сегодня им повезло. У меня лицо горит. Я слышу сдавленный смешок за спиной, и дверь закрывается. Лучше я устрою себе ранний обед. Тогда Пэдди не успеет подсесть ко мне и не придется говорить о том, что произошло, снова проживать тот эпизод.

Моя скамья занята.

Черт.

Я говорю это вслух.

Престарелая пара, сидящая на скамье, поднимает на меня глаза. Мужчина склонился вперед, опираясь на трость, тяжело дыша, с присвистом.

– Вы тут надолго? – спрашиваю я.

Они удивленно смотрят на меня.

– На этом свете или на скамейке? – спрашивает он.

– На скамейке? – говорю я.

– Ему нужно отдохнуть, – говорит она, будто извиняясь.

– Выпишете мне штраф? – спрашивает он, с задорным блеском в глазах, и я улыбаюсь.

– На этот раз прощаю.

Придется подстраиваться. Сегодня все не так как надо.

Я сажусь на низкой каменной ограде над пристанью. Я никогда здесь не сидела и чувствую себя как собака – делаю несколько кругов, чтобы решить, как бы сесть поудобнее. Передо мной покатый спуск для лодок до самой воды, шелковистой и блестящей. Гладкой, как зеркало, в этот погожий день. На середине спуска стоит мужчина, сунув руки в карманы, и смотрит на море. Я наблюдаю за ним, потом перевожу взгляд на остров вдали. То тут, то там виднеется несколько движущихся точек – это гольфисты ездят по полю для гольфа на острове.

Не успеваю я откусить свой сандвич с сыром, как на стене возле меня появляется нога, затем и все остальное. Я узнаю эти кроссовки. «Прада».

– Не возражаешь, если я присяду? – спрашивает он. Стоит, ждет приглашения.

– Пожалуйста.

Он садится.

– Спасибо за бумаги, – говорит он с папкой в руке. – Я только что со встречи. Это ведь ты принесла?

– Я решила, так будет проще, чем бегать по сто раз в день и доплачивать за парковку. Почти все компании в этом округе берут разрешение на парковку.

– Да, это разумно. Спасибо.

Я откусываю свой сандвич. Чувствую его пристальный взгляд, жую неритмично, неестественно. Нужно поговорить с ним, а не есть. Опять я все делаю не вовремя. Глотаю.

– Слушай, ты можешь оплачивать парковку как тебе удобно, но, если ты не будешь платить, мне придется выписать тебе штраф, это моя работа, ничего личного. Никакой мести. Я многим выписываю штрафы. И чаще всего я не знаю владельцев.

Хотя я прекрасно помню, кто чем владеет в нашем районе, но я не хочу рассказывать об этом ему.

– Я хотел извиниться за тот случай, – говорит он, – когда я порвал штраф и наговорил всякого. Я проявил чудовищное неуважение, мне вообще такое несвойственно, я никогда так не срываюсь, и я не хотел тебя обидеть.

– Хотел.

– В тот момент хотел, но это не было… В общем мне очень жаль.

Теперь-то он робкий. Может, куры все-таки способны напугать лисиц, может, улитки способны раздавить людей.

– Рассказывай, – говорю я.

– Если в двух словах, – произносит он и задумывается, – день выдался ужасный. К тому же я получал штраф за парковку каждый день в течение двух недель. И я был взвинчен, на грани нервного срыва, понимаешь, новый бизнес, офисные интриги… Почему ты улыбаешься?

– Я имела в виду, расскажи о том, что ты мне тогда сказал. Что мы среднее арифметическое пяти человек, с которыми мы чаще всего общаемся, – говорю я. Громко и четко, как повторяла себе с той минуты, как он произнес эти слова. Порча. Проклятие. Троянский конь.

– Ах, это. Да нет. Я ничего такого не имел в виду.

Он смущен. Тем, что оскорбил меня, или тем, как он меня оскорбил, не знаю точно. Дебильное оскорбление, если подумать. Все же мне хочется, чтобы он объяснил подробнее.

– Хорошо, – говорю я, – но что это значит?

– Ты среднее арифметическое пяти человек, с которыми ты чаще всего общаешься, это такая расхожая фраза в бизнесе, – объясняет он. – Вдохновляющее высказывание. Принадлежат Джиму Рону. Он мотивационный спикер. Это значит, что люди, с которыми ты проводишь больше всего времени, влияют на твою личность.

Закончив, он наконец поднимает на меня глаза, чтобы убедиться, что я все еще слушаю. Я слушаю. С той самой минуты, когда он сказал мне эти слова. Не в романтическом смысле, конечно, и никакого намека на любовный роман здесь и в помине нет, как раз наоборот, но эта фраза произвела настоящий взрыв в моей голове.

– Согласно исследованиям, – говорит он, – люди, с которыми ты регулярно взаимодействуешь, определяют почти девяносто пять процентов твоего успеха или неудачи в жизни. Они определяют темы обсуждения. Они влияют на твое настроение и поведение. Со временем ты начинаешь думать как они и вести себя как они. Я хожу на бизнес-курсы и недавно прочитал об этом, как раз перед тем, как увидел тебя, и… понимаешь, просто вырвалось.

– Ты сказал, что меня окружают неудачники, – говорю я. – Что пять человек, с которыми я провожу больше всего времени, наверняка ничтожества, раз я тоже получилась таким ничтожеством. Ты назвал Пэдди неудачником. Моего коллегу. Когда порвал штраф и бросил мне в лицо, ты не собирался вдохновлять меня.

Умен, нечего сказать. Хитрая старая лисица. Я перевожу взгляд на рыбака возле воды.

– За это я и прошу прощения.

– Хватит извиняться, – говорю я. – Это я уже слышала. Мне нужно разобраться в этом.

– В чем разобраться?

– Кто мои пять человек. Если бы каждый выбирал себе пять человек, это были бы их мужья, жены, дети, родители или…

– Нет, семья не считается, – говорит он улыбаясь.

– Почему?

– Потому что тогда у всех эти пять человек были бы членами семьи.

– У меня был бы только один.

– Ясно.

– Продолжай.

– Если не ограничиваться семьей, наверняка найдутся и другие люди, которые оказывают влияние на твою жизнь, а ты об этом даже не задумываешься.

Я открываю пакетик с грецкими орехами и предлагаю ему. Он качает головой.

– Думаю, тебе не стоит воспринимать это буквально. Я ляпнул глупость. Что первое в голову пришло. Просто вертелось на языке.

– Да, понимаю, но это как навязчивый мотив.

– Что-что?

– Ну, знаешь, песня, которую никак не можешь выкинуть из головы и повторяешь ее снова и снова. Я постоянно размышляю об этих словах.

– Действительно, похоже на то. Наверное, поэтому я и сказал эту фразу. Тоже много думал о ней.

– А можно одного члена семьи все-таки включить в пятерку? – спрашиваю я.

– Думаю, да, если он оказывает на тебя большое влияние.

– Да, оказывает. Мой папа.

– Хорошо. – он пожимает плечами.

– Значит, нужно еще четыре, – размышляю я вслух. – Это люди, с которыми ты буквально проводишь больше всего времени, даже если они тебе не очень-то нравятся, а, может, это люди, которых… – я задумываюсь. – Люди, которых ты даже не знаешь.

– Люди, которых ты не знаешь? – говорит он, тоже размышляя вслух. – Что ты имеешь в виду? Люди, которые вдохновляют тебя? – спрашивает он, протягивая руку за моими орешками и задумчиво отправляя их в рот. Он смотрит на море. – Мм, вкусно. Обычно мне не нравятся грецкие орехи.

– Они в сахарной глазури.

– По-моему, – говорит он, – ты слишком заморачиваешься. Сложно, конечно, выбрать из всех своих знакомых только пять человек. Тебя могут вдохновлять чьи-то мысли и поступки… например Опры, но ее не будет в твоем списке. Речь идет о людях, с которыми ты общаешься. Они должны пересекаться с твоей жизнью.

Он внимательно смотрит на меня.

А я на него.

Он мог бы быть очень даже симпатичным, если бы не был таким мудаком.

– Объясни-ка еще раз, – говорю я, – я все-таки не улавливаю, по каким параметрам выбирать этих пятерых.

– Пять человек, – произносит он медленно, на этот раз с широкой улыбкой, обнажая идеальные зубы, – с которыми ты чаще всего общаешься. Вот и все. – Он смотрит на меня улыбаясь.

– Что тут смешного?

– Твое лицо. Я совсем заморочил тебе голову.

– Так и есть, – говорю я. – По-твоему все просто. Пять человек. Кто бы они ни были. Делают меня такой, какая я есть. Навсегда. Просто потому, что я с ними общаюсь. И все. И это никак не связано со мной и с моим воспитанием или решениями, которые я принимаю, и моими генами и так далее. Все сводится к этим пятерым.

– Да, но не совсем. – он наклоняется ко мне, размахивает руками во время разговора. Большие дорогие часы на его тонком запястье. Светлые волосы на бледной коже рук. – Ты такая, какая ты есть, это понятно, но в этом-то вся прелесть. Вторая часть фразы говорит о том, что нужно выбирать с умом. У тебя есть выбор. Ты можешь выбрать этих пятерых, а значит, ты сама выбираешь, кто влияет на становление твоей личности, то есть сама выбираешь, кем тебе быть. Допустим, ты собираешь баскетбольную команду, разве ты не выберешь пятерых лучших игроков и чтобы каждый из них был мастером своего дела. Тебе нужны разыгрывающий защитник, атакующий защитник, легкий форвард, тяжелый форвард и центровой.

– Я не играю в баскетбол.

– Не важно. – он закатывает глаза. – Ты – проект. Кто должен попасть в твою команду, чтобы ты стала такой, какой ты хочешь стать?

– Вот это действительно вдохновляет, – говорю я. – Так бы сразу и сказал, перед тем как рвать мой штраф.

Мы рассмеялись.

– Мир? – говорит он, протягивая руку.

Я киваю.

– Как тебя зовут? – спрашивает он.

– Аллегра Берд, – говорю я.

У него мягкие руки. Мягче моих.

– Аллегра Берд. Классное имя.

– Есть такой музыкальный термин allegro, значит оживленно. Папа преподает музыку.

– Он один из твоей пятерки.

– Он первый. А их нужно располагать в определенном порядке?

Он смеется – ничего прекраснее я никогда не слышала, я невольно улыбаюсь, хотя голова кругом идет от всей этой путаницы.

– Друзья называют меня Веснушкой, – говорю я, хотя это совершенно лишнее, но я не знаю, что еще сказать.

– Веснушка, – говорит он улыбаясь и разглядывает мое лицо. Я смущаюсь. Будто он рисует карту, проводя линии от одной веснушки к другой. – Мило. Что ж, Аллегра, или Веснушка, я Тристан.

– Я думала, тебя зовут Рустер.

– Нет, Рустер – мой ник в YouTube.

– Зачем тебе ник в YouTube?

– Затем, что… а откуда ты знаешь, что я Рустер, если ты не знаешь, что я на YouTube?

– Твоя секретарша сказала. Я отдала ей папку с документами, чтобы передать тебе, – говорю я растерянно. Все-таки он псих, если забыл, почему он сюда притащился.

Он хмурится, глядя на папку.

– Я нашел ее на полу у двери, – говорит он, – решил, ты бросила через прорезь для почты.

– Нет. Твои помощники сказали, что ты на встрече.

– Да, я был на встрече.

– Что тебе больше нравится, – говорю я, – Рустер или Тристан?