Kitabı oku: «Все ловушки Земли», sayfa 15
Рука Уэста метнулась к кобуре, и он выхватил оружие. Его большой палец нажал на активатор, и пистолет замурлыкал, словно насытившийся кот.
Мех крыльев Рози почернел, и она упала на пол. Тошнотворный запах заполнил комнату.
– Белден! – закричал Уэст, он прыгнул вперед, отбросил обугленное тело Рози в сторону. Белден лежал на полу, и Уэст отвернулся, его стошнило от этого зрелища.
Некоторое время Уэст пребывал в нерешительности, но затем пришло озарение – вот что он должен сделать!
Настал решающий момент. Он надеялся, что это можно было бы отложить на некоторое время, до того, как он узнал бы немного больше, но инцидент с Белденом и Рози поставил вопрос ребром. Медлить больше нельзя.
Он вышел из комнаты и начал спускаться вниз по винтовой лестнице в гостиную.
Картина была освещена… освещена, как будто изнутри. Словно источник света находился внутри самой картины, словно некое другое солнце сияло над ландшафтом, который был изображен на холсте. Картина была освещена, но остальную часть комнаты скрывала темнота, и свет не проникал в нее с картины, а оставался там, словно заключенный в холсте.
Кто-то быстро проскользнул между ног Уэста и устремился вниз по лестнице. Существо взвизгнуло, и его когти застучали по ступенькам.
Когда Уэст достиг подножия лестницы, из темноты послышался голос:
– Вы что-то ищете, господин Уэст?
– Да, Картрайт, – сказал Уэст. – Я ищу вас.
– Вы не должны быть чересчур обеспокоены тем, что сделала Рози, – продолжал Картрайт. – Не расстраивайтесь по этому поводу. Это должно было случиться с Белденом рано или поздно. Он едва ли был одним из нас, точнее говоря, никогда не был таким, как мы. Он притворялся, что заодно с нами, потому что это было для него единственным выходом, чтобы спасти свою жизнь. Но если подумать, жизнь – такая незначительная вещь. Разве вы так не считаете, господин Уэст?
Последний человек
Уэст замер у подножия лестницы. В комнате было слишком темно, чтобы что-нибудь разглядеть, но голос раздавался где-то недалеко от конца стола, находившегося рядом со светящейся картиной.
«Мне, вероятно, придется убить его, – подумал Уэст, – и я должен знать, где он находится. Потому что он должен умереть от первого выстрела, для второго не будет времени».
– У Рози не было разума, – сказал голос в темноте, – то есть не было собственного взгляда на вещи, чтобы высказать свою мысль. Но она была телепатом. Ее мозг собирал мысли и передавал их. И она могла повиноваться простым командам. Очень простым командам. А убийство человека – это так просто, господин Уэст.
Рози стояла здесь, около меня, и мне было известно каждое слово из вашей беседы с Белденом. Я не осуждал вас, Уэст, вы не имели никакого представления о том, что делали. Но я действительно считал виноватым Белдена и послал Рози убить его.
Только одну вещь я имею против вас, Уэст. Вы не должны были убивать Рози. Это было большой ошибкой, Уэст, очень большой ошибкой.
– Это не было ошибкой, – ответил Уэст. – Я сделал это намеренно.
– Ведите себя спокойно, господин Уэст, – сказал Картрайт. – Не делайте ничего, что могло бы заставить меня нажать на спусковой механизм. Потому что я наставил на вас оружие. Вы под прицелом, Уэст, и я никогда не промахиваюсь.
– Я дам вам фору, – сказал Уэст, – потому что могу добраться до вас прежде, чем вы выстрелите.
– Теперь, господин Уэст, – продолжал Картрайт, – давайте не будем нервничать. Несомненно, вы быстро втерлись к нам в доверие. Вы пытались пробиться к нам, и вы почти убедили нас в ваших словах, хотя в конечном счете мы все равно подставили бы вам подножку. И я восхищаюсь вашей силой воли. Может быть, мы сможем разрешить эту ситуацию так, что никто не будет убит.
– Начнем переговоры, – предложил Уэст.
– Это было слишком жестоко, так поступить с Рози, – сказал Картрайт, – и я действительно это вам не могу простить, Уэст, потому что можно было бы использовать Рози во благо. Но, в конце концов, работа начата на других планетах, и у нас все еще есть Стелла. Наши ученики хорошо подготовлены… некоторое время они могут обойтись без инструкций, и, возможно, к тому моменту, когда мы должны будем снова войти с ними в контакт, мы сможем найти другую, которая заменит нашу Рози.
– Хватит ходить вокруг да около, – заявил Уэст. – Говорите прямо, что вы имеете в виду.
– Хорошо, – отозвался Картрайт, – у нас ощущается острая нехватка рабочей силы. Белден мертв, и Дарлинг мертв, и если Робертсон пока еще не мертв, он очень скоро тоже покинет нас. Потому что, после того как он доставил Стеллу на Землю, он пытался сбежать. А этого, конечно, нельзя допустить. Он мог бы рассказать людям о нас, а мы не можем позволить никому сделать это, поскольку мы мертвы, вы же понимаете…
Он засмеялся, и звук смеха покатился сквозь темноту.
– Это был шедевр, Уэст, та трансляция. Я был «последним человеком, оставшимся в живых», и я рассказал им, что случилось. Я сообщил им, что континуум «пространство – время» разорван и вещи стали проникать сквозь него. И я издавал булькающие звуки… Я издавал булькающие звуки непосредственно перед тем, как умер.
– На самом деле вы, конечно, не умерли, – невинным тоном уточнил Уэст.
– Черт возьми, нет. Но они думают, что я умер. И они все еще прокручивают в голове эти крики, размышляя, как я должен был умереть.
«Мерзавец, – подумал Уэст. – Чистой воды мерзавец. Шутник, который высадил человека на необитаемый спутник, чтобы тот умер в одиночестве. Человек, который сжимал в кулаке оружие, когда хвалился тем, что сделал – обманул Землю».
– Понимаете, – продолжал Картрайт. – Я должен был заставить их считать, что это действительно произошло. Сообщение должно было быть настолько ужасающим, что правительство никогда не сделало бы эту информацию доступной общественности, настолько ужасающим, что они закрыли бы планету и запретили бы ее посещение.
– Вы намеревались остаться одни, – произнес Уэст.
– Правильно, Уэст. Мы должны были остаться одни.
– Ну что ж, – сказал Уэст. – Вы почти добились этого. В живых осталось только двое.
– Двое нас, – уточнил Картрайт, – и вы.
– Вы забыли, Картрайт, – заметил Уэст, – что собираетесь убить меня. У вас есть оружие, которое наставлено на меня, и вы готовы нажать на спуск.
– Не обязательно, – отозвался Картрайт. – Мы могли бы заключить сделку.
«Теперь он у меня в руках, – подумал Уэст. – Я точно знаю, где он находится. Я не вижу его, но уверен в его местонахождении. И через минуту наступит развязка. В живых останется кто-то один».
– Вы для нас бесполезны, – сказал Картрайт, – но, возможно, вы понадобитесь нам позже. Вы помните Лэнгдона?
– Того, который пропал, – уточнил Уэст.
Картрайт усмехнулся:
– Вот именно, Уэст. Но он не пропал. Мы отдали его. Видите ли, было… хм-хм… некое существо, которое могло использовать его в качестве домашнего животного, так что мы преподнесли ему подарок – Лэнгдона. – Он снова усмехнулся. – Лэнгдону не очень понравилась эта идея, но что нам оставалось делать?
– Картрайт, – ровным тоном произнес Уэст, – я собираюсь стрелять.
– Что… – выкрикнул Картрайт, но остальные слова были заглушены свистом его оружия.
Луч попал в стену над ступенью лестницы – там находилась голова Уэста всего долю секунды назад. Но он присел почти сразу, как начал говорить, и теперь его собственное оружие было крепко сжато у него в кулаке и устремлено вверх. Его большой палец нажал на активатор и затем скользнул вниз.
Кто-то медленно полз по полу с глухим шумом, и в тишине между этими глухими ударами Уэст услышал звук тяжелых вдохов.
– Черт побери, Уэст, – сказал Картрайт. – Черт тебя возьми…
– Это старая уловка, Картрайт, – заметил Уэст. – Занять человека разговором, перед тем как убить его. Усыпить его бдительность, фактически заманив его в засаду.
К пронзительному свисту, сопровождавшему мучительные вздохи, добавились звуки разрывающейся ткани, удары коленей и локтей об пол. Затем наступила тишина.
И мгновение спустя в каком-то дальнем углу раздался писк, какое-то существо пробежало, постукивая лапками, словно крыса. И снова тишина.
Бег крысиных лап все еще был слышен, но был и другой звук, слабый крик, как будто кто-то кричал где-то далеко… где-то за пределами здания, крик доносился откуда-то снаружи… снаружи.
Уэст лег на пол, прижимая дуло оружия к ковру.
«Снаружи… снаружи… снаружи…» – слова раздавались эхом в его голове.
«Снаружи чего?» – спросил он, но теперь ответ был ему известен. Он знал, где прежде видел изображение существа, которое спало на стуле, и того, другого, которое сидело на столбике балдахина. И ему был знаком звук этого чириканья, и писка, и топота бегущих лап.
«Снаружи… снаружи… снаружи… Конечно – по ту сторону этого мира».
Он поднял голову и посмотрел на картину, и дерево все еще светилось изнутри мягким светом, и из картины доносился звук, слабые шлепки, звук бегущих лап.
Уэст снова услышал крик: по дорожке на картине бежал человек, размахивая руками и крича.
Этим человеком был Невин.
Невин был внутри картины, бежал вниз по узкой полоске земли, и его тяжелые ноги поднимали небольшие облака пыли на покрытой мелкой галькой дорожке.
Уэст поднял пистолет, и его рука дрожала так, что ствол закачался вперед-назад и затем описал круг.
– Нервная дрожь. – Уэст произнес эти слова, стуча зубами.
Потому что теперь… теперь он знал ответ.
Он поднял другую руку и обхватил запястье руки, державшей оружие, и ствол замер. Уэст стиснул зубы, чтобы остановить дрожь.
Его большой палец опустился к активатору и нажал на него, и пламя из дула оружия попало на картину и быстро распространялось по ней. Распространялось, пока весь холст не превратился в вихрь голубого блеска, который с ревом и свистом тянулся к нему.
Дерево медленно расплывалось, как будто в глазах помутнело, и вскоре исчезло из поля зрения. Пейзаж потускнел, расслаиваясь, и через колеблющиеся линии можно было различить искаженную фигуру человека, рот которого был открыт в вопле гнева. Но никакого воющего звука не было, раздавалось только урчание оружия.
Картина исчезла в дыму, и теперь пучок лучей пламени, шипя, проникал в пространство, ограниченное стальной рамой, все еще заполненное крошечными пылающими проводами, торчащими из стены позади нее.
Уэст снял палец с активатора, и тишина опустилась на него, опустилась и заполнила комнату… словно проникла из безмолвного космоса, простиравшегося вокруг.
– Картины нет, – сказал Уэст.
Эхо, казалось, разнеслось по всей комнате.
– Картины нет, – ответило эхо, но Уэст знал, что это было не эхо, просто в его голове бесконечно повторялись слова, которые он произнес.
– Картины нет, – повторило эхо, но Уэст был в другом мире, в каком-то другом месте… где-то совсем в другом пространстве. Некий механизм разорвал континуум «пространство – время» или что бы это ни было… То, что отделяло нашу Вселенную от других, более необычных вселенных.
Не удивительно, что плод на дереве напоминал плод на столе. Не удивительно, что ему казалось, что он слышал шум ветра, шелест листьев.
Уэст встал и подошел к стене позади него. Он нашел выключатель, нажал на него, и лампы в комнате зажглись.
На свету разбитый механизм из другого мира оказался изогнутым обломком. Тело Картрайта лежало в центре комнаты. Чирикающее существо пробежало по полу и быстро нырнуло в темноту под столом. Усмехающееся лицо уставилось из-за стула на Уэста хладнокровно-свирепым взглядом, а затем пронзительно завизжало.
И в этом не было ничего нового, потому что он уже видел эти лица, их изображения в старых книгах и в журналах, где печатались вселяющие ужас рассказы, истории о существах, прибывших извне, объектах, которые ворвались из параллельной реальности.
Рассказы, которые были нужны только для того, чтобы отправить дрожащего от страха ребенка в кровать. Истории, которые просто не следовало читать в полночь. Истории, которые заставляли немного поволноваться, когда доносился скрип дерева, качавшегося на ветру за окном, или шум дождя, стучавшего по черепице.
Потребовались поразительные способности лучшей группы ученых Солнечной системы, чтобы открыть дверь, которая вела в параллельный мир.
И все же люди в прежние времена тоже говорили о чем-то подобном – о гоблинах, демонах и чертях. Возможно, жители Атлантиды нашли туда путь, так же как Невин и Картрайт, и в тот давно прошедший день выпустили в мир поток существ, которые затем целую вечность существовали как данность в рассказываемых у камина историях, от которых стыла кровь в жилах.
А картинки, которые он видел?
Может быть, это родовая память. Или сверхъестественное видение, которое оказалось правдой. Или то, что наблюдали авторы тех историй, художники, рисовавшие те картинки…
Уэст задрожал от этой мысли.
Что хотел сказать Картрайт?
Работа уже начата на других планетах. Работа по переработке знаний, принципов, психологии инопланетных существ из другого мира. Обучение, управляемое на расстоянии… принудительное обучение. Стелла, обладающая телепатическими способностями, поющая на Земле, любимица телеканалов. И она была агентом этих существ, она пропускала через себя знания, а человек полагал, что эти мысли его собственные.
Конечно, все было именно так. Так планировали Невин и Картрайт. Переделаем мир, решили они. И, выжидая здесь, на Плутоне, они дергали бы за ниточки, которые переделали бы мир.
Суеверие – когда-то. Теперь – голые факты. Истории, от которых прежде холодела кровь в жилах. А сейчас…
Когда источник иссяк, а экран опустел и группа ученых исчезла на Плутоне, а культы были забыты… Стелла продолжала бы петь, но настало бы время, и слушатели отвернулись бы от нее, так как ее новизна постепенно прошла, а необычность и «инопланетность» потеряли былую притягательность.
Солнечная система продолжала бы существовать, но демонические существа стали бы не более чем вызывающими дрожь картинками из тех времен, когда люди тихо сидели в пещерах и видели сверхъестественную угрозу в каждой движущейся тени.
Снова зазвучал противный писк.
Из темного угла существо скалилось на Уэста и пронзительно пищало – это была песнь ненависти.
«Ну что ж, – подумал Уэст. – Он был здесь, в самом отдаленном конце Солнечной системы, в пустом доме. И это выглядело, в конце концов, именно так, как он предполагал. Никого вокруг. Склад, полный продовольствия. Отвечающее всем требованиям убежище. Мастерская, где он мог работать. Место, охраняемое патрулем от нежданных посетителей.
Просто место для человека, который мог бы здесь скрываться. Место для беглеца от человеческой расы.
Необходимо было кое-что сделать… позже. Два тела должны быть похоронены. Экран нужно выбросить в груду металлолома. Несколько чирикающих тварей должны быть выслежены и убиты.
Затем он сможет поселиться здесь».
Конечно, еще имелись роботы. Один из них принес обед.
– Позже, – сказал он.
Но было что-то еще, что нужно было сделать… что-то, требующее немедленных действий… вот только, если бы только он смог вспомнить.
Уэст стоял и осматривал комнату, мысленно перечисляя все ее содержимое: стулья, портьеры, пульт управления, стол, искусственный камин…
Точно, камин.
Он пересек комнату и встал напротив камина, затем снял бутылку с каминной полки, бутылку с черным шелковым бантом, обвязанным вокруг горлышка. Бутылка для общества последнего человека.
И он был последним человеком, в этом не было никаких сомнений. Самым последним из всех.
Конечно, он не был участником договора, но он выполнит условие. Несомненно, это была своего рода мелодрама, но… «Бывает время, – сказал он себе, – когда маленькая мелодрама может быть простительна».
Он откупорил бутылку и повернулся, чтобы стать лицом к комнате. Он поднял бутылку, приветствуя… приветствуя место, где раньше была картина, почерневшую рамку от нее, мертвеца на полу, существо, которое издавало странные звуки в темном дальнем углу.
Он пытался придумать, что сказать, но не мог. А должны были быть какие-то слова, которые следовало произнести, просто не могло быть по-другому.
– Ваше здоровье, – сказал он, и это не было достаточно удачной фразой, но что-то нужно было сказать.
Он приложил бутылку к губам, поднял ее и наклонил голову назад.
Давясь, он оторвал бутылку от губ.
Это не было виски, и это оказалась ужасная дрянь. Желчь, уксус и хинин – все вместе. Настоящее варево прямо из помойной ямы, смесь всех противных лекарств, которые он выпил ребенком, это были сера и патока, это было касторовое масло, это было…
– Боже мой… – сказал Фредерик Уэст.
Внезапно он вспомнил местоположение ножа, который он потерял двадцать лет назад. Он видел, где оставил его, так же ясно, как день.
Он знал уравнение, о котором прежде не имел представления, и более того, он знал, для чего оно было выведено и как его можно использовать.
Непроизвольно он представил, как работает двигатель ракеты… каждая деталь, каждая часть, каждый механизм управления, словно схема была развернута перед его глазами.
Он мог схватывать и удерживать своим внутренним зрением семь отдельных уровней видения, хотя четыре уровня – это самое большее, что прежде мог ментально видеть человек.
Со свистом выдохнув воздух изо рта, он пристально посмотрел на бутылку.
Уэст был способен пересказать, слово в слово, первую страницу книги, которую он читал десять лет назад.
– Гормоны, – прошептал он. – Гормоны Дарлинга!
Гормоны, которые сделали что-то с его мозгом. Ускорили его процессы, заставили его работать лучше и интенсивнее, чем когда-либо прежде. Сделали так, что он думает теперь яснее и четче.
– О господи… – произнес он.
Хороший рывок для начала. И теперь…
«Человек, который обладал этими гормонами, мог управлять Солнечной системой» – именно так сказал Белден.
Белден искал их, разворотив и перевернув все, и Дарлинг тоже занимался поисками. Дарлинг, который, между прочим, считал, что гормоны у него. Он полагал, что разыграл шутку с Невином и Картрайтом, и допился до смерти, пытаясь найти бутылку, в которой они находились.
И все эти годы гормоны были в этой бутылке на каминной полке!
Кто-то еще сыграл шутку с ними всеми. Возможно, Лэнгдон. Тот, кого отдали в качестве домашнего животного к существу, настолько чудовищному, что даже Картрайт не стал называть его.
Дрожащей рукой Уэст поставил бутылку обратно на каминную полку, положил около нее пробку. Он на какое-то время задержался там, сжимая руками полку и устремляясь глазами к смотровой щели около камина. Он пристально вглядывался в долину, где темный цилиндр был устремлен вверх, как будто старался оторваться от скалистой планеты и направиться к звездам.
«Альфа Центавра» – корабль с космическим двигателем, который не смог заработать. Что-то не так… что-то не так…
Рыдание сдавило горло Уэста, и он с силой вцепился в каминную полку – так, что даже почувствовал боль.
Он знал, в чем была ошибка!
Он изучил проекты двигателя на Земле.
И теперь проекты были снова перед его глазами, он помнил их – каждую линию, каждый символ, как будто они были выгравированы в его мозгу.
Он видел, в чем проблема: нужно лишь сделать простую корректировку, после чего двигатель наверняка заработает. Десять минут… ему требуется только десять минут. Так просто. Так просто. Настолько просто, что было трудно поверить в то, что неисправность не была найдена прежде и все великие умы, которые работали над этим двигателем, не смогли ее заметить.
Была мечта – вещь, о которой он не смел говорить вслух и даже про себя. Вещь, о которой он не смел даже думать.
Уэст выпрямился и снова оглядел комнату. Он взял бутылку и во второй раз поднял ее в знак приветствия. Но на сей раз у него имелся тост для умерших людей и существа, которое скулило в углу.
– За звезды! – произнес он.
И он пил и пил – без остановки.
Все ловушки Земли
Перевод С. Васильевой
Инвентарная опись была очень длинной. Своим убористым четким почерком он исписал много страниц, перечислив мебель, картины, фарфор, столовое серебро и прочие предметы обстановки – все движимое имущество, накопленное Баррингтонами за долгий период семейной истории.
И теперь, заканчивая опись, последним пунктом он внес в нее самого себя:
Один домашний робот Ричард Дэниел, устаревший, но в хорошем состоянии.
Отложив в сторону перо, он собрал все страницы описи в аккуратную стопку и положил на нее сверху пресс-папье – маленькое, тончайшей резьбы пресс-папье из слоновой кости, которое тетя Гортензия привезла из своего последнего путешествия в Пекин.
На этом его работа закончилась.
Отодвинув стул, он встал из-за письменного стола и неторопливо прошелся по гостиной. В этой комнате было собрано множество самых разнообразных реликвий из семейного прошлого. Здесь над каминной полкой висел меч, который когда-то, давным-давно, носил Джонатон во время войны между штатами, а под ним, на самой полке, стоял кубок, который завоевал Коммодор на своей прославленной яхте, и банка с лунной пылью, которую привез Тони, вернувшись после пятой высадки человека на Луну, и старый хронометр с давно уже выброшенного на свалку семейного космического корабля, совершавшего в свое время рейсы на астероиды.
И на всех стенах почти вплотную друг к другу висели фамильные портреты, и мертвые взирали с них на мир, который они помогали создавать.
И Ричард Дэниел подумал, что среди тех, кто жил в последние шестьсот лет, не было ни одного, кого бы он не знал лично.
Вот справа от камина висит портрет старого Руфуса Эндрью Баррингтона – судьи, который жил лет двести назад. А по правую руку от Руфуса находится Джонсон Джозеф Баррингтон, возглавлявший Бюро паранормальных исследований, на которое человечество некогда возлагало огромные надежды, ныне утраченные. У двери же, которая ведет на веранду, смутно виднеется хмурое пиратское лицо Дэнли Баррингтона, положившего начало семейному благосостоянию.
И многие, многие другие – администратор, искатель приключений, глава корпорации. Все добрые и честные люди.
Но все пришло к концу. Семья иссякла.
Медленным шагом Ричард Дэниел начал свой последний обход дома – гостиная, тесно заставленная мебелью, небольшой рабочий кабинет со старинными сувенирами, библиотека с рядами древних книг, столовая, в которой сверкал хрусталь и мягко светился фарфор, кухня, блестевшая медью, алюминием и нержавеющей сталью, и спальни на втором этаже, каждая из которых хранила отпечаток личности своих прежних хозяев. И наконец, спальня, где скончалась тетя Гортензия, со смертью которой перестало существовать семейство Баррингтонов.
В опустевшем жилье не ощущалось заброшенности – дом словно ждал, что вот-вот в него возвратится былое оживление. Но впечатление это было обманчивым. Все портреты, весь фарфор и серебро, все, что находилось в его стенах, будет продано с аукциона, чтобы покрыть долги. Комнаты будут опустошены и ободраны, вещи разбредутся по белу свету, и последним оскорблением будет продажа самого дома.
Та же судьба ждала и его самого, подумал Ричард Дэниел, ибо он тоже был движимой собственностью. Был частью всего этого имущества, последним пунктом инвентарной описи.
Однако ему они уготовили нечто похуже простой продажи. Потому что прежде, чем пустить с молотка, его должны будут переделать. Ведь никто не захочет дать за него, такого, какой он сейчас есть, приличную сумму. И кроме того, еще существовал закон – закон, который гласил, что ни один робот не имел права жить одной жизнью более ста лет. А он без единой переделки прожил в шесть раз больше.
Он посетил адвоката, и адвокат посочувствовал ему, но не подал никакой надежды.
– Если исходить из закона, – сказал он Ричарду Дэниелу своей отрывистой адвокатской скороговоркой, – в настоящий момент вы являетесь злостным правонарушителем. Просто ума не приложу, как вашим хозяевам удалось выйти сухими из воды.
– Они очень любили старинные вещи, – проговорил Ричард Дэниел. – А потом, ведь меня видели очень редко. Почти все время я проводил в доме. Я нечасто отваживался выходить на улицу.
– Но существуют же официальные документы, – возразил адвокат. – Вы непременно должны быть зарегистрированы.
– У этой семьи, – пояснил Ричард Дэниел, – когда-то было много влиятельных друзей. Вам должно быть известно, что до того, как для них наступили трудные времена, Баррингтоны были весьма выдающимися фигурами в политике и многих других областях.
Адвокат понимающе хмыкнул.
– Мне все-таки не совсем ясно, – произнес он, – почему вы так противитесь этому. Ведь вас не изменят полностью. Вы останетесь все тем же Ричардом Дэниелом.
– А разве я не утрачу все свои воспоминания?
– Разумеется. Но воспоминания не так уж важны. И вы накопите новые.
– Мне дороги мои воспоминания, – сказал ему Ричард Дэниел. – Это все, что у меня есть. Это единственная истинная ценность, которую оставили мне минувшие шестьсот лет. Вы можете себе представить, господин адвокат, что значит прожить шесть веков с одной семьей?
– Думаю, что могу, – промолвил адвокат. – А что, если теперь, когда семьи уже больше нет, эти воспоминания заставят вас страдать?
– Они утешают меня. Утешают и поддерживают. Благодаря им я проникаюсь чувством собственной значимости. Они вселяют в меня надежду на будущее и дают убежище.
– Неужели вы ничего не понимаете? Ведь как только вас переделают, вам уже не понадобится никакого утешения, никакого чувства собственной значимости. Вы станете новеньким с иголочки. У вас в основных чертах останется только сознание собственной личности – этого они не могут вас лишить, даже если захотят. Вам не о чем будет сожалеть. Вас не будет преследовать чувство неискупленной вины, не будут терзать неудовлетворенные желания, бередить душу старые привязанности.
– Я должен остаться самим собой, – упрямо заявил Ричард Дэниел. – Я познал смысл жизни и то, в каких условиях моя собственная жизнь имеет какое-то значение. Я не могу смириться с необходимостью стать кем-то другим.
– Вам жилось бы гораздо лучше, – устало сказал адвокат. – Вы получили бы лучшее тело. Лучший мыслящий аппарат. Вы стали бы умнее.
Ричард Дэниел поднялся со стула. Он понял, что без толку теряет время.
– Вы не донесете на меня? – спросил он.
– Ни в коем случае, – ответил адвокат. – Что касается меня, то вас здесь нет и не было.
– Благодарю вас, – произнес Ричард Дэниел. – Сколько я вам должен?
– Ни гроша, – ответил ему адвокат. – Я не беру гонорар с клиентов, которым перевалило за пятьсот.
Последнее, конечно, было сказано в шутку, но Ричард Дэниел не улыбнулся. Ему было не до улыбок. У двери он обернулся.
«Для чего, – хотел было он спросить, – для чего нужен такой нелепый закон?»
Но ему незачем было спрашивать – не так уж трудно было догадаться.
Он знал, что всему причиной было человеческое тщеславие. Человек мог прожить немногим больше ста лет, и поэтому такой же срок жизни был установлен для роботов. Но, с другой стороны, робот был слишком дорог, чтобы после ста лет службы его просто-напросто списать в утиль, и был издан закон, по которому нить жизни каждого робота периодически прерывалась. И таким образом человек был избавлен от унизительного сознания, что его верный слуга может пережить его на несколько тысяч лет.
Это было нелогично, но люди всегда были нелогичны.
Нелогичны, но добры. Добры во многом и по-разному.
Иногда они были добры, как Баррингтоны, подумал Ричард Дэниел. Шестьсот лет неиссякаемой доброты. Это была достойная тема для размышлений. Они даже дали ему двойное имя. В нынешние времена мало кто из роботов имел двойное имя. Это было знаком особой любви и уважения.
После неудачного визита к адвокату Ричард Дэниел стал искать другой источник помощи. Теперь, стоя в спальне, где умерла Гортензия Баррингтон, и вспоминая об этом, он пожалел, что так поступил. Потому что он поставил священника в невыносимо трудное положение. Адвокату ничего не стоило сказать ему, на что он может рассчитывать. В распоряжении адвокатов были законы, которые почти избавляли их от мучительной необходимости принимать собственные решения.
Но лицу духовного звания свойственна доброта, если оно, конечно, по праву занимает свое место. И тот, к кому он обратился, был добр не только профессионально, но и по натуре, и от этого было еще хуже.
– При определенных условиях, – с какой-то неловкостью сказал ему священник, – я посоветовал бы терпение, смирение и молитвы. Это великое тройное подспорье для каждого, кто пожелает этим воспользоваться. Но я не уверен, что вам нужно именно это.
– Вы сомневаетесь, – сказал Ричард Дэниел, – потому что я робот.
– Видите ли… – промямлил священник, сраженный столь прямым заявлением.
– Потому что у меня нет души?
– Право же, – жалобно сказал священник, – вы ставите меня в неудобное положение. Вы задаете мне вопрос, над решением которого на протяжении столетий бились лучшие умы Церкви.
– Но этот вопрос, – заявил Ричард Дэниел, – должен решить для себя каждый человек.
– Если бы я только мог! – в смятении воскликнул священник. – Как бы я хотел решить его!
– Если это поможет вам, – произнес Ричард Дэниел, – могу признаться: иногда я подозреваю, что у меня есть душа.
Он тут же ясно увидел, что его последние слова вконец расстроили этого доброго человека. С его стороны было жестоко произносить их, упрекнул себя Ричард Дэниел. Они не могли не смутить священника, ведь в его устах это высказывание уже не было простым умозаключением, а свидетельством специалиста.
И, покинув кабинет священника, он вернулся домой, чтобы продолжить опись имущества.
Теперь с описью было покончено, и бумаги стопкой сложены там, где Дэнкурт, агент по продаже движимого и недвижимого имущества, сможет найти их, когда явится сюда завтра утром, и для Ричарда Дэниела, выполнившего свой последний долг перед семейством Баррингтонов, наступила пора заняться самим собой.
Он вышел из спальни, закрыл за собой дверь, не спеша спустился по лестнице и направился по коридору в маленькую каморку за кухней, которая была отдана в его полное распоряжение.
И это, в приливе гордости напомнил он себе, гармонично сочеталось с его двойным именем и его шестьюстами годами. Не так уж много роботов имели комнаты, пусть даже маленькие, которые они могли бы назвать своими.
Он вошел в каморку, зажег свет и закрыл за собой дверь.
И впервые взглянул в лицо трудностям задуманного им шага.
Плащ, шляпа и брюки висели на крючке, а под ними на полу были аккуратно поставлены галоши. Сумка с инструментами лежала в углу каморки, деньги были спрятаны под одной из досок пола, где он много лет назад устроил тайник.
Дальше тянуть бессмысленно, сказал он себе. На счету была каждая минута. Путь предстоял долгий, а ему необходимо быть на месте до рассвета.
