Kitabı oku: «Свидетели времени», sayfa 4
Но Хэмиша убедить было труднее. «Да тебя беспокоит совсем не этот труп! – тараторил он. – Ты все еще не можешь выкинуть из головы Шотландию. Ты не хочешь вернуться в Лондон и приступить к работе, потому что не готов взглянуть в лицо жизни».
– Но с меня сняли повязку, и, как только я вернусь, доктор выпишет меня.
«Это не одно и то же – освободиться от бандажа и примириться в душе с Шотландией».
– Когда вернусь в Лондон, я покончу и с этим.
«Ты уверен? Тогда почему сейчас едешь на север?»
Дорога из Нориджа к Остерли вела через гряду округлых холмов и была весьма живописной. В крохотных долинах ютились редкие деревеньки, с каменными или кирпичными домиками. Все еще свежая трава зеленела на склонах холмов под прикрытием лесополос, и на них паслись многочисленные стада толстых овец, к зиме они отрастили густую шерсть. Все было так не похоже на Францию с разрушенными домами и торчавшими из руин каминными трубами вдоль всей линии фронта. Сейчас Ратлидж даже забыл, что была война, как будто вернулся вновь в 1914-й, словно здесь ничего не изменилось. Но на самом деле изменилось и никогда не станет прежним.
Для Хэмиша это была благодатная земля – мирная и богатая, где жить гораздо легче, чем в скалистых горах Северной Шотландии. Но именно суровость жизни, по мнению Хэмиша, и делала из шотландцев прекрасных воинов.
– Норфолк тоже прославился своими хорошими солдатами, – напомнил ему Ратлидж. Но для Хэмиша это были разные вещи: одних хорошо научили, а у вторых это было в крови, впиталось с молоком матери.
Даже когда они сидели в траншее, Хэмиш любил приводить исторические примеры на эту тему. Некоторые относились к двенадцатому веку, когда шотландцы проявили особую отвагу. Их образ жизни, по мнению Ратлиджа, никогда не сделает человека процветающим, но придает гордость и силу духа плюс врожденную храбрость.
Мили бежали одна за другой. Дорога, сделав очередной поворот, нырнула между двух холмов, и взору Ратлиджа открылись просторы болот, в это время года окрашенные зимней палитрой цветов – красно-коричневым, желтым и золотистым. Он съехал к обочине у развилки и долго любовался ландшафтом – надо признать, что небольшая Англия тоже имеет свою, своеобразную красоту.
Дорога раздваивалась – направо к Кли, налево к Ханстентону. Она тянулась по кромке болот, пропадая вдали. Ратлидж поехал налево, и вскоре северо-западный ветер принес крики чаек с гряды дюн вдоль берега моря. Через несколько миль он въехал на окраину небольшого городка, скорее деревни, распластавшегося под огромным колпаком серого неба, вобравшего цвет невидимой воды болот.
Небо сейчас не было похоже на знаменитое «Небо Констебла». Художник изобразил горизонт с широкой грядой облаков, пронизанных светом, природу, где жили сельские люди, простоту и неприхотливость их дней. Фермерские дети удили рыбу, усталые лошади тащили нагруженные повозки, каждый был занят своим повседневным трудом, не замечая величия неба над головой.
Сейчас небо казалось пеленой, укрывшей землю и море, которого не было видно. Оно было скрыто за болотами, образовавшимися на соленой и скользкой почве, которую море оставило, отступая. Эта часть Норфолка вела давнюю борьбу с ветром и водой, часто изменявшими прибрежную линию. В одном веке деревня стояла на берегу, а в следующем – уже в милях от моря.
Проехав разбросанные вдоль дороги дома, он въехал в Остерли. Слева, высоко над дорогой, на травянистом холме, стояла огромная, отделанная кремнем церковь. Наверное, ее построили в те времена, когда здесь процветали торговля шерстью и овцеводство. В Норфолке много таких соборов, отображающих времена расцвета в прошлом. Насколько Ратлидж помнил из истории, Остерли в Средние века был одним из пяти главных портов Англии, и многие местные богачи, ударившись в религию, строили церкви, увлекаясь высокими окнами и башнями, демонстрировавшими не только величие веры, но и оборонительную мощь. Повернув на подъездную дорогу к церкви, он направился вверх на холм, чтобы взглянуть на церковь вблизи. Табличка у ворот сообщала, что это церковь Святой Троицы.
Какая-то женщина вышла из дверей церкви и, заслонив глаза рукой, стала смотреть на верхние окна башни. Ветер трепал подол ее юбки и пальто. У Ратлиджа сложилось впечатление, что она молода, стройна и привлекательна. Красота сквозила в линии плеч, движениях головы и шеи, хотя рука скрывала черты лица.
«Наверное, неплохой вид с башни, – сказал Хэмиш, – церковь стоит очень высоко».
– С моря ее тоже видно. В Линкольншире многие века использовали церкви в качестве маяков.
Женщина вернулась в церковь. Франс понравилась бы ее шляпа. Темно-красная, с серебристыми голубыми перышками сбоку, придававшими элегантность. Ратлиджу захотелось выйти из автомобиля и зайти в церковь, чтобы рассмотреть женщину поближе. В это время на холм поднялся мужчина, не по дороге, а со стороны церковного двора, и тоже зашел внутрь. Рабочий, судя по одежде, – в тяжелых башмаках и комбинезоне. Наверное, женщина ждала его.
Ратлидж оглядел местность.
Впереди, перед капотом автомобиля, дорога обрывалась, уходя в небольшую рощу. За рощей пряталось несколько домов, виднелись лишь верхушки крыш с каминными трубами, поодаль стоял большой амбар.
Он не рискнул к ним подъехать, побоявшись, что застрянет в грязи. Наискосок от дороги находился дом викария, наполовину скрытый за каменной стеной, туда вела узкая подъездная дорога. Дом стоял среди высоких больших деревьев, явно очень старых.
Ратлидж развернулся и поехал вниз к главной дороге. Повернул направо по Уотер-стрит, знак указывал, что там находится полицейский участок.
Он остановился около него и пошел представляться инспектору Блевинсу. Но на двери висело объявление, что тот отбыл по делам, и был указан номер полиции в Шермане, чтобы можно было связаться с ним в экстренном случае. Ратлидж открыл дверь и заглянул внутрь. Пустая приемная показалась ему местом неуютным для ожидания.
«Как долго его придется ждать?» – ворчливо заметил Хэмиш, и Ратлидж закрыл дверь.
Сев в автомобиль, он подумал, что есть время осмотреть город и повидаться с миссис Уайнер. Это будет более приемлемо для Боулса как продолжение задания, которое заключалось в успокоении епископа, а не во вмешательстве в дела местной полиции. Уотер-стрит привела его к набережной, которая оказалась короткой, и вновь вернула на главную дорогу. Он поехал по ней снова, чтобы иметь представление о размерах Остерли. Город казался вполне процветающим, во всяком случае, Ратлидж не заметил здесь безобразных проявлений нищеты, как и показной роскоши.
С десяток коротких улиц от моря вели в глубь материка, одна из них – Шерман-стрит, наверное, соединяла Остерли с соседней деревней, исчезая за холмом. Дальше простирались фермерские поля. Он поехал в противоположную сторону и вскоре увидел вторую церковь, вероятно, это и была церковь Святой Анны.
Дорога повернула налево и пошла вдоль болот, простиравшихся до горизонта.
Хэмиш молчал, наверняка его тоже потряс великолепный вид. Ратлидж свернул на обочину, на каменистую площадку для машин, чтобы лучше рассмотреть ландшафт. Травяной покров болот лежал плотным коричневозолотистым ковром, по которому из-за порывов ветра иногда пробегали волны; небольшие деревья по краю болот клонились к земле. Утки, дикие гуси, чайки криками наполняли воздух. Вдали белела полоска морской пены.
Дикая красота захватывала, казалось, перед ним первозданная природа, до которой еще не добрался человек.
Хэмиш сказал: «Подожди, дай время».
Из травы поднялся сокол, пролетел ярдов двадцать и, хлопая крыльями, бросился вниз на невидимую, зазевавшуюся добычу. Потом поднялся снова, неся в когтях что-то небольшое и темное. Мышь?
Последовал новый порыв ветра с моря, стало слышно, как волны накатываются на берег. Потом снова воцарились тишина и покой, но они давили, только усиливая одиночество.
Косяк гусей от моря пролетел в сторону Остерли.
Провожая их взглядом, Ратлидж вспомнил слова поэмы, написанной Мэннингом:
Гуси летели в ночи, на фоне луны,
Прямо на меня, как черная стрела.
Но я шел, спотыкаясь в темноте,
Под луной я был одинок, печален и все еще от моря вдали.
Поэт написал об отчаянии человека и его борьбе с одиночеством.
И здесь, на болотах, глядя на косяк гусей, Ратлиджу вдруг показалось, что море все-таки скоро появится перед ним. Вернулась надежда, и настроение поднялось.
«Это ненадолго, – сказал Хэмиш. – Все лишь мираж и иллюзия».
Глава 5
Не отвечая Хэмишу, он еще простоял минут десять, глядя на необозримые болота. Но чары уже были разрушены, и картина снова казалась безжизненной.
Он вышел из машины, чтобы завести двигатель. Под ногами были камни – круглые, белые, раскалываясь, они внутри поблескивали. Множество городов вдоль Северного моря были построены из такого камня, твердого и надежного в сердцевине.
Заведя двигатель, он вернулся на водительское место и снова вспомнил Бриони. Она сказала, что местная полиция ничего пока не смогла сделать, не продвинулась ни на шаг в поимке преступника. Почему до сих пор никто в Остерли не дал показаний, которые могли помочь установить причину смерти священника. Такое преступление должно было немедленно вызвать взрыв возмущения, заставить людей выйти из домов, даже ночью. Недоверчиво косясь на соседа, припомнить на первый взгляд незначительные события, которые иногда помогают полиции сложить мозаику, восполнив недостающие кусочки. Например: «Я видел там человека…» Или: «Я слышал то-то и то-то, пока ждал в очереди у зеленщика…» Или: «Отец Джеймс как-то говорил мне…»
В провинции процветает любопытство к личной жизни соседей, жители, как правило, любят подглядывать, сплетничать, но не станут рассказывать приезжему или даже местному инспектору полиции о том, что им известно. Личная жизнь соседа защищена их молчанием. Но только на первый взгляд, потому что такая защита иллюзорна.
Ратлидж развернулся и поехал обратно.
Может быть, они молчали, потому что сомкнули ряды вокруг убийцы, стараясь выгородить его?
«Не похоже», – с сомнением сказал Хэмиш.
– Но именно это могло являться причиной обращения епископа за помощью в Скотленд-Ярд.
Он доехал до поворота и направился ко второй церкви. Она была меньше Святой Троицы, ее тонкий шпиль, как тонкий палец, указывал в серенькое небо. Отделанная кремневой галькой, она долгое время выдерживала ветры с моря. Под простотой строения проглядывала вечность. Она выдержала суровые времена и испытания, как стойкий воин. Черная дощечка с потертыми золотыми буквами подтверждала, что это действительно римская католическая церковь Святой Анны. Позади нее, за низкой каменной стеной, виднелось церковное кладбище; надгробные памятники веками медленно заполняли его пространство и подбирались уже к самой церкви. Еще сотня лет – и надгробия достигнут апсиды.
Рядом с церковью стоял дом настоятеля – кирпичный, викторианской постройки, с флером экстравагантности, как будто оказался здесь случайно, высадившись как-то в сильный шторм, и решил остаться навсегда. Как экзотическая птица, залетевшая в северные края и полюбившая суровый климат больше, чем теплый родной дом. Неподходящее место для убийства.
Ратлидж оставил машину во дворе церкви и, собираясь постучать в дверь, уже поднял кольцо, когда женщина, проходившая мимо с детской коляской, сказала:
– Миссис Уайнер ушла за покупками. Думаю, должна вернуться где-то через час.
Он поблагодарил и в третий раз повернул назад в город, решив на набережной найти подходящее место и перекусить, поскольку завтракал уже давно, в Норидже.
Остерли был построен из местной кремневой гальки с облицовкой кирпичом вокруг окон и дверей. Камешки торчали из стен, казалось, они прилипли к ним, как голодные пиявки. В этих домах чувствовалась добротность и надежность, устойчивость к морскому климату и штормам.
Он нашел улицу, которая вела к гавани, но сделала непредвиденную петлю и только потом вывела на узкую улочку, спускавшуюся к набережной. Теперь в городе стало многолюдно, повсюду были люди, а около лавок и магазинчиков стояло множество различного вида экипажей и повозок. Лошади, опустив головы, дремали в ожидании. Но внимание Ратлиджа было приковано к гавани, куда он наконец добрался.
Там, где когда-то была бухта, взору явились скользкие илистые берега, покрытые травянистой ряской. Булыжники мостовой, покрытые жидкой грязью, являли взору свое средневековое величие. Гавань, куда когда-то причаливали торговые суда с товарами, рыбацкие шхуны, сети которых были полны камбалы, трески и макрели, теперь напоминала тихую заводь, вода наполняла ее только в высокий прилив, а потом снова отступала. На набережной можно было видеть жалкие три суденышка, вытащенные на берег и брошенные там гнить. Еще пара лодок засела в жидкой грязи в ожидании, когда их столкнут в воду.
Направо, за болотами, виднелась подступавшая к ним полукруглая гряда песчаных дюн. Когда-то они заслоняли Остерли от штормов, делая бухту безопасной. Но песок постепенно стал доминировать, вода отступала, оставляя мелководье, лужи и неглубокие озерца. Дюны стали побеждать. Теперь они служили прибежищем для многочисленных морских птиц. Голубизна моря манила, просвечивая сквозь гряду дюн, и казалось, что, прислушавшись, можно услышать, как бьются о берег волны.
Слева, там, где высокий мыс вдавался в море, еще оставалась прибрежная полоска, которая наверняка привлекала рыбаков и купальщиков.
Вдоль набережной выстроились поставленные тесно, бок о бок, небольшие дома, магазины и единственная гостиница. На всех фасадах окна и двери окаймляли прямоугольники кирпичной кладки, служившей защитой от штормовых ветров, как обязательный атрибут приморских городов.
Небогатые, но и не бедные, они в большинстве своем не менялись в течение века и скорее являли собой прочность среднего класса – станового хребта Англии. Строгая викторианская мораль и ответственность за империю являлись характерными чертами их жителей.
Автомобиль Ратлиджа был практически единственным. Здесь еще два-три стояли около гостиницы.
Толстый дикий гусь копался клювом в липкой грязи около берега, а его товарищ внимательно наблюдал, вытянув шею. Первые предвестники зимы. За чертой города, справа от гавани, к востоку, насколько было доступно глазу, тянулись болота. Ратлидж так давно здесь не был, что успел забыть их притягательную красоту.
Внизу к причалу подплывала лодка. Гребец хорошо знал, куда направить ее нос, чтобы попасть в полосу воды. Его белокурые волосы взмокли от пота, пока он пробирался к берегу. В лодке сидел английский сеттер. Высунув язык, он смотрел на приближавшийся берег. Ратлидж вышел из машины, спустился по ступенькам и, подождав, когда лодка подплывет, поймал конец, который мужчина ему бросил.
– Спасибо!
– Не стоит благодарности, – отозвался Ратлидж.
Мужчина вылез из лодки. Среднего роста, с волевым лицом, серые глаза цвета зимнего моря, подтянутый и ловкий. Он окликнул пса, устремившегося наверх в радостном возбуждении.
– Стой, ты, торопыга! – Мужчина посмотрел на Ратлиджа и объяснил: – У него больше прыти, чем у меня. Ему ведь не пришлось грести последнюю пару часов. Этот пес способен добежать до дома и вернуться, прежде чем я пройду половину пути. – Он произнес это с веселым возмущением, при этом его речь была правильной, без местного акцента.
– Вы можете плавать так далеко? – Ратлидж кивнул в сторону далекого мыса.
– О да. Там неплохо. Волны шумят, птицы галдят, их суета радует.
Он поднялся по лестнице на набережную и пошел вверх по Уотер-стрит, сеттер бежал за ним какое-то время, потом вырвался вперед и помчался, как брошенный с силой мячик, вынуждая хозяина ускорить шаг. Пожилая женщина, выйдя из магазина, около которого ее ожидала запряженная лошадью повозка, окликнула мужчину:
– Эдвин? Хочешь, я тебя подвезу?
Мужчина остановился, кивнул и, подозвав свистом собаку, полез в повозку. Ратлидж слышал, как он засмеялся, когда женщина позволила мокрому псу залезть в повозку вместе с хозяином.
Ратлидж заметил паб под названием «Пеликан» в дальнем конце набережной. Хозяйка только что закончила мыть тротуар перед входом и теперь вытряхивала коврик, о который посетители вытирали ноги. Это была белокурая, полногрудая женщина средних лет с добродушным лицом.
Дети катили по улице обруч, разбрызгивая грязь, чем вызвали негодующие взгляды двух хорошо одетых мужчин, беседующих под навесом булочной. Кот сидел на подоконнике, совершая туалет и не обращая внимания на терьера, которого вел мимо старик с тростью. Старик сказал что-то хозяйке, и та рассмеялась.
Паб – вот место, где можно узнать о жителях и прощупать их настроения.
Ратлидж оставил автомобиль в конце набережной и подошел к «Пеликану».
Хозяйка уже была внутри и теперь вытирала столики. Ее лицо порозовело от напряжения – так добросовестно она терла. Когда он вошел, она улыбнулась:
– Чем могу помочь, дорогуша?
– Я не слишком рано для ланча?
– Бекон и бифштексы еще не готовы, но что-нибудь придумаем. Могу подать хлеб с сыром и пинту эля.
– Отлично.
– Садитесь у окошка, пока полюбуйтесь видом. – И, передернув полными плечами, женщина добавила: – Если вам нравится смотреть на болота. Мне они надоели, вообще не терплю все ползучее, в том числе и людей, которые подкрадываются незаметно. И я права.
Он сел у окна и стал смотреть на болота. Стая диких уток прилетела и опустилась в высокую траву. Хозяйка скрылась на кухне, оттуда донеслось звяканье посуды.
Когда глаза привыкли к тусклому освещению, Ратлидж заметил, что в пабе находится не один. В углу сидел человек с газетой в руках.
Трудно было сказать, читает он или просто это предлог, чтобы не разговаривать.
В качестве декора «Пеликан» имел все необходимые атрибуты приморского паба: железный якорь в одном углу, несколько моделей судов, подвешенных к потолку, несколько китайских фарфоровых тарелок на полках. Фигурки птиц всех цветов и размеров, стоявшие на широких подоконниках, как будто пытались найти способ пролететь через стекло.
Чучело большого серого гуся, чуть траченное молью, виднелось в дальнем конце стойки, на его шею была водружена табличка, рекламировавшая норфолкский эль.
Здесь было еще много любопытных вещей с разных концов света. Огромное, ручной чеканки медное блюдо из Марокко или Турции, висело над каминной полкой, из него легко можно было накормить большую семью. Маленький деревянный слоник, на нем была бархатная попонка с колокольчиками по краю. На другой стене скрещенные кинжалы в ножнах и по соседству устрашающая маска из черной Африки с узкими прорезями глаз и рта.
Это придавало пабу эксцентричность, наверное, здесь не один моряк расстался с сувенирами, оплачивая свой счет.
Хэмиш прокомментировал: «Этот гусь очень неаппетитен, он не вызывает желания у человека выпить».
Хозяйка принесла ланч – ломти свежеиспеченного хлеба, острый английский сыр чеддер, горчицу и пикули. Ставя все это на стол, она сказала:
– У нас обычно в это время уже много народу, но сегодня ярмарка в Восточном Шермане, и большинство посетителей не вернется в город до двух часов.
Она принесла пинту эля и спросила, стараясь завести дружескую беседу:
– Вы у нас в городе по делу?
Ратлидж ответил утвердительно, и она еще поболтала несколько минут, рассказала, что родилась в Ханстентоне и приехала в Остерли с мужем, который погиб на пожаре, а она с двумя дочерьми осталась жить здесь. Казалось, она не замечала человека с газетой, как будто он был частью декорации – слоном или маской.
– Я был потрясен, узнав, что здесь неделю назад убили священника, – сказал Ратлидж. – Ваш город совсем не похож на место, где такое может произойти.
Хозяйка покачала головой:
– Я бы тоже никогда не поверила. Многие из нас тяжело переживали, поверьте. Я теперь не выпускаю девочек из виду и на ночь запираю двери. Если он убил священника, то не остановится и перед детьми. Я просто дрожу, когда думаю об этом. Такое совершил дьявол, а не человек. Не могу спокойно спать с тех пор.
Ратлидж уже хотел задать ей следующий вопрос, как двери распахнулись и вошла группа мужчин, громко приветствуя хозяйку. Им удалось продать на ярмарке в Шермане парочку баранов, и теперь они в подробностях, наперебой принялись рассказывать об этом. Подавая им эль, женщина терпеливо и с милым выражением лица выслушивала историю с баранами и хвастовство такой удачей. Но в энтузиазме чувствовалась некая фальшь, как будто мужчины пытались смехом и шутками скрыть напряжение и искали разрядки. Их смех был излишне громким, нарочитым. Хозяйка – Бетси, так ее звали, усадила их с пинтами праздновать успех.
Ратлидж решил, глядя на их одинаковые большие носы, что это отец и сыновья. Он закончил ланч под их непрерывное шумное веселье. Тем временем паб наполнился новыми посетителями, прибывшими с ярмарки со своими новостями. Ратлидж уже понял, что это будет единственной темой для разговоров сегодня – кто что продал или не смог продать, какие были цены и сплетни. Человек с газетой за угловым столиком не пошевелился и, кажется, еще ни разу не перевернул газетный лист. Его никто не приглашал присоединиться к празднику или вместе выпить.
Расплатившись по счету, Ратлидж покинул паб.
«Этот город не похож на тот, что имеет темные тайны, – сказал Хэмиш. – И они не смотрели на тебя, незнакомца, с подозрением».
Интересная деталь. Удачный день на ярмарке их воодушевил, но, когда эйфория спадет к вечеру, они снова начнут оглядываться и бояться темноты. Ему приходилось бывать в подобных городках и деревнях, где молчание висело как тяжелый влажный туман, им были подернуты враждебные лица, ничто на свете не могло их отвлечь от своего страха и подозрительности. А здесь, кажется, решительно отказывались считать свой город обителью зла. Почему так?
Там, где Уотер-стрит поворачивала к главной дороге, около зеленной лавки, стояли две повозки. Мальчик из лавки мясника нес пакет покупок в сопровождении женщины в черном платье с небольшой кремовой отделкой на воротнике и манжетах. Пожилая женщина вышла из зеленной лавки с большой корзиной и повернула к главной дороге. Он подумал, что это может быть миссис Уайнер. Но спросить было некого.
«Здесь чувствуется запах моря, – сказал Хэмиш, – наверное, зимой здесь холодно. Дует сильный восточный ветер».
– Иногда, – согласился Ратлидж, – когда штормит.
Он вернулся к полицейскому участку. Записка все еще висела на двери. Он направился к церкви Святой Анны. Подъехав, остановился, вышел из машины и стал смотреть на дом настоятеля. Купола и башенки, позолота на резьбе придавали зданию легкомысленный вид. Кажется, если бы у художника было место на фронтонах, он непременно добавил бы к ним фантастические фигуры. Но в целом впечатление было приятным.
По соседству с домом настоятеля стоял внушительных размеров каменный дом с небольшой стеклянной теплицей, окна ее запотели от испарений. Наверное, хозяина не было в ту ночь, когда был убит отец Джеймс. Окна дома священника через небольшую лужайку смотрели на окна большого соседского дома, а с противоположной стороны – на дорогу через большую лужайку. Может быть, отец Джеймс увидел там кого-то, кто мог услышать его крик о помощи? Например, крестьянина, который, припозднившись, шел с полей, или констебля, патрулировавшего свой район?
Хэмиш сказал: «Так сложилось, что соседи отсутствовали. Или убийца выбрал специально время, когда они уехали».
– Возможно, – ответил Ратлидж. – Если он вел наблюдение за домом несколько дней.
Следующие три дома, более современной постройки, стояли полукругом ближе к тому месту, где когда-то, в годы процветания, скорее всего, находился порт. Может, это были здания таможни. На табличке у входа одного из них он прочитал, что здесь сдаются комнаты. Напротив, через улицу, было еще пять домов из камня, скорее добротных, чем современных.
По короткой дорожке Ратлидж прошел к двери дома настоятеля и обнаружил, что дверной молоток был тоже данью причудам – в виде маленького гроба. Он поднял и опустил его, тяжелый стук возвестил о приходе гостя. Хэмиш, отвечая на его удивление такой эксцентричностью, высказал предположение, что когда-то дом принадлежал владельцу похоронного бюро.
Ратлидж не успел ему ответить, потому что дверь открылась и маленькая седовласая женщина в черном платье сурово спросила, что ему надо.
Он объяснил, кто он такой, и протянул удостоверение. Она взглянула и, с облегчением вздохнув, отступила, приглашая его войти в темный холл. Там было две двери по обеим сторонам широкой лестницы из красного дерева. В конце небольшого коридора виднелась третья дверь. Женщина открыла ту, что была справа, и пригласила войти в комнату. Это оказалась небольшая гостиная, выдержанная в самых приятных пропорциях, с высокими окнами с видом на церковь. Ему было предложено присесть на удобную софу. Обставлена комната была старой мебелью, но хорошо сохранившейся, благодаря заботливому уходу. Высокий, почти до потолка, камин украшала облицовка из дуба с резьбой в виде птиц, листьев деревьев и папоротника. Вероятно, камин был более старинный, чем мебель. Запах лимонного воска исходил от недавно натертого пола и всех деревянных поверхностей, отполированных до блеска. Не было заметно и следов пыли на широких листьях комнатного растения, стоявшего в углу. Оно почему-то не понравилось Хэмишу.
«Более безобразного азиатского ландыша мой глаз еще не встречал», – проворчал он.
Ратлидж мысленно с ним согласился. Цветок казался не к месту, но тем не менее за ним хорошо ухаживали.
Миссис Уайнер встала перед ним с видом строгой школьной учительницы и произнесла:
– Я правильно поняла? Вы сказали Скотленд-Ярд. То есть вы из Лондона?
– Да, все верно.
Позади нее, на каминной полке, стояли фарфоровые часы, издававшие приятное на слух тиканье.
Миссис Уайнер прикрыла на мгновение глаза.
– Я молилась в ожидании ответа. И он пришел.
Ратлидж, не поняв ее, уточнил:
– Я не пришел с ответом, что убийца пойман.
– Нет. Вы приехали его искать. И это главное.
– Я приехал, потому что епископ Каннингем просил Ярд заняться этим делом.
– Как он и должен был поступить! Это было неслыханным преступлением! Неслыханным! Я смотрела, как отец Джеймс лежит там, и понимала, что такое не мог сделать обычный грабитель. Но инспектор Блевинс, кажется, не понял этого. Или не захотел. Мне даже начинает казаться, что ему хотелось, чтобы дело выглядело как обычное ограбление. Что сюда забрался вор, чтобы стащить деньги, собранные на празднике. Но это было не так. И теперь, когда вы здесь, наконец-то дело сдвинется. Я на это надеюсь.
Ратлиджу стало неловко от выражения напряженного ожидания на лице миссис Уайнер.
– Но почему вы так уверены, что убийца не был обычным вором?
– Потому что это не так! Мне все равно, что они говорят. Никто не станет зверски убивать человека из-за такой ничтожной суммы и при этом оставлять образ на его груди ценой более пятидесяти фунтов! Я думаю, что это была месть! Кто-то пришел его убить.
Интересное мнение.
– Но что мог совершить отец Джеймс, чтобы вызвать такую ярость?
– Вот вы и найдете ответ, – ответила миссис Уайнер с горячностью. – Послушайте, я служу экономкой здесь с самого начала, с тех пор, как отец Джеймс приехал сюда. А это более десяти лет. Он был хорошим человеком и замечательным священником. Неравнодушным и очень отзывчивым. Хорошие люди часто имеют врагов, не подозревая об этом. – Женщина, повернув голову, взглянула в сторону двери, как будто ждала, что кто-то подойдет и позовет ее. – Я никогда не забуду тот ужас, который испытала и испытываю до сих пор, когда увидела его в луже собственной крови. Его рука была уже ледяной, когда я до нее дотронулась, и я заплакала от жалости. – Она снова сурово посмотрела на Ратлиджа. – Его убил монстр. Это было возмездием отцу Джеймсу за противление жестокости, злу и греху. И вы вспомните мои слова, если по-настоящему займетесь делом.
Хэмиш заметил: «Она верит в то, что говорит, и она не удовлетворится никакими объяснениями, пока не найдут убийцу».
Он мысленно ответил: «Она по-своему сильно его любила. И разумеется, по ее понятиям, его действительно мог убить только монстр, чудовище в человеческом обличье, ничто другое ее не устроит».
А вслух спросил:
– Вы точно знаете, что деньги были здесь? Те, что собрали на ярмарке?
– Разумеется, я знала. В тот же вечер, когда закрылась ярмарка, отец Джеймс отдал их мне со словами: «Заприте их в моем столе, Рут. Я дам вам ключ, а сам пока пойду умоюсь». Он был одет клоуном, развлекал детей на ярмарке, и краска все еще была у него на лице.
– Он часто так поступал? Отдавал вам деньги, чтобы их убрать?
– Когда просил, я делала. Он мне доверял, – просто ответила миссис Уайнер.
– Ящик стола был взломан?
– Да, он был взломан варварски, хотя там был маленький замочек, совершенно бесполезная вещица, просто на всякий случай, если кто-то заглянет посторонний. Но ни разу еще не было случая, чтобы кто-нибудь что-нибудь украл, ни полпенни. В доме никогда не запирались двери, не было ни запоров, ни засовов. Говорю вам – он доверял людям. Ему и в голову не могло прийти, что кто-то сюда может вломиться.
– Как ни печально, но так все и происходит. Грабители пользуются доверчивостью. Что же касается меня, то я здесь не имею властных полномочий, миссис Уайнер. За исключением того, чтобы взглянуть, как идут дела, и заверить епископа, что делается все возможное, чтобы отыскать убийцу отца Джеймса.
– И каким образом, ответьте мне, вы собирались убедить епископа, если и пальцем не пошевелили, чтобы поправить инспектора Блевинса и пустить по верному следу? – Старая женщина подняла брови, ее взгляд выразил презрительное недоумение.
– Но дело в том, что Ярд… – начал было Ратлидж и тут же замолчал.
Ее явно не интересовала политика, проводимая Скотленд-Ярдом, как и его роль за пределами Лондона. Подобно Бриони из Нориджа, ее горячо интересовало одно – найти причину такого неслыханного убийства, получить ответы на свои вопросы.
Он разочаровал миссис Уайнер, о чем ясно свидетельствовало выражение ее лица.
Пытаясь сгладить впечатление, Ратлидж сказал:
– Вот вы только что упомянули, что доброта всегда находит врагов. Не могли бы вы назвать кого-то, кто мог затаить обиду и имел причину, чтобы отомстить отцу Джеймсу?
– Не будьте глупцом, – отрезала миссис Уайнер, – если бы у меня был список таких людей, я давно бы передала его инспектору Блевинсу. Никогда не слышала, чтобы отец Джеймс отозвался о ком-то плохо. Он умел слушать, а выслушав, не осуждал, просто искал возможность помочь. Он был хорошим человеком и всегда всем помогал. Искал в людях только хорошее, но, к сожалению, не всегда находил. Вы же знаете, есть такие люди – двуликие, улыбаются и соглашаются с вами, а за спиной дурно о вас говорят. Он знал это, разбирался в людях не хуже любого хорошего полицейского.
