Kitabı oku: «Смута. Орел и Ворон», sayfa 3

Так, например, знаменитую Запорожскую Сечь основал магнат Дмитрий Вишневецкий в 1555 году – и он, кстати, со своими казаками перешел на службу к Ивану Грозному! Отличился в походах против татар; потом, правда, влез в авантюру с троном молдавского господаря и сгинул…

Однако в конце шестнадцатого века под влиянием иезуитов была принята церковная уния, подчиняющая православную церковь в Речи Посполитой католической. Унию поддержал польский король, вследствие чего на не отринувших веру православных христиан начались гонения. Одновременно с тем в казачьих областях, попавших под сильное влияние поляков после Люблинской унии, жителей принялись давить поборами и налогами, а вчерашних казаков – закрепощать, переводить на холопское положение. Наконец, родная, русская шляхта начала массово переходить в католичество под влиянием все тех же иезуитов, и если Дмитрий Вишневецкий основал Запорожскую Сечь, то сто лет спустя Иеремия Вишневецкий топил в крови казачье восстание Хмельницкого…

Естественно, в таких условиях казаки противились польскому влиянию, восставали против тех, кто пытался лишить их самой возможности защищать себя от набегов татар (ни о какой централизованной защите южной «украины» у поляков речь даже не шла) и одновременно с тем посягал на их веру. Еще в конце шестнадцатого века литовскую «украину» сотрясли восстания Косинского и Наливайко, оба были с трудом подавлены ляхами. Однако тогда еще запорожцы воевали лишь за расширение реестра (то есть списочного числа казаков, сохраненных для борьбы с татарами) и привилегии шляхтетского сословия, кои черкасы надеялись примерить на себя…

Смутное время на Руси на время ослабило градус напряжения в Речи Посполитой. Многие казаки пошли на службу к понравившемуся им Лжедмитрию Первому (стоит признать, личность действительно незаурядная). К ним же присоединилось огромное число беглых польских холопов, взявших в руки хоть какое-то оружие. Позже их назовут воровскими казаками, а некоторые хронисты огульно присовокупят их к казакам запорожским, представляющим, в отличие от холопов, уже реальную боевую силу. В отрядах же второго Лжедмитрия воровские казаки станут главной действующей силой – наравне с польской мятежной шляхтой.

Однако после неудачи в России поляки высвободят силы на востоке, чтобы перебросить их на юг. Против терзающих землю крымских татар или турков? Нет! Против разгулявшихся на чужбине казаков! Тех, кто воевал с иноверцами под началом Сагайдачного…

И именно потому, что возмущенные турки требовали усмирить запорожцев!

Про этот эпизод из жизни Сагайдачного информации немного, но в 1617 году он заключил позорное Ольшанское соглашение, стоившее ему гетманской булавы. Соглашение было реально позорным и одновременно с тем кабальным – как я думаю, боевому гетману поставили ультиматум, и воевать с поляками в одиночку он не решился. На Москву в те дни действительно не было смысла оглядываться – после Смутного времени Россия с трудом приходила в себя…

Однако уже в следующем году ляхи, зная слабость ратных сил Москвы, вновь решили попытать счастья с русским престолом – и в очередной раз отправляются в поход. Им вновь понадобились запорожцы, и по-своему наивным казакам предложили новые договоренности взамен того, что они примут участие в войне. Что же, Сагайдачный потребовал прекратить гонения на православных, увеличения реестра, автономии Запорожскому войску – и ему пообещали эти требования выполнить! Наивный Петро вновь стал любимым казаками гетманом и повел на Москву огромное для казаков войско в двадцать тысяч запорожцев… Большую часть которого, понятное дело, составила присоединившаяся к казакам холопская голытьба, огульно в казаки зачисленная.

И вот тут история Сагайдачного как поборника православия, как освободителя пленных христиан и героя войны с турками и татарами, заканчивается.

Тут начинается уже совсем другая история гетмана, признанного на Украине национальным героем…

Владислав ждал запорожцев у Москвы, которую королевич (то есть сын и наследник короля), в свое время действительно «венчанный на царство», собирался осаждать и штурмовать. Но черкасы прознали, что на юг Муравским шляхом отправляется в Крым русское посольство с дарами. Да-да, с «дарами»…

Понятное дело, что это не было данью в привычном понимании татарского ига. Размер меньше, но и результат слабее: приняв дары, хан обещал не ходить на Московскую Русь лично, мог удержать близких к телу мурз от набегов. Но отнюдь не всех – вожди небольших кочевий все так же шли в набег каждое лето. Другое дело, что такие наскоки удавалось отразить ратникам засечной черты, по силам справиться с татарами было и ватагам донских казаков…

Так вот, в 1618 году примерный размер даров крымскому хану оценивался в двадцать тысяч рублей деньгами. А кроме того, русский царь отправил и меховую казну стоимостью еще в десять тысяч… И вот именно за этим посольством поспешил Сагайдачный с казачками, не отказывая себе в удовольствии пограбить по пути.

Первой жертвой стал Путивль – город хорошо защищенный, но практически не располагающий гарнизоном: Смутное время забрало большинство ратников. Затем черкасы разорили окрестности Ливен и окружили второразрядную крепость с гарнизоном в несколько сотен человек. Последовал жестокий штурм, после которого Ливны пали – численный перевес казаков, малое число защитников, слабость городских стен и крепостной артиллерии предрешили трагедию… Ну а дальше – а дальше Сагайдачный отдал город на разорение казакам, и те вовсю «погуляли»! Я не воспроизведу летописи на память слово в слово, но общий их смысл таков: казаки убивали всех без разбора – мужчин, женщин, детей, даже малых. Также многих женщин и детей забрали в полон – неужто крымским татарам на продажу? Кроме того, прямо указывается на полное разграбление и осквернение церквей «православными казаками»…

Можно предположить, что довольно суровый на расправу гетман, в свое время самыми жесткими методами насадивший дисциплину в рядах запорожцев и реорганизовавший их войско, во время московского похода ситуацией уже не владел. Совершенно очевидно, что его казаки любили пограбить – так, освобождая пленных христиан в Кафе, они же вырезали большую часть мусульманского населения и взяли много пленных на обмен. Также к его войску наверняка присоединились и те, кто уже успел «погулять» на Руси при Лжедмитрии, кто разложил остальных. Очевидно, что голытьба присоединилась к походу именно для того, чтобы грабить… Но ведь у гетмана был выбор. Он мог не вести черкасов на Москву! Однако повел, поверив, что обещания польских панов православным холопам могут чего-то стоить…

Также есть точка зрения, что Сагайдачный поступил с Ливнами демонстративно жестоко и, сохранив жизни некоторым горожанам, отпустил их: бегите, разнесите по окрестностям весть, как свирепы запорожцы к тем, кто смеет с ними драться! Однако можно ли оправдать этим действия гетмана в Ливнах?

Однозначно – нет.

Следующей целью черкасов стал Елец, в котором как раз и укрылось царское посольство с дарами для хана. В это время Елец уже обзавелся внешним кольцом стен, защищающим городские посады, и, вместо того чтобы сжечь их и отвести жителей и воинов во внутреннюю цитадель (стены ее были более крепкими и мощными, рубленными «тарасами»), воеводы приняли решение защищать посады. Впрочем, они действовали согласно своей логике – скорее всего, в цитадели не поместились бы все гражданские, включая не только горожан, но и сбежавшихся с окрестностей крестьян и ливенских беженцев. Очевидно, что поначалу хватало и ратников. Ведь помимо сильного гарнизона какая-то охрана имелась и у посольства. А кроме того, перед самым нападением запорожцев в Ельце укрылась сотня воронежских служивых казаков, направляющихся в Мценск.

Отдавать казакам послов и государеву казну ельчане отказались…

Три дня черкасы безрезультатно штурмовали крепость – защитникам хватало пушек и пороха отбивать все атаки врага, и они сами ходили на вылазки подземными ходами. Тогда Сагайдачный решился на ночной штурм, подкатив туры (осадные башни) к Новосильским и Ливенским воротам. Были предприняты три атаки – и все они были отбиты! Однако уже на рассвете после ночного штурма пал Аргамачий острог – согласно обнаруженным в летописях записям, запорожцы поднялись на стены по «холму из тел павших соратников». Не уверен, что это было действительно так, но оставлю все на совесть хронистов и историков, цитирующих обнаруженные записи…

Так или иначе, смяв воронежских казаков, черкасы прорвались за внешнее кольцо стен, и начался тяжелый полевой бой с елецкими ратниками, отступающими из посадов в цитадель, прикрывая при этом и бегство жителей… Тут необходимо отметить, что со стороны Аргамачьего острога посад был отрезан от цитадели рекой Елец (современный Ельчик), и здесь запорожцами были прижаты к водной преграде многие защитники города, в тяжелом бою понесшие большие потери.

Впрочем, цитадель удалось удержать, и также понесшие значительные потери черкасы (наверняка пустившие вперед необученную и плохо вооруженную голытьбу) вновь предложили ельчанам выдать казну. А заодно и членов посольства, и воевод… Руководители обороны на общем совете приняли решение отдать часть казны, но не выдавать послов и воевод – и купились на уловку запорожцев… Ибо, как только крепостные ворота были открыты и посольство вышло наружу, казаки тут же атаковали и ворвались в город на плечах бегущих под их напором ельчан…

После запорожцев Сагайдачного брать Елец штурмом никто не пытался вплоть до Великой Отечественной. А сами уцелевшие жители объясняли это разорение расплатой за свои грехи в Смутное время.

Будь оно неладно!

После захвата и грабежа Ельца, черкасы во главе с гетманом наконец-то отправились к Москве, внемля требованиям королевича Владислава. Попутно запорожцы взяли штурмом и разграбили Лебедянь и Данков, но неожиданно уперлись в героически обороняемый Михайлов, где бравший штурмом Варну, Кафу и Синоп гетман Сагайдачный потерпел полное фиаско.

Отступив от Михайлова и довольно долго потоптавшись у бродов через Оку, Петро все же сумел найти неприкрытые переправы и обойти вдвое уступающий ему отряд князя Григория Волконского (тот действительно сделал все, что смог, и отступил к Коломне). После чего гетман устремился к Москве, при этом в дороге казаки разделились, и отряд черкасов под началом Михаила Дорошенко (будущего гетмана и деда предателя Петра Дорошенко) сжег дотла Каширу, истребив ее население.

Кстати, ранее он записал на свой счет Епифань, Скопин и Ряжск, и именно запорожцы Дорошенко взяли Данков. Короче, погуляли «православные воины» в братской православной стране широко, с размахом!

Зато под Москвой казаки себя никак не проявили. Но дело отнюдь не в набожности вдруг вспомнивших о родстве крови и веры черкасов! Нет, просто вдоволь разорив Русскую землю, захватив дары к крымскому хану и взяв богатую добычу в разграбленных городах, запорожцы уже не стремились умирать под мощными стенами Москвы. Куда уж им, не сумевшим справиться с дерево-земляными укреплениями Михайлова! А даже если бы им и улыбнулась бы удача, все сливки со столицы собрали бы именно поляки… Так что историки действительно не врут, говоря о том, что запорожцы не оказали никакой помощи ляхам при осаде Москвы в 1618 году. Не оказали потому, что струсили, стараясь держаться в задних рядах и убегая из-под стен, когда натыкались на более-менее крепкое сопротивление…

И паны подобных «маневров» совсем не оценили!

Черкасы вскоре получили по заслугам – получили сполна. Поляки не выполнили НИ ОДНОГО обещания, данного Сагайдачному, а наоборот, ввели армию на Поднепровье, где начали активно закрепощать вчерашних «казаков». Кинутый гетман, проглотив унижение, подписал Роставицкое соглашение, сумев добиться лишь увеличения реестра до трех тысяч казаков; всех остальных, включая внесенных в реестр за последние пять лет, из списков вычеркнули.

Естественно, Петро вновь перестал быть гетманом…

В 1620 году Сагайдачному хватило наглости проситься под руку Москвы – после всех его художеств в России! Естественно, его предложение было отвергнуто: во-первых, Петро говорил лишь от части казачества, во-вторых, война с Речью Посполитой после Смутного времени и разорения, устроенного черкасами двумя годами ранее, была для царства неподъемна. Ну и в-третьих, запорожским казакам просто не доверяли.

Как показала будущая война, правильно делали, что не доверяли…

Сагайдачный вновь купится на посулы ляхов в 1621 году, когда турки во всю мощь ударят по Речи Посполитой. Вновь ему пообещают золотые горы, и вновь гетман соберет казаков и двинет их на помощь полякам, где в битве при Хотине, объединившись, черкасы и ляхи сумеют разбить турков и татар. Битва, безусловно, славная, и драться в ней пришлось всерьез – тот же гетман Петро был ранен и вскоре скончался.

А поляки после его смерти вновь «кинули» казаков со всеми данными им обещаниями…

Справедливости ради стоит отметить, что королевич Владислав (сражавшийся при Хотине), может, и хотел сдержать отцовское слово, да только королевское слово в Речи Посполитой легко перебивалось решением сейма.

Слегка прозревшие казачки после несколько раз восстанут против поляков и каждый раз будут или биты, или условия мирных договоров окажутся неприемлемы для обеих сторон. Все кончится восстанием Богдана Хмельницкого, славными победами и тяжелыми поражениями, посольством к новому русскому царю – и принятием Левобережной Украины, включая и Киев, в состав России в 1667 году.

Вот только Андрусовский мир подпишут после тринадцати (!) лет войны, за время которой русские ратники прольют столько крови за единоверцев и мятежных братьев, сколько не пролили они ни в одной из войн семнадцатого века… Причем лить они ее будут и в боях все с теми же запорожцами! Точнее, с той частью их, кто в очередной раз изменит, предаст и нанесет удар в спину, как это было в битве под Конотопом…

Впрочем, справедливости ради стоит признать: большинство запорожских казаков после смерти Богдана Хмельницкого осталось с Россией, и под тем же Конотопом верные черкасы дрались плечом к плечу с московитами. В свою очередь, вместе с Выговским предателями станут лишь немногие казаки, и, чтобы увеличить численность своей рати, бывший шляхтич начнет верстать в нее всех подряд – под угрозой продажи в турецкое рабство в случае отказа…

Завибрировавший во внутреннем кармане телефон отвлек меня от тяжелых раздумий. Машинально достав мобильный и приняв вызов, я даже не посмотрел на экран, а после едва не оглох от эмоционального вскрика:

– Ты не представляешь, какой сон мне сегодня приснился!!!

Глава 2

Слава богу, без дождя.

Лето наконец-то начинает действительно походить на лето…

Я откинулся на тюк с соломой и глубоко вздохнул. Эскадрон отдыхает. А мысли мои невольно вернулись к тому, что еще пару дней назад произошло в шатре князя Михаила… Солдат тогда пришлось поставить перед фактом – мы остаемся. Стрекочут кузнечики. Солнце приятно припекает… А от рябящей зелени буквально болят глаза.

Красота…

Я был согласен с Шуйским, но мой командир – Делагарди.

А ведь молодой князь битый час доказывал шведу, что необходимо развить успех и направить все силы на Москву! Ведь именно сейчас у нас появился реальный шанс разгромить мятежников и поляков, закончив войну в ближайшем будущем.

Но генерал стоял на своем…

– Пойми, Михаил, сейчас нужно не развивать успех, а сохранить его! Ты мой друг и соратник, но я считаю, что сейчас неразумно идти на Москву. В конце концов, до того момента, пока здесь, – Делагарди махнул рукой в сторону Твери, – в нашем тылу, остается незахваченная крепость. А в ней собака Красовский со своим гарнизоном! Не боишься, что ударит тебе в спину, а, князь?

– Ляхов бояться – за свою страну не сражаться.

Скопин-Шуйский был серьезен, несмотря на кажущийся шуточным ответ.

– Я тебя понимаю, Якоб, твоим наемникам нужно платить, им нужна добыча. Но когда мы разобьем Тушинского вора и снимем с Москвы осаду, твои люди получат вдвойне, да даже втройне против того, что сумели бы взять в и так разоренной ворами Твери! Понимаешь?! А Красовский разве решится на вылазку с горсткой воров? Скорее он оставит Тверь и побежит на запад, с повинной головой к Сигизмунду… Знаешь, мне вторую ночь снится Георгий Победоносец, змея попирающий. Это ли не знак?!

Но генерал, несмотря на всю очевидность правоты князя, лишь отрицательно мотнул головой:

– Извини, Михаил. Я давно воюю и больше верю в солдатское упрямство и собственное чутье, чем в вещие сны. Вот, – он указал на меня, – в бою за правое дело каждый из них «победоносец»… Мы останемся под Тверью прикрывать твой тыл. Может, и крепость возьмем.

Лицо Скопина-Шуйского потемнело от негодования, казалось, что он сейчас сорвется и наговорит сгоряча много лишних слов. Генерал также весь подобрался и вытянулся, словно на параде, словно прямая спина и вскинутый подбородок помогли бы ему пережить грядущую бурю… Но урагана не последовало: Михаил лишь махнул рукой.

– Называй все своими словами, Якоб! Тверь нужна тебе на разграбление, чтобы утолить ненасытную алчность твоих наемников! Что же, плохо быть генералом, чье воинство служит только за злато?! Оставайся, Якоб. Оставайся… А я ухожу.

Делагарди склонил голову:

– Как будет угодно, князь. И… Бог в помощь.

– Вспомнил Бога, Понтуссон? Что же, тогда пообещай мне Его именем, что жители Твери не пострадают от твоих немцев, коли вы возьмете город штурмом.

Генерал помолчал пару мгновений, и тишина эта была тягостной, напряженной. Наконец он молча склонил голову, вот только никто из присутствующих в шатре не смог бы точно поручиться, было ли это то самое обещание, или таким жестом Делагарди просто повинился перед Скопиным-Шуйским, четко понимая, что не сумеет выполнить данного требования?!

Впрочем, Михаил ведь также прекрасно понимает, кто такие наемники и как они воюют, и что от командира их в некоторые моменты ничего не зависит, а потому не стал дожимать генерала, позволив сохранить лицо и не давать обещаний, коих в любом случае не выполнит…

Собственно, на том совет наших вождей и завершился. Покинул шатер князь Михаил чернее тучи… И тут же принялся раздавать отрывистые, резкие приказы, спеша собрать имеющиеся в его личном распоряжении силы для марша на Москву.

А мы – а что мы? Мы наемники, люди подневольные, как прикажут, так и будем… Сейчас вот дали отдохнуть. Ясновельможный пан Красовский даже не мыслил сделать вылазку из города, так что все относительно спокойно. Наши разведчики вылавливают одиночных лазутчиков самозваного царя и иногда постреливают по показавшимся на городских стенах ворам… Увы, перехваченные разъездами лохматые и вонючие шпионы сами не знают планов своих господ…

Раз в день Делагарди, как настоящий педантичный швед, отправляет гонца в войско Шуйского. Вряд ли князю интересно читать о спокойном быте наемников, скорее он хотел бы видеть их на марше рядом с московитскими ратниками. Но решение Якоба Скопин оспорить не смог (ибо положенных нам по заключенному уговору выплат мы от царя Василия так и не получили), а порядок есть порядок. Раз генерал обязан доложить, он докладывает.

Мне это нравится. Многие московиты судачат, что мы, немцы, скряги. И не признаем никакого отступления от правил! Но посудите сами: соблюдение небольших и в общем-то нетрудных уложений всегда приводит к большому порядку. А порядок приводит к счастью!

Наверное…

Впрочем, стоит признать: московиты чище телом и душой многих моих соотечественников; первое – благодаря баням (бр-р-р, но жар там жуткий, а уж когда со всего размаху прилетит веником по спине!), второе… Второе, очевидно, потому, что ортодоксы сумели сохранить чистоту изначальной веры. Их народ не знает борьбы светских правителей и Церкви за землю и власть, московиты никогда не видели и не слышали об индульгенциях, позволяющих грешникам совершать еще большие грехи, считая, что все равно наследуют рай за горстку золотых… Вот уж истинное кощунство! На Руси не известно про охоту на ведьм, благодаря которой у нас многие красивые женщины отправились в пыточные, а после прямиком на костер… Ибо дали обвинительные показания на самих себя. Еще бы не дать их – на дыбе-то или колесе! Туда бы отправить их палачей или церковников, развернувших охоту, – уверен, что удалось бы выудить признания в еще больших преступлениях! Причем, вполне возможно, что и настоящих. Наконец, все московиты причащаются Телом и Кровью Христовыми – привилегия, за которую чехи пятнадцать лет воевали едва ли не со всей Европой! Так что… У каждого народа есть свои недостатки, свои слабые и сильные стороны. И вспомнить про немецкую педантичность, выдвинув ее вперед, и одновременно с тем задвинуть все хорошее, что в московитах… Было бы крайне несправедливо с моей стороны! Впрочем, я ведь и не пытался… Как здесь говорят: не лезь со своим уставом в чужой монастырь! Да уж, невероятно точны и емки русские по-сло-ви-цы…

А вообще на ум все чаще приходит кажущаяся теперь не столь и безумной мысль: а что, если бросить наемничество и перейти на русскую службу? Раньше это казалось чем-то совершенно невероятным, но узнав московитов, познав их храбрость и стойкость в бою, узнав чистоту их души… И красоту их женщин, чего уж там! Так вот, взвесив все для себя, я все чаще задумываюсь о том, что мог бы подготовить из воинов поместной конницы отличных рейтаров.

И если для перехода на русскую службу потребуется крестить по греческому образцу ортодоксов… Это не встречает никакого сопротивления в моей душе.

Но пока все это остается лишь в моей голове…

Двое суток мы предавались чревоугодию и лени, стоя лагерем под стенами Твери. Шотландец оказался на редкость недурным кулинаром! Хотя много ли надо, чтобы зажарить на вертеле поросенка? Главное, чтобы хватило соли… Однако соус из местных полевых ягод и меда был поистине прекрасен! Степан-Тапани также послужил эскадрону добрую службу на кулинарном поприще, наловив в Волге вдоволь рыбы; улов он умело и вкусно запек на седых углях, надрезав бока рыбин так, чтобы прожарились и их мелкие кости… Остальные высыпались впрок, и это правильно. Солдат никогда не знает, когда ему удастся хорошо поспать, поэтому использует любую возможность для доброго отдыха. Русского меда и пива, кстати, выдавали всего по чарке в день. Сам-то я равнодушен к хмельному, но краем уха слышал, что пикинеры и мушкетеры не слишком этим довольны.

Один из офицеров так и вовсе разорался:

– Сегодня урезали пойло, а завтра платить перестанут!

И ведь его горячо поддержали подчиненные…

Я не очень-то люблю пехоту. Хотя с моей нелюбовью к рубке, может, и стоило пойти в мушкетеры! Говорят, карабинеры у французского Генриха получают невероятные деньги… Ну что же. Не повезло мне родиться французом! Так вот, пехоту я не люблю. Да, они такие же наемники, как и мы, но весьма слабо походят на своих «сослуживцев» из швейцарских кантонов. Верность у ландскнехтов и их последователей не в чести, все измеряется весом и количеством золотых и серебряных монет!

– Что загрустил, командир?

Да уж, Лермонт имеет удивительную способность понимать, когда меня одолевают темные мысли, учитывая, что сам я, как кажется, довольно умело скрываю свои настоящие чувства…

– Ты уверен в нашей пехоте? – прямо спросил я, приподнимаясь с тюка и выплевывая соломинку.

– Себастьян, мы все наемники. Это наша война только потому, что нам платят. И неважно, что думаешь ты, или что думаю я, или весь наш эскадрон… Многим нравится эта северная страна. Иногда мне даже кажется, что мы на моей родной земле: воздух очень похож. Да и люди… Особенно в Новгороде. Я бы даже остался здесь… Но севернее – там вольготнее. Не в пример Фландрии, гори она огнем!

В моей голове застучали барабаны, обтянутые коричневой кожей. Они громко били у переправы Лессингена… Союзники-голландцы оказались отличными воинами, они сражались за свою родину, но шансов у нас не было… Оранский знал, куда нас отправляет, мы были только отвлекающим маневром – и горсткой наемников оттянули на себя разъяренных испанцев! Я тогда потерял всех своих товарищей… Мориц был военным гением, но на нас он плевать хотел и ставил победу выше всяких потерь. Вернулись забытые картины: град пуль, выкрики команд на испанском, кажущимся красивым при общении с женщинами – но тогда для меня не было языка более мерзкого и отвратительного… Побережье и войска герцога Альбрехта. Непобедимые испанские терции и белые знамена с красным шипастым крестом! Оглушенного тяжелым ударом палаша Джока Лермонта я достал из кучи мертвых тел. Как мне удалось дотащить эту громадину до коня и как нас не закололи испанцы, я до сих пор не понимаю.

А потом был форт Альберт…

– Эй, фон Ронин, да ты меня вообще не слушаешь!

Я улыбнулся:

– Да-да, друг мой. Продолжай.

Лермонт понимающе усмехнулся, после чего успокаивающе произнес:

– Я думаю, что все будет хорошо. Мы двигаемся с победами. Народ доволен, никто не собирается отступать, впереди нас еще ждет справедливая и достойная плата!

Мне осталось лишь неуверенно пожать плечами:

– А ты не думал, друг мой, что когда военная удача нам изменит, то от пехотинцев наших стоит ждать измены?!

Я пристально взглянул на своего заместителя, но горец только хохотнул:

– Ну тогда я не дам ломаного гроша и за половину нашей конницы, достопочтенный сэр. Ты судишь только по своему эскадрону, и тебе повезло, что ТВОИ рейтары преданы лично тебе. В других же эскадронах все будут решать деньги… И размеры потерь.

– А как же честь?

– Честь – ничто для наемника. Его верность покупается золотом.

Я улыбнулся и вновь положил голову на тюфяк, не пытаясь спорить с шотландцем – он ведь, в сущности, прав.

Но не в отношении меня.

К полудню Делагарди собрал совет офицеров. Белый, но уже изрядно запачканный походный шатер наполнили командиры подразделений. Не сказать, что я особо верил в то, что решения шведа будет кто-то оспаривать, но видимость равноправия льстила командирам.

– Господа! Присаживаться не на что, так что разомнем ноги, а заодно и обсудим один немаловажный вопрос. Стоит ли нам штурмовать Тверь?

Неплохое начало. А самое главное – своевременное. Люди отдохнули, выпивки было мало и ее употребление контролировали, грабить не давали, безделье надоедало, особенно когда стоишь лагерем в чистом поле. Момент для предложения был выбран идеально.

Командиры пикинеров в едином порыве подались вперед:

– Конечно, герр Делагарди. Мы в деле!

Еще бы они не были в деле…

Я скупо улыбнулся.

Первые в грабеже. Но и первые на поле боя, как ни крути. Увы, но так сейчас живет большинство наемников в Европе. Не грабящий наемник – это почти святой. От океана и до Московии маршировали ровные шеренги людей, готовых сражаться, а заодно и поживиться за чужой счет… Раньше ими были непобедимые до поры швейцарцы, ныне – германские ландскнехты.

Швед повернул голову влево, посмотрев на нас, командиров рейтаров:

– Что скажете вы, господа? Нам нужны люди для быстрого штурма, и на стенах крепости нам потребуются и ваши рейтшверты, и пистоли, выбивающие мятежников в упор! Тверь – важный опорный пункт и богатый город. Выбирайте, что вам больше по душе, но в любом случае эту «шкатулку» мы не можем оставить закрытой!

Якоб Понтуссон воистину мастер дипломатии. Объединил любителей наживы и тех, кто уже проникся справедливостью этой войны, одним предложением…

За спиной ухмыльнулись французские командиры. Интересно, что им по душе?

Однако в шатре повисло молчание. Ибо конница не желает спешиваться… Осада далека от полевой схватки. А многие рейтары и вовсе никогда не сражались, покинув седло… Но между тем офицеры пехотинцев выразительно смотрят на нас, ожидая ответа!

Вскоре терпение изменило рыжебородому гиганту по прозвищу Вепрь, помеченному свежей раной на правой щеке:

– Ну и чего вы ждете?! Эти сволочи окопались там и закрылись, охраняя НАШЕ золото! А вы еще думаете?!

– С каких пор это золото стало нашим? – Я вопросительно взглянул в бесцветные глаза командира доппельзольднеров, вооруженных двуручными мечами – цвайхандерами – и получающими за опасную службу двойное жалованье (оттого и прозвище).

– По праву сильного! Не заберем мы – заберут другие! Посмотрим, как ты будешь говорить после…

Я не удержался от едкой ухмылки:

– Эту неприятность я смогу пережить. А ты?

Рыжий покраснел от злости.

– Святой, что ли, красавчик? Неужто пришел в эту дыру за так?! Генерал, – Вепрь повернулся к шведу, – отдайте приказ, и дело с концом!

Но Делагарди красноречиво промолчал, ожидая моего ответа.

– Я не святой. И не требую от вас святости… Но, в отличие от пехоты, наши лошади не слишком умело карабкаются по лестницам и не очень сильны в умении рыть подкопы копытами. Дайте нам время подумать… Вашу точку зрения мы услышали.

Рыжий отошел к пехотинцам. Я вернулся к всадникам.

Сказать по чести, по мне, штурм необходим. Но мнение свое я не спешу высказывать. Ибо прежде всего считаю, что наемникам следовало отправиться вместе со Скопиным-Шуйским… Но и эту крепость не очень правильно оставить у себя в тылу. В конце концов, мятежники вполне могут ударить и на север – туда, где без защиты остались города, отдавшие своих ратников князю. И в этом случае они еще и перережут нам пути снабжения… А со штурмом как-нибудь разберемся. Мне и моим людям уж точно не в первый раз штурмовать крепости! Хотя не очень-то и приятно осознавать, что мое мнение совпадает с точкой зрения рыжего дуболома…

Эскадронные командиры тихо переговаривались несколько минут. Мнения разделились. Финны поддержали идею штурма, но они всегда были горячими головами, готовыми на любой бой. А вот оставшиеся французы в большинстве своем высказались категорически против своего участия в штурме… Впрочем, пойдут все – пойдут и они, ибо свой кусок добычи хочет ухватить каждый! Немцы же промолчали, но это было молчание наемников, готовых выполнить волю командира.

Вскоре Якоб Понтуссон подозвал меня к себе.

– Ну что, друг мой? Как думаешь, конница согласится спешиться?

– А какое решение бы устроило вас? – Я повернулся так, чтобы нас не было слышно.

– Если бы я хотел просиживать штаны, то не стал бы собирать совет!

Я улыбнулся командиру:

– Вы и так могли его не собирать. Ваш приказ для наемников – закон. Не думаю, что кто-то бы воспротивился.

Генерал в ответ повторил мои же мысли:

– Иногда крайне необходимо дать обществу видимость того, что решения принимаются сообща. Да и я готов выслушать разные мнения! – Соломенные усы Делагарди поползли вверх, обнажив в улыбке зубы.