Kitabı oku: «Мой школьный мальчик», sayfa 10

– Детка, – мягкий голос мамы настигает меня, она садится на кровать рядом со мной, – ну что с тобой? Ты не рада?

– Нет! – кричу в подушку, но знаю, что мама все слышит. – Вы не можете распоряжаться моей жизнью! Мне нравится там! Я хочу жить там!

– Что?

– Да! – откидываю подушку в угол комнаты. – Я не вернусь!

Лицо мамы омрачается. Начинаю ненавидеть себя за то, что обидела ее, поэтому тут же подползаю к ней, укладывая голову на родные колени.

– Прости, – тут же извиняюсь, стирая слезы подолом ее платья, – я не хотела кричать. Но, мама, – смотрю в ее слезящиеся глаза, хлюпая носом, – пожалуйста, не забирайте меня из Москвы. Я знаю, что вы можете заставить меня вернуться, вы оплачиваете учебу и все такое, но… пожалуйста, не заставляйте…

– Все, – мама аккуратно приподнимает меня, освобождая свои колени, и поднимается с кровати, – я приготовила для тебя грудку, пошли, ты все мне расскажешь за ланчем.

Уже ланч? Время просто летит.

Она выходит из комнаты, а я бегу в ванную, где умываю лицо холодной водой и несусь в столовую. Мама достает из духовки форму с запеченной грудкой, от запаха которой я глотаю слюни, так давно я не ела еду, приготовленную мамочкой.

– Итак? – она ждет объяснения случившегося.

– Прости, – я больше не кричу и не плачу, мне слишком стыдно за то, как я обидела ее. – Понимаешь, я не могу перевестись в середине года. Там другая программа, – запихиваю в рот кусок курицы, я не могу терпеть этот аромат, – и совсем другие предметы, и мне придется прекратить курсы, на которые я рассчитываю при поступлении в колледж, и…

– И ты врешь мне, Кристина, – укор в ее голосе заставляет меня опустить голову.

Я не умею врать. Надо просто смириться с этим, и прекратить попытки.

– И если ты не скажешь мне правду, то я заберу твои документы из Московской школы уже сегодня.

– Извини. Но, мамочка, – беру ее руку в свои две, поглаживая мягкую кожу, – пожалуйста, это очень важно для меня. Я не могу сейчас вернуться.

Женщине, сидящей напротив меня, не приходится выпытывать информацию. Я рассказываю все сама, утаивая, естественно, что провожу у Юры все выходные, и что последнюю неделю мой язык практически жил в его рту. Маме это знать не обязательно, ей и так ясно, что я влюблена по уши в этого парня. Она воодушевленно улыбается моему рассказу, то и дело приобнимая меня, когда мы сидим на диване в холле. Я слезно умоляю ее не возвращать меня в ЛА, ведь мне уже нравится Москва. Нет, я не только из-за Юры вернуться хочу. Я хочу таким образом стать ближе к папе, узнать лучше его Родину. Приукрашиваю. Но мама, которая все совместные с папой годы отсекала идею посещения России, чувствует вину. Добиваю ее тем, что закончу школу с гораздо более хорошим баллом, чем могла бы сделать это тут, соответственно, и мои знания будут выше, что позволит проще поступить в колледж. На самом деле я начинаю подумывать о поступлении в Московский государственный университет, но маме об этом знать не обязательно. Пока. Приводимые аргументы приходятся ей по вкусу и этого достаточно. Опять же, пока. Она обещает взять тяжелый разговор с папой на себя, и под страхом смерти запрещает мне говорить о первой причине моего желания вернуться в Москву – Романове. Мы обе знаем, что если папа надавит, я не смогу держать язык за зубами, поэтому надеемся, что аргумент о моем желании получше узнать свою историческую Родину, зацепит Владимира Орловского.

Конечно, мама расстроена отсутствием у меня желания вернуться в прежнюю школу. Обнимаю ее так крепко, как могу. Так я выражаю свою благодарность за понимание.

А оказавшись в своей детской снова плачу, потому в голову бьет осознание страшной вещи – школа закончится в мае. В июне будут сданы экзамены. И мне придется вернуться, если я что-нибудь не придумаю с поступлением.

Жизнь несправедлива, раз закинула меня в другую страну, чтобы объединить с самым потрясающим человеком всего на девять месяцев.

В день рождения Романов поздравляет меня по телефону. Ему хотелось бы быть рядом со мной, но прилететь он не может. А я и не рассчитывала на это.

Зато возвращаясь в свою школьную комнату, я нахожу на письменном столе жемчужный браслет, который тут же цепляю на запястье. Просто и очень нежно. Надо будет поблагодарить одноклассника.

***

Нифига не выспался. Мы с Олегом вернулись из Айна-Напы вчера вечером, и поскольку летали мы только с рюкзаками, из аэропорта поехали сразу в школу. Физрук поймал нас в холле нашего этажа и потащил на тренировку, чтобы проверить, действительно ли мы занимались в каникулы и не потеряли ли своих навыков. Он заткнул нас раньше, чем мы успели сказать хоть слово о том, что устали от перелета, так как всерьез задался целью вырастить из нас чемпионов. Или, что более вероятно, он просто питается нашей подростковой неуемной энергией и жизненной силой, которые не в состоянии вырабатывать сам, в свою тридцатку.

Выпиваю уже второй стакан кофе и поглощаю третью порцию оладий с абрикосовым вареньем. Сдерживаю зевоту. Мечтаю поспать. Я так и не смог выспаться в каникулы. Каждую ночь мой друг притаскивал в наш номер новую девку. Вернее каждое утро, ведь мы возвращались из клубов, где тусили, только с рассветом. Так что я слышал оргазмы как минимум на трех языках, не считая русского, и лишний раз убедился, что Олег любит поговорить, когда его член находится в чьем-нибудь рту. Какого хера я не снял себе отдельный номер? Блондин уговорил меня, надеясь, что я присоединюсь к его секс-марафону. Но я лишь потанцевал пару раз с одной девчонкой. У нее были зеленые глаза, на которых я, похоже, помешался. Так что каждый раз, смотря на нее, я думал о Тине и желание трахнуть кого-то пропадало. Мысли о ней довели меня до того, что даже катаясь после пробуждения на яхте, я мечтал, чтобы вместо Олега рядом была она. Самойлов обиделся. Зря я поделился с ним этой мыслью.

Теперь сидит напротив меня, зевая через каждое слово, но очень довольный. Говорит, что к его двадцати пяти в мире не останется национальности, с которой он не переспал бы. Им бы вдвоем с Коршуном путешествовать, но тот уезжал на какие-то военные сборы, куда его добровольно-принудительно отправил отец.

– Ненавижу Египет, – Лешка приземляется на стул рядом с Олегом, с красным, от не улегшегося загара лицом, таким же, как наши с блондином, – все эти храмы, пирамиды и гребанные фараоны, чтоб их… блин, им даже не пожелаешь ничего, – разочарованно вздыхает, – они ж и так уже сдохли.

– Ну, если ты там на раскопках был, то, считай им нагадил уже, – задумчиво произносит Мишка, и мы смотрим на него как на инопланетянина. Когда это Коршуну стало интересно что-то кроме оружия, девчонок и алкоголя? – Ну, они же верили во всю эту хрень про загробную жизнь, – парень пытается легкомысленно ухмыльнуться, чтобы мы, не дай бог, не подумали, что он не такой уж и тупой, – и если их гробницы разграбить, то у них… ну, типа… не будет этой загробной жизни, – странно медленно заканчивает он свой интеллектуальный порыв, и, видя издевательское изумление в наших глазах, откидывается на стуле, обидчиво кидая, – да пошли вы, хотел вас просветить!

– Я хотел просто поваляться на пляже, – Леха пропускаем мимо ушей Коршуновский экскурс, чешет подгоревший лоб, – поплавать, рыб там всяких посмотреть. И знаете что? – Мы все во внимании. Парень оглядывает нас выпученными глазами, показывая, как он возмущен поездкой. – Я всего дважды искупнулся! Дважды! Зато теперь я знаю разницу между Ахеменидским и Эллинистическим периодами!

– О! – оживляется Миха, позабыв свою обиду. – Расскажи-расскажи, в чем там разница?

– Ни в чем! – практически орет Лешка, показывая нам чудеса своей физиологии, выкатив глаза еще сильнее. – Нет никакой разницы, Миха! Ни-ка-кой! Они были, – парень стучит по столу ребром ладони, привлекая внимание к нашему столику остальных завтракающих, – жили, пили, жрали, – еще три удара, – и сдохли! – столу влетает еще раз. – Нет! Разницы!

– Ладно-ладно, – Мишка поднимает руки, защищаясь от нашего взбешенного одноклассника, – я не глухой, незачем так орать.

– Гребанные мумии и их раздолбанная посуда снятся мне третью ночь, – выдыхает, успокаиваясь, Кобарь. – Ненавижу Египет.

Мы знали, что этим и кончится его поездка к родителям Машки. Они оба археологи, практически живут в Египте, кочуя по местам раскопок. Машка летает к ним на все каникулы. В этот раз ей удалось уговорить Леху полететь с ней, хотя мы с Олегом звали его с собой на Кипр. Но, определенно, Машка умеет что-то такое, чего нам с Самойловым, слава богу, делать не приходилось, раз она вертит нашим другом, как хочет.

– Доброе утро, мальчики, – нет, только не она, – как провели каникулы?

Ленка садится рядом со мной так близко, что наши бедра соприкасаются. Отодвигаюсь. Я уже давно не получаю удовольствия от ее прикосновений. Машка, пришедшая вместе с подругой, садится к своему парню.

Мы лениво здороваемся с ними. Леха не смотрит на свою подругу, кажется, в Египте ему надоели не только мумии.

На вопрос Ленки отвечает один Миха, и то как-то вяло мотая головой. Сегодня он какой-то несобранный.

– А я привезла из Франции пару бутылок вина. Может, посидим сегодня в моей комнате, отметим начало новой четверти?

Самообладанию девчонки можно позавидовать. Она явно понимает, что никто туда идти не хочет, но улыбка с ее лица не сходит.

– Мы придем.

Ах да, никто, кроме ее подруги. Леха раздувает ноздри и то ли от злобы, то ли от безысходности, роняет голову на руки, громко выдыхая воздух.

– А вы двое? – Ленка оглядывает Олега, и останавливает взгляд на мне.

– Извини, другие планы, – бросаю ей и встаю из-за стола, забирая поднос.

До начала первого урока остается еще несколько минут, так что я добегаю до комнаты Тины, которая является частью моих «других» планов, убеждаюсь, что она еще спит, так как ее комната закрыта изнутри, и лениво тащусь на физику.

Тина вернулась сегодня ночью, около четырех. Она отказалась от моего предложения встретить ее в аэропорту, так что я поджидал ее, высматривая в окно, и выбежал, когда ее такси въехало на территорию школы, чтобы помочь ей дотащить чемодан до комнаты. Да-да, вот такой джентльменский поступок. С меня можно зарисовывать портрет какого-нибудь героя старинного романа. Я хотел еще заплатить за такси, но не успел, Тина сделала это сама. Девчонка была такой же заспанной, как и я сам, поэтому я лишь поцеловал ее пару раз.

Сегодня на уроках ее не будет. У нее отсыпной. В школе это нормальная практика, если ученик прилетает ночью.

***

После уроков бегу к Тине. Но ее нет. Нахожу Орловскую в столовой, где она наворачивает солянку вприкуску с мясным пирогом. Я не понимал, как скучал по ней, пока не увидел ее загорелое лицо.

– Выспалась?

Занимаю соседний с ней стул, придвигаясь поближе, провожу кончиками пальцев по ее шее, играясь с завитушками коротких волос, выбившихся из косы, закрученной в высокую култышку на макушке.

– Да, – девчонка улыбается, откладывая ложку, – и почти наелась. Юр, – ее ресницы медленно опускаются и тут же идут вверх, распахивая глаза, о которых я мечтал всю неделю, – я соскучилась.

– Так и должно быть, – ухмыляюсь, я хотел это услышать.

– А ты? – замирает, прикусывая губу, словно боясь моего ответа.

– И я, – пролажу пальцами вниз по ее шее под майку, обводя выступающую круглую косточку.

– Что ты?

Она хочет услышать это, и я поддаюсь ей.

– Соскучился, – поглаживаю позвонок, оттягивая ткань майки, возвращаю руку на ее шею, обхватывая ее, притягиваю к себе.

– Ну Юр, – Тина отмахивается, – все же смотрят, – шепчет она.

Ее глаза горят, улыбка не сходит с ее лица, но стеснение берет свое.

– Да плевать, пусть смотрят, – заговариваю ее, гладя другой рукой обнаженную ножку.

– Я так не могу! – толкает меня сильнее, чудно краснея, хихикает, как маленькая, и я поддаюсь, выпуская ее.

– Тогда доедай, и я жду тебя в своей комнате, – в приказном тоне тихо говорю ей, оттягиваю поясок розовых шортиков, щелкая резинкой по ее пояснице, и выхожу из столовой.

Черт! Ее огромные глаза завораживающе округлились, когда она услышала мой приказ, она сглотнула слюну и облизала губу так… так что я ложусь на пол своей комнаты и отжимаюсь, пока стук в дверь не останавливает меня.

Я хочу ее губы. Почувствовать их вкус. Мои пальцы, которыми я играл с завитушками ее волос, до сих пор пахнут розой и цитрусом. Это ее запах… Возможно мне даже повезет, и она позволит мне дотронуться до ее потрясающего тела, такого упругого, мягкого и нежного…

– Пошли в басик, – на пороге Олег, так что я просто закрываю дверь. – Да ладно тебе, – ржет блондин, открывая ее и проходя в мою комнату, – не так уж сильно я и достал тебя.

– Чувак, проваливай. Мне хватило тебя за неделю на целый месяц.

– Ты сам не захотел развлекаться со мной! – парень валится в кресло.

– Я знала, что вы геи!

Ну почему? Почему Тина всегда оказывается рядом в неподходящий момент? Ненавижу своего друга!

– Юр, – она надувает губки, – почему ты не захотел развлечься с ним? – Тина треплет блондинистую голову, и Олег высовывает язык, закатывает глаза и бьет ногой по полу, как хороший пес. – Смотри, какой он миленький, – играется девчонка, – и хорошенький. Мальчики, вы прекрасная пара, – она, наконец, убирает руку от его головы, чему я безумно рад, ведь я готов был уже запустить в них чем-нибудь. – Мне даже немного жаль разлучать вас, но, – она склоняется к моему другу, молебно сводя брови, складывает ладони вместе, – умоляю, оставь его сейчас мне.

– И что вы, ребята, собрались тут делать без меня? – белобрысый открывает рот и полирует языком верхнюю челюсть, хитро улыбаясь.

– Вали отсюда, – рычу я.

– Понял, – Самойлов, наконец, освобождает кресло, и направляется к двери. – Вы же помните про безопасный секс, да?

– Пошел вон!

Тина выталкивает его и защелкивает замок.

Наконец мы одни.

Она стыдливо подходит к кровати и садится на самом краю, в моих ногах. Я сижу у основания, вытянув ноги, подложив под спину подушки. Жду, что она сделает. Нет, я не прикоснусь к ней первым, хоть и хочу. Мне интересно наблюдать за ней.

– Твои друзья меня раздражают порой, – выдает тихо.

Нет, я не это хочу услышать. Да я вообще сейчас ничего слышать не хочу. Пусть будет тихо и возбуждающе. Молчу. Рассматривает покрывало. Что там смотреть то? Это всего лишь черная ткань. Непроизвольно улыбаюсь. Наблюдать за ней – одно из моих новых любимых занятий. Это все равно, что в детстве смотреть на хомячка в клетке, только гораздо интереснее.

Давай же, Тина, ты не просто так сюда пришла. Ты хочешь того же, что и я, хотя бы частично. Я готов рявкнуть, чтобы она шла ко мне, но молчу. Пусть она сама придет к такому решению.

– Ты так и будешь лежать? – снова жует губу, смущается, стыдится попросить того, чего хочет, и я еще больше вливаюсь в эту игру под названием «раскрепости Орловскую».

– А ты так и будешь сидеть? – приподнимаю уголок губы в усмешке.

– Поцелуй меня, – она произносит это еле слышно, но эти слова разносятся по моим венам так быстро, что я готов подпрыгнуть к ней в эту же секунду и сделать все, что она пожелает, но я лишь медленно набираю воздуха в грудь, чтобы утихомирить свою похоть.

– Я хотел это сделать в столовой, ты не разрешила, – говорю нагловато, проверяя, насколько девчонка управляема, – теперь твоя очередь, – подзываю ее двумя пальцами.

Она размышляет о чем-то несколько секунд, возможно, мое движение показалось ей обидным, поднимает глаза, я стираю ухмылку с лица и улыбаюсь ей открыто. Да, управление Тиной возможно, потому что она тут же улыбается мне в ответ и подползает по кровати.

– Сядь на меня, – прошу я, именно прошу, так мягко, как умею, и она садится, нагибаясь к моим губам.

Глажу ее колени и бедра. Я так хотел этого. Такие простые, маленькие наслаждения – ее губы на моих, закрытые от наслаждения глаза, ее гладкая кожа под моими ладонями, и сейчас это все, чего я хочу. Я даже не позволяю себе думать о большем, ведь если она стесняется попросить поцеловать ее, то говорить о чем-то более серьезном не имеет смысла. Она не останавливает меня, когда я спускаюсь губами по ее шее, когда целую чуть выпирающие ключицы, и поднимаюсь обратно. Не отводит мои руки, снимающие с нее майку. Она только наблюдает, глубоко дыша, как я расстегиваю лифчик и выкидываю его на диван. И когда я облизываю нежную розовую кожу соска, готовый остановиться в любую секунду, по одному ее слову, она запускает руки в мои волосы, массируя кожу. «Ссс» резко вздыхает, почувствовав на нежной коже мои зубы, но я не сжимаю ее сильно, я изучаю ее реакцию на прикосновения, и она мне нравится. Аккуратно укладываю ее на кровать. «Мы пробуем» – стараюсь говорить нежно, чтобы она верила мне, а она должна верить, ведь я говорю правду. «Я остановлюсь, как только ты скажешь». Она кивает и доверчиво ложится. Снимаю майку. Хочу чувствовать ее как можно большей площадью своего тела. Яростно торчащие соски впиваются в мою грудь, когда я целую ее губы. Тина возбужденно отвечает моим губам, ерзая подо мной. Ее руки упираются о мои плечи сильнее, и мне кажется, она пытается спустить меня. Снова перехожу к ее груди, играя с ней руками и ртом, отчего девочка выгибается мне навстречу и тяжело дышит. Да, я правильно понял напор ее рук.

– Юр, – а сейчас она остановит меня, это я понимаю по какому-то ее обреченному тону, – хватит, пожалуйста.

Тут же отстраняюсь от нее. Рассматриваю ее лицо. Не как в первый раз. Сейчас я готов к остановке, готов двигаться в темпе, приемлемом для нее. Но когда Тина хочет встать с кровати, я не даю.

– Полежи, – прошу я, – остынь.

Она остается лежать на месте, втягивает в себя нижнюю губу, стараясь не смотреть мне в глаза. А я устраиваюсь рядом с ней, облокачиваюсь, чтобы видеть ее немного сверху, и провожу ладонью по ее животику вверх, к груди и обратно, стараясь делать это ненавязчиво. Она долго втягивает воздух, и еще дольше выдыхает его, стараясь восстановить дыхание.

– Тебе неловко? – я хочу это знать.

Кивает в ответ.

– Посмотри на меня, – прошу я, и она переводит взгляд с потолка на меня. – Это только между нами, – успокаиваю ее, держу серьезное лицо, – это только наше. Я не возьму больше, чем ты можешь дать мне.

– Мне было хорошо, – несмело улыбается, но лежит не двигаясь, как будто боится пошевелиться.

– Но? – мне приходится вытягивать из нее ощущения.

– Сейчас мне стыдно, и хочется поскорее одеться и сбежать в свою комнату, – она произносит это на одном дыхании, видимо, набралась смелости.

– И ты можешь это сделать, я не в праве тебя удерживать, – моя рука все еще легко поглаживает ее тело, но смотрю я только в ее глаза. – Но будет круто, если ты останешься, потому что, мне кажется, сейчас хорошо нам обоим. Нам нечего стесняться. Мы не делаем ничего плохого. Ты же понимаешь это?

Кивает. А затем ее взгляд останавливается на моем члене, выпирающем из штанов. На мне нет боксеров, но не смотря на свободные спортивники, я чувствую его трение о ткань штанов. Я возбужден так сильно, что это причиняет мне боль.

– Юр, прости, – тихо говорит она, поднимаясь с кровати, не смотрит на меня, быстро хватает майку с пола, куда та упала, натягивает ее и выскакивает из комнаты.

Пялюсь на розовое кружево ее лифчика, оставшегося валяться на кресле. Что так ее напугало? Она же знает физиологию? Конечно знает. И ей нравилось то, что случилось на этой кровати несколько минут назад. Так что, блядь, с ней не так?

Надеваю футболку, легкую курточку и выхожу из школы. Бегу по аллее к пруду, оттуда в небольшую рощицу. На улице уже совсем похолодало. Изо рта выходит пар с каждым выдохом, но холода я не чувствую. Делаю пять кругов вокруг водоема. Не хочу возвращаться в школу. Какого черта она приехала сюда? Почему я не могу просто трахнуть ее и отбросить, как делал уже несколько раз? Не будь ее, я просто развлекался бы, как раньше. Но теперь мне не интересны прежние развлечения. Я хочу все свободное время проводить с ней. Даже не уроках и тренировках она в моей голове! Блядь! Уйди из моей головы! Вся эта хрень с Тиной перестает приносить веселье и погружает меня в какой-то беспросветный вакуум, из которого я не могу выбраться.

Телефон. Орловская.

– Да, – мой голос резок, и я не утруждаю себя говорить помягче.

– Я потеряла тебя, – а ее голосок такой нежный и тоненький, как будто чертовы котята пищат.

– Я вышел на пробежку. Ты что-то хотела?

– Юр, извини, я…

– За что ты извиняешься?

В самом деле, она слишком часто произносит это слово. Ей не за что извиняться передо мной.

– Нет, – выдыхает она в трубку, – я не могу…

И я слышу гудки в мобильном! Гудки! «Нет, я не могу»… Чего она не может? Я не просил ее о большем. Я не заставлял ее ничего делать! А она терзается так, как будто я ее зажал где-нибудь в углу и изнасиловал. Я готов идти ее темпом. Но если она и дальше будет выбегать из комнаты, испугавшись моего стояка, то мне придется выкинуть ее из своей головы, чего бы мне это не стоило. И я сделаю это!

Вечером я не иду к ней. Бегать за кем-то не в моих правилах. Теперь пусть сама проявляет инициативу. Я, со своей стороны дал ей понять, что заинтересован в ней, а не только в сексе. Больше не будет совестливых бесед.

***

Он не игнорирует меня. Нет. Но я больше не чувствую себя особенной для него. Он уже неделю общается со мной так же, как с остальными. Лениво, не проявляя интереса ни к чему, что происходит. Я больше не вижу его улыбку, только ухмылка. Он не прикасается ко мне, не пытается поцеловать, не подкалывает. Все мои улыбки и взгляды остаются незамеченными.

Он не зовет меня к себе на выходные. Просто уезжает, как обычно, с дядей Русланом. Он даже не поднимает глаза на мое окно, хотя знает, что я смотрю на него.

Я так не умею. Я выражаю свои эмоции всегда. Я не умею молчать, если мне хочется смеяться, или улыбаться, когда мне хочется плакать. Не умею оставаться равнодушной, если хочу кричать. Но Юра спокоен, выдержан и невозмутим.

Гулять по аллее теперь уже не так привлекательно, на улице так холодно, ветрено, что мне не хочется выходить, еще и мокрый снег падает целый день. Противно. И голова болит.

После обеда чувствую легкий озноб. На градуснике тридцать восемь. Мне становится хуже. Приходится выйти на улицу дальше, чем до курилки. Бегу в аптеку и набираю лекарств. По дороге в школу дышать становится тяжело, чувствую, как набухает горло, голова кружится так сильно, что я решаю присесть. И это идея глупая, ведь все скамейки намокли. Но ноги становятся ватными и отказываются нести меня. Пакет с лекарствами выпадает из руки, я вижу, как он летит до земли, долго, медленно, хотя лететь ему всего сантиметров десять, а затем с глухим звуком бухается на асфальт. Усаживаюсь на вымокшее дерево лавки. Вот теперь мне гораздо лучше. Прикрываю глаза. Мне нужна небольшая передышка.

– Девушка, эй! – меня трясут за плечо.

Открываю глаза. Мне больно смотреть на человека, нагнувшегося передо мной. Глаза как будто покалывает. Я вижу его размыто. Зачем он меня трясет?

– Вам плохо?

– А? – не понимаю, что происходит, я присела на лавку отдохнуть, зачем меня трясти?

– Да вы же бледная, как смерть, – говорит парень. – Может, отвезти вас в больницу? Поднимайтесь.

Он помогает мне подняться, ведет к серебристому внедорожнику, садит на пассажирское сиденье. В салоне тепло, играет тихая музыка. Прислоняюсь затылком к мягкому подголовнику и закрываю глаза. Темнота вокруг меня кружится. Разве темнота может кружиться?

Не могу дышать… Удивительно, как бывает тяжело вдохнуть воздух. Он проходит через мое горло с каким-то хрипом. Делаю глубокий вдох и закашливаюсь. Кто-то протягивает мне стакан с водой. Делаю несколько глотков теплой жидкости и только потом рассматриваю девушку в белом халате, напоившую меня.

– Ты хорошо меня видишь? – у нее приятный голос.

Киваю. Мне немного сложно сосредоточить взгляд. Тут слишком светло, и боль в глазах отдает в голову. А может и наоборот. Кстати, где я? Оглядываюсь. Комната похожа на больничную палату. Тут еще несколько кроватей, но все они заправлены.

– Ты в больнице. Тебе стало плохо на улице. Тебя привез парень. Он ждал несколько часов, но вечером уехал.

Вечером? Я вышла в аптеку сразу после обеда!

– Оказалось, вы с ним не знакомы. У тебя при себе не было ни документов, ни даже телефона. Нам необходимо установить твою личность. У тебя есть карта в нашей больнице?

Мотаю головой. У меня нет карты в России. Вот блин! У меня тут и страховки нет, а может и есть. Я как-то упустила этот вопрос. Интересно, во сколько выльется лечение моим родителям?

– Что со мной?

– Ты простыла. Сейчас ты стабильна. Мы сбили температуру. Она резко поднялась до сорока градусов, поэтому тебе стало плохо, и ты потеряла сознание. Такое случается очень редко. Я выпишу тебе лекарства и витамины. Ты проведешь у нас еще несколько дней. А теперь давай познакомимся. Я Лида, – девушка улыбается, берет блокнот с тумбы, и присаживается на стул рядом с моей кроватью, – терапевт.

– У меня нет страховки, – говорю я.

– У нас все граждане имеют страховку, – Лида снимает колпачок с ручки, готовясь записывать мои данные.

– Я не гражданка России. Я Орловская Кристина Владимировна. Гражданка США, – снова закашливаюсь, и девушка опять протягивает мне стакан с водой. – Я учусь в частной школе Гагарина. Все мои документы там. Я вышла в аптеку, мне стало плохо, села на скамейку, потом подошел этот парень. А дальше не помню.

– Мы созвонимся с твоей школой. А ты ни о чем не переживай, хорошо? Сейчас тебе принесут обед. Я хочу, чтобы ты все съела.

Девушка открывает дверь палаты, и врезается в мужчину, в котором я узнаю Дмитрия Николаевича.

– Орловская, Кристина Владимировна, – говорит он Лиде, – мне сказали она в этой палате.

– Да, Дмитрий Николаевич. Ее привезли вчера днем.

– Почему нам сразу не сообщили? – я еще не видела физрука таким злым, он практически заносит врача обратно в палату.

– Девочку привез незнакомый человек. У нее при себе не было никаких документов.

– Орловская, – от его яростного взгляда хочется накрыться одеялом с головой, – ты какого хера одна пошла?

– Дмитрий Николаевич, немедленно покиньте палату. Ребенок болен, – я поражена, эта хрупкая девушка ловко выталкивает каратиста из палаты, и закрывает дверь.

Я слышу их голоса за дверью, но не понимаю, о чем они говорят.

Мне приносят еду. Куриный бульон, гречневая каша с печенью и компот. Я съедаю половину бульона и откладываю поднос на тумбу. Больше не хочу. Зато от горячего бульона кашель накрывает меня с новой силой.

– Как чувствуешь себя?

В комнату снова заходит физрук, и мне становится не по себе. Если честно, я не знаю, как Юра постоянно пререкается с ним, мне этот человек кажется страшным.

– Извините, – голос хрипнет, теперь я говорю шепотом, – мне стало плохо, и я пошла в аптеку. Я не думала, что могу где-то упасть. Со мной никогда такого не случалось.

Хочется плакать, и я, как обычно, не сдерживаю себя.

– Кристина, не плачь, – его голос становится мягче, он не рявкает, как обычно, садится на стул, рядом со мной. – В школе все перепугались. Ученица пропала! Ты себе представляешь? Нам пришлось вызвать милицию. Это же происшествие. Но теперь все в порядке. Ты нашлась. Лида говорит, у тебя акклиматизация так прошла.

– Дмитрий Николаевич, я что, тут останусь?

– Да, на неделю, не больше. Они возьмут все необходимые анализы, – сейчас физрук похож на нормального взрослого человека, такого, к которым я привыкла, к которым можно обратиться за помощью. А не на того засранца, который гоняет всех по школе. Мне становится спокойнее. – Думали, что у тебя грипп, но ты просто простыла. У нас коварная погода, тебе стоит следить за здоровьем.

– Дмитрий Николаевич, а вы позвонили моим родителям?

– Пока нет. Мы думали, ты уехала на выходные к Романову, или к кому-то из одноклассников. Романов с дружками недоступны, остальные тебя не видели. Потом сторож сказал, что видел, как ты выходила. Можешь позвонить родителям, – он протягивает мне свой мобильник.

– Нет. Не хочу. Мама будет очень переживать. Мне не хочется их расстраивать.

– Но ты все равно должна рассказать им, что заболела.

– Расскажу, когда мне выдадут чек за лечение. Страховки у меня нет, так что мне все равно придется звонить родителям, чтобы они перевели мне денег.

– Кристина, ты полностью застрахована в этой школе. Ты вообще видела, сколько платят за твое обучение?

– То есть, им не придется ничего платить?

Мужчина мотает головой, и я расслабляюсь.

– Документы твои я принесу. Что тебе нужно? Телефон? Напиши список. Я пошлю кого-нибудь из учителей купить тебе все, что нужно.

– А я могу позвонить классной?

Краснею. Мне нужна одежда и белье, средства гигиены. Как я могу сказать Дмитрию Николаевичу об этом?

– Да, так будет лучше.

Физрук оставляет мне свой мобильник, и я звоню классной. Рассказываю где лежит то, что мне нужно. Зачем покупать что-то, если у меня все есть?

Учитель оставляет меня одну, и я засыпаю.

А открыв глаза, вижу темноту за окном. Сейчас ночь или еще вечер? Не поймешь. Темнеть начинает все раньше. Рядом стоит поднос с новой едой, приятно пахнет выпечкой. Голова еще болит. Я снова кашляю.

– Ты в порядке?

Вздрагиваю от неожиданного вопроса, донесшегося из темноты комнаты. Я думала, что одна в палате. Но в углу комнаты, на свободной кровати сидит Юра. Подходит. Садится рядом, прямо на кровать.

– Почему ты не сказала, что плохо чувствуешь себя?

– Ты не спрашивал, как я чувствую себя, когда уезжал.

– Я психанул, – он сжимает мою ладонь своей, и я не выдергиваю ее. – Ты просто вышла тогда из комнаты, ничего не объяснив, и я решил, что…

– Мне стало стыдно, ясно! – хрипло кричу я. – Потому что ты мучаешься из-за меня!

– Что? Мучаюсь?

– Да. Тебе тяжело, и я вижу это! – закашливаюсь, Юра терпеливо ждет. – Я не хочу мучить тебя! Ты не должен страдать из-за того, что я не могу…

– Да ты не должна мне ничего! – Юра не кричит, но произносит эту фразу непривычно эмоционально, а затем делает вдох и продолжает снова совершенно спокойно. – Я говорил тебе правду. Я не тороплю тебя. Ты не должна думать обо мне. Ты должна быть готова ко всему, что делаешь. Я устал говорить об этом, Тина, давай больше не будем.

– Спасибо, что пришел, – он прав, тема секса последнее время основная.

– Я не мог не прийти. Был недоступен, а когда перезвонил в школу, узнал, что ты в больнице. Я буду приходить каждый вечер. Я, кстати, принес твои вещи, – указывает на мою спортивную сумку. – Мне пришлось обшарить все твои шкафы, – он лукаво улыбается, – так что теперь я знаю всю твою подноготную.

Не спрашиваю значение последнего слова. Я наслаждаюсь тем, как он смотрит на меня. Я мечтала об этом взгляде все время, пока он вел себя как самодовольный козел.