Kitabı oku: «Аквариум»
1. Палата №5
Белые стены, окна в деревянной раме, за окнами темно. В комнате свет. На подоконнике в глиняном горшке разросшийся кактус. Напротив меня – кровать с железными спинками и красно-белым в полоску матрасом, застеленным белой простыней. На кровати сидит худой старик в желтой с красными утятами пижаме. Под кроватью – стариковские тряпичные тапки со стоптанными задниками. Старик улыбается, можно предположить, рад моему пробуждению.
– Свет и тьма, – говорит старик, поправляя очки с толстыми линзами, – а не кажется ли Вам, дорогой мой сосед, что это неравноценные понятия, чтобы говорить о каком-либо противостоянии? – старик выжидательно молчит и, недожавшись ответа, продолжает, – Тьма – явление постоянное, а свет – только временное. Даже самый мощный источник света – звезды имеют свой срок!
У меня нет сил ни говорить, ни двигаться, старик же продолжает.
– Свет имеет силу пока есть его источник, пока миллиарды фотонов беспрерывно пополняют ряды сотоварищей. Убери источник света – вся армия фотонов мгновенно падёт, и воцарится тьма!
Я опять погружаюсь в сон.
Серое небо, ветер, кремниевые скалы насколько хватает глаз. Среди скал люди, тысячи людей. Черные, развевающиеся на ветру одежды, белые как мел лица, серповидные мечи. Две огромные армии в ожидании схватки замерли друг перед другом. Высоко в небе, не нарушая напряжённой тишины, парили птицы в ожидании скорой добычи. Мгновение и звон тысяч мечей обрушивается как гром в летнюю ночь. Скалы озаряются ярким светом, это мечи в смертельном танце высекают из черного камня свет.
Просыпаюсь от запаха молочной рисовой каши, тотчас заурчало в желудке. Кровать старика пуста, теперь он сидит у меня в ногах.
– Мы всё куда-то спешим – звучит уже знакомый голос, – торопимся. Сами же придаем ускорение нашей жизни ожиданием. Накручиваем нить времени на катушку жизни, не зная, когда эта нить оборвётся, через сто оборотов, либо уже через два.
Перед глазами появляется крупная женщина средних лет. Она в белом халате, волосы спрятаны под платком, ярко накрашенные губы, в руках половник и тарелка. Это нянечка – Лариса Петровна. Увидев её, старик семенит к своей кровати.
– Ну, что, Ванечка, проснулся? Давай – давай, поесть надо.
Лариса Петровна ставит на табурет тарелку с дымящейся кашей, а затем приносит стакан густо заваренного чая и большой кусок белого хлеба. Запах свежевыпеченного хлеба окончательно разбудил меня и мой голод. Я сажусь и спускаю голые ноги с кровати на холодный пол, дрожащими руками беру кусок хлеба, вгрызаюсь в золотистую хрустящую корочку, ем обжигающую кашу, запиваю все это сладким чаем и жмурюсь от удовольствия. Старик сидит напротив со своей тарелкой каши, смотрит на меня и одобрительно кивает. На душе сейчас тепло и спокойно, мне нравятся моя чистая постель, горячая каша, моё имя, и это всё, что сейчас имеет значение для меня.
Семён Львович.
Мой сосед, Семён Львович, худой и высокий старик с вытянутым лицом, длинными, белыми волосами и круглой лысиной. Лысина напоминает ермолку поверх седых волос. Под высоким морщинистым лбом – глубоко посаженные серые глаза. Тонкий прямой нос и острый вытянутый подбородок. Вид имеет благообразный, начитан и образован, но склонен к философствованию – бесцельному и бесконечному.
Виталик.
Верный друг Семёна Львовича, Виталик. Он невысокого роста, с круглым лицом и копной пшеничных постоянно растрёпанных волос, голубые выразительные глаза, небольшой нос аккуратной уточкой, мелкие рыжие веснушки. Виталик в синей в желтых треугольниках пижаме и открытых кожаных сандалиях на голую ногу. Подмышкой он постоянно носит потрёпанную книгу Сервантеса «Дон Кихот» с большим количеством закладок, сделанных, судя по всему, из страниц этой же книги. Целыми часами, сидя на краешке кровати Семена Львовича, он внимательно его слушает, иногда конспектирует, делая записи прямо на страницах многострадальной книги.
Семен Львович тепло и бережно относится к Виталику, ждет его. Если тот по какой-либо причине не приходит, пребывает в расстроенных чувствах: сидит на кровати, зажав ладони угловатыми коленями, и тихонько вздыхает. Когда же в дверном проеме появляется улыбающийся Виталик, лицо Семена Львовича словно озаряется светом, излучаемым пшеничной копной и весёлыми рыжими веснушками.
Сава.
Ещё одним постоянным посетителем нашей палаты является обладатель смоляной, кудрявой шевелюры и большого носа с горбинкой, делавшим его похожим на сову. Впрочем, и зовут его соответствующе – Сава. Он высок, жилист, энергичен. Большие карие глаза. Носит белую пижаму и резиновые сланцы на дырявые носки. Носки периодически меняются, но дырки остаются неизменным атрибутом его образа.
Если Виталик приходит слушать Семена Львовича, то Сава – в поисках слушателей и поклонников, корреспондентов с камерами и оппонентов, пусть и в лице старого кактуса. Весь мир, по крайней мере каждая иголка старого кактуса жаждут услышать речи гения, взять у него интервью, узнать, наконец, ответы на самые важные вопросы, и Сава благосклонно позволяет это; объясняет, отвечает и даже снисходительно дискутирует с оппонентом.
Каждый раз у Савы очень мало времени. Он очень занят, о чём сразу же сообщает кактусу, затем усаживается на табурет, морщится, якобы от вспышек камер, приветливо машет кому-то рукой.
Словесные потоки, ниспровергаемые гением, могут продолжаться целый день с перерывом на обед и протекать иногда спокойно, даже монотонно, а иногда агрессивно: с криками, вскакиванием с места и демонстративным выходом из палаты.
Когда крики Савы сливаются с восклицаниями Семена Львовича, в палате становится действительно шумно. Каждый старается перекричать другого, пугая при этом Виталика. Несмотря на то, что Сава и Семен Львович нарочито не замечают друг друга, иногда может показаться, что эти двое и стараются, собственно, друг для друга.
– После того, как живое существо отстрадает в аду и пройдет через все низшие формы жизни, оно, искупив этим свои грехи, вновь рождается на земле, получая тело человека! – цитирует Пураны Семен Львович.
– Убегай бредней угрюмых философов! – достает из Писания Сава, грозя пальцем кактусу.
Порой Сава переходит на другие языки, насколько я могу судить – английский, испанский и какой-то из тюркских, причем перемешивает их в одном предложении. С ним весело.
2. Появление в Атике – жемчужине планеты Дзело.
"Чуть ночь, я на корабль всхожу,
Шепнув «покойной ночи» всем,
И к неземному рубежу
Плыву, и тих и нем".
Роберт Льюис Стивенсон
Крик чаек, скрип деревянного корабля и шум моря – я открываю глаза. Я знаю, что лежу в трюме небольшой гафельной шхуны, покачиваясь в такт в парусиновом гамаке. На мне старые белые клеши не по размеру, подпоясанные бечевкой. Голый худой торс. Заскорузлые от морской соли кожа и волосы. Языком нащупываю отсутствие нескольких зубов. Сильно хочется пить.
С трудом выпутавшись из гамака, пытаюсь держать равновесие – качка. На четвереньках выбираюсь по лестнице на палубу. Яркое солнце, прикрывая рукой глаза и держась за леер, осматриваюсь по сторонам. Море.
– Сохраняй надежду и не опускай рук, и судьба уступит тебе!
Это кричит мне Семен Львович, он стоит на носу шхуны и указывает рукой по курсу корабля. По курсу берег, с широко раскинувшимся древним городом. Городские стены, башни, величественный дворец, напоминающий архитектурой Собор Святой Софии. Так, наверное, и выглядел Константинополь.
Семен Львович с красным от солнца лицом, аккуратно стянутыми на затылке волосами одет в черные, порванные узкие брюки и такую же куртку с оборванными по плечи рукавами.
Рядом Виталик в таких же как у меня штанах и также без верха. Красный как вареный рак, пшеница повязана платком, машет мне рукой.
– Позволь любому человеку говорить достаточно долго – и у него появятся последователи.
Я оборачиваюсь, это Сава цитирует автора Острова сокровищ, кивая в сторону Виталика и Семена Львовича.
Одет как мы с Виталиком. Похудевший, кожа коричневая от загара, рельефные жилистые мышцы.
За спиной Савы на корме замечаю несколько человек. Один толстый черноволосый, в красном видавшем виды камзоле, вероятно капитан. Другие – худые в парусиновых рубахах и штанах, его матросы. Капитан громко раздает указания, матросы разбегаются, спеша их выполнить.
– Всё, что удалось выпросить у жадной капитанской морды, – Сава протягивает мне глиняную кружку, – это твое, пей!
Пара глотков, вода теплая и затхлая.
– Что здесь происходит, где мы? – возвращаю Саве пустую кружку.
Сава улыбается, но при этом смотрит на меня внимательно. Затем он опрокидывает кружку над раскрытым ртом, добыв, таким образом, пару капель воды.
Я было открыл рот, но осёкся. Во-первых, что я ожидаю услышать от человека, целыми днями разговаривавшего с кактусом, а во-вторых, нет сомнений, что всё вокруг это какая-то круто замешанная галлюцинация. Лариса Петровна иногда развлекала нас историями пациентов, повстречавшихся с белой горячкой, там бывало и похлеще.
Тем временем Сава замечает потерю моего интереса к беседе, на губах лукавая улыбка.
– Я рад, что избавлен от объяснений – говорит Сава.
– Эй ты! – кричит капитан, – скоро берег, готовься покинуть шхуну.
– И как нам прикажешь добираться до берега? – Сава осматривается по сторонам.
– Он подойдёт к берегу близко, потом доберёмся вплавь, – Виталик подошел к нам, – такой договор. В порту неспокойно, ищут иноземцев.
Я с интересом смотрю на Виталика, прежде застенчиво молчаливого, скорее даже пугливого, а теперь деловито рассуждающего. У него оказался тихий и приятный голос.
– Пёс с ним! – хмыкает Сава, звонко хрустнув пальцами, – Вплавь, так вплавь.
– Может ты мне объяснишь, что здесь происходит? – обращаюсь к Виталику.
Подойдя вплотную, он внимательно смотрит на меня. У осмелевшего Виталика разбита бровь. Цвет голубых глаз стал ярче и насыщенней. Веснушки сильно расплодилась под ярким солнцем. Круглые щеки слегка впали.
– М-да, – растягивает междометие Виталик, – выбитые зубы и вырванный клок волос привлекательности тебе не прибавляют.
Я машинально провожу рукой по голове, ощущаю на темени большую залысину и огромную шишку, которая тотчас напомнила о себе острой болью.
– Ну ничего, до свадьбы заживет, – ободряюще улыбается Виталик, – обязательно расскажу, давай только выберемся на берег.
– Вынужден констатировать, что наш друг сомневается в реальности происходящего, – Сава кладёт мне руку на обгоревшее плечо и по-дружески встряхивает, я морщусь от боли.
В отличии от улыбающегося Савы Виталик смотрит озабочено. Он оборачивается к Семену Львовичу в поисках помощи. Семен Львович идет к нам. Замечаю упругую прямую походку, туго стянутые на затылке белые волосы, которые полностью прикрыли круглую лысину, помолодевшее лицо, ясный взгляд, без очков. Теперь уже он был похож не на пережеванного мельницей Дон Кихота, как ранее, а на Дон Кихота полного решимости атаковать эту самую мельницу.
– Как определить, что иллюзорно, что нет, – обращается ко мне Семен Львович, он странным образом осведомлён о предмете обеспокоенности Виталика, – и иллюзия и воспринимаемая нами реальность или как её ещё называют субъективная реальность – это проекция, созданная мозгом. Всё есть продукт его работы, всё есть иллюзия, им создаваемая. Нельзя быть уверенным, что воспринимаемая нами реальность соответствует тому, что на самом деле окружает нас.
– Если не в силах отогнать иллюзию, то расслабься и попытайся получить от неё удовольствие, – улыбаясь, Сава цитирует Роберта Шекли.
– Да, Иван, поучаствуйте в ней осознано вместе с нами!
– Да пожалуйста! – легко соглашаюсь я, зачем спорить с иллюзией, – только почему вместе с вами? Вы, наверняка, часть моей галлюцинации, как и все вокруг.
– Ну, – фыркает Сава, – ведь нас – то ты помнишь!
–Да, помню, но помню совершенно другими, скажем так, не настолько разумными.
– Ну Вы же сами понимаете, что не существует объективной реальности, – понимающе улыбается Семен Львович, – любое состояние наблюдающий оценивает по-разному в зависимости от того, с какого места он за этим состоянием наблюдает, и ни одна из этих оценок не будет неправильной. Ранее Вы наблюдали нас лишь со стороны, теперь Вы среди нас.
– Парадокс друга Вигнера! – Сава, паясничая, поднимает указательный палец вверх, на что Семен Львович морщится.
– Кроме того, – продолжает свою мысль Семен Львович, – если представить, что природа наделила наше сознание таким набором физиологических способностей, который в принципе не может обеспечить воспринятие реальности без искажений, то к мысленным экспериментам добавится ещё и физиологический аспект.
– Там, в палате номер пять, ты ведь не ставил под сомнение реальность, –после недолгой паузы подключается Сава, – но, очевидно, не помнишь, как там оказался, также как и здесь. Так что, не все однозначно, где эта реальность – здесь, там или в ином месте и существует ли она в принципе.
Мимо нас двое матросов катят по палубе огромную бочку.
О! – вскликивает Сава, указывая на бочку, – нам бы какое-нибудь плавсредство раздобыть. Плаваю я так себе, да и не понятно, что в этих водах водится.
Сава уходит, Семен Львович слегка дотрагивается до моей руки чтобы привлечь внимание, ждет от меня хоть какой-то реакции, но я молчу. Ощущение, что голова моя сейчас лопнет от обилия новых впечатлений, море, шхуна, яркий свет, запахи, звуки.
– Ну и отлично! А там – либо галлюцинация закончится, либо уверуете в подлинность происходящего, – Семен Львович громко хлопает в ладоши, видимо, расценив мое молчание за согласие не противиться галлюцинации.
Тем временем шхуна подошла к берегу на расстояние крика.
– Дальше вдоль берега в сторону порта, а нам пора сходить. Здесь берег хороший, форменный пляж, – Виталик вытягивает шею, высматривая Саву, – будем спускаться с борта противоположного берегу.
Савва, по – матроски широко ступая, идет к нам, в руках небольшой бочонок.
– Ну вот, я готов, – Сава гулко стучит по дну бочонка, отбивая старого барабанщика.
Спускаемся по очереди по штормтрапу. Капитан, посмотрев в нашу сторону, отворачивается, делая вид, что не замечает нас. Первым идет Виталик, неуклюже плюхается животом. Пшеничные волосы разом намокают. За ним я аккуратно спускаюсь в воду. Вода не холодная, но очень соленая, обожжённую солнцем кожу болезненно щиплет. Слышу за собой всплеск, это Сава, ухватившись за бочонок как за спасительный круг, прыгает в воду. Из-за соли вода плотная, утонуть в такой сложнее, чем не утонуть, но ему так спокойней. Последним, по-стариковски кряхтя, лезет в воду Семен Львович. Плыву брасом, чувствую, что плавать умею хорошо, мышцы помнят. Спокойно обгоняю Виталика, пытающегося плыть кролем, фонтан брызг.
Выбираюсь на сушу, мягкий песок, ощущение качки. Шхуна продолжает движение без нас, капитан, как и прежде, не смотрит в нашу сторону.
За узкой полоской пляжа протоптанная дорога, идущая вдоль брега в сторону города. Вдоль дороги – редкие деревья похожие на белую иву. За дорогой небольшой пустырь, затем одноэтажные глиняные постройки вдоль узких улочек. На одной из них – с двух сторон палатки и стеллажи, идет торговля, людно. По всей видимости – пригород. Рядом со мной, расположившись в тени дерева, двое мальчишек. Черные как смоль кудрявые волосы, смуглая кожа, большие черные глаза. Сидят на камнях и с интересом смотрят на меня. Одеты в жёлтые длинные рубахи у каждого на поясе по бурдюку. После соленой воды жажда становится невыносимой.
– Ребята, дайте попить, – дублирую просьбу жестами. Мальчишки, переглянувшись, оба встают и идут ко мне, отвязывая свои бурдюки.
– Здесь интересный обычай – никогда не отказывать в просьбе воды и еды, – это Виталик, выбравшись на берег, пытается заново связать платком намокшую пшеницу.
– О-очень хороший обычай! – Сава помогает Семену Львовичу выбраться из воды.
– Имейте в виду, что и вода и, особенно, еда здесь недешевые, – уточняет Виталик, – злоупотребляя безотказностью, легко причинить вред дающему.
– Да-да, по одному глотку, не более, – Семен Львович первым прикладывается к бурдюку.
Моя очередь, я пью. Вода на удивление холодная и слегка газированная.
Мальчишки, получив назад свои бурдюки и нашу благодарность, молча продолжают стоять среди нас.
– Я думаю нам туда, – кивает в сторону города Сава.
– Определено, – соглашается Виталик, – но идти открыто по дороге опасно, думаю нам нужно найти караульных Бахтии и показать им печать. А они уже доставят нас к самой Бахтии.
– И где мы можем их найти, – оглядываюсь по сторонам, – этих самых караульных Бахтии?
– Солдаты Бахтии патрулируют только в городе – встревает один из мальчишек и протягивает мне руку, – я Си, а он Гел.
– Привет, Си, привет Гел, – сажусь на корточки, –мы приехали к Бахтии, она ждет нас.
– Бахтия никогда не ждет, она всегда и везде, – Си улыбается, обнажив желтые зубы, так улыбаются, объясняя очевидные вещи.
Семен Львович выуживает из-за пазухи внушительных размеров медальон и передает его мне. Я, положив его на ладонь, показываю мальчишкам. Медальон золотом блестит на солнце.
– Наш путь к Бахтии – наше испытание, – я бережно провожу пальцами по оттиску на медальоне, оттиск в виде головы горгоны Медузы, – печать Бахтии!
Мальчишки зачаровано смотрят на медальон, открыв рты.
– Тебя провести ко дворцу Бахтии? – тихим голосом спрашивает Гел.
– Нет, – качаю головой, – мы хотим, чтобы вы нашли караульных Бахтии, показали эту печать и привели их к нам. А ещё нам нужно укромное место.
– Вы, наверное, важный человек! – Гел принял сурово-деловой вид, старательно хмуря брови.
– Можно спрятаться в палатке башмачника, там сейчас никого нет, – Си осторожно, затаив дыхание, берет двумя руками медальон.
– Отлично, где она? – поднимаюсь с корточек.
– Вон, у самого края, – Гел указывает в направлении занавешенной старыми тряпками палатки, расположенной в начале торгового ряда.
Мальчишки отправляются в сторону города с важным заданием и от ого невероятно гордые, а мы по одному, чтобы не привлекать внимания, движемся в сторону палатки.
Сомнения в реальности происходящего постепенно сменяются чувством уверенности в этой самой реальности. Фрагменты многих жизней все чаще мелькают передо мной, и живые, и нарисованные картинками. Некоторые уже видел во сне, некоторые – впервые. Тот сон с мечниками на черных скалах, с ним приходят новые, а возможно, возвращаются забытые ощущения. Непередаваемые ощущения, которые заставляют обхватить двумя руками горло: голова, срезанная словно бритвой и скачущая по черным камням. Не знаю, видел ли я эти скалы на самом деле, был ли я там, но я точно знаю название этого места – Крисимс.
Мы подходим к палатке, торговец медной посудой, маленький шарообразный бородач, удивленно смотрит на нас, по одному исчезающих в палатке сапожника. Палатка – довольно вместительный деревянный каркас в форме куба, внутри разный хлам: старые колодки, стертые каблуки и дырявые подошвы. Смесь запахов, но преобладает запах тухлятины, видимо, где-то рядом продают рыбу. Тяжёлый липкий воздух. Звуки уличного рынка.
Мы располагаемся на песчаном полу, Виталик уселся по-турецки в центре, остальные улеглись прямо на пол вокруг него.
– Так, что это за место? – обращаюсь к Виталику, – ты обещал мне рассказать.
– Что именно ты хочешь знать?
– Рассказывай всё и всем, – подключается Сава.
– Ну, хорошо, – со вздохом соглашается Виталик, – тогда с самого начала: планета Дзело, диаметр двенадцать тысяч земных километров, протяжённость по экватору, стало быть, – Виталик в уме умножает диаметр на число Пи, – составляет порядка тридцати семи с половиной тысяч километров.
– Немногим меньше нашей Земли, сопоставимо с Венерой, – вставляет Семен Львович, внешней стороной ладони убирая пот со лба.
– На Севере и юге – два огромных океана. В центре – два крупных материка. Один севернее – холодный, другой, соответственно, южнее и теплее. Сутки равны двум земным, а полный оборот вокруг местного солнца за земной год, – продолжает Виталик, – планета, как успели заметить, заселена людьми, живут они в два раза дольше, соответственно, и стареют в два раза медленнее. Несмотря на то, спать принято так же, как и на земле, в смысле: не дольше.
Сава, заметив удивление на моем лице, улыбается.
– Вы обязательно все вспомните, – Семен Львович разворачивается ко мне, – давайте считать это нашим путешествием или, как мы ещё их называем – выходом. Это не первый, их уже было несколько и каждый оставляет в нас свой след, будь то полученные раны или новые знания, умения. Виталий, например, освоил великое умение следопыта: на основании определенного события, явления, признака, действия и тому подобного просчитать обратную последовательность колебаний их развития вплоть до того самого момента «первого взмаха крыльев бабочки», и выстроить своеобразную конструкцию окружающего мира и восстановить всё, происходившее в нём вплоть до настоящего момента.
– А сколько уже было таких путешествий, выходов? – интересуюсь я.
– На моей памяти четыре, – Семен Львович, набрав пригоршню песка, теперь медленно высыпает перед собой, вытянув руку на уровне глаз. Песок сверкает в лучах, пробивающихся сквозь парусину палатки, – каждый выход имеет свою цель и длится до момента, когда эта цель будет достигнута или до момента, когда она уже не может быть достигнута. И это может быть очень долгий срок.
– Самый долгий выход был на Крисимс, – Сава морщится от пыли, поднятой манипуляциями с песком, – по нашим подсчётам, мы провели там более пятидесяти земных лет.
– Да, – в ответ на мое удивление подтверждает Семен Львович, – И, самое главное, мы не постарели, мы словно получили возможность остановить свой автобус и насладиться дополнительной жизнью. Это удивительно!
Да, про автобус я уже слышал, эту аллегорию Семен Львович часто использовал в мудрствованиях о скоротечности бытия. Принцип незнакомого маршрута или автобуса, так он её называл. Ты пассажир, единственный пассажир автобуса, который движется по неизвестному тебе маршруту к единственной своей цели – твоей конечной остановке. Где и, главное, когда он остановится – никто не знает. Автобус держит одну скорость и не притормаживает в пути, дабы дать тебе время похандрить, поностальгировать, или ещё как-то потратить свое время впустую, он едет и едет, и останавливается так внезапно, что порой ты не успеваешь допить свой утренний чай.
– Государство Атика, это место, где мы находимся, – чуть раздраженно продолжает Виталик, не нравится, что его перебили, – одна из крупнейших цивилизаций на Дзело, расположено на юго-востоке большего из двух материков, – Виталик ржавым сапожным гвоздиком на песке визуализирует свой рассказ.
– С севера защищено горной цепью из вулканических пород, известняков и гранита. С востока и юга Атики – океан. Единственный выход, как и вход – на западе, там горы с севера и морское побережье с юга максимально приближаются к друг другу, образуя своеобразный проход расстоянием около шестидесяти земных километров, – на песке вырисовывается своеобразное бутылочное горлышко.
– Здесь одноименная столица Атики – рядом с бутылочным горлышком Виталик рисует круг, – своей мощью и площадью ограждает остальную территорию от внешних врагов. Есть ещё два крупных города, в остальном же – небольшие поселения. Виталик рисует ещё несколько кружков, обозначая города и поселения.
– В предгорьях севера много золота, серебра, железа, меди, крупные месторождения мрамора. Но главное, конечно, золото, здесь чуть ли не половина всего золота на планете Дзело. Его намного больше, чем у нас, и поэтому не так ценно, но тоже является основным инструментом торговли и мерилом благосостояния.
– На севере – истоки всех больших рек, – энциклопедично продолжает выдавать информацию Виталик, – в долинах рек плодородные земли центральной Атики. За Атикой на запад – засушливая степь, где в более приемлемых для проживанья предгорьях живут многочисленные племена. Наиболее крупное из них – волхи. Очень примечательные! Ещё далее на запад – огромная пустыня – серьезное препятствие для желающих добраться до Атики по суше. Дальше за пустыней есть крупное поселение, именуемое Свободным городом. Некогда – несколько отдельных небольших государств, сейчас – объединенное сообщество торговцев, всеобщий центр свободной торговли, – рисунок Виталика уперся в кучу старого тряпья, – а там далее уже винары, у них самое крупное и мощное государство на Дзело, – Виталик отбрасывает свой чертежный гвоздь на старые тряпки.
Солнечные лучи, пронизывающие спицами палатку сапожника, замерцали и пропали – кто-то стоит снаружи, перекрывая свет. Сава встает первым, в руках у него треснутая деревянная колодка. Смешное оружие, но что-то подсказывает, что в руках Савы – это серьезный аргумент.
– Четверо, трое с оружием, мечи в ножнах, – без того большие ноздри Савы раздуваются ещё больше, он нюхает воздух.
Я тоже чувствую стоящих снаружи: торговца медью, которого я видел раньше при входе в палатку, и двух других, затянутых в кожаные доспехи. В этих людях нет опасности. Интересные новые ощущения. Семен Львович улыбается, заметив, как я их слушаю. Он тоже не видит опасности, спокоен, стоит посередине палатки прямо на рисунке Виталика, широко расставив ноги, руки за спиной. Виталик беззвучно пересек палатку и встал рядом со мной.
– Входите, господа!
Немного помешкав, откинув парусину, входят трое мужчин. Торговец снаружи пытается рассмотреть, что происходит внутри, привстав на цыпочки. Вошедшие очень похожи друг на друга, возможно, близнецы. Одеты одинаково, в темно-синие шаровары и свободные синие рубахи, поверх которых ремнями затянуты затертые кожаные доспехи. На головах желтые тюрбаны – грязные в разводах пота и пыли. Из-под тюрбанов черные кудрявые волосы, на смуглых лицах черные выстриженные бороды. Все в пыли. На груди каждого небольшие значки из белого металла в форме открытой ладони, символ хамса. Напряжены, но, увидев, что мы без оружия, успокаиваются.
– Кто ты? Назовись! – один из вошедших старается говорить в повелительном тоне, но его голос предательски дрожит. Вид у нас, скажем так, не совсем обычный, а высоченный Семен Львович своей уверенностью и статью напоминает мне памятник Петру Великому, что в Коломенском, прекрасное место.
– Представьтесь вы! – я не намерен отдавать инициативу.
Гости несколько обескуражены
– Братья Абискив, – не давая вошедшим опомнится, громко говорит Виталик – хранители правопорядка и интересов хозяина местных земель господина Сирто. Вот его знак, – Виталик кивком указывает на символ хамса на груди одного из них. – Также желтые тюрбаны, желтый цвет – цвет семьи Сирто, а желтые тюрбаны носят только его гвардейцы.
– Братья Абискив, гвардейцы Сирто, – задумчиво проговариваю за Виталиком.
– Кстати, как поживает многоуважаемый господин Сирто?!
– Не имею понятия, но у нас запланирован визит к нему. – опять вместо гвардейцев отвечает Виталик.
– Да! – перебиваю наметившееся намерение братьев вклиниться в разговор, – Сирто ждет нас! Можем мы ли рассчитывать на помощь наших новых друзей в организации такой встречи?
– Впрочем, – картинно поразмыслив, тут же продолжаю, – господин Сирто очень и очень важный человек, и все такие вопросы, наверняка, решает его личная канцелярия, только она. Тогда не смею вас задерживать…, – разочарованно развожу руки в стороны.
Братья Абискив недоуменно переглядываются, ища поддержки у друг друга.
– А все же, – поднимаю палец вверх, привлекая внимание братьев – все же, мы можем попросить наших новых друзей доложить о нас в канцелярию Сирто, учитывая важность и главное срочность нашего вопроса.
Братья неуверенно кивают.
– Ну конечно же! – радостно хлопаю ладонями по бедрам, выбивая из парусиновых штанов облако пыли, – отличное решение, и мы обязательно поблагодарим господина Сирто лично за помощь его гвардейцев! А именно братьев Абискив!
Братья смущённо улыбаются.
Я улыбаюсь в ответ, откашливаюсь и подчеркнуто официально обращаюсь к братьям: – Прошу вас уведомить канцелярию господина Сирто, что прибыли послы из, – щелкаю пальцами, пытаясь вспомнить слово.
– Из Крепта, – подсказывает Виталик.
– Из Крепта прибыли в Атику и просят господина Сирто о встрече, когда и где ему это будет удобно.
Помешкав, братья, приложив руку груди, тем самым высказывая свое почтение и заверения в том, что поручение будет исполнено, молча покидают палатку. Торговец медью растерянно улыбаясь, услужливо занавешивает парусину на входе.
– Браво, – Виталик тихо хлопает в ладоши, – и без применения силы.
– Легкие деньги, – Семен Львович слега поклонился мне.
Сава выбрасывает колодку.
– Кровищи бы напустил, – улыбаясь, подначиваю Саву.
Сава широко улыбается и в шутку берет меня в захват за шею. Стальной захват. Да, Сава, как правило, не пускает кровь, перемалывает и передавливает кости и внутренности, не повреждая оболочки. Неимоверной силы и скорости, железный человек, в памяти всплывает характерный хруст сотен раздавленных и сломленных черепов и шейных позвонков.
– Да, да я понял, вспомнил, – хлопаю Саву по плечу, – крови ты не пускаешь, отпусти, плечи горят.
– Точно! – Сава, сначала обняв и приподняв меня, отпускает, – кровища – это скорее к тебе, ты у нас мастер режущего и колющего.
Семен Львович и Виталик тоже улыбаются, я же, при упоминании режущего, опять трогаю себя за горло. Сава, заметив это, по-дружески ещё раз прижимает меня к себе.
С каждым разом, я все более отчётливо ощущаю силу своих мышц, которую первоначально отметил ещё во время нашего небольшого заплыва, но сила рук Савы не идет ни в какое сравнение, я словно тряпичная кукла. Я осознаю, что с Савой меня связывают более тесные, чем с остальными, отношения – дружеские. Я люблю его компанию, скучаю по общению с ним. Он со своей стороны очень бережено относится ко мне, порой перебарщивая со своей заботой.
– Да, та ещё парочка! – Семен Львович словно прочитал мои мысли, затем обращается к Виталику, – Продолжим?
–Извольте, – Виталик опять садится в центре, мы устраиваемся на свои места.
– Бахтия, живая богиня Атики. Продолжательница древнейшего рода, корнями уходящего в тысячелетия к первому, названному богом, жителю этих земель по имени Бахтия. Первый Бахтия обладал нехарактерно высоким ростом и длиной конечностей. Несомненно, он также обладал рядом ещё и других уникальных качеств, которые заставили окружающих поверить в его божественность, но определить какие это были качества и были ли они действительно божественны, не могу. В любом случае, через тысячелетия потомки Бахтии пронесли только высокий рост и длину пальцев, что, впрочем, никого не смущает. Вера в Бахтию чиста и непоколебима. Не вдаваясь во все подробности, отмечу только, что вера в Бахтию подкрепляется главной святой книгой, сотней святых писаний, народными праздниками, древними традициями и обрядами. Прочь сомнения. Бахтия это гармония. Бахтия не требует поклонения, только чистых помыслов.
