Kitabı oku: «Фулл. Книга 1», sayfa 2

Глава 3. «Утро после грозы»

– Доброе утро, – произнёс кто-то.

– Доброе, – ответил Слава, не открывая глаз, ощущая всем своим телом, мягкое больничное одеяло.

– Как себя чувствуете?

– Что со мной? – спросил Слава, приоткрыв глаза, увидев моющего свои руки врача, с плотно намотанной на лицо защитной маской, – коронавирус?

– Нет, с чего вы взяли? – расхохотался врач, – вы что, ничего не помните?

– Да помню, даже не знаю, почему вдруг подумал об этом.

– Конечно, – сказал врач, подойдя к Славе, и похлопал его по плечу, – вам коронавирус не к чему, таких как вы и так мало на свете.

– Тсс, – зашипел Слава от боли.

– Правильно зашипели, потому что у вас там ожог, вы конечно об этом не знаете, а он у вас есть…

– Что с…?

– Всё в порядке, живы, красивы. Друг ваш ничего не помнит. Ира недавно пришла в себя. За такое вас и к награде…

– Нет, не надо к награде, – перебил его Слава, – я знаю, что спас их, но об этом, пусть никто, слышите, никто не должен знать. Даже она.

– Кто она, вы о ком?

– Неважно, я не про Иру. А Никита, так, не друг, лишь сотрудник.

– Ладно, как скажите. Так и быть соглашусь с вами, но всё же вы своего стоите.

Глава 4. «Хорошие вести»

«Ну почему, скажите, почему, мне так всегда хочется лето средь зимы, то зиму среди лета», – думал Слава, пока за окном горел жаркий сибирский июнь, аномально разбушевавшийся в этом году.

В палату постучали, и тут же следом зашли врач и мужчина, лет сорока, в тёмном классическом костюме, с накинутым поверх халатом и маской.

– Здравствуйте Вячеслав Александрович! – поприветствовал его тот мужчина.

– Здравствуйте, – очень удивлённо ответил Слава.

– Ну по сути вы уже выписаны, и можете быть свободны, ну раз вы вместе, я тогда вас оставлю, только не задерживайтесь, скоро у нас дезинфекция, – сказал врач и вышел из палаты.

– Чем обязан? – спросил Вячеслав у своего гостя, пока тот садился на стул, стоявший напротив его кровати.

– Вы присаживайтесь, присаживайтесь. Дело в том, что не вы, а я вам в кое-чём обязан, точнее меня послали к вам, по поводу одного дела, – сказал незнакомец, приспустив со своего лица маску, – меня зовут Лаврентий Мефодьевич Гришин, это вам мало о чём скажет, но всё же надеюсь, что нам с вами ещё предстоит поработать.

– Поясните, неужели вы по поводу пожара?

– Нет, совсем нет! Я являюсь представителем Московского издательского дома «A. B. C. Russian Litera». Как известно, полгода назад вы отправляли нам свою рукопись.

– Помпеи двадцать первого века!? – взбудоражено произнёс Вячеслав.

– Да, именно по поводу этой книги я к вам и приехал. На прошлой неделе руководство «A. B. C. Russian Litera» посовещалось, и хотело бы с вами заключить договор о дальнейшем сотрудничестве.

– То есть эта книга заинтересовала вас лишь полгода спустя?

– Ну вы же сами прекрасно понимаете, что к нам поступает очень много материала, средь которого целая масса мусора и детского лепета. И все, абсолютно каждая единица всей этой нескончаемой кутерьмы, обладает, не то слово, каким пафосным и помпезным названием.

– Понимаю, не сладко у вас там.

– Поэтому, сразу же, как мы дошли до вашей книги, тут же направились на ваши поиски. Кстати, к вам ещё никто не приезжал из других издательств?

– Нет, из издательств не приезжали. Но у меня тоже есть к вам вопрос, и прошу ответить на него честно. То что вы обратили внимание на меня и мою книгу, как-то связано с событиями произошедшими со мной две недели назад?

– Признаюсь честно, отчасти! Один из наших редакторов, которому доверили вашу книгу, услышала новость о вашем подвиге. Хотя ваши персоналии не указывались в СМИ, слухи дошли до неё, что это именно вы. Сопоставив все факты, она всё же отправила ваше произведение на рассмотрение уже состоявшегося в тот момент жюри, в целом, даже не скрепя душой оценившего ваше произведение как истинный шедевр.

– Значит, мне повезло. Просто напросто повезло, и искусство с гениальностью здесь не причём.

– Вам несказанно повезло! А гениальность, искусство, все те посылы и правильные мысли, что вы вложили в эту книгу, не дело верховного жури. Это задача мира, читателей, они должны оценить вас, понять, может как-то измениться…

– Я не для этого пишу свои книги, – перебил его Слава.

– Простите, тогда для чего?

– Не для того, чтобы изменить мир. Я пишу их, чтобы познакомить мир с его отражением, со всем его отражением, со всей этой отвратительной хренью, что он с собой сделал, и продолжает делать. И только тогда, когда он узрит это, только тогда он будет готов меняться.

– Я всё понимаю. Концептуальность каждого писателя по отдельности, всегда индивидуальный вопрос, целая наука, но я здесь по-другому поводу. Оценивая себя лично, могу сказать, что я не работник искусства, и его особый ценитель. Я дипломат. Своего рода посыльный.

– Значит, вы посланы лишь заключить договор о дальнейшем сотрудничестве?

– Да, сразу хочу заметить – многие издательства теперь будут готовы побороться за вашу книгу, но прошу обратить внимание, что мы как-никак всё же первыми заинтересовались ей, и уже сейчас готовы предоставить вам все условия для дальнейшей работы.

– Ну естественно вы первые, я же вам и отправлял. И разве у меня есть выбор? Хотя я бы мог счесть оскорблением, что ко мне приехал не сам директор вашей конторы, но поведу себя скромно, так уж я воспитан.

– Когда вам было бы удобнее встретиться вновь, чтобы точнее обсудить условия договора.

– Мне кажется, мы можем заключить его и здесь.

Лаврентий Мефодьевич достал из портфеля два новых бланка, уже заверенных печатью и вписанными Славиными паспортными данными.

– Вот, можете внимательно прочесть, и можем заверить моей и вашей подписью, – сказал он, вложив бланки в его руку.

– И уже мои паспортные данные раздобыли? – удивился Слава.

– Их мы взяли из приложения отправленной вами книги.

Вячеслав принялся внимательно изучать договор, получая необходимые разъяснения касаемо некоторых, весьма сложных для понимания, аспектов, включая материальное обеспечение до получения самой первой выплаты от издания. Через десять минут, Слава молча поставил свои подписи, и отдав оба бланка Гришину обратно сказал:

– Ну, в общем, меня всё устраивает.

– Хорошо, это ваш экземпляр, – сказал Лаврентий, расписавшись на обеих бланках, отдав ему один, – и кстати, ещё вопрос, вы всё ещё работаете там?

– В том магазине? К счастью уже нет. За неделю до аварии я подал на увольнение, а так как лежу я здесь уже две недели, получается я уже неделю как безработный.

– Ну и славненько. И всё же, как я вам завидую. Что вас ждёт, светское общество, слава, какие никакие деньги. Хотел бы я тоже писать, да сочинять, не умею. Моё дело, вон, лишь договоры и переговоры. Ну, как говорится – каждому своё.

– Не прав вы, сочинять все умеют, а вот взять себя в руки, и написать, да так написать, что половина тебе в ножки поклонится, а другая половина камнями забьёт, действительно не каждый может.

– А вам, что, кланялись?

– Не кланялись, и не надо мне кланяться, потому что не придумал я ничего, я лишь правду написал, не испугался, пускай хоть родные души забьют, не испугался, написал.

– Ладно, засиделся я с вами, – сказал Лаврентий Мефодьевич, вставая со стула, – руки жать, пожалуй, не будем, сами понимаете – пандемия. Контакты ваши у нас есть, так что ждите, в течении месяца, мы вызовем вас в Москву. На билеты и проживание, мы вам предоставив. Ну, как говорится, честь имею, выздоравливайте! – попрощался он, и покинул палату.

После ухода Гришина, Слава вновь уселся на кровать, уже полностью погруженный в размышления, и догадки. Но подумать подольше ему не удалось, так как время поджимало. Он лишь встал со своей кровати, и подошёл к распахнутому окну, всё также пышущему летним зноем.

Глава 5. «Вопрос чести»

– Чё молчишь? – спросил Славу отец, когда уже они отъехали от больницы.

– А что мне говорить? – спросил Слава в ответ, уставившись в боковое зеркало.

– Ну не знаю, может, хочешь рассказать, как всё было.

– А ты мне пап скажи, тебе какая разница? – сказал он, развернувшись к нему.

– Сам не знаю. Может, я не просто ожидал, что такое когда-нибудь случится. И пресса, чё ты её так боишься, ведь это было…

– Было, да было, было и прошло, – перебил его Слава, – и не нужна мне не пресса, не знаменитость какая-либо. Я человек чести, а не честолюбия, и что сделал, то сделал, и любить меня и уважать за это не надо. Не хочу, не хочу чтобы из-за того что я герой, спас там кого-то, я был кому-то важен, и нужен. Мне нужно, чтобы какой я сам, сам по себе, изнутри, в душе, за это меня полюбили, за то, что я просто есть, какой я прекрасный без всех этих поступков и подвигов. Ни за что, чтобы просто поняли меня, и всё.

– И кто ж тебя таким полюбит? Лишь друзья, и то вряд ли.

– Вот именно, лишь они мне сейчас нужны, как никогда. И всё же уже кто-то узнал, и увидел во мне хорошего человека лишь с этой стороны.

– Кто?

– Неважно.

– А ребята, как думаешь, уже знают?

– А что ребята, где эти ребята? Все вокруг заняты, один туда, другой оттуда, друзья называются. Главное и к себе не пригласишь, и к ним не напросишься. Наверное, где-нибудь тусуются без меня, а спросишь их: «Может, соберёмся? Или, если что меня зовите», а они тебе типа такого: «Ой, всё некогда, да и пандемия же щас, куда собрался братец, лучше дома сиди, без тебя проживём».

– Прямо так?

– Нет конечно, кто так скажет, но уж лучше б так сказали, чем отговорки пускать из вежливости.

– Так значит раздружились?

– Можно и так сказать, и главное кто виноват, жизнь наверное. Теперь уж всё, лишь друзья прошедшего детства, не друзья жизни… Эх, впрочем посмотрим, посмотрим, жизнь длинная, главное Господь со мной, и семья моя.

– Да, это главное, – согласился с ним отец, и замолчал.

Через десять минут, они заехали во двор п-образного многоэтажного дома.

– А зачем мы сюда приехали? – спросил Слава.

– Ах да, забыл сказать, мама просила к тёте Зине за шторами заехать, сбегаешь?

– Сбегаю, какая там у неё квартира?

– Пятьдесят четвёртая.

Слава вышел из автомобиля, и пошёл к второму подъезду. Проходя рядом с первым подъездом, он увидел небольшую груду коробок с чьими-то вещами. Немного замедлив шаг, он подошёл к коробкам поближе, как вдруг из подъезда вышла Эльвира, его давняя знакомая, вроде как одноклассница какой-то давно забытой подруги.

– О, Эльвира, привет! – поприветствовал он её тут же.

– О, привет Славик, ты чего здесь?

– Да вот, к тетё за шторами отправили сходить, она тоже тут живёт.

– Ну понятно, а я вот со своей съёмной квартиры съехала, к родителям вернуться решила, так сказать, начала жизнь с нового листа.

– А что такого у тебя случилось?

– Да, ничего, если уж ты не в курсе, значит и не надо тебе это знать.

– Ну ладно, – сказал Слава, пожав плечами, – Помочь?

– Давай, если не торопишься, мне хотя бы их в подъезд затащить, а дальше я сама, – ответила она, любезно, принявшись вместе со Славой перетаскивать коробки в подъезд.

– Ну ты где там, скоро, нет? – окликнул Славу отец.

– Щас пап, я тут знакомой помогу, вещи перенести.

– Ладно, – ответил отец негромко, уставившись в экран своего телефона.

Когда Слава взял в руки последнюю коробку, отделанную как-то по особому, украшенную блёсками и цветным картоном, и бравым шагом направился в придерживаемую Эльвирой дверь, за его спиной проехался легковой автомобиль светлого цвета. Всё ближе подходя к двери подъезда, Слава вдруг почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд, видимо исходящий из того самого автомобиля. Когда он наконец донёс коробку до первого этажа, и поставил её на место, то Слава тут же очень резко выбежал из подъезда, чуть ли не выбив дверь ногой. Но того автомобиля, на улице уже не было, тот бесследно скрылся за углом проулка. Эльвира медленно вышла к Славе, и очень удивлённо спросила:

– Чё это ты так бегаешь?

– Да ни чё, знаешь, может показаться паранойей, но мне кажется, что кто-то следил за мной.

– С чего бы это вдруг? Тем более, за тобой, кому ты сдался?

– Ну заешь что, как ты сама сказала, причина есть, и если уж ты не в курсе, то и не надо тебе это знать. Хотя может ты и права. Ладно, пойду я.

– Угу, спасибо за помощь, – поблагодарила его Эльвира, по-дружески обняв на прощание.