Kitabı oku: «Цена Победы. Новая жизнь», sayfa 2
Наглухо застегнув кожаную куртку, Рома как можно глубже натянул на голову капюшон – чтобы случайно не попасть на глаза кому-нибудь из знакомых или, что еще хуже, очутиться в поле зрения патрульных полицейских.
«Надо бы почиститься…» – подумал беглец и осмотрелся вокруг в поисках небольшого магазинчика, торгующего всякой всячиной. В торговый центр возле метро он идти побоялся, и это было абсолютно правильным решением – очутиться в таком виде среди толпы означало привлечь к себе лишнее внимание.
Нужный магазинчик нашелся в ста метрах от торгового центра.
– Можно, пожалуйста, две пачки влажных салфеток, – попросил Рома, протягивая продавцу деньги.
«Интересно, кто его так приложил?» – подумал продавец и положил на прилавок салфетки и сдачу.
Поблагодарив продавца, Рома вышел на улицу и хорошенько протер куртку, лицо и руки, чтобы уничтожить остатки крови. Истратив целую упаковку и выбросив покрасневшие салфетки в урну, он вновь воровато огляделся по сторонам и направился к подземному переходу со светящейся ярко-красным цветом буквой М. Начиналась вторая, не менее сложная часть побега – не привлекая к себе внимания, спуститься на станцию и сесть в поезд, ведь там могут находиться полицейские, которые страсть как любят останавливать всех, кто кажется им подозрительными.
Ну а он в своем надвинутом на лицо капюшоне именно так и выглядит. А без капюшона – еще подозрительнее. «Ладно, – сказал себе Рома и храбро двинулся в сторону подземного перехода, – не время сейчас размышлять – время летит, не остановишь».
Людей в вестибюле станции было совсем мало – вечер, все едут из центра, а не наоборот. Стараясь не привлекать к себе внимания дежурных, Рома прошел через самый дальний турникет и начал спускаться по лестнице, ведущей на платформу. С левой стороны перрона замер опустевший поезд с открытыми дверями, навстречу ему двигались десятки пассажиров, среди которых Рома разглядел Татьяну Васильевну, учительницу математики и по совместительству классного руководителя, – она медленно поднималась по лестнице и несла в руке объемную и тяжелую по виду сумку.
В другое время Рома обязательно предложил бы ей свою помощь, но сейчас учительнице придется самой справляться с ношей. Чтобы избежать ненужной встречи, он присел на корточки и сделал вид, что завязывает шнурки на кроссовках.
Когда учительница прошла мимо, Рома выпрямился и посмотрел ей вслед: «Прощайте, Татьяна Васильевна, вы были самой лучшей из всех моих учителей, хоть и ругали меня за то, что я бросил учиться».
В последнее время он вообще не открывал ни тетрадей, ни учебников и ходил в школу, что называется, «отбывать номер», надеясь на свою память и подсказки одноклассников, и таким образом ему удавалось вырывать для себя тройки и иногда даже четверки. Вскоре ему наскучило и это, и, выходя к доске, он либо молчал, либо, к удовольствию класса, разыгрывал комедию, за которую вместо аплодисментов получал от учителей «неуды».
За день до своего побега Рома поставил абсолютный рекорд по неуспеваемости и вернулся домой, имея в электронном дневнике три двойки за невыполненные домашние задания и настоятельное требование к родителям от Татьяны Васильевны: зайти и побеседовать о вполне реальной возможности вылететь из школы за неуспеваемость.
В этот день, вопреки ожиданиям благодарных зрителей, он решил комедий не устраивать и сразу же сообщал учителям, что домашнее задание им не выполнено и сказать ему нечего. Получая двойку, он вежливо благодарил учителей, садился на место и продолжал – деталь за деталью – размышлять о своем побеге.
«Черт с ними, с двойками, – думал он, – если план сработает, начну жизнь с чистого листа и учебу подтяну. Дело-то несложное, да и наплевать, что Курск по сравнению с Москвой провинция…»
Всего лишь нужно позвонить отцу и сказать: «Папа, я тут решил переехать к тебе…» – и конец проблемам.
«Гуд бай, недовольная морда…» – радостно думал Рома о скором расставании с отчимом. Следом в голове возникла ноющая, вечно чего-то требующая младшая сестренка. «Ну а ты остаешься за старшую… Теперь не только пряники будешь получать…» – мстительно подумал Рома. Затем он представил маму – как она узнаёт, что ее любимый сын теперь будет жить у отца.
«Ну да, это будет для нее тяжело… конечно, тяжело… Извини меня, мама, но по-другому никак не получается. Я держался сколько мог…»
По дороге домой, вытащив из кармана джинсов основательно потрепанный iPhone пятого поколения, Рома нашел в списке контактов номер отца и ткнул в иконку с изображением трубки. Пока он слушал гудки в ожидании ответа, сердце начало колотиться с удвоенной частотой, а во рту появился противный привкус, словно он съел горькое лекарство.
Гудок, еще гудок, снова гудок.
«Папа, да возьми же ты трубку!»
– Я вас слушаю, – произнес отдаленно мужской голос на фоне какой-то дурацкой музыки. – Говорите… алло…
Рома резко оторвал трубку от уха и завершил вызов – на какую-то секунду ему показалось, что голос из динамика – вовсе не его отец. Наверное, произошла ошибка связи и он позвонил кому-то другому.
Он набрал еще раз.
– Я вас слушаю, – зазвучал в трубке тот же голос. – Алло…
Рома снова сбросил вызов. Что он дважды ошибся, нажимая на один и тот же номер, – это маловероятно. Номер правильный, он звонил по этому номеру и поздравлял отца с Новым годом. Неужели отец избавился от старого номера и теперь он принадлежит кому-то другому?
И что теперь делать? Идти к маме за новым номером? А если она не знает? Тогда остается ждать, когда отец позвонит сам. Только когда это будет и будет ли это вообще?
«Нет, – сокрушался Рома, – ерунда… это, конечно, его голос. Тогда почему он так странно говорил?»
Размышления прервались звонком – на экране горело слово «папа». Рома зачарованно смотрел на экран, не зная – принять вызов или опять сбросить. Мелодия звонка поиграла еще некоторое время и стихла.
Убрав телефон в карман куртки, Рома сел на первую попавшуюся ему по дороге лавочку и загрустил. «Нет, – подумал он вдруг, – ничего хорошего из этого не выйдет… Да и что может выйти? Общались мы за последние полгода всего несколько раз, и только по телефону, а прошлым летом я снова не поехал в Курск. Отец не звонил с конца декабря – может, обиделся, а может, просто перестал мной интересоваться. А возможно, и то и другое сразу…»
Впрочем, то или другое – какая теперь разница? У отца своя жизнь, а у него своя… Ну приедет он к нему, и тут же в Курск примчится расстроенная мама, а вместе с ней и отчим. При теплом папином участии они заберут его домой, и вот он снова в Москве, ходит в ту же школу, получает двойки, участвует в домашних скандалах, хочет поджечь квартиру и давит в себе желание съездить отчиму по морде, понимая, что тогда он перейдет незримую грань, за которой начинается уже совсем другая жизнь, какой он жить не готов.
Прокрутив все это в голове несколько раз, Рома с сожалением признал печальный факт: переезд к отцу может стать еще большим разочарованием, чем наполненная ежедневными стычками жизнь здесь. И тут, совершенно внезапно, ему в голову пришла свежая, оригинальная и открывающая новые блестящие перспективы мысль: надо не просто уехать к отцу – надо уехать так, чтобы они не захотели вернуть его обратно!
«Если бы я поговорил с отцом сейчас и рассказал ему о своих намерениях, – подумал Рома, после того как эйфория от удачной идеи прошла и он снова обрел способность соображать, – об этом бы узнали и мама, и отчим – ведь отец поговорил бы с мамой. А мама с этим… А уж они вдвоем, – продолжал Рома свои рассуждения, – приложат максимум усилий, чтобы помешать мне переехать… Потому что мама слишком беспокоится о моем поступлении в институт, а отчим ее обязательно поддержит, и мама запретит отцу поселить меня у себя… да, да, именно так все и случится. И вот тогда мне некуда будет деваться. Бабушка с дедушкой не в счет… из Краснодара меня точно назад отправят…»
Значит, не так уж и плохо, что они с отцом сейчас не смогли поговорить.
Окрыленный грядущими перспективами, он вернулся домой и в приятном одиночестве пообедал, а потом закрылся у себя в комнате и до вечера обдумывал подробности своего плана, после чего долго резался в F1 2012 – самую любимую из всех имеющихся у него игр.
На следующее утро он едва не проспал школу, ушел не позавтракав и продолжил оттачивать детали плана, всей душой надеясь, что даже независящие от него обстоятельства сложатся в его пользу.
Так все и случилось. А на шишку наплевать. Шишка пройдет…
Метрах в пятидесяти, прямо в центре станции, Рома заметил трех сотрудников полиции. Плохо дело, если они его заметят – в мокрых, испачканных бурыми пятнами крови джинсах, с натянутым на голову капюшоном и спортивной сумкой через плечо, запросто могут подойти и поинтересоваться, кто он и откуда, а затем увидят разбитый нос и начнутся более конкретные вопросы: куда едешь, зачем, сколько лет, почему так поздно не дома, что с лицом?
Что он им расскажет? «Меня зовут Рома Лапин, мне шестнадцать, я еду в центр города погулять…» Так они ему и поверили. Нет, они его обязательно задержат и быстро выяснят, кто он и где живет.
И все, провал…
«А уж дома наверняка все давно известно…» – стучало в голове молотком; воображение тут же нарисовало картинку: мама забирает его из полиции и он, стараясь не думать о том, что вскоре произойдет дома, едет в ее машине, глядя на дома и улицы, с которыми только что попрощался.
«В общем, если вся эта фигня сейчас обрушится на мою голову, – внезапно пришла на ум совсем уж деструктивная мысль, – лучший вариант – это броситься на рельсы и покончить со всем сразу… хотя, – Рома даже улыбнулся, осознав всю несуразность подобного действия, – это даже для меня будет чересчур дебильный поступок…»
Если полицейские вдруг проявят активность – он просто убежит. Приготовившись в любой момент взять резвый старт, Рома затаил дыхание и стал ждать спасительный поезд, который приедет и унесет его с этой станции в новую жизнь. И еще ему ужасно захотелось съесть что-нибудь, хотя бы простой шоколадный батончик.
Спланированная ссора с отчимом началась тоже из-за еды – вернувшись домой из школы, Рома изучил железнодорожное расписание и выбрал нужный ему поезд; затем собрал сумку с необходимыми на первое время вещами и отправился на первый этаж, чтобы хорошенько перекусить. Через полчаса он за обе щеки уплетал огромную порцию яичницы и заедал ее сэндвичами с ветчиной, сыром и салатными листьями. Неизвестно, когда он сможет поесть в следующий раз, тут надо быть готовым ко всему.
«А может, мне свалить прямо сейчас? – подумал Рома, поглядев на часы. – Ушел, например, гулять – и кто меня хватится? А когда хватятся, будет уже поздно…»
«Но если, – громко щелкая челюстью при поедании очередного сэндвича, размышлял он, – я уйду сейчас, то не смогу сделать самого главного…»
Основательно подкрепившись, Рома вернулся к себе в комнату и, завалившись на диван, стал ждать возвращения родителей. Вскоре явилась мама с Аней, а через несколько минут, громко разговаривая по телефону, в квартиру ввалился отчим.
Ждать пришлось недолго – не прошло и пяти минут, как ручка двери истерически задергалась, а затем раздался стук. Резво поднявшись с дивана, Рома щелкнул замком и открыл дверь. Перед ним стоял дядя Саша, уже без пиджака, но еще не снявший галстука. По его раздраженному лицу было ясно – сейчас начнет ругаться.
«Ну что же, пока все идет строго по плану…»
Оглядев отчима с головы до ног и не говоря ни слова – пусть придурок начинает первым, – Рома уселся в кресло возле письменного стола.
Дядя Саша не заставил себя долго ждать.
– Ты поел? – Голос отчима был тихим, но обычно так все и начиналось.
– А что, мне уже поесть нельзя? – картинно приподняв одну бровь, с деланым спокойствием спросил его Рома. «Твой ход, дебил толстомордый», – глядя на отчима снизу вверх, подумал он.
– Пошли со мной, – раздраженно бросил отчим. – Я тебе объясню, чего можно, а чего нельзя…
Рома нарочито неохотно поднялся с кресла и вслед за отчимом спустился на первый этаж. Возле мойки стояла мама и мыла сковородку. Аня, сидя за барным столом, ковырялась вилкой в салате и посматривала на брата, как бы говоря ему: «Сейчас тебе опять достанется, так тебе и надо, я вот хоть и маленькая, но за собой убираю».
– Света, – обратился к жене дядя Саша, и в его голосе прозвучало недовольство, – я же просил тебя ничего не трогать, пока он не придет.
Он перевел взгляд на Рому, голос его поменялся, стал металлическим и противным.
– Опять ты здесь насвинячил?
– А что не так? – Скрестив руки на груди, Рома издевательски посмотрел на своего низкорослого оппонента. – Я после школы пришел, голодный… – пояснил он невинным голосом. – Я учился целый день, просто есть очень хотелось.
– А убрать за собой ты не мог?! – взорвался отчим. Случайно выскочившая изо рта увесистая капля слюны повисла на дорогом галстуке красного цвета и начала медленно сползать вниз. Это вышло неожиданно и было настолько забавно, что Рома не смог удержаться и громко засмеялся.
В следующий момент в его глазах вспыхнули первые искры этого вечера – отчим со скоростью звука подскочил к пасынку и изо всех сил влепил ему увесистый подзатыльник. Не ожидая нападения, Рома не смог удержаться на ногах – он отлетел к холодильнику, сильно стукнулся затылком об один из его углов, после чего ему на голову градом посыпались сувенирные магниты, некоторые весьма даже увесистые.
Вскрикнув от неожиданности, Светлана уронила сковородку в раковину. Аня на всякий случай сбежала из-за стола, а беспечно летавший по первому этажу волнистый попугайчик Гоша забился в свою клетку и затих.
И тут едва не случилось не предусмотренное планом событие – медленно поднявшись на ноги, Рома пошел на отчима. Взгляд его стал стеклянным, он даже думать забыл о какой-то там запретной черте и всерьез собирался приложить своему обидчику раз-другой. Уже предвещая беду, заходили желваки на его скулах, но тут вмешалась Светлана и встала стеной между сыном и мужем.
Увидав перед собой маму и ее полные ужаса глаза, Рома остановился, выдохнул, презрительно посмотрел на отчима, гаденько улыбнулся и неторопливой походкой отправился к себе.
Поднявшись в свою комнату, он вдруг почувствовал страшное опустошение, словно из него внезапно вышел весь воздух, руки тряслись, и это было ужасно неприятно.
Немного успокоившись, Рома мысленно поблагодарил маму за своевременное вмешательство – кто знает, чем эта история могла бы закончиться.
Возможно, и весь его план взял бы и рухнул…
Черная дыра тоннеля заполнилась долгожданным светом, поезд неторопливо выбирался из своего логова и полз вдоль перрона. Рома провожал взглядом пустые вагоны, и ему вдруг показалось, что поезд не остановится и уедет без него, но он не успел как следует напугаться, тормоза успокоительно засвистели, двери открылись, и беглец, за последние несколько минут успевший вспотеть от напряжения, подчеркнуто спокойно зашел в вагон и встал возле двери, готовый в любой момент выскочить и убежать. Он внимательно следил за полицейскими, которые по-прежнему стояли в центре станции и о чем-то оживленно спорили.
«Осторожно, двери закрываются», – объявил голос из динамика, двери стукнулись друг о друга, и поезд тронулся. Через несколько секунд станция вместе с полицейскими исчезла, и Рома облегченно выдохнул – еще один шаг к цели завершился успехом.
До Курского вокзала он точно доберется без приключений, а там и до Курска недалеко – завтра рано утром он уже будет там, и, пока в Москве все будут стоять на ушах, он убедит отца, что они вдвоем вполне хорошо проживут.
«А вдруг не вдвоем? – Внезапно возникшая мысль о смене отчима на мачеху заставила Рому нахмуриться. – А что, если и там будет как здесь? Что, если отец нашел себе женщину, может, даже с ребенком? Поэтому он про меня совсем забыл?»
«Нет, все-таки хуже не будет – хуже, чем здесь, просто и быть не может… – размышлял он под успокаивающий шум поезда. – И хватит уже сопли распускать, – резко одернул он себя, – перестань ныть, думай о хорошем. Все будет в порядке. Я сделал все, чтобы за мной не приехали, даже больше, чем всё… Да, сегодня был на редкость удачный день, а сейчас можно немного расслабиться…»
Рома закрыл глаза, но память не позволила ему передохнуть, и в гудящей от впечатлений голове тут же возник грозно стоящий в дверях его комнаты отчим, потом, словно в режиме убыстренной перемотки, пролетели ссора, подзатыльник и разговор с мамой. А после него ему только и оставалось, что немного подождать.
К девяти часам вечера большая двухэтажная квартира окончательно затихла – Аня перестала мучить пианино, а отчим выключил огромный телевизор на первом этаже и отправился спать: на рабочей неделе он вставал рано, в полседьмого утра. Где была мама, Рома не знал и решился на вылазку, чтобы это выяснить. Осторожно пробираясь по коридору, он услышал доносящийся из родительской комнаты голос – мама жаловалась на боль в голове и очень просила мужа впредь держать себя в руках.
«Поздно…» – усмехнулся Рома, возвращаясь к себе.
По стеклам и подоконнику громко и часто барабанили крупные дождевые капли. Рома выглянул на улицу. Во дворе было пусто, лишь тени мокрых и блестящих голых деревьев раскачивались в свете уличных фонарей да желтое такси со светящейся рекламой на крыше проехало мимо и скрылось за поворотом.
«Дерьмо погода…» – вздохнул Рома и почесал затылок. Шишка увеличивалась в размерах, болела, и он пожалел, что в комнате нет чего-то холодного – какой-нибудь железяки. Но лишний раз шуметь и привлекать к себе внимание, спускаясь на первый этаж за льдом, нецелесообразно.
Стараясь не обращать внимание на боль, он подумал, что в Курске, в доме у отца, вся обстановка проще и дешевле, и, скорее всего, он будет скучать по своей комнате: она светлая и уютная, словно сошла с журнальной картинки, мебель удобная и все-все-все продумано до последних мелочей, а впрочем, как может быть по-другому, когда денег в семье полным-полно, а мама много лет работает дизайнером интерьеров?
«Чувак, у тебя просто офигенная хата…» – говорили ему приятели, заходившие в гости, чтобы порезаться в компьютерные игры. Рома важно кивал головой – квартира выглядела респектабельно, шикарно и являлась предметом зависти многих менее удачливых сверстников.
Дядя Саша, человек совсем не жадный, особенно когда дело касалось техники, внес в обстановку комнаты пасынка свой личный вклад и прошлым летом, на шестнадцатый день рождения, торжественно вручил Роме плазменную панель, плюс самую крутую на тот момент игровую приставку, на Новый год он выполнил еще одну его просьбу и подогнал ему руль с педалями, после чего Рома с головой ушел в виртуальные гонки; маму это сильно раздражало, а отчим ворчал, что, кроме игр, Рому больше ничего не интересует, хотя точно знать он этого не мог.
Но такой уж это был человек – преисполненный уверенности в том, что лучше всех знает обо всем и про всех.
Картины оставлять тоже было жаль. Зимний пейзаж в Провансе и натюрморт с увядающими розами мама написала лет десять назад, когда училась на курсах живописи у известного московского художника. Рома хорошо помнил, как мама рисовала, а он сидел рядом и зачарованно смотрел, как оживает белый холст и на глазах совершенно из ничего возникает жизнь. Когда они переехали в Митино, он попросил маму повесить эти картины в его комнате.
«Потом, – решил Рома, – когда все утрясется, я попрошу маму прислать их в Курск».
На всякий случай он еще раз пересмотрел собранные вещи: трусы, носки, несколько футболок, запасные джинсы, пара свитеров, один с капюшоном, один без, и купленная недавно в Америке пара очень дорогих кроссовок. Зарядки для телефона и ноутбука, паспорт. Любимая кожаная куртка висит в коридоре.
«А все, что осталось, они могут прислать мне по почте, – хмыкнул Рома, глядя на картину с увядающими розами. – А могут и не присылать… придет время, я сам приеду и заберу все, что посчитаю нужным…»
«Осторожно, двери закрываются, следующая станция „Славянский бульвар“».
С трудом разлепив налившиеся тяжестью веки, Рома поглядел в окно поезда. Последние минут пять он мерно клевал разбитым носом: возникло непреодолимое желание немного подремать – совсем чуть-чуть, всего пару станций. Но спать ни в коем случае нельзя, чтобы не оказаться в положении, когда потерявшего связь с реальностью пассажира расталкивают на конечной станции сотрудники полиции.
Чтобы взбодриться, Рома достал наушники и, выбрав самые энергичные треки, глянул на время – если передвигаться исключительно бегом и какая-нибудь касса на вокзале будет совершенно свободна, он еще успевает на фирменный поезд Москва – Курск, и тогда не придется лишнее время торчать на вокзале, шарахаясь от людей в форме. А чтобы точно знать, сколько времени осталось до отхода поезда, он установил на часах таймер обратного отсчета.
Часы подарила ему мама на тот же шестнадцатый день рождения.
– Держи, сынулик, – сказала Светлана, протянув черную коробку, в центре которой красовалась любимая всеми тинейджерами надпись G-SHOCK. – Теперь время будет у тебя под контролем.
Вежливо поблагодарив маму за подарок, Рома, тогда еще действительно «сынулик», тут же надел часы себе на руку, ощутил приятную тяжесть металлического браслета и оценил количество доступных функций на экране циферблата. И вот прошло чуть больше полугода – и зачем ему теперь все эти функции? Да и что контролировать, если времени у него навалом, учебу он забросил, а кроме школы, в его жизни уже давно ничего особенного и нет, и он, словно белка в колесе, бежит все время куда-то вперед и при этом топчется на одном месте. И всегда один, один, один…
Всякий раз, когда Рома пытался заводить себе друзей, он в них разочаровывался. И каждый раз отношения развивались по одному и тому же сценарию: сперва сплошное взаимопонимание, отрыв на полную катушку, а потом вдруг ни с того ни с сего – крупная ссора, конец дружбе, и, самое смешное, он тут совершенно ни при чем и ничего неправильного он не делал, просто снова ошибся в человеке.
Отношения с девушками тоже складывались, мягко говоря, не очень, и это было странно – ведь если поглядеть в зеркало, то в нем отразится вполне себе симпатичный парень, с густыми темно-каштановыми волосами, атлетично сложенный. Всякие там «акне» – как называют подростковые прыщи врачи-дерматологи – по счастью, обошли его стороной, к тому же он совсем не дебил – начитан и образован, за словом в карман не лезет и способен грамотно, а иногда даже изящно излагать свои мысли. И как же грустно было сознавать, что при всем этом великолепии личная жизнь, с самого начала вступления в соответствующий возраст, стала получаться какой-то кособокой: максимум месяц, в лучшем случае два, а затем ссора и разрыв. И снова он один, один, один.
Предпоследняя из подруг при расставании едко заметила, что на лице у него почти все время надето одно и то же выражение снисходительности к обычным, простым людям.
– Такое выражение, Ромочка, – пояснила она ему при расставании, – можно встретить у киношных супергероев, в момент, когда их просят спасти мир от очередного злодея. Представь себе – постоянно смотреть на такое лицо крайне утомительно. Чао!
«И отчего все это происходит? – недоумевал поникший из-за очередного разрыва „супергерой“, анализируя сказанное. – Ведь именно такие, яркие и независимые, сильные и при этом наделенные тонкой душевной организацией личности и должны нравиться девушкам?»
Анализируя негативный опыт, он провел работу над ошибками, изо всех сил старался выглядеть проще, чтобы не раздражать своим «величием» обычных, простых людей, и в конце прошлой осени ему сказочно повезло – он завел себе новую подружку, очень красивую и похожую на куклу, сверстницу из параллельного класса.
«Ты придурок не подходи ко мне больше ты меня достал», – три месяца спустя сообщила ему в СМС девушка с редким именем Стефания.
Это случилось сразу после Дня влюбленных. Рома так и не смог понять – что он в этот раз делал не так? Ведь он старался изо всех сил быть нормальным: бегал за ней хвостиком, делал дорогие подарки…
Одна Америка чего стоила. В зимние каникулы родители отправили его погостить у сестры дяди Саши в Нью-Йорке, муж которой работал старшим советником постпредства РФ при ООН. Приняли его хорошо, подготовили ему обширную культурную программу, куда входили музеи, театры и пешие прогулки, но вместо того, чтобы получать удовольствие от украшенных к Рождеству, бурлящих толпами туристов улиц Манхэттена или разглядывать экспонаты Египетского зала в Метрополитен-музее, он, как ошпаренный, бегал по магазинам – искал для любимой девушки дизайнерские шмотки, которые по приезде с гордым видом вручил, ожидая, что теперь-то их отношения обязательно перерастут в новую, более близкую стадию.
Взяв подарки, Стефания обворожительно улыбнулась, показав два ряда идеальных зубов, а из ее больших голубых глаз полился тот мягкий свет, под действием которого Рома начинал таять, как недоеденное эскимо в жаркий летний день. Мысленно он уже представлял их обоих в интимной обстановке, но у Стефании насчет него были другие планы. Конечно, она сказала ему «большое спасибо» и даже нежно его поцеловала, но трогать себя по-прежнему особо не позволяла, а в феврале и вовсе показала ему хвост.
Чуть позже Рома узнал от «доброжелателей» суровую правду: оказывается, Стефания работала на два фронта – его она разводила на финансы, а настоящие ласки дарила парню постарше, бывшему выпускнику этой школы.
Мысли о женском коварстве, куче зря потраченных денег и бездарно проведенном в Нью-Йорке времени еще долго зудели в голове у Ромы, не давая ему покоя. Несколько дней после получения роковой эсэмэски он страдал: сказавшись больным, перестал ходить в школу, лежал на диване, накрывшись с головой шерстяным пледом и потерял аппетит, чем сильно напугал маму; собравшись с духом, он написал Стефании длинное, полное упреков сообщение и вскоре получил ответ: «Если бы ты вел себя проще не учил меня жизни и не строил бы из себя самого умного может у нас что-то и получилось!»
В порыве гнева Рома едва не разбил телефон об пол и, решив показать вероломной Стешке, насколько ему все безразлично, он отправился в ближайшую парикмахерскую, где его роскошная шевелюра за десять минут превратилась в кучу мусора на светлом кафельном полу салона.
– Господи, что ты с собой сделал? – с ужасом спросила мама, увидав наголо обритого сына. После утраты волос Рома выглядел особенно жалким и беспомощным, а его нос – греческий, с крупными крыльями ноздрей – теперь превратился в небольшой хобот и решительно доминировал там, где еще недавно находился в гармонии с чувственными, выразительными губами, крепким волевым подбородком с небольшой ямочкой точно посередине и немного раскосыми карими миндалевидными глазами.
– Постригся, как видишь, – небрежно ответил Рома и похлопал себя по облысевшей голове. – Зато мыться буду быстрее, шампунь экономить, да и дядя Саша наконец-то порадуется.
Отчим регулярно делал ему замечания, что тот моется по часу, бесцельно отправляя в сливное отверстие мегатонны воды. Рома никак не мог понять, почему такой богатый человек настолько неравнодушен к показаниям водосчетчиков.
– …Дело тут не в деньгах, – терпеливо объяснял ему дядя Саша, – дело в твоем отношении к моим просьбам. Ты моешься так долго, будто бы отработал смену в угольной шахте… Обычному человеку не нужно столько воды, подумай об этом.
Вскоре мирные переговоры закончились и началась привычная ругань. Беспокоиться об экономии водных ресурсов родной планеты Рома не собирался, продолжая лить воду ровно столько, сколько считал нужным, а отчим начал бороться с пасынком, выключая свет в ванной. Правда победить Рому было не так-то просто – он мог стоять (или сидеть) под душем и в темноте.
Похожая история происходила и с туалетом.
– Мам, он меня в туалет не пускает, – жаловалась Аня на брата.
– Зачем ты там сидишь? – спрашивала Светлана сына.
– Потому что это единственное место, где меня никто не трогает, – отвечал ей Рома, хотя для уединения у него имелась целая комната и дверь с замком. Однако занимать туалет было куда интереснее, особенно если он знал, что туда нужно отчиму. Жаль только, что в их квартире два санузла. Вот был бы один… Впрочем, достаточно и того, что, когда он держит оборону, остальным приходится бегать или вверх, или вниз по лестнице…
«Зато теперь у вас будет полная свобода», – усмехнулся Рома, на мгновение прерывая воспоминания. Но тут же, чтобы не потерять концентрацию и не заснуть, он возобновил этот увлекательный процесс, вспоминая время, проведенное им дома перед побегом.
Несмотря на присущую ему с детства независимость и четкое понимание своего места на пьедестале жизни, потребность в общении с социумом была ему необходима. Для удовлетворения этой потребности он заводил многочисленных приятелей, которые стаями залетали к нему в гости, чтобы поиграть на его приставке и опустошить холодильник, в котором всегда можно было найти разные вкусные штуки. На разорение семейного хозяйства Роме было наплевать; наоборот, он получал громадное удовольствие, наблюдая, как отчим безуспешно рыщет на полках огромного двухдверного холодильника, пытаясь найти свою любимую копченую колбасу.
Просьбы родителей не водить домой всех подряд он игнорировал, но, когда один из приятелей умудрился сломать унитаз, Рома получил ультиматум: или сюда перестают ходить кто попало, или он временно остается без карманных денег. Он выбрал деньги, а любителям дармового хлеба и зрелищ сообщил, что у них в квартире начался крупномасштабный ремонт.
Словом, не прими он решение сбежать из постылой квартиры, так бы все это и тянулось, без конца и края. Но к марту две тысячи тринадцатого года его отношения с отчимом испортились окончательно, и дальше так продолжаться не могло.
Вагон тряхнуло. Рома открыл глаза, посмотрел на часы и криво усмехнулся – прошло совсем немного времени с момента, когда он, надев заранее принесенные с первого этажа кроссовки, выглянул в темноту коридора и, стараясь не производить лишнего шума, двинулся к лестнице на первый этаж.
«А я так много всего успел натворить…» – покачал он головой, перебирая в памяти детали своего побега.
Путь к свободе проходил рядом с комнатой родителей, и там вроде было тихо; мимо их двери Рома прокрался буквально на цыпочках. Миновав лестницу, он прошел через гостиную к прихожей. Там он остановился и медленно, очень аккуратно приоткрыл одну из дверей стенного шкафа. Внезапно над головой что-то захлопало и на его плечо сел Гошка. От неожиданности Рома чуть было не вскрикнул и непроизвольным движением смахнул с себя птицу. Попугай, не привыкший к подобному грубому обращению, отлетел в сторону, сел на карниз и, обращаясь неизвестно к кому, начал жаловаться на своем, птичьем языке. Сверху, из родительской комнаты, донесся кашель, потом раздались голоса, сперва отчима, затем мамы, после чего в квартиру снова вернулась тишина, нарушаемая только мерным и глухим тиканьем больших напольных часов и шумом дождя с улицы.
