Kitabı oku: «Одинокая смерть», sayfa 4

Это могло стать основной причиной ее неприязни к молодому Пирсу. И, к своему удивлению, он попал прямо в цель.

– Я считаю, это вас не касается, – отрезала она.

Значит, вывод напрашивался сам собой – знакомство имело место.

– Это было до того, как он на вас женился? Или после?

– Он был старшим из мальчиков в школе, куда послали учиться Энтони и Дэниела.

– Вы тогда их не знали?

– Нет. – Холодно и резко.

Ратлидж некоторое время наблюдал за миссис Фаррелл-Смит. Она вышла за человека, чья фамилия пишется через дефис, и, значит, он был аристократ и, вероятно, презирал братьев из простой, недавно разбогатевшей семьи. Или сам был из обедневшего рода. И поэтому учительница оказалась сейчас в маленьком городке Суссекса, далеком от высшего света. Что объясняет, почему она принимала знаки внимания Энтони Пирса. Торговец или нет, он мог дать комфортабельную безбедную жизнь будущей жене, как наследник богатого владельца пивоваренного производства.

Он снова поменял направление разговора:

– Были враги у Энтони Пирса? Особенно среди тех, с кем он вместе воевал?

– Почему речь идет о войне? – Миссис Фаррелл-Смит быстро соображала и сразу отметила возникновение новой темы. – Разве там что-то произошло, что могло иметь такие трагические для него последствия?

Ратлидж вспомнил об опознавательных солдатских медальонах, найденных во рту убитых.

– У нас есть причины верить, что это связано с войной.

– Если что-то и случилось подобного рода во Франции, Энтони никогда мне об этом не рассказывал. И не рассказал бы, если хотите правду. Он знал, что я не люблю слушать о неприятных вещах. – Спохватившись, что это прозвучало эгоистично, она поспешно добавила: – У нас много бывших учеников, которые до войны учились вместе, пошли воевать и не вернулись. В вестибюле школы, напротив входа, на стене висит доска с их именами, чтобы все помнили. Энтони знал, что меня расстроят подобные воспоминания о войне.

Ратлидж подумал, что самообладание миссис Фаррелл-Смит необычно для женщины, потерявшей мужчину, который был ей дорог. На глазах ее не было следов слез, пролитых в подушку, хотя прошло всего два дня с той ночи, как обнаружили тело Пирса.

Она как будто прочитала его мысли, и глаза ее тотчас наполнились слезами.

– Еще вопросы, инспектор? Это очень больная тема.

Хэмиш сказал: «Она боится, что его убил брат».

Это объясняло ее вопрос, который она задала ему, не о смерти Энтони, а о местонахождении Дэниела.

Но он не стал уточнять.

– Если что-то еще вспомните, миссис Фаррелл-Смит, скажите констеблю Уокеру. Он передаст мне.

– Конечно, – голос звучал холодно, – вы найдете сами дорогу?

Он поблагодарил и поднялся.

Ее лицо, отпечатавшееся в его памяти, стояло перед ним, пока он шел к гостинице. Перед тем как выйти, он оглянулся и увидел на нем отчаяние.

Но она жалела себя, а не убитого.

Длинный день уже тянулся к концу, когда Ратлидж снова пришел в полицейский участок, чтобы вернуть листы с показаниями свидетелей.

Уокер стоял у окна, глядя, как последние лучи заходящего солнца играют на крышах домов напротив. Он обернулся, когда инспектор вошел в комнату, и спросил:

– Есть успехи?

– Ничего, что могло бы помочь. Завтра хочу поговорить с теми, кто уходил на фронт отсюда, из Истфилда. Можете устроить встречу с ними?

– Это не трудно сделать, – рассеянно отозвался Уокер, потому что мысли его были далеко.

– В чем дело? – спросил быстро Ратлидж. – Что произошло?

– Нет, пока ничего. Но сегодня третья ночь после убийства Пирса. И все может измениться, когда стемнеет.

– Понимаю ваше беспокойство. Да, наш убийца затаился и имеет перед нами преимущество. Он хорошо все спланировал и знает, когда и где нанести удар. Иначе вы или инспектор Норман поймали бы его сразу. Без моей помощи. Все, что сейчас требуется, – постараться его опередить и не дать осуществиться его планам. Это означает засады и патрулирование ночью всех тихих, укромных мест. Например, задних дворов, садов и полей около ферм, в окрестностях пивоварни, где человек может оказаться один. А сейчас я бы рекомендовал жителям не появляться на улице после темноты.

– Неизвестно, остановит ли его это. Может, он просто затаится и выждет, когда суматоха уляжется. – Уокер явно тревожился. – И еще это зависит от того, что движет им.

– Верно. Гаррота – значит убить наверняка. Больше надежности, чем удар ножом. Возможно, его не остановит даже то, что он сейчас больше рискует. Если, конечно, в его планы не входило убийство только этих троих.

Уокер обдумал слова инспектора.

– Никак не могу понять, как они связаны между собой.

– Это знает только убийца.

– Может быть, он убивает без причины?

– Возможно, что тому, кто использует гарроту, не важно, кто станет жертвой.

Но это означало, что речь идет о случайных убийствах.

Глава 7

Утром инспектор Норман послал своего человека с сообщением для констебля Уокера. Полицейского задержал сначала ливень, а потом Уокера не оказалось не месте.

Констебль Петти стоял у окна в полицейском участке, смотрел на улицу и ждал. Наконец Уокер появился. Он совершил очередной обход Истфилда, чтобы еще раз удостовериться, что ничего ужасного не произошло прошлой ночью. Войдя, он кивнул в знак приветствия собрату по службе и стал снимать мокрый плащ.

– Чашку чаю, Петти?

– Не отказался бы, но боюсь, нет времени. – И посланец передал на словах то, что приказал инспектор Норман. Но не ответил ни на один вопрос Уокера, попытавшегося уточнить детали.

Нахмурившись, констебль снова надел мокрый плащ и пошел в гостиницу. Патрулируя ночью городок, он не знал, что инспектор Ратлидж, проснувшись сначала в два ночи, потом в три, тоже вышел тихонько из гостиницы. Компанию ему составил только Хэмиш. Он бродил в темноте, останавливаясь время от времени и вслушиваясь в ночные шорохи. Ему казалось, что последние события придали пустым улицам зловещий вид, хотя здесь никогда не было в исторически обозримом прошлом ни резни, ни насилия, ни казней. Мирный ландшафт источал опасность между полуночью и рассветом.

Хэмиш заметил: «Где есть люди, там есть и смерть».

Это было правдой. Отчаяние, голод, эпидемии, падеж скота – все это тоже приносит смерть, не только войны.

Его шаги по утрамбованной дороге отдавались гулким эхом, но сразу стихли, как только он ступил на мягкую травянистую землю церковного двора. Интересно, наблюдает ли за ним сейчас кто-нибудь? Интуиция молчала. Ратлидж пытался смотреть на окружающую местность глазами убийцы. Здание пивоварни одиноко возвышалось в конце главной улицы. С церковной колокольни просматривался весь городок и окрестные фермы. Вдоль дороги, там, где она делала полукруг и уходила за пределы Истфилда, цвела сирень. Как убийца находил жертву, если не выслеживал специально, а потом шел за ней, ожидая, когда она окажется в месте пустынном и безлюдном, удобном для осуществления задуманного.

Хэмиш сказал: «А помнишь, как рядовой Дональд Макрей находил снайперов?»

Ратлидж помнил. Как-то они несколько дней не могли высунуться из окопа, потому что бил пристрелявшийся снайпер, не могли засечь его по вспышке, потому что он выбирал время, когда на линии британцев было слишком оживленно. Рядового Макрея послали наблюдать за снайпером и выявить его. И он сделал следующее: собрал старое сено от лошадей, доски, которыми обшивали окопы, и соорудил наверху подобие укрытия. Несколько дней германцы через нейтральную полосу обстреливали это воронье гнездо, просто забавляясь, оттачивая мастерство. Потом им надоело. На третью ночь Макрей положил внутрь винтовку так, что дуло выглядывало наружу. А утром на палку надел каску и высунул над этой кучей. Издалека казалось, что человек, спрятавшись там, целится из винтовки. И посадил двоих смотреть, откуда будет выстрел. Снайпер должен был выстрелить, поверив, что там, в этой груде хлама, спрятался стрелок. И снайпер поддался искушению. Это был его последний выстрел. Потом они поймали еще двоих таким же способом в течение нескольких месяцев.

Вот и сейчас, по всей вероятности, преступник сидит в засаде и ждет, когда в его поле зрения появится жертва.

Но это означало что, он должен выжидать долго, терпеливо, никуда не торопясь, поставив цель.

Удовлетворившись осмотром, Ратлидж вернулся к себе в номер, немного поспал, а когда часы на башне пробили следующий час, снова обошел все подозрительные места. Когда вернулся, облака, которые постепенно сгущались за последние часы над Южным Суссексом, разразились дождем, и, кажется, надолго.

Уокер пересекал вестибюль гостиницы, когда инспектор вышел из столовой, закончив ранний завтрак.

Констебль передал ему сообщение инспектора Нормана, понизив голос, чтобы его слова не достигли навострившего уши клерка у стойки, который с интересом поглядывал их сторону.

Ратлидж на какое-то время застыл, обдумывая услышанное, потом произнес:

– Проклятье.

Лиса перехитрила охотников. Пока Ратлидж прочесывал окрестности Истфилда, убийца сделал еще один шаг.

– Боюсь, сэр, что инспектор Норман сейчас тоже в ужасном настроении, – заметил Уокер с некоторым удовлетворением, – а я, честно сказать, рад, что это произошло не на моем участке.

– Возьмите с собой Петти и подгоните к входу автомобиль, я буду готов через пять минут, – распорядился инспектор.

Ехать пришлось недолго. Внезапно дорога нырнула в расселину между двумя скалами, потом пошла вниз, к морю, к старому городу. Слева виднелись высокие черные сараи для сушки рыболовных сетей, навесы и вытащенные на мель суда. Дождь молотил по крыше автомобиля, на губах появился вкус соли. Справа открывался вид на старый город с замысловато переплетающимися улочками. Серые, под цвет неба, волны, пенясь, разбивались о берег, сейчас пустынный. Курортников видно не было.

Когда-то Гастингс представлял собой маленькую рыбацкую деревушку на краю долины, спускавшейся с гор к морю. Со временем деревушка разрасталась, но долго не приобретала значение порта, даже во времена Вильгельма Завоевателя. Зато позже Гастингс стал одним из пяти самых знаменитых портов Англии. С непременным укрепленным замком, нависавшим над гаванью и препятствовавшим проникновению врага в долину. Много позже получили популярность морские купания, они принесли процветание и богатство порту, и Гастингс разросся. Старый город с лодками на песке и с высокими сараями, где хранились рыболовные сети, со скученными домиками и оживленными рынками, торговавшими дарами моря, стал анахронизмом, а новый город отстраивался по-другому, с проспектами, парками, отелями, магазинами и длинной набережной для прогулок отдыхающих. С началом войны город потускнел. Когда же война закончилась, получил второе дыхание. Вновь появились любители морских купаний.

Ратлидж проехал прямо в полицейский участок Гастингса, но не застал там инспектора Нормана. Ему сообщили, что тот уехал в район скал вблизи от рыбацкой деревни. Пришлось вернуться назад и проделать обратный путь до старого города. Сквозь пелену дождя можно было видеть лишь верх мелового утеса, где на фоне серого неба суетились крошечные человеческие фигурки. Там, где скала нависала над морем, к ним взбирался человек, борясь с порывами ветра, по веревкам, невидимым с дальнего расстояния.

– Не завидую бедняге, – сказал Уокер, наблюдая за ним, – опасное дело, даже в хорошую погоду. Интересно, что заставило?

Ратлидж молча проследовал к фуникулеру, расположенному за магазином сетей.

К его удивлению, фуникулер работал. Вагончик быстро доставил их наверх. Выйдя, они согнулись от шквалистого ветра с дождем, ударившего в лицо. Их встречал констебль.

– Инспектор? Сюда, сэр. – Он повернулся и повел их к собравшимся на краю обрыва людям, полицейским и штатским. Все были заняты непонятной работой.

Даже сквозь серую стену дождя Ратлидж мог видеть, что на земле около них лежат двое, хотя внимание большинства было приковано к человеку, карабкавшемуся вверх по скале. Ратлидж понял, что два распростертых на краю утеса тела не то, что он сначала подумал, – это были люди, которые, растянувшись на мокрой грязной траве, свесив вниз головы, тащили вверх веревки. Еще двое держали их за лодыжки, чтобы не дать свалиться вниз. Трава была скользкая, и шквал ветра мог сбросить их в море.

Ратлидж снял шляпу, чтобы ее не унесло ветром, и сразу на лицо и голову хлынули потоки воды. Люди не повернулись, когда он приблизился. Он видел, как Уокер пытается что-то сказать констеблю, сопровождавшему их от фуникулера. Приходилось громко кричать ему прямо в ухо. Ратлидж услышал крик боли, когда человека, карабкавшегося наверх, с силой ударило о скалу. Кто-то из тянувших его за веревки крикнул:

– С тобой все в порядке, Бен?

Ответа расслышать Ратлидж не мог. Теперь многие оборачивались, взглядывали на него, но только не Норман, который напряженно ждал появления спасателя.

Вдали, на горизонте, небо и море сливались в сплошную серую пелену, по краю которой низко клубились темные облака.

Вдруг тащившие веревку люди откатились назад, и все начали им помогать. Как из игрушечной коробочки на пружине возникла голова, потом плечи, торс, и наконец мужчину вытащили. Он растянулся без сил на мокрой траве, одежда его промокла насквозь, кто-то накинул на него плащ, но ему было жарко от неимоверных усилий, и он мотнул головой, чтобы сняли. Только сейчас инспектор Норман обернулся, черные волосы облепили его череп, и крикнул Ратлиджу, указывая вниз:

– Ваш?

Ратлидж подошел, нагнулся, держась за плечо одного из тех, кто тащил веревку, чтобы не свалиться.

Внизу, на небольшом скалистом выступе, о который яростно бились волны, лежало тело. Спасатель, которого только что вытащили, видимо, спускался, чтобы обвязать его веревками. Спускаться туда вообще было опасно, но вдвойне опасно было проделать работу, с которой спасатель успешно справился, рискуя жизнью, – ведь в любую минуту его могло смыть в бушующее море. Все это он проделал на площадке, где с трудом мог поместиться один человек. А еще ему предстоял не менее опасный подъем наверх.

Ратлидж услышал, как Норман громко крикнул:

– Тащите!

Обернувшись, он увидел, что четверо мужчин снова взялись за веревки, и отошел от края. Потом он узнал, что это были спасатели с лодочной станции на пляже.

– Почему вы решили, что он наш? – крикнул Ратлидж.

Норман невесело ухмыльнулся:

– Тот, кто спустился туда, сказал, что горло мужчины перерезано. Он долго не мог обвязать его веревками, сначала надо было надеть защитный пояс, потому что пришлось тащить тело по острым камням, и широкий ремень должен был хоть немного его уберечь. Но у меня создалось впечатление, что он не зарезан, а, скорее всего, задушен гарротой. Вот почему я послал за вами.

– И все-таки какое отношение он имеет к нам? Если он находится здесь, то, вероятно, это один из жителей Гастингса?

– Назовите это чутьем, – ответил Норман и вновь повернулся к тянувшим за веревки спасателям. – Это тоже помогло. – Он вытащил из кармана полевой бинокль. – Мы должны были сначала узнать, жив он или нет. Ведь доктор не мог к нему спуститься. Он почти поклялся, что там труп.

Норман указал на невысокого полного человека, стоявшего в стороне.

Кто-то заглянул вниз и крикнул:

– Полегче, парни, полегче!

И спасатели немного ослабили хватку, а потом сделали рывок, и тело перевалило через край обрыва. Был момент, когда показалось, что оно вот-вот снова упадет, трава была скользкой от дождя и грязи.

Ратлидж слышал, как рядом выругался Норман.

Несколько человек подбежали и, ухватившись за петли на поясе, которым был обвязан труп, оттащили его подальше от края, а те, кто долгое время висели вниз головой и тянули веревки, в изнеможении раскинулись на мокрой траве.

Ратлидж и Норман моментально оказались рядом с телом, опередив доктора, и, чтобы не поскользнуться, встали на колени. Доктор присоединился к ним.

– Покойник, – констатировал он. – Потом скажу о причине подробнее, когда осмотрю у себя. Здесь это невозможно сделать.

Констебль Уокер тоже подошел, наклонился, для равновесия упершись руками в колени, и стал рассматривать мертвого через плечо Ратлиджа. Дождь стекал по волосам Ратлиджа на глаза, не давая возможности видеть, он вытирал их рукой.

Жертва лежала на животе в промокшей насквозь одежде. По следам на шее сзади уже было ясно, что мужчина убит с помощью гарроты. Как и предполагал инспектор Норман. Глубокий след от раны был черным в сером свете ненастного дня.

Острые камни сделали свое дело, брюки были порваны и в грязи, как и рубашка, тело покрыто порезами и ссадинами. Руки тоже, но не от проволоки – мужчина не защищался, – а по той же причине.

Взглянув на Ратлиджа, Норман перевернул тело на спину, и сзади раздался громкий возглас Уокера. Норман спросил:

– Знаете его?

– Да, сэр, Тео Хартл. Они с отцом работали на мебельной фабрике в Истфилде.

– Вы уверены? Его лицо основательно разбито.

– Нет даже малейших сомнений. Я его видел почти каждый день с тех пор, как он родился.

– Ну, вот я же говорил, – сказал Норман, – это ваш. Но на моей территории.

Доктор все-таки бегло осмотрел повреждения.

– Никаких других видимых ран, только те, что связаны с падением и попытками втащить его наверх. Еще повезло, что он свалился на этот выступ, потому что иначе его давно унесло бы в море. И мы его никогда бы не нашли.

Ратлидж взглянул на мертвое лицо. На вид Хартлу было лет двадцать пять, как и остальным жертвам, он был высокого роста, светловолосый, выше, чем другие, и плотного сложения, поэтому так тяжело было втащить его наверх. Норман сделал знак своим людям.

– Ладно. Доставьте его в приемную доктора. – Он повернулся поблагодарить спасателей, пожал всем руку, оделил целой пригоршней монет. – Купите себе что-нибудь, чтобы согреться. Я сниму показания позже, когда будете свободны от дежурства.

Они стали спускаться.

– Это просто счастливый случай, что его нашли, – сказал Норман. – Рыбацкие суда возвращались, и с них заметили на выступе лежавшего человека, сначала думали, что кто-то прыгнул вниз, покончив счеты с жизнью, но у меня сразу появились дурные предчувствия. Мы привели спасателей и начали рискованную операцию.

Они подошли к машине Нормана. Прежде чем в нее влезть, Норман вытер мокрое лицо. Ратлидж замешкался, слушая Хэмиша, потом решительно отсек не дававший покоя голос и сел вместе с Уокером на заднее сиденье.

Пока они выбирались на дорогу, скрипя шинами по траве, Норман заметил:

– Проклятая погода для такого дела. Говорил вам, не хочу, чтобы убийства переместились в Гастингс.

Ратлидж достал носовой платок, влажный и холодный, намокший плащ тяжело давил на плечи, вода хлюпала в ботинках.

– Но что привело сюда Хартла? – спросил он.

Они направились к полицейскому участку. Норман мрачно ответил:

– Это теперь ваша работа. Но мне оттого не легче.

В машине неприятно пахло мокрой шерстяной тканью. Когда они подъехали к участку, Норман обернулся к Ратлиджу:

– Где оставили свою машину? Около магазина рыбацких сетей?

– У подножия фуникулера.

– Я пошлю туда кого-нибудь, пусть подгонят сюда. Заходите внутрь.

Они прошли в участок. Там казалось еще холоднее, потому что не было солнца, чтобы согреть помещение. Норман попросил дежурного сержанта принести горячего чая из ближайшей таверны.

Помещение участка было гораздо больше, чем в Истфилде. Кабинет Нормана находился в коротком коридоре слева. Справа – подвал с камерой. Оттуда раздавалось монотонное, громкое пение.

– Он не совсем нормальный, – объяснил Норман и закрыл дверь в кабинет, отсекая пение. – Мы иногда помещаем сюда, ради него самого, когда его сестра не может его контролировать.

Он хотел сесть на свое место за столом, но передумал, порылся в ящике стола, достал пачку листов бумаги и протянул Ратлиджу и Уокеру:

– Вот, подложите на стул, а то прилипнете к сиденью.

Потом открыл шкаф, достал полотенце и начал вытирать лицо и волосы.

– Ну, Уокер, расскажите, что вы знаете об этом человеке.

– Он был на войне со всеми остальными. Очень спокойный, уравновешенный, с ним не было связано никаких скандалов – ни до, ни после войны. Пришел работать в мебельную фирму «Стулья Кентон» резчиком по дереву. Его отец всегда хвастал, что у сына талант.

Норман бросил взгляд через стол на Ратлиджа:

– Фабрика имеет неправильное название. На самом деле стулья, столы, кресла, кровати изготавливают с помощью оборудования, а потом вручную делают отделку. В наше время полно отелей, которые заказывают мебель, эти отели расплодились на побережье в последнее время, они хотят иметь качественную мебель, прочную, чтобы могла выдержать плохое обращение отдыхающих. Они наняли с дюжину людей, так? – Он посмотрел на Уокера.

Тот кивнул:

– В лучшем случае пятнадцать. Как правило, мастерство краснодеревщиков передается по наследству от отца к сыну.

– Их мебель пользуется спросом, и фирма хорошо известна, они расширили свое производство. И занимаются теперь еще и строительством коттеджей, – сказал Норман.

– Дед Кентона начинал свой бизнес в сарае, – добавил Уокер. – На Кентонов работали три поколения Хартлов.

– Так что его привело в Гастингс? – не унимался Норман. – Если он работал на Кентона, что он тут делал?

– Понятия не имею, – ответил Ратлидж. – Мне нужен отчет доктора как можно скорее.

– Мы уже знаем, что вызвало смерть. Вы же видели его горло. Но был ли он убит на скале, или его притащили туда мертвого? Что вы думаете? В такой проливной дождь все следы давно смыты, если там они были – крови или борьбы.

– Единственное, что остается, – проследить его действия. Если он был здесь, в Гастингсе, с какой-то целью, почему не вернулся в Истфилд в тот же день? Или вечером? Что он здесь делал ночью и где останавливался?

– Я пошлю моих людей поспрашивать в местных гостиницах и пабах.

Дверь открылась, вошел констебль с деревянным подносом, видавшим лучшие времена. Края были выщерблены, а украшение в центре, в виде нарисованной гирлянды роз, поцарапано и облуплено. Но фарфоровый китайский чайник, чашки, кувшинчик с молоком и сахарница были безукоризненно чистыми и, вероятно, недавно купленными. Норман встал, взял поднос у констебля и сам разлил чай по чашкам. Они молча пили некоторое время горячий чай, благословляя этот живительный напиток. Ратлидж почувствовал, как благодатное тепло разливается по телу, и, с благодарностью поставив пустую чашку на стол, подытожил:

– Давайте соберем информацию и потом обменяемся ею.

– Так чье теперь это расследование – ваше или мое? – спросил Норман.

Ратлидж не был настроен сейчас разбираться в тонкостях юрисдикции.

– Главный констебль передал дело Ярду. Думаю, он согласится, что смерть Хартла вписывается в общую картину преступлений, которыми я занимался по своему прибытию в Суссекс.

– Но расследование должно проводиться здесь.

– И здесь тоже. Но вы сами сказали, что смерть Хартла относится к серии наших убийств.

Норман допил чай.

– Разберемся по ходу дела, – ответил он. – Я делаю свою работу и не стану вмешиваться в вашу. Посмотрим, не остались ли следы пребывания убитого в Гастингсе.

Если узнаете что-нибудь у себя в Истфилде, сообщите. Главное – найти причину, зачем Хартл здесь появился; узнав это, вы облегчите мне задачу.

– Я поговорю с его работодателем. – Ратлидж поднялся. – Мой автомобиль, вероятно, уже подогнали, спасибо за чай. Я свяжусь с вами.

Уокер допил чай одним глотком и последовал за Ратлиджем.

Норман проводил их молчанием.

Дождь все еще лил, когда они садились в машину.

– Едем в Истфилд? – спросил Уокер.

И услышал в ответ:

– Мне бы хотелось вернуться на то место.

Бедный Уокер не мог заглушить стона отчаяния. Ратлидж повернулся к нему:

– Вы можете оставаться в машине.

Подъехав к обрыву, Ратлидж попытался найти хоть какие-нибудь следы. Принимая во внимание погодные условия, это было почти безнадежно, но он надеялся на свое острое зрение.

Голос Хэмиша пробился сквозь шум дождя и ветра: «Брось ты это».

Поиски увенчались лишь находкой монетки в полпенни, которая наверняка валялась здесь месяцами, если не годами. Ратлидж поднял ее – на него смотрело бородатое лицо Эдуарда VII. Он вернулся в машину и спросил Уокера:

– Вы знаете доктора, который был здесь сегодня утром?

– Не очень хорошо. Доктор Томпсон. Его прозекторская находится где-то на Хилл-стрит.

– Давайте поищем. – И Ратлидж вернулся в город.

После нескольких попыток они отыскали табличку с именем доктора на одном из домов. Медсестра доктора, высокая худощавая женщина со сладким выражением лица, открыла им дверь и провела в прозекторскую.

Тело, находившееся на столе, было прикрыто простыней. Мокрая одежда лежала в стороне. Доктор Томпсон мыл руки и повернулся, когда они вошли. Узнав их, он сказал:

– Вы были на обрыве с инспектором Норманом. Это он вас послал? Я как раз собирался к нему зайти.

Ратлидж представил себя и констебля.

– Я приехал из Лондона, чтобы провести расследование. Хартл – не первая жертва, были и другие, в Истфилде.

– А, да, я помню, мне говорили. Значит, я должен доложить вам о результатах, прежде чем поговорю с Норманом.

– Так что вы выяснили?

– Что мое предварительное заключение было верным. Я имею в виду горло. Нет следов удушения руками, была использована гаррота. Местами содрана кожа, но это от падения на камни. Он был мертв, когда его сбросили вниз. Как долго до этого был мертв, пока трудно сказать, но полагаю, смерть наступила незадолго до полуночи. Может быть, в десять часов или одиннадцать. Из-за холодного ливня трудно точнее определить момент смерти. Взгляните. – Доктор поднял простыню, и Ратлидж подошел к столу.

Теперь рана была видна отчетливо, как и другие повреждения – сорванная местами кожа, порезы и ссадины.

– Как думаете, что послужило гарротой? – спросил он.

– Проволока, скорее всего, судя по глубине пореза. Она более эффективна, чем, например, узловатая веревка. И взгляните на это – внизу живота большой шрам, рана зажила, но рубец еще свежий.

Штыковая. Удивительно, что он выжил после неминуемо последовавшей инфекции, не говоря о повреждении внутренних органов. Он был сильным мужчиной и боролся за свою жизнь. Осмелюсь предположить, что убийца унес на себе следы его сопротивления.

Доктор поднял руку Хартла и показал на пальцы:

– Сначала я думал, что это от падения. Но теперь считаю, он пытался убрать от горла орудие убийства. Видите сломанные ногти и под ними запекшуюся кровь? Я определил его возраст около двадцати восьми. Судя по складкам около рта, он долго испытывал боль, такой сильный и такой крупный мужчина.

Уокер первый раз подал голос:

– Ему в последний день рождения исполнилось двадцать восемь. – Он хотел задать вопрос доктору, но Ратлидж его опередил:

– Что-нибудь еще нашли, что может представлять интерес?

– Я как раз подошел к этому. Это не имеет отношения ни к причине смерти, ни к состоянию тела. Во рту мертвого был солдатский медальон. Какие были у многих во время войны. Но мне сказали, что жертву звали Тео Хартл, кажется, это вы говорили, констебль, вы ведь его опознали? Он из Истфилда. Но на медальоне указан другой человек – некий Френч из Хэртфордшира. Не понимаю, при чем тут медальон, странная история, ведь война кончилась два года назад.

Доктор передал медальон Ратлиджу. Инспектор видел, что доктор заинтригован и ждет ответа.

Значит, в полиции не распространялись о деталях, а другие жертвы обследовал доктор Гудинг.

Ратлидж сказал:

– Прошу вас, сохраните в тайне то, что сейчас услышите. Только несколько человек знает об этом. Скорее всего, солдатский медальон другого человека во рту жертвы является, как бы поточнее сказать, почерком убийцы. Если Уокер говорит, что перед нами Тео Хартл, я ему верю. Почему медальон капрала Френча оказался здесь, пока непонятно. Мы еще не нашли причину. И поэтому данная информация не подлежит разглашению.

Доктор Томпсон смотрел на него с изумлением.

– Но тогда у вашего убийцы что-то вроде помешательства на этих медальонах.

– Мы не знаем, сумасшедший он или хитер и преследует какие-то свои цели. Пока не знаем.

Томпсон покачал головой:

– Мое предположение, что преступником движет непреодолимое стремление убивать, и почему-то именно с помощью гарроты. Рана на горле Хартла очень глубокая. Море смыло основное количество крови, но зрелище до этого было устрашающим. Ему нужна не просто смерть, потому что убить для него было бы слишком просто.

Ай да доктор! Ратлидж взглянул почти с восхищением на этого полного невысокого доктора из глубинки, который оказался достаточно проницательным, чтобы разгадать мысли убийцы.

А доктор, как будто догадываясь, о чем подумал Ратлидж, скупо улыбнулся:

– Я тоже был на войне. Поэтому много повидал и знаю, на что способны иногда люди. У меня нет иллюзий на этот счет. Я видел, как некоторые испытывали удовольствие, убивая людей, себе подобных существ. И ваш убийца, скорее всего, из их числа. Когда война кончилась, он потерял такую возможность, потом обнаружил, что не может жить иначе. Жажда крови, инспектор. Инстинкт, свойственный не только низшим животным.