Kitabı oku: «Демонология Сангомара. Удав и гадюка», sayfa 2
Многие элегиарцы одевались в темное, украшали себя желтым цветом, но обязательным атрибутом каждого горожанина были черные ленты. Носили их гордо, вязали на самое видное место, и даже, как показалось графу, косо посматривали на тех, кто был без символической полоски ткани.
– А что это за ленточка, тео Юлиан? – спросила осторожно Фийя, держась нежной ручкой с серебряными колечками за локоть графа.
– Мне кажется, это указание на принадлежность Мастеровому городу.
Граф задумался и стал внимательно рассматривать каждого проходящего. Те, кто был одет иначе, не как элегиарцы: темное с желтым, изредка красным, с наручами и декоративными наплечниками, – не носили черных лент.
– Да, Фийя, это показатель статуса. В Элейгии всех людей и нелюдей относят к условным четырем общим классам: рабам, свободным беднякам, ремесленникам и господам. В эпоху расиндов, в 15-17 столетии, представители ремесленного сословия и их семьи обязаны были иметь нашивку, – Юлиан сморщил лоб, вспоминая книгу по культуре расиндов из библиотеки. – Да, нашивку черного цвета. Но они были очень неудобны, потому что их приходилось пришивать на каждую рубаху либо платье. Скорее всего, ленты – это дань уважения прошлому или просто скоротечная мода.
– А когда вы это успели узнать, тео Юлиан? – распахнула рот Фийя. – Кто вам это сказал в городе?
– Фийя, Фийя… – с улыбкой покачал головой граф, поглядывая на айорку сверху вниз. – Книги в библиотеке нужны не только для того, чтобы протирать с них пыль.
Айорка лишь повела плечами. Как ни пытался Юлиан ее научить читать, ничего толкового из этого не вышло. Первые десять лет граф всячески старался приобщить простоватую девушку хоть к каким-то знаниям, но после череды безуспешным попыток бросил эту затею. Проще было обучить чтению Кельпи.
– От них действительно очень много пыли, тео, – надула губы Фийя, вспоминая свои мучения с библиотечными полками, а затем простодушно выдала свою сестру: – А Ада всегда называла ваш кабинет пылесборником.
– Кому пылесборник, а кому – память человечества, обычно столь скоротечная в жизни, но в книгах запечатленная на века.
Ответом снова стало лишь фырканье айорки, которая была уверена, что от книг пыли больше, чем толку.
– Ладно, я вижу, тебе это не интересно…
Вдруг справа мелькнуло алое пятно. Юлиан повернул голову. В струящихся одеждах, укрытая невесомой накидкой кровавого цвета, брела девушка. В ее каштановых локонах сверкали украшенные кольцами и золотыми монетами иссиня-черные рога, чуть загнутые вверх.
– Тео Юлиан, смотрите! – служанка беспардонно ткнула пальцем в суккуба.
– Фийя, не показывай пальцем! – шикнул на девушку граф. – Это, вероятно, особа со внутреннего города.
Девушка двигалась грациозно, подобно первобытной кошке в лесах. Рядом с ней топтались четверо немых вооруженных стражей. Лениво суккуб оглядывала все вокруг, скользя безразличным взглядом по лицам и одеждам. Ее темные, почти черные глаза с пушистыми ресницами казались бездонными, а очерченное лицо с пухлыми губами и милым тонким носиком было прекрасно. Девушка несла на себе печать порока, но эти ее естественные дикость и легкость заставили Юлиана встать, как вкопанного.
– Ужас! Еще и хвост торчит, – Фийя недовольно заметила, как граф замер и впился голодным взглядом в суккуба, и насупилась. – Страшная, как морские черти! Да даже страшнее, фу-у-у…
Суккубка, озираясь, нашла возвышающегося над всеми Юлиана, который был высок даже для северянина, и с холодным равнодушием скользнула взором мимо него. Ощутив острый укол разочарования, что взгляд девушки в красном не задержался на нем дольше положенного, Юлиан, будто окаченный холодной водой из таза, взял настойчивую Фийю за ладошку и повел к рынку, в противоположную от суккуба сторону. Но пару раз он все-таки оглянулся, как и многие мужчины на улице. А служанка буравила прищуренными глазами то исчезающий в толпе алый силуэт, то вожделенный взгляд господина, занятого созерцанием прелестей куртизанки.
– Тео, тео! – задергала за рукав господина Фийя. – Вы там что-то про нашивки рассказывали. Мне это очень интересно! Расскажите еще что-нибудь!
Юлиан окончательно очнулся от сладкого забытья и посмотрел на требующую внимания служанку.
– Тебе это вдруг стало интересно? – граф тихо рассмеялся.
Он прекрасно понимал мотивы данной просьбы, потому что Фийя для него была раскрытой книгой, сотни раз прочитанной вдоль и поперек, с сюжетом, где был известен каждый поворот, и с уже потертой от тысяч касаний и ласк обложкой.
– Да! – Айорка убедилась, что суккуб пропала из виду, и чуть успокоилась, уже подзабыв о своей просьбе.
– Ну слушай. На месте вон того большого дворца, согласно записям летописца Гарболена, племя расиндов в 236 году возвело крепость. Тогда Юг сотрясали постоянные войны, а гагатовые почвы считались особо ценными.
– Гагатовые? – прыснула девушка, в своем созерцании огромного рынка отвлекшаяся на речи господина.
– Да, это метафора, Фийя. Камень в кольце на твоем безымянном пальце – это как раз тот самый гагат, или черный янтарь, который тебя так развеселил.
– А я думала, что это агат.
Фийя отвлеклась от красивых сережек на прилавке и уставилась на свой пальчик, щупая взглядом подаренное графом серебряное украшение с Аль’Маринна.
– Нет, это разные камни. Кхм, так вот. Тогда же первый король Элейгии, прозванный Морнелием Основателем, наследником божественного зерна Прафиала, объявил все земли от Аль’Маринна, который тогда еще принадлежал королевству Норр, до Красных гор и от залива Черной Найги до южных озер, своими.
– Морнелий? Тео, а не так ли сейчас короля зовут? Того, которого отравили?
– Да, умница, что запомнила рассказы Йонетия. Морнелий Молиус, нынешний правитель Элейгии и один из консулов – это прямой потомок того самого Морнелия Основателя, носителя зерна Прафиала. – Граф уже привык к тому, что Фийя имела свойство перебивать. Но это было не от ее бестактности, а от неумения долго держать в голове какой-нибудь вопрос. – В роду Молиусов детей часто зовут этим именем.
– А-а-а-а, понятно.
– Так вот, – Юлиан поморщился от слова-вредителя, доставшегося ему от летописца Люмика, и продолжил: – Тогда же самопровозглашенный король Элейгии стал собирать вокруг себя сторонников. Когда с Севера, из-за череды землетрясений, на Юг хлынули порождения Слияния, здешний народ, расинды, не очень-то были и рады видеть нагов, каладриев, оборотней, дэвов и прочих. Поэтому, вплоть до основания Гагатового града, где Морнелий пообещал дать приют всем разумным существам в обмен на служение ему, Юг сотрясали войны между людьми и нелюдями. Раньше рас было много больше, Фийя. По старым записям, когда-то существовали такие гибриды, как полулюди-полукозлы, полукоты, полукони. Да много кто…
– Что? Полукони? – Фийя вновь рассмеялась. – Это что ж за чудовища такие?
– Одна часть тела была у них лошадиной, а другая – человеческой.
Служанка очень живо представила себе двуногого человека без рук и с головой лошади и расхохоталась, спрятав лицо за сложенными около носа ладошками. Промеж пальцев у нее побежали слюни, и, покраснев от такого неприличного вида, айорка рукавом вытерла щеки, губы и засеменила за удаляющимся графом.
Они шли по широкому проходу рынка, вдоль разбросанных с двух сторон пестрых прилавков. Между лавочками, палатками да красивыми магазинчиками прятались харчевни, а подуставшая за день ребятня, нанятая за пару бронзовичков, завлекала прохожих.
– Проходите, почтенные!
– Будете желанными гостями в нашем прекрасном заведении!
– Тушеные в листьях сони всего за десять бронзовых!
– Лучшее пиво в городе!
Юлиан с интересом разглядывал проходящих инкубов и суккубов, эту дивную расу, которая не водилась в землях Ноэля. Однако ни одна девушка не была так красива и грациозна, как та незнакомка в алых одеждах. И все-таки суккубы притягивали взгляды: и изящной походкой, и точеными силуэтами, и томными и глубокими бархатными глазами. Они, как и инкубы, поклонялись своей богине, богине похоти и страсти Зейлоаре, которая не входила в основной пантеон и считалась вторичным Прародителем.
– А куда делись эти полукони? – спросила неожиданно увлеченная рассказом графа Фийя.
Юлиан понял, что история Элегиара с сухими цифрами и фактами не очень-то и волнует айорку, поэтому решил не грузить светлую головку лишними знаниями. И не стал рассказывать, почему в Элегиаре несколько уровней стен, как долго и непросто создавался баланс, позволяющий соседствовать рядом друг с другом столь разным существам.
– Не нашли себе места в этом мире, – коротко ответил он.
– Как это?
– Выжили, Фийя, лишь те расы, что смогли приспособиться. Оборотни известны своей стайностью, они буквально выгрызли право на существование. – Два вампира одновременно поморщились от воспоминаний запаха волков, хотя не одними волками был един род оборотней. – Вампиры за счет долголетия и здоровья нашли себя в ученых профессиях, в управлении и в качестве охраны. Наги тоже, как и оборотни, держатся друг за друга, очень флегматичны и представляют ценность как лучники, за счет сильных длинных рук и высокого роста, и как охрана. Каладрии – птичьи гибриды – очень памятливые создания, поэтому живут в библиотеках, канцеляриях и архивах. Так, кого я еще забыл?
– Этих страшных, как чертей, суккубов.
Фийя злобно фыркнула и прошлась взглядом по мимо шествующей рогатой даме, видимо куртизанке. Для себя служанка уже поняла, что очень невзлюбила суккубов, вот сразу же с первого раза.
– Ну, влечению все возрасты покорны, так что эта раса тоже нашла свое место на Юге, – Юлиан весело взглянул на перекошенную ревностью мордашку айорки.
– Правильно, а больше они ничего и не умеют!
– Я бы поспорил. Куртизанки, встречающиеся с богатыми господами, зачастую образованны и приятны в общении, они умеют одинаково хорошо и петь, и танцевать, и поддерживать любую беседу.
– Тогда почему они просто шлюхи?
– Фийя! – недовольно шикнул на айорку граф. – И суккубы, и инкубы пали жертвами предрассудков. Неважно, кто они есть для самих себя, важно, что прочие расы видят в них лишь вестниц и вестников богини Зейлоары. Если образованная суккуб придет искать работу в качестве писаря, хозяин возьмет ее лишь за тем, чтобы сделать любовницей и по ночам утолять похоть.
– Сами виноваты! – мстительно ляпнула, не подумав, Фийя, а затем резко вспомнила предостережения Кайи касаемо отношений с графом и неожиданно поникла.
– Фийя, Фийя… Тебе все-таки стоило бы научиться чтению, может хоть это поменяет твои взгляды на жизнь.
– Зачем, тео? Вы и без пыльных книг интересно рассказываете.
Граф Лилле Адан в ответ лишь устало вздохнул.
Простодушная Фийя не понимала языка расиндов, поэтому то и дело интересовалась, что значит та или иная надпись. Элегиарцы не общались на иных языках, и Юлиан услышал аельскую речь лишь дважды, а северной не было и вовсе. То тут, то там попадались магические лавки, и, не выдержав на третьей вывеске, граф нырнул под яркую красную арку, украшенную пурпурными бугенвиллиями. Вампиров вмиг окутали благовония. Фийя и Юлиан одновременно сморщили носы и чихнули. В воздухе клубился горчичный дым, а на окрашенных желтой краской полках стояли странные предметы. Под потолком покачивались гирлянды из сушеных полевых чертят.
– Что это, тео Юлиан? Фу… – девушка с высунутым языком в оскале, обнажавшем острые клыки, помахала ладошкой перед носом. – Здесь кто-то умер?
– Нет, красавица, это горячие ароматы! – послышался из-за прилавка хитрый голос.
Оттуда вынырнул невысокий, как и все южане, загорелый мужчина, обросший по бокам жирком, что колыхался под его песочным платьем. Слишком ласковым взглядом торговец посмотрел на северян, приложил ко лбу правую руку и выставил ее вперед – так здоровались элегиарцы.
Юлиан повторил жест, а за ним и Фийя.
– Что он сказал, тео Юлиан? – спросила Фийя осторожно, по-аельски, и снова чихнула.
– Я говорю, – торговец обратился к девушке на ломаном аельском, – что это ароматы любви, милая женщина.
– Любви? – едва ли не воскликнула Фийя. – Но от них же воняет!
– Мужчины, когда чувствуют эти нотки на теле женщины, считают их невероятно изысканными и привлекательными, теряют над собой всякую власть. Все девушки, желающие понравиться своему избраннику, должны обязательно купить эти духи.
Пока Фийя с раскрытым ртом хлопала глазами и принюхивалась, пытаясь различить в сдавливающей вони что-то, что возбуждает мужчин, Юлиан бродил взглядом по полкам.
– Заговоренные монеты Прафиала для богатства, амулеты Гаара для долголетия, подвески Хеймейя на исподнее для мужской силы… – начал вопросительно перечислять торговец, стоя непозволительно близко к разглядывающему товары графу. – Есть еще кольца Шине, которые дарят ясный рассудок…
Юлиан мотал головой и хмурился, пытаясь отвязаться от настырного мужчины. Но тот не сбавлял напора.
– А вот вода со священного озера Офейи, где магический источник. Исцеляет любые болезни! – подсказал на ухо торговец, периодически поглядывая на замершую перед духами Фийю.
– Глядите, а это противоядие…
– От чего? – тут уж и у Юлиана блеснули глаза.
Заметив интерес покупателя, явно богатого, торговец оживился, приосанился и важно указал ладонью на лежавший на полке рог.
– Остался последний… Великолепно действует.
– От чего противоядие? – еще раз, уже настойчивее, спросил граф.
– От всего! – многозначительно улыбнулся продавец и коснулся рога размером с женскую ладошку с трепетом и нежностью. – Дорогое удовольствие, но обезопасит любого путника с Севера от заговоров, яда и порчи.
– Даже от заговора? – Юлиан повеселел, зная, что порча, заговоры и проклятья в магии – это шарлатанство. Как и все эти амулеты счастья, здоровья и богатства. – А чей это рог?
– Кельпи! – восторженно произнес торговец. – Вы не представляете, как его тяжело достать! Северных демонов воды очень тяжело изловить. А знаете, как получают рог?
– Как? – с трудом сдерживая смех, поинтересовался Юлиан.
– Держат шесть мужчин за шесть ног, а седьмой пилит! Чудесное приобретение, покупайте и оградите себя ото всякого зла!
В магазине раздался громогласный хохот, и граф, схватившись за живот, уже представлял, как будет объяснять Вериатель, что у нее должны иметься рога и шесть конечностей.
– Пойдем… Ох… Пойдем, Фийя…
– Подождите! – Графа встретил осуждающий взгляд. – Если вы сейчас не купите этот последний волшебный рог, его может приобрести следующий покупатель, который окажется более дальновидным! – Торговец забеспокоился и стал обегать графа то слева, то справа. – У вас еще есть шанс. Я готов пойти на уступку по цене!
– Сколько же стоит этот… этот дивный рог Кельпи?
– Всего лишь десять золотых! Но вы мне очень понравились, почтенный, поэтому такому видному мужчине я готов отдать за восемь! Даже за шесть!
Новая волна хохота сотрясла своды магазина. Решив, что с него хватит, Юлиан со смехом выскочил на улицу и втянул свежий глоток воздуха. Спустя минуту, взяв себя в руки, граф хотел уже пойти с айоркой дальше, но Фийя вдруг задергала Юлиана за рукав.
– Тео, я, кажется, забыла колечко в магазине. Вертела на пальчике… Вертела и на полочку положила, кажется. Подождите немного, пожалуйста.
С этими словами покрасневшая девушка скрылась в лавке с горчичным дымом. Появилась она через несколько минут, и, найдя графа, который стоял чуть дальше в шумной толпе, пошла к нему. Слегка поджатые губы айорки налились краской от покусываний, а глаза стыдливо уставились в мощеную мостовую, но Юлиан этого всего не видел – он растворился взглядом в Элегиаре: в его богато одетых жителях, шумном рынке под каменными сводами, в женщинах с глазами цвета янтаря.
На полупустом рынке Фийя со стеснительным взглядом выпросила у графа купить ей простенькие наручи, но, получив серебряные, еще долго ходила пунцовая, как рак, и гладила пальчиками свои новые украшения, которые тут же надела.
– Тео Юлиан, смотрите! Какой красивый… это… это…
– Наплечник, Фийя. Здесь его используют в качестве безделушки, пришивая к одежде или крепя ремнями.
– Может быть, вам такой купить? Я пришью его к васильковой рубахе, той, с белыми цветами. Красота-то какая будет, тео!
– Не надо. Давай вернемся на постоялый двор, завтра вместе с Вицеллием нужно будет попасть во внутренний город. Или хотя бы постараться.
– Он… Он такой противный, тео Юлиан! Как вы терпите этого мерзкого старика? – озадаченного пробормотала Фийя, а затем, вспомнив чванливое сухое лицо веномансера, скривилась, будто кислой крови напилась.
– Вицеллий всю жизнь провел среди алчных и тщеславных людей, спасая одних от козней других. И на мир смотрит немного иначе, Фийя.
Юлиан шел, худой и статный, возвышаясь над толпой, как гора высится над равнинами.
– Ну и что… Но нельзя же быть таким противным! Вон, господин Пацель всегда был ласковым, а ведь он тоже этот… аристократ. – Мордашка Фийи вновь перекосилась, и она, держась за локоть Юлиана, показала самой себе язык. – А этого будто черти за пятки грызут в сапогах!
Юлиан тихо рассмеялся, и его смех утонул в гаме вечернего города. Чудесным образом одновременно зажглись по всему городу магические фонари.
Зазвенели колокола. В сгущающихся сумерках народ заспешил по домам. В Мастеровом городе жил ремесленный люд, более состоятельный, чем нищета за стеной, но все-таки рабочий. Поэтому улицы стали быстро пустеть, и по практически пустынным мостовым гуляли единицы, явно нездешние. Местами проходила стража, вооруженная протазанами, все в тех же металлических шляпах с черными лентами и темных полунакидках. Шумели теперь лишь в тавернах да борделях. Из окон последних доносился веселый хохот и женские визги.
* * *
Бледный месяц выглядывал из-за высоких стен. По освещенным дивными фонарями улицам совершал обход караул. Юлиан прикрыл ставни и переоделся, затем прислушался к соседней комнате. Оттуда доносилось равномерное сопение старика с периодическим покашливанием.
Из сумы, что граф всегда носил с собой под плащом, Юлиан извлек пузырек и, откупорив, залил яд в рот. Холодная кровь прокатилась по горлу, оставив чувство горькости – смесь Ксимена и Зиалмона с Белой Розой. Это была последняя бутыль из поданных ему Вицеллием. Неприятный вкус крови придавала огромная доза Белой Розы, той самой, тайну которой Вицеллий так никому и не раскрыл. Вицеллий заказывал ингредиенты с Аль’Маринна всегда самостоятельно, отправляя важного гонца с зашифрованными поручениями, которые тот не понимал. На просьбы графа пролить свет, какой же яд скрывается под столь мелодичным названием, веномансер всегда лишь ехидно отвечал: “Вот если имеешь хоть немного ума, то со временем разгадаешь сам”.
Белая Роза имела совершенно иное от Ксимена и Зиалмона действие. Те два яда сковывали, делали тело каменным, отчего Старейшина падал на землю и начинал кашлять кровью, а потом и вовсе замирал, не в силах шевельнуть даже пальцем, если вовремя не дать противоядие. При употреблении Белой Розы же, наоборот, наступала очень активная реакция. Учащалось сердцебиение, пот катился градом, а в желудке и кишечнике после контакта с ядом вырабатывалась белоснежная пена, что хлопьями лезла изо рта, носа и даже заднего прохода. За это яд и получил такое красивое и поэтичное название. При Ксимене и Зиалмоне Старейшина пару дней лежал, будто мертвый, неподвижно и умиротворенно. А вот при Белой Розе на его долю выпадала жестокая участь безостановочной сильной тошноты, дополняемая чувством, что он вот-вот сойдет с ума от того, что сердце бешено стучит в груди, а мышцы всего тела сковывают болевые спазмы.
Юлиан испытал это все на себе. Тогда, будучи неопытным, он залил в себя слишком большую дозу. Вицеллий в те дни безудержно хохотал над позорно спрятавшимся среди камней на берегу Юлианом, который к началу четвертых суток иссох, словно труп, и лежал среди лужи белой и вонючей пены, в струпьях и язвах. После того случая граф получил исчерпывающий опыт и быстро научился считать правильную дозу.
Юлиан сидел в спальной рубахе на кровати и думал о Белой Розе, когда до его слуха донесся сначала звук пробки, а потом в нос ударили знакомые горчичные запахи.
Через секунду Фийя уже обвила шею Юлиана, горячо целуя и чувственно потираясь нагим телом. Тут же вокруг нее осело облако удушливых духов, окутало пару тягучей завесой. Юлиан по неосторожности вдохнул и судорожно, по-рыбьи, открыл рот от тошнотворного запаха. Графу показалось, словно в глотку ему засунули горчицу и перец одновременно. Фийя улетела на пол, перекувыркнулась и обиженно взвизгнула, а Юлиан ударил ладонью по ставням, отчего те слетели с петель и оказались на мостовой. С перекошенным лицом он перегнулся через подоконник и задышал в мучительной агонии, глотая рывками воздух. Вся принятая кровь просилась назад, и, в приступах вцепившись в карниз, Юлиан сипел, хрипел и пытался выдавить из себя то, что успел вдохнуть. Испуганная айорка, постанывая от расплывающегося на пояснице синяка, выглядывала из-за кровати.
К счастью, на улице никого не оказалось, и, отдышавшись, граф вполз всем телом обратно в комнату.
– Фи… Фийя! Черт возьми, Фийя! – прорычал граф. – Ты что, купила у этого шарлатана духи?
Бледная айорка кивнула макушкой и всхлипнула.
– Фийя… – сквозь зубы прохрипел граф и, озлобленный, заходил вдоль окна и стены, кидая гневные взгляды на объятую страхом айорку. Затем сел на кровать и схватился руками за голову. Спустя некоторое время, придя в себя, Юлиан потер грудь ладонью, успокаиваясь. Внутри еще жгло. Одна полуразбитая ставня со скрипом прикрылась, и мужчина присел рядом со спрятавшейся Фийей, которая тихо рыдала и кусала пальцы.
– Иди сюда, Фийя, – протянул ладонь Юлиан. – Иди сюда, я сказал!
Вытирая запястьем слезы, айорка села на колени и уткнулась в шею графа носом, заливая рубаху ручьями.
– Простите, тео… Я…
– Фийя, послушай, – измученным голосом выдавил из себя Юлиан, стараясь дышать осторожнее – от девушки разило духами. – Время не вернуть, и ты уже не та семнадцатилетняя девушка, которую я встретил в Йефасе.
Он погладил ее по голой спине, не знавшей никогда плети или побоев, и поцеловал в хрупкое плечо.
– И я уже не тот двадцатитрехлетний молодой мужчина.
– Вы не поменялись, тео… – всхлипнула Фийя. – Все такой же!
– Внутри-то изменился… Как и ты. Женщина ты моя, пойми же, наконец, что тебе нужно свою жизнь устраивать, я даю шанс. А не пытаться оставаться все той же семнадцатилетней Фийей.
– Не могу я! – вновь разрыдалась айорка. – Я вижу, что вы такой же, как тогда. Ни морщины не появилось… А я старею. Очень скоро я стану вам не нужна… Как только зад мой сморщится, а грудь обвиснет.
– Фийя, Фийя… – Юлиан печально улыбнулся и поцеловал женщину во вспотевший лоб, а руками заскользил по мышиным волосам, что в свете луны отливали темным серебром. – Ну что за глупости. Как же мне не любить тебя?
– Вы… У вас кельпи есть, тео! Вы только Вериатель и любите, а я же рабыня, просто глупое мясо, никчемное и слабоумное создание.
– Прекращай так говорить, Фийя! Даже когда ты состаришься, то не останешься без любви… Хоть все будет и иначе.
– Как? – Фийя подняла заплаканные и красные глаза.
Граф тяжело вздохнул, не зная, как объяснить свои чувства.
– Фийя, я не хочу врать. Да, пусть ты меня уже и не так влечешь в постели, но это не значит, что я тебя не люблю. Ты была рядом тридцать лет, каждый день заботясь, но пора подумать и о собственном счастье, о материнстве. Тебя будет любить муж, будут любить дети… – после заминки Юлиан сказал: – Когда вернемся, Фийя, я выделю тебе отдельную комнату. Ты поняла?
Растеряв и без того скупое красноречие, Юлиан замолк и поцеловал женщину в зареванное лицо, спустился губами к шее и слегка прокусил, отчего Фийя томно вздрогнула и прикрыла глаза. Вкусив мысли женщины, граф понял, что разговором так ничего и не добился и вряд ли добьется. Он стащил с себя спальную рубаху и уложил Фийю в кровать. Уже к полуночи айорка умиротворенно сопела в обнимку с подушкой. Уделом же Юлиана стали размышления, как объяснить глупенькой Фийе, что страсть потухнет и она упустит то драгоценное время, в которое нужно обзаводиться семьей и детьми.
И снова Юлиан вспомнил того суккуба со странной и дикой чувственностью. А потом все померкло; растворились и Фийя, мирно похрапывающая рядом, и та загадочная незнакомка. В беспокойном сознании Юлиана выплыл образ Вериатели. Граф негромко и тепло вздохнул, желая прикоснуться к своей любимой кельпи. Он так и пролежал с некоторое время, думая, как бы разговорить свою молчаливую и вечную спутницу.
А еще позже Юлиан поднялся с кровати, нашел этот злополучный флакон с удушливыми и мерзкими духами, закутал в хозяйскую тряпку и спрятал за шкаф, чтоб, не дай богам, Фийя его не нашла.
* * *
С рассветом Юлиан ждал появления Вицеллия с возмущениями по поводу костюма, но того все не было. Он долго возился за стеной, сопел, ворчал, а потом замолк. Как бы граф ни прислушивался, он не мог понять, что делает веномансер. Наконец, собравшись, Юлиан с айоркой вышли в полутемный коридор, и после короткого стука веномансер открыл дверь. На старике было праздничное темно-серое платье с золотыми пуговицами и бархатной алой пелериной.
Юлиан вошел внутрь, сложив руки за спиной, и поздоровался быстрым кивком.
– Учитель.
– Да?
– У ворот Золотого Города разговаривать буду я. А вы, пожалуйста, тихо стойте в стороне. Когда получите долгожданный полувековой вклад, мы навестим тот дом в Мастеровом районе, где я заберу вещи. Далее нам придется расстаться. И снимите, ради всех богов, Северных и Южных, алую накидку – не привлекайте к своей персоне излишнее внимание!
– И не подумаю, – высокомерно поправил золотую цепочку на столь любимой пелерине веномансер.
– Тогда завернитесь хотя бы в плащ! Нам нужно пробраться к Нактидию неузнанными, забрать вклад и вывести вас из Элегиара как можно скорее.
Вицеллий, поразмыслив, неожиданно послушно кивнул и подсунул края выбивающейся пелерины глубже под материю плаща. Затем нахохлился и накинул на седую голову с мышиными волосами капюшон. Юлиан, обрадованный, что к старику вернулся глас разума, вместе с Фийей стал спускаться вниз.
Графу пришлось заплатить десять серебряных за уход за лошадьми и дополнительно еще десять за выбитые ставни и пятна крови на простыне, отчего трактирщик очень косо посмотрел на северян. Элегиар – дорогой город.
Город пробуждался. Южное солнце, еще по-весеннему холодное, выкатилось из-за каменных стен. На улицах стоял живой гул. Юлиан, Вицеллий и Фийя вышли на широкую мостовую, взобрались вверх по холму, мимо шума рынков, стука молотков в кузницах, тягучих запахов аптекарских домов, густого аромата смолы в сапожных мастерских, все дальше и дальше, к единственному входу в Золотой Город. Спустя полчаса путники достигли высоких кованых ворот с золочением. Сквозь створки этих ворот, выполненных в виде огромного ветвистого древа, можно было попасть в господский район, ныне закрытый. Хотя, как подозревал Юлиан, и до покушения на короля в Золотой Город рабочему люду было не пройти.
У входа покачивались на хвостах два стражника-нага, в алых и пышных одеждах, укрытых металлом, со сверкающими протазанами. Они взглянули на гостей из-под капеллин. Недобро блеснули желтые глаза. Рядом со змеями, в плетеном кресле восседал человечек в накидке. Накидка эта, черная и богатая, щеголяла витыми древесными узорами и крепилась на плече золотой фибулой платана. Горло пожилого мужчины обвивали ленты, а от переносицы вверх, к границе волос, устремлялась черная полоса краски. Стало быть, охранный маг, со своими отметинами, обозначающими статус.
Вампиры остановились у ворот. За ними виднелись приятные глазу простор и чистота. Вдали пестрела завлекающая вывеска борделя, и ярким цветом вторили ей кровавые бугенвиллии, сочные листья плюща и зловещая чернота высаженных вдоль улиц платанов.
– Да осветит солнце ваш путь, – поздоровался Юлиан.
– И вашему пути я желаю света, – ответил интеллигентно маг, как того требовали правила приличия, и впился пронзительным взглядом в графа. – Чем могу быть полезным?
– Мы направляемся к почтенному гор’Нааду, помощнику Главного Казначея Его Величества.
– Зачем?
Маг окинул внимательным взором прилично одетых мужчин и притихшую женщину, вероятно, рабыню. Впечатление гости создавали благоприятное. Аккуратные, статные, хранящие полуулыбку на устах, – аристократы, значится.
– Касаемо крупной суммы займа в золоте. Мы прибыли издалека.
– Откуда?
– Ноэль.
– Почтенный гор’Наад знает о вашем посещении?
– Он знает, что мы должны прибыть.
Хорошие манеры Юлиана, его благородный и рассудительный вид понравились магу. На лице чистейшего северянина, коих охранник не видал уже с пару десятков лет, царила порядочность, та самая, чистая, которую трудно подделать. Тем более, к Нактидию частенько захаживали вельможи из прочих городов и даже королевств. Не найдя причин для отказа, мужчина уже собрался махнуть стражникам-нагам, чтобы один из них проводил гостей к банкиру. Да и позади к калитке уже волочилась груженная помидорами, перцем и цуккини подвода, которую следовало проверить и пропустить.
Однако тут Вицеллий, доселе молчавший, показательно расстегнул плащ, снял его изящным жестом, обнажив красную пелерину, и вышел вперед.
– Эй, ты! Тебе что непонятно, человек? Отворяй врата!
Маг от такого грубого обращения вскинул мохнатые брови, уставился на хамоватого Вицеллия и сказал:
– Золотой Город закрыт указом короля! Я вправе задавать вам любые вопросы, которые сочту нужными. И я же решаю, пускать вас или нет.
– Прошу извинить моего отца. На старости лет он стал бестактен и невыносим, но я побоялся оставить его без присмотра. – Юлиан метнул гневный взгляд на учителя, схватил того за плечо и отвел назад. – Отец, пожалуйста, не вмешивайтесь.
Затем граф в улыбке обернулся к магу и виновато развел руками, мол, отец, что с него взять. Но Вицеллий обошел Юлиана по дуге и снова демонстративно поправил алую пелерину. Маг с нахмуренным взглядом смотрел то на веномансера, то на накидку, морщил и чесал лоб.
– Я не собираюсь молчать! Я, Вицеллий Гор’Ахаг, Королевский Веномансер, имею полное право передвигаться вместе со своим сыном по Золотому Городу, безо всякого разрешения плешивого низшего мага.
Юлиан сделался мертвецки бледным, как и охранный колдун – тот пошатнулся, выпучил глазища, но затем будто бы усилием воли потушил в себе волнение. В груди старика задрожало сердце, отстукивая судорожную дробь. А наги на воротах поднялись на мощных хвостах, сжали сверкающее оружие и вопросительно переглянулись – ждали приказа. Маг продолжал нервно буравить глазками алую пелерину, бывшую символом аристократии три десятилетия назад.
