«Great Expectations» kitabından alıntılar, sayfa 3

И хорошо, что благодаря его словам я вовремя сообразил то, до чего иначе мог додуматься слишком поздно: конечно же, от него нужно таить, что его расчеты – сделать из меня богатого человека – пошли прахом.

– Лучше было оставить ей живое сердце, – сказал я, не удержавшись, – пусть бы даже оно истекло кровью или разбилось.

Кому же не приятно доставлять другим удовольствие.

— Бедняга! — сказала эта леди отрывисто и сердито, точь-в-точь как моя сестра. — Он этим только самому себе вредит.

— Лучше бы он вредил кому-нибудь другому, — сказал джентльмен. — Это гораздо естественнее и разумнее.

С чего бы мне было это взять, как не с того, что на ее шитье, блеснув, упала слезина! Я молчал, вспоминая, как она маялась до тех пор, пока двоюродная бабушка мистера Уопса не поборола в себе досадную привычку жить, от которой многим следовало бы избавиться пораньше.

Я не знал, что сказать, как ее утешить. Я слишком понимал, что она тяжко согрешила, когда, обуянная жаждой мести, исковеркала впечатлительную детскую душу, как велела ей смертельная обида, отвергнутая любовь, уязвленная гордость; но я понимал и то, что, отгородившись от дневного света, она отгородилась от неизмеримо большего; что, став затворницей, она затворила свое сердце для тысячи целительных естественных влияний; что, целиком уйдя в свои одинокие думы, она повредилась в уме, как то всегда бывало, и будет, и не может не быть со всяким, кто дерзнет пойти против начертаний творца. И мог ли я не сострадать ей, не усмотреть возмездия в том, какой жалкой тенью она стала, в ее полной непригодности для этой земли, где ей положено было жить, в этом тщеславии, рожденном скорбью и владевшем несчастной женщиной безраздельно, как владеет людьми тщеславие, рожденное смирением, раскаянием, стыдом, – все чудовищные формы тщеславия, которые, как проклятье, тяготеют над нами!

Ее страшная нежность к Эстелле еще возрасла с тех пор, как я в последний раз видел их вместе; я не случайно употребил это слово: в ее ласках и нежных взглядах было что-то положительно страшное.

Она упивалась красотою Эстеллы, упивалась каждым ее словом, каждым движением и, глядя на нее, все захватывала губами свои дрожащие пальцы, словно пожирая прекрасное создание, которое сама взрастила.

Бесконечно тяжело стыдиться родного дома. Возможно, что это - заслуженное наказание за черную неблагодарность, лежащую в основе такого чувства; но что это бесконечно тяжело - я знаю по опыту.

человек ничего не принес в этот мир - ничего не может и вынести из него

Бесконечно тяжело стыдиться родного дома. Возможно, что это - заслуженное наказание за черную неблагдарность, лежащую в основе такого чувства; но что это бесконечно тяжело - я знаю по опыту.

Родной дом никогда не был для меня особенно приятным местом, - этому мешал крутой нрав моей сестры. Но дом был освещен присутствием Джо и до сих пор не внушал мне сомнений. Я верил, что наша гостицая не хуже самого изысканного салона; ... Одного года было достаточно, чтобы все это изменить. Теперь наше жилище казалось мне грубым и обыкновенным...