Kitabı oku: «Моя летняя ночь»
Глава 1
***
Да что там происходит? Когда они уже угомонятся?
Я вернулся с учений в Крыму – который теперь Наш! Уху! – четыре часа назад. Было десять вечера и на весь «Московский писатель» гремела музыка из дома Золотаревой. А дорога была уставлена машинами разных сортов, в том числе и подъездная дорога к моему дому, так что реши я поставить свою машину в гараж, не смог бы этого сделать. Хорошо, что Романов встретил меня и довез. Мы выпили, поделились новостями, и друг уехал, потому что он теперь не может оставлять свою жену в одиночестве, это бьет по ее подкосившейся психике. Бедная Тина, то, что Юран с ней сделал, поломало ее. Да это многих бы поломало.
Я так устал от вечного недосыпа и полевой кухни, что после пары выпитых стопок коньяка захмелел. Так что как только за Романовым закрылась дверь, сгонял в душ и тут же уснул.
И вот я разбужен орами, похожими на предсмертный клич диких животных, доносящимися из соседнего дома. С моего прибытия домой прошло четыре часа. Как показывает стрелка на моих винтажных Breguet, подаренных дедом на окончание Рязанского высшего воздушно-десантного училища, сейчас ровно два ночи. И я нихрена не выспался.
Я ничего не имею против веселья, и даже «за». Но сейчас мне просто необходим здоровый сон, потому что уже как пару месяцев я не высыпался. Не хочу весь следующий день ходить как зомби. У меня много планов. Я хочу повидаться с друзьями, которых не видел уже давно. Мне нужно созвониться с дедом, который сейчас на лечении в Израиле. Хорошо, что Романов завез меня в часть, где я отметился о прибытии, иначе пришлось бы еще и туда ехать. Не плохо бы заполнить пустой холодильник. Чем занималась Валька? Она должна была подготовить дом к моему приезду! Тут должно быть прибрано и сытно.
Ладно, с ней разберусь утром.
А еще мне просто необходимо хорошенько расслабиться, чем я собираюсь заняться ближе к вечеру.
В общем, я уставший, голодный и злой. А гремящая в доме напротив музыка не способствует поднятию настроения.
Спускаюсь в холл, где съедаю оставшуюся с посиделки с Юраном курицу в лаваше, купленную наспех в ночном продуктовом, и выхожу на улицу. Закуриваю.
Наши с Золотаревой дворы разделены невысоким белым забором. Раньше мы все время были вместе, дед дружен с ее родителями, и смысла скрываться от соседей не было. А вот сейчас я поставил бы двухметровый забор, чтобы не видеть, как девчонку, с которой я лазал по деревьям, и учился кататься на великах, засасывает незнакомый мне, подстриженный под ежика, говнюк. А она и рада. Заливается пьяным смехом, извиваясь в его руках.
Она изменилась. Похудела, хотя и раньше была худенькой. Сейчас ключицы выпирают из низкого выреза платья, похожего на сорочку. Я вижу ее оголенную аккуратную грудь. Когда-то мне нравилось прикасаться к ней губами. За время, пока меня не было, Маша сменила прическу. Отрастила волосы и выкрасила их в странный цвет, отдающий синевой в неярком отблеске фонаря.
Затягиваюсь сильнее, наблюдая, как парень поднимает ее, придерживая за задницу, а модельные длинные ноги обвивают его бедра. Он даже не заморачивается спусканием штанов, просто достает член из ширинки и резко входит.
Тварь! Словно специально выбрала для этого дела освещенное местечко за беседкой. То самое, где мы впервые поцеловались. Неумело, боясь собственного желания, даже чуточку брезгливо касались губами друг друга, как будто это может показаться противным. А потом встречались там по вечерам и совершенствовали навык, прячась от глаз ее родителей и моего деда за кустами смородины, которых сейчас нет. Теперь ее спина беззастенчиво трется о деревянную стену беседки в такт движениям ее партнера. Из-за битов музыки мне не слышны ее стоны, зато ясно видно, как открывается рот. Она что-то говорит ему.
Со мной всегда молчала, еле слышно постанывая, даже в момент пика блаженства. Стеснялась, скрывая краснеющее лицо в моей груди и изгибе шеи. Я балдел от этого. Такая неприступная, чистая, доводящая меня до безумия своей нежностью и мягкими движениями.
Больше не моя. То, что сейчас исступленно двигает бедрами, насаживаясь на чужой член, просто не может быть девчонкой, с которой я хотел идти по жизни.
Я думал, она моя судьба. Одна на всю жизнь. У нее – только я, у меня – лишь она одна. Но за это время в моей кровати перебывало столько баб, что я потерял им счет, и что-то мне подсказывает, Машуня тоже не стесняла себя в связях.
Тушу бычок о край пепельницы. Смотреть, как она кончает, мне не улыбается.
Пытаюсь поспать, но биты музыки врезаются в уши ничуть не хуже, чем натренированный кулак. Похоже, уснуть сегодня не удастся. Пялюсь в потолок, стараясь выгнать возникающие в голове картинки воспоминаний. Не хочу думать сейчас об этом. Золотарева пройденный этап. И это она так решила. После поцелуя с Рафом на выпускном, надеюсь только поцелуя, потому что тогда я ей поверил и простил, она продержалась всего пару месяцев. Затем я застал выходящего из ее дома неизвестного типа. Она клялась, что ничего не было, и что это всего лишь мастер, настраивающий ей рояль. Вот только не такой уж я идиот, каким она хотела считать меня.
Я заставил себя не думать о ней больше. Хорошо, что тогда мне как раз нужно было уезжать в училище. И хорошо, что оно далеко от Москвы.
Она приезжала ко мне несколько раз, ныла и просила прощенья. Но дважды такие вещи не прощают. Теперь мы просто соседи.
В окно уже забираются первые лучи летнего солнца. А я так и не поспал. И гремящая в соседнем доме музыка так и не утихла. Может, переехать в московскую квартиру? Во всяком случае, пока дед не вернется.
От мыслей отвлекает грохот на первом этаже. Спускаюсь. Кто-то долбится в мою дверь. Открываю.
– Лешенька, милый, ты уже вернулся?
Клавдия Ильинична, ровесница моего деда, бывший председатель Союза Московских писателей оглядывает меня голубыми старческими глазами. Мне неуютно стоять перед ней в одних только боксерах, все-таки она помогала деду нянчить меня, когда родителей не стало, но она пришла совсем не вовремя.
– Как ты возмужал! Ну как там, в Крыму то? Наш он все-таки? Съездить бы, я ведь в молодости…
– Наш, наш, баба Клава, – перебиваю старушку, воспоминания ее комсомольской юности не то, что мне сейчас нужно. – Съездите еще. Потерпите, скоро мост построят.
– Доживу ли?
– Доживете, – улыбаюсь. – Вы что-то хотели?
– Да что хотели? Мы все тут одного хотим, – старушка окидывает рукой поселок, – чтобы ты, раз вернулся, приструнил бы подругу свою. Она вот, пока ты тут был, вела себя положительно. А как только ты уехал такое началось… ого-го! – бабка хватается руками за голову с отдающими краснотой волосами, и продолжает жалобным тоном. – Ведь как только ночь, так съезжаются эти ее, друзья значит… такого же поведения, как и она, легкого… Лешенька, ведь она хорошей девочкой была, что это стало то? В неделю только пару дней как тихо в поселке. День спит, а потом, до самого рассвета тыц-тыц-тыц. Невозможно жить стало. А нас всех… словами грубыми… посылает, значит.
– Ну а я то что могу сделать, баб Клава?
Чего она от меня хочет?
– Ты бы пошел, поговорил с ней. Вы ведь друзья. Может быть, она тебя послушает. Такая ведь молодая, а пьет как… и курит! И я даже думаю, что там и наркотики у них имеются. Полицию вызывали, обыск проводили, не нашли ничего… А девки то какие там ходят! А парни? Ты видел? У них морды во, – бабка раздувает щеки, обхватывая их ладонями, – все лысые, как в девяностые, когда тут бандюки ходили. Страшно жить стало, Лешенька. Вот как ты уехал в это свое училище, так и подменили словно девку. Говорят, что и институт бросила даже. Поговори ты с ней. Пусть за ум возьмется.
Ага, разбежался уже. Поговорить с этой, м-м-м, даже вот и не знаю, как ее назвать. Да я видеть то ее не хочу. Она вызывает у меня чувство омерзения.
Вот только бабуська смотрит на меня умоляющим взглядом и даже, кажется, строит глазки. Похоже, в молодости баба Клава была очень даже ничего! Но, учитывая, длительный период моего Крымского воздержания, думать об этом мне сейчас не стоит.
Улыбаюсь своим мыслям и старушке, вспоминая ее наваристые щи. А что? Я голодный.
– Поговорю я с ней, баб Клава, – обещаю, понимая, что придется пообщаться с тварью, в которую превратилась моя бывшая. – Вы только скажите, нет ли у вас перекусить чего-нибудь? Я как вернулся, не ел еще.
И тут же старушка расплывается в улыбке, показывая мне обновку – белоснежные виниры.
Кстати, щи Клавдии Ильиничны с возрастом только вкуснее становятся. Заточил две порции, со сметанкой и мясным пирогом.
И музыка в соседнем доме наконец-то стихла. Теперь можно и поспать.
***
Вашу мать! Я сегодня посплю или нет? Убью того, кто долбится в дверь.
Breguet показывает половину второго дня. А я все еще не выспался. А может, наоборот, переспал уже? Когда долго дрыхнешь, голова ватная становится, как с похмелья.
Дыхание замирает, как только вижу на пороге Золотареву. Какого хера она приперлась? Злюсь сам на себя, потому что глаза самостоятельно проходятся по ее аккуратному телу. На ней простое голубое платье, открывающее тонкие ручки и стройные ножки. Лебединая шея напряжена, взгляд останавливается на пульсирующей жилке на шее, к которой я любил присасываться губами. Волосы убраны в небрежный веселый хвостик. Она словно из того времени, когда я просыпался рано утром и первым делом бежал к ней, так хотелось увидеть ее и поделиться снами, а после завтрака составить дуэт за роялем. Но затем я вижу ее лицо. Нет, это не лицо той девчонки. Губы обгрызаны, возможно, даже не ей самой, щеки впали, а под глазами пролегли синие круги. Да что с ней такое?
Хочется расспросить, что с ней случилось, и для чего она делает все это. Прижать к себе хрупкое тело. Вдохнуть знакомый с детства запах. Приласкать. Вернуть то, что она так просто выкинула. Слишком просто.
Член замирает в позиции «готов». А затем я заставляю себя вспомнить, что всего несколько часов назад, эти стройные ноги обвивали какого-то чмыря, и относиться к ней как к очередной, проходящей девке.
– Что тебе нужно?
– Баба Клава сказала, что ты вернулся, – на ее лице мелькает несмелая улыбка и тут же исчезает. – Я соскучилась… очень, – мнется в дверях, разглядывая меня. – Можно войти?
– Нет.
Хочу закрыть дверь, но Маша делает шаг, вписываясь в меня грудью. Запах алкоголя еще не выветрился, и я морщу нос. Обнимает.
– Пожалуйста, давай поговорим, – говорит тихо и хрипло, так, как будто ей тяжело.
– Маш, – оттаскиваю ее от себя, мне неприятны ее руки, и пахнет от нее не той девчонкой, каждое желание которой я готов был выполнить, – говорить нам не о чем. У тебя бурная ночь была, иди отдохни.
– Я не звала бы гостей, если бы знала, что ты приедешь. Я ждала тебя.
Хочется рассмеяться ей в лицо – гости, блин… Скорее уж клиенты, если не сказать пользователи.
– Напрасно. Ты не тот человек, который должен меня ждать.
Лицо Золотаревой омрачается еще больше. Немного жаль ее. Но… плевать. Я вычеркнул ее из своей жизни. Я больше не завишу от нее. Теперь она лишний человек для меня.
– А… есть сахар?
Что? Сахар? Какого…
– На кухне, – открываю дверь, впуская ее, – верхняя полка.
– А я знаю.
Машуня довольно улыбается и проходит в кухню, увлеченно виляя задом. Черт! Нафига я ее пустил? Никакой сахар ей не нужен. Из сладкого она ест только темный шоколад. Не больше двух долек в день. Я же знаю это! Я все о ней знаю!
– Леш! – кричит с кухни. – Помоги! Я дотянуться не могу!
Мать ее!
Девка вытянулась всем телом к шкафу, но дотянуться до полки не может. Зато ее платье приподнялось, полностью оголив задницу в белых кружевных трусиках. Вот же… Решила меня соблазнить? Вот только меня не надо заводить… я и так уже заведен. Я уже как пару месяцев заведен. У меня давно не было секса.
Из башки вылетает все, что она натворила. И все, что между нами было. Сейчас это просто девка, с которой я могу спустить пар. А потом я выставлю ее за дверь так, чтобы у нее не возникло больше желания прийти ко мне за сахаром.
Подхожу к ней близко, обхватывая за талию, и Маша замирает. Хочет повернуться, но я не даю. Не хочу видеть ее лицо. Прохожусь ладонью по впавшему животику, радуясь отсутствию наслаждения от этого движения. Член напрягается мгновенно, но сейчас я трахнул бы кого угодно. Воздержание – опасная штука.
Отодвигаю тонкую полоску кружева с ее задницы, освобождая себе место, и тут вспоминаю про контрацепцию. Член пульсирует, тяжесть в яйцах причиняет боль. Бежать в комнату на второй этаж за резинкой не хочется. Но я никогда не был так глуп, чтобы не предохраняться. Разворачиваю Золотареву к себе лицом, давя на ее плечи. Она понимающе опускается на колени. Развратный рот моей первой девушки принимает меня полностью. Не помню, чтобы она умела так раньше. Чувствую головкой ее сглатывающие движения и закрываю он наслаждения глаза. Нет, я не хочу смотреть на нее. Мне противно от того, что я делаю, словно я снял девку в дешевом борделе. Но физиология берет свое, и я хватаю ее голову, вбиваясь в горло. Лицо Маши краснеет от нехватки воздуха, даю ей немного свободы, после чего вдалбливаюсь снова. Кончаю в самое горло, смотря, как она проглатывает сперму. Даже не захлебнулась. Да, девочка, подарившая мне первый поцелуй поднаторела в плотских утехах. И от осознания этого кайф получается неполноценным, словно минет мне делает затасканная девка и происходит это в придорожных кустах.
Золотарева расслабляется, откидываясь спиной на дверцы шкафа, и стирает мои остатки с губ тканью платья. Натягиваю боксеры, достаю сахарницу с полки.
– Держи, хорошая работа, заслужила, – мне не хочется больше видеть ее в своем доме. – Дверь закрой за собой.
Покидаю кухню, надеясь, что девушка уйдет, но она бежит за мной. Буквально. Бежит, прося остановиться. Настигает меня посреди круглого холла, где стоит рояль, за которым проходили в детстве наши совместные уроки. Замираю, стараясь не чувствовать тепла ее ладоней.
– Прости меня, Лешенька. Все было так давно. Забудь, – шепчет голос, когда-то вводивший меня в состояние экстаза. – Давай просто жить дальше.
– Жить?
Разворачиваюсь, отталкивая от себя хрупкую фигурку.
– С тобой жить? Ты себя слышишь? – отвращение к ней побеждает неудовлетворенную похоть и воспоминания о моментах единения. – Да после тебя в венеричку бежать впору, а ты жить.., – злобно усмехаюсь, потому что мне безразлично, что я делаю ей больно, или должно быть безразлично. – Ты че с собой сделала? Дешевка из придорожного леса и та не так затаскана…
– Будто у тебя никого не было за это время? – орет девушка от обиды и кидается на меня с кулаками.
Ловлю кулачки с остро выпирающими костяшками пальцев, стараясь не рассмеяться ее жалкой попытке напасть на меня. Тащу к зеркалу у дальней стены комнаты сопротивляющееся невесомое тело.
– Посмотри! – тоже ору, злость на мечты, растоптанные ей, не позволяют мне разговаривать нормально. – Смотри на себя, тварь! – толкаю к зеркалу, и ее взгляд останавливается на собственном отражении. – Смотри, во что ты превратилась! Что это? – стискиваю тонкое предплечье, отмеченное чьей-то пятерней, – а это? – бешеным движением сдергиваю с нее тонкую ткань платья, кряхтящую от разрыва, обнажая грудь, с которой еще не успела сойти краснота от ее ночных приключений. – Нравится быть пьяной подстилкой, так будь.., – успокаиваюсь, увидев как из темноты ее карих глаз бежит тонкая соленая струйка. – Но мне такая не нужна.
– Что ж ты от минета не отказался? – пытается фыркнуть, но выходит жалко.
– Хотел узнать, чему ты научилась. Молодец, кстати, не каждая шалава так сможет.
Не понимаю, зачем говорю это. Мне казалось, я давно остыл к однокласснице. Не хочу срывать на ней злобу. Она не виновата, что не может долго держать ноги сдвинутыми. Может, просто натура такая?
Почему ладони тянутся к ней сами? Мне нужно успокоить ее. Не хочу, чтобы она ревела. Но заставляю себя сделать пару шагов прочь, оставляя ее позади.
– Леш, – я не должен останавливаться, но ноги замирают у лестницы, – я люблю тебя.
– Откуда тебе знать, что это такое?
В ответ на жалостливое выражение ее лица, на моем проскальзывает усталая усмешка. Мы уже проходили это. Она клялась, что любит, а я верил и прощал. Больше не могу.
– Ты мне нужен, – она садится на корточки, оперевшись спиной о зеркало, настораживая меня потерянным взглядом.
Никогда не видел ее такой потрепанной и потерянной.
– Приведи себя в порядок, Маш, – нет, я не подойду к ней и не стану спрашивать, что произошло в ее жизни такого страшного, что она перестала на человека походить. – И прекрати пугать местных по ночам, знаешь же, тут старики одни и дети.
– Да пошли они все, – Золотарева грустно смеется, поднимается с паркета, снимает продранное платье, откидывая его к роялю. – И ты пошел, Кобарь… сам прибежишь.
И вот так, в одних кружевных трусиках, девушка, обещавшая мне спокойную семейную жизнь, покидает мой дом через парадную дверь. Идти ей всего ничего – метров пятнадцать, и скорее всего, на улице даже никого не будет в этот час. Но мысль о том, что девушка, с которой одной у меня были отношения, идет по поселку в одном белье, мне неприятна.
Глава 2
***
Жизнь в доме Романовых кипит. Джес, сестра Тины, привезенная из Америки, гоняет по двору на детском розовом кабриолете, подаренным ей Самойловым, и отличающимся от настоящего разве что размером. Саня, брат Юрана, привезенный из Англии, подтягивается на турнике, установленном во дворе. Похоже, мой друг зорко следит за братом, а это значит только, что парня можно пожалеть.
Никогда не подумал бы, что Романов вообще способен на такое. Он настоящий глава семьи. Своих детей у них с Тиной нет, но, я думаю, это не за горами. Если, конечно, девушка оправится от потрясений, на что я очень надеюсь.
Во всяком случае, она уже не выглядит такой забитой и потрепанной, как еще год назад. На ее кукольном лице снова румянец, и рука, держащая чашку чая, не трясется. Я рад видеть ее такой. Я люблю эту девчонку. Она влилась в нашу компанию в одиннадцатом классе, но сейчас такое чувство, словно всегда была в ее составе.
По большей части я заехал повидаться с ней, потому что с Юркой мы виделись по пути с аэропорта домой, куда он меня довозил.
Жаль, что Самойлов укатил к бабуле в Лос-Анджелес, а Коршун еще в Крыму. Я бы хотел повидаться с ними тоже.
Не представляю свою жизнь без четырех этих людей.
Хотя, вот как раз от Коршуна то и отдохнуть неплохо. Служить вместе с крылатым – удовольствие двухстороннее.
Делюсь планами на поездку в Ижевск, запланированную на вечер. Там меня ждут родители мамы, которых я не видел уже три года. Жалко стариков, я у них один, так что пока выдалось свободное время, я должен съездить к ним. Тем более, места там красивые. Сам городок ни о чем, и кроме музея стрелкового оружия, которое там и производят, посмотреть не на что. Зато в летний период дед с бабушкой живут на даче, расположенной на берегу реки Кама, в нескольких километрах от города. До воды от их дома рукой подать. Я обожал в детстве это место. Будет приятно снова побывать там.
– Возьми меня с собой, – смотрю на младшего Романова. – Я хочу увидеть страну. Я нигде, кроме Москвы не был. Юра опять хочет меня отправить в Лондон, а потом в Испанию с Джес и ее гувернанткой. А я хочу увидеть Россию.
Парень вытирает посыревшую от тренировки голову полотенцем и оставляет его на плечах. Выпивает стакан лимонада, садится на диван рядом с Тиной. Та боязливо смотрит на меня, а затем переводит взгляд на парня.
– Саша, давай спросим у Юры, разрешит ли он.
– Может вы сначала у Лехи спросите, нужен ли ему попутчик?
Юран заходит в холл, где мы пьем чай с тортом, который я притащил ребятам, и большую часть которого поглощает Тина. Круто, что в ней, наконец, проснулся былой аппетит. На руках друг несет малышку, которая уже накаталась на подаренном Олегом произведении искусства. Девчушка спрыгивает с рук и несется ко мне с объятиями. Да, мы успели подружиться. У нас с пацанами негласное соревнование за детское сердце младшей Орловской, раз уж сердце старшей удалось заполучить только Романову. Так что каждый из нас старается выпендриться подарком или веселым времяпрепровождением с малышкой. Сане достаются тренировки, спортивные матчи, стрельбы, которые мы можем дать ему. Юран запретил с ним сюсюкаться.
– Малыш хочет увидеть нашу Родину, – улыбаюсь, вкладывая в рот Джес кусочек торта, – я только "за". Там круто, – смотрю на Саню, – красиво, спокойно. В реке искупаешься. Свожу тебя в музей Калашникова, сможешь пострелять из всех орудий. А по дороге остановимся в нескольких городах.
– Ко скольки мне надо быть готовым? – малыш вскакивает с дивана, разминая руки, показывая готовность к поездке.
– Я заеду за тобой часов в десять.
– Круто, я пошел вещи соберу.
– Веди себя достойно, – орет Юран парню вслед. – Не опозорь нашу фамилию.
– Считаешь, твою фамилию еще можно реабилитировать в глазах моих стариков?
– Дружище, передай им, что мне до сих пор стыдно.
Переглядываемся с Романовым и не можем сдержать смеха.
Стыдно не одному Романову. А нам всем.
Мы как то ездили с парнями в гости к деду с бабушкой. Нам тогда было по пятнадцать. И поскольку это город, где производят великий и славный АК (автомат Калашникова), нас вызвался повезти сам генерал Коршун (чему его сын, конечно, не обрадовался). Но генерал слишком сильно хотел повидаться с легендарным конструктором, с которым знаком, так что отвертеться от такого водителя не было ни единого шанса. Тем более, что генерал провел нам экскурсию по музею, увез на дачу и больше мы его не видели.
Мы круто проводили время, помогая бабуле со вскапыванием огорода, а деду Васе с перестройкой бани, чем заслужили по рюмашке его самогона. Вот только рюмашки нам оказалось мало, и Романов, дождавшись, когда старички уснут, залез в подпол, и стащил там две бутылки самогона. Мы пили его стаканами, потому что в пятнадцать лет были слишком круты, чтобы переживать о том, что нажремся, и мозгов у нас было не слишком много, чтобы думать, будто какая-то мутная водичка может свалить нас с ног. Закусывали мясом и испеченной в костре картошкой. Опьянения не чувствовали, пока во двор, где мы восседали вокруг костра, не вышел дед. Тот сразу понял, чем мы тут занимаемся, и пытался нас разогнать. Вот тут в наши юные головы алкоголь ударил со всей своей страшной силой. Коршун моментально улетел на реку, Самойлов скрылся в кустах, я удрал в подпол, а Романов, ухватив целую бутылку самогонки, забрался на крышу, хватаясь за бревенчатые выступы дома. Дед Вася искал нас, шастая по улице с дубинкой, но никого не нашел, поэтому весь свой гнев сосредоточил на Юране, требуя, чтобы тот немедленно спускался, но парень лишь орал во все горло "Врагу не сдается наш гордый варяг", распивая заветный напиток прямо из горла. Дед кидал в него всем, что попадалось под руку, но парень умело уворачивался, удивительно легко маневрируя на острой крыше. Дед проклял московское воспитание и уселся на крыльцо в ожидании. Когда-то Романов сам должен был спуститься. К этому моменту Юран перешел на "Взвейтесь кострами, синие ночи", чем разбудил бабулю, и вызвал Коршуна, который не может оставаться равнодушным к советским песням. Так что Мишаня, сырой от ночного купания в Каме, пробрался по кустам, и в обход деда забрался на крышу, присоединившись к распитию и песнопениям. Я, дождавшись, когда бабуля выйдет на улицу, вылез через окно и тоже забрался к пацанам. Последним к нам полез Самойлов, его дед вычислил, пытался схватить за ногу, но мы угрожали скинуть его перегонный продукт с крыши, чего он допустить, конечно, не мог. Так что мы отвоевали эту пьяную ночь и до утра орали песни на крыше, чем вызвали переполох в поселке. Соседи то и дело выглядывали из окон и даже подходили к дому. Кто-то умолял нас спуститься и замолчать. Некоторые угрожали вызвать милицию. Один старик кидался в нас камнями, но попал в окно, поэтому был вынужден прекратить.
Мы спустились, только когда бутылка совсем опустела. Мы были вусмерть пьяны, так что на второй этаж, где ночевали на разложенных на полу матрасах, просто заползали. Бабуля заботливо поставила рядом несколько тазиков, которые нам ой как понадобились, и ведро ключевой воды с ковшом. Весь следующий день валялись, не в состоянии даже спуститься за едой. Так что бабушка принесла нам целую кастрюлю куриного бульона с домашним хлебом, которая была опустошена нами за пять минут. Коршун бережно затер остатки последней коркой.
К ночи более или менее отошли. Старички уже спали, так что нами было принято решение идти на реку. Было необходимо прийти в себя, ведь оказалось, что хитрый Романов спер не две, а три бутылки самогона. Одна из которых все еще была припрятана в кустах, известных только ему, и ждала нас. Набрав на кухне вареных яиц, картошки и котлет, мы пошли на реку, прихватив по дороге дедушкин продукт. И снова напились.
Вот только домой мы вернулись втроем. Романов исчез по дороге. Так что до следующего утра мы, как три придурка, таскались по поселку, выкрикивая имя друга, чем снова вызвали переполох и гнев деда. Романов же преспокойно вернулся ближе к утру, довольный как отъевшийся на помойке кот. Назвать место своего пребывания он отказался, так что мы не разговаривали с ним весь следующий день. Но этого и не требовалось, потому как вторая самогонная ночь сказалась на нас еще хуже. Мы снова провалялись на втором этаже, вызывая деревенских духов рвотными позывами. Зато по тому, что на следующее утро полотенце Романова вернула соседская дочка Настя, приехавшая на каникулы после сдачи сессии, стало ясно, где провел ночь наш друг.
Следующие четыре дня дед гонял нас хлеще, чем командир моей части. Мы отмыли до блеска весь дом, закончили с баней, вспахали, выпололи весь огород. А за то, что вызвали возмущение общественности, привели в порядок поселковую детскую площадку, отремонтировав давно разрушенные качели, песочник и карусель. Выкрасили все красками, которые тащили местные, а Коршун, будучи неплохим художником, даже нарисовал везде персонажей из детских мультиков, чтобы порадовать малышей.
В общем, расположение дачников нам удалось вернуть. Но общее впечатление мы оставили отнюдь не положительное. Бабуля до сих пор называет Романова демоном, полагая, что уворачиваться на крыше от кидаемых в него предметов никто иной не смог бы. А в поселке сложилось стойкое мнение, что в Москве забыли, как воспитывать детей, и подрастающее там поколение потеряно.
***
Даю Сане порулить на трассе, свободной от московских пробок. Парень радуется. Ему уже пятнадцать и он неплохо водит, но я все равно пристально наблюдаю за ним, не давая разгоняться. Береженого Бог бережет. Со мной он чувствует себя свободнее, чем с братом. Все-таки Романов тиран, и тут уж ничего не поделаешь. Перед постом ГИБДД меняемся местами. Останавливаемся в придорожных закусочных и у пары рек, встречающихся по дороге. На улице тридцатиградусная жара, и хотя в салоне моего Рендж Ровера климат-контроль, нас тянет освежиться в прохладной воде местных речушек.
Я хотел остановиться в каком-нибудь отеле, но Саня предложил поспать пару часов на природе. Порыв парня узнать нашу страну, в которой он живет без малого пять лет, я решил поддержать, так что сворачиваю с федеральной трассы на небольшую проселочную дорогу и выезжаю к берегу реки Волга. Слава навигатору, потому что эта дорога мне не знакома, обычно я летал на самолете. Не знаю, что меня дернуло поехать в этот раз на машине. Возможно, желание показать младшему Романову просторы его Родины. И желание окупается энтузиазмом парня, который читает в интернете информацию обо всех мало-мальски значимых местах, увиденных по дороге. У Коршуна случился бы патриотический оргазм, будь он сейчас с нами.
Покупаем в небольшом супермаркете пару покрывал, дорожный мангал и замоченное мясо. Ехать нам еще около восьми часов, так что мне лучше отдохнуть.
На берегу реки тихо и спокойно. Людей нет. Чувствую себя дикарем, оказавшимся на необитаемом острове. После съеденного мяса засыпаю на пару часов. Просыпаюсь от голоса Сани, объясняющего по телефону брату, что с ним все в порядке. Смеюсь. Юран бесился, как ненормальный, когда узнал о существовании брата и о том, что тот свалился на его плечи. А теперь названивает, как строгий родитель.
Беру мобильник из рук Сани.
– Заканчивай названивать. Он же не один!
– Я чувствую, ты пускал его за руль!
Ржу. Как Романов чувствует это?
– Ну и что? Тебя тоже пускали за руль в этом возрасте. И вообще, прекрати кудахтать, как старая наседка, – я возмущен подобным недоверием. – С твоим парнем ничего не случится. Я слежу за ним.
– Ладно, – успокаивается "наседка" Романов, – но помни, я слежу за тобой. Только попробуй споить его.
– Блин, Романов, займись чем-нибудь полезным, дай парню продохнуть.
– Я хочу, чтобы вы звонили мне каждый день, – требует Юран.
– А я хочу, чтобы тут сейчас оказались две горячие телочки, но этого же не случится.
Слышу в трубке смех друга.
– А будешь названивать, мы выключим оба мобильника, – угрожаю.
– Если я не смогу дозвониться до брата в течение часа, то через два часа вас найдет моя ГБР. А теперь можешь мечтать дальше.
Парень скидывает звонок. Валюсь обратно на покрывало, возвращая телефон Саньку. Да, его брат может это сделать. Служба его безопасности работает четко. Он и сам так жил, когда был подростком. С него глаз не спускали, и в любую минуту могли увезти куда-нибудь. Это связано с бизнесом его отца, теперь перешедшим ему. Не удивлюсь, если в часах или мобильнике Саши есть какое-нибудь отслеживающее устройство. Чертов параноик.
– Я прогуляюсь немного, – сообщает мой подопечный. – Хочу разведать, что тут есть.
– Далеко не уходи, – прошу я.
– Лех, – парнишка, как две капли воды похожий на моего друга, закатывает глаза, – ну ты то не будешь строить из себя строгую мамочку?
– Нет, я твой строгий папочка, – говорю парню и иду в воду.
Продолжаем путь сразу, как парень возвращается. По дороге болтаем. Мне интересно, что происходит в его жизни. Своих братьев и сестер у меня нет, так что этот парень мне как родной. Саня и Джес вообще первые дети в нашей компании, так что они нам всем интересны. Кроме того, он учится в нашей школе, и рассказывает о людях, знакомых мне. Рассказ о физруке особенно интересен. Когда мы учились в школе, он был кошмаром Юрана, доставал его везде и всегда. Теперь переключился на младшего брата. Вот только Саня не умеет сдерживать свои эмоции так, как его старший брат, он гораздо более мягче. Может, оно и к лучшему.
