Kitabı oku: «Тайный притон Белоснежки»

Yazı tipi:

* * *

Глава 1

Первые жаркие дни обрушились на город задолго до наступления настоящего календарного лета. Они стали полнейшей неожиданностью для всех его обитателей. Жара стояла поистине удушающая, вдоль стен домов плыло марево, и даже асфальт под ногами внезапно сделался мягким и податливым. Только успевшая вылезти из земли трава мигом выгорела под безжалостными палящими лучами, нежные листики на липах и березах опалил жестокий зной, тонкие молодые веточки не привыкших к такой погоде деревьев поникли жалко и уныло, шелестя пожухлой листвой и взывая к небу о дожде, которого все не было.

– Никогда бы не подумала, что скажу это в нашем городе, но дождик бы сейчас никому не помешал – такими словами приветствовала всех тетя Рита – гардеробщица в поликлинике, тетка веселая и разбитная, никогда за словом в карман не лезущая. – Вон какая пылюка повсюду. Жуть! Вчера на работу шла и видела настоящий смерч. Маленький, правда, но все равно настоящий. А ты, Маринка, я слышала, в отпуск собираешься? Везучая ты.

Марина молча кивнула. Что и говорить, повезло. Когда вставал вопрос о распределении отпусков, ей, как и всем, хотелось пойти в июле – августе, которые, как известно, являются фаворитами среди летних месяцев. Ну, еще можно было взять июнь, тоже ничего, хотя и не ахти как. Июнь в наших широтах частенько бывает холодным и дождливым. А май – это вообще непонятно что. Не отпуск, а какое-то издевательство над человеком получается.

Но заведующая, которая явно точила большой зуб на Маринку, потребовала от девушки взять либо май, либо октябрь.

– Все летние месяцы уже распределены. А ты думала, без году неделю работаешь, и уже летом тебе отпуск? Ничего, я в твои годы тоже летом работала, и ты поработаешь. Или ты хочешь, чтобы я по твоей милости оголила все участки?

И Марине пришлось согласиться. Хотя она прекрасно помнила, что в прошлом году Нина Георгиевна спокойно выделила ей отпуск в июле и даже не пикнула. Но это, конечно, было потому, что в прошлом году Марина еще встречалась с Толиком – единственным и горячо любимым сыном Нины Георгиевны. А в этом… В этом уже не встречалась. А стало быть, и в летнем отпуске больше не нуждалась.

– Или в мае, или в октябре, или… вообще увольняйся!

Увольняться Марине совсем не хотелось. Невзирая на противную заведующую, работа ее вполне устраивала. Марина трудилась участковым терапевтом или, как теперь называлось, врачом общей практики. Но как ни назови, а суть от этого не изменится. Марина бегала по участку, держала руку на затихающем пульсе у многочисленных бабушек, которые и составляли костяк ее пациентов. Молодые болели редко, им было некогда болеть, они все больше работали. А вот у старушек иных развлечений на пенсии было мало. И молоденькая симпатичная докторица Марина составляла непременный атрибут их жизни.

Марина знала, что старушки, улыбающиеся ей в лицо, потом потихоньку бегают жаловаться на нее заведующей. Мол, очень уж молодая и неопытная врач, то лекарство не так назначила, то не до конца выслушала. Но здесь Марине снова повезло. Еще больше, чем бывших невест своего сына, Нина Георгиевна не любила всяких там старух-кляузниц. Поэтому в первую очередь доставалось самим бабкам, на которых заведующая орала без всякого стеснения и во весь голос.

– Даром вас государство лечит, а они еще недовольны! Ни стыда ни совести! Прекрасного молодого специалиста им выделили! А вы все недовольны! Хотите опять Розу Францевну назад?! Или кого-нибудь ей под стать?

Упоминание о Розе Францевне мигом отрезвляло всех жалобщиков. Потому что Роза Францевна держалась на своем посту до последнего издыхания. По участку на вызовы она не ходила вовсе, а просто требовала, чтобы пациенты сами приходили к ней. Обычно она спускалась вниз в регистратуру, брала список вызовов и начинала обзванивать всех пациентов подряд.

– Что у вас случилось? Сердце давит? «Скорую» вызывайте! – орала она в трубку. – Чем я-то вам помогу? Я же терапевт, а не кардиолог!

Следующий вызов был с давлением.

– И сколько у вас сейчас давление? – интересовалась Роза Францевна. – Сто восемьдесят на сто? И чего? В первый раз у вас такое? Нет? Что принимать, знаете? Вот примите таблетку и приходите.

Повышенная температура, кашель и прочая ерунда также не вызывали у нее уважения:

– Сколько температура? Тридцать восемь? И сопли? Милочка, сколько вам лет? По голосу слышу, что уже не девочка. Неужели из-за такой ерунды я к вам побегу? До седых волос дожили, а сами не знаете, что принимать в таких случаях?

В общем, так и получалось, что при серьезных проблемах Роза Францевна не ходила к больным, потому что все равно не могла им помочь, а пациентам с легким недомоганием предлагалось явиться к ней лично. Розу Францевну можно было понять, годков ей самой было уже немало. Сколько именно, не знал никто из рядового состава. Который год подряд всей поликлиникой они праздновали семидесятилетний юбилей Розы Францевны. Но, как известно, сколько веревочке ни виться, конец все равно найдется. Стукнуло и Розу Францевну. Да еще прямо на рабочем месте, так что зарплату за этот день ей пришлось начислить.

Нового врача найти долго не удавалось. И Марине поручили вести сразу два участка.

Нина Георгиевна так и распорядилась:

– Бери больных нашей Францевны, они у нее неизбалованные. И к тому же все равно ты их до сих пор и обслуживала.

Марина и впрямь частенько забегала к тем пациентам, к которым никак уж нельзя было не пойти. За это Роза Францевна торжественно презентовала молодой коллеге в конце месяца коробочку конфет из своих личных запасов. Конфеты эти лежали у нее в закромах не по одному году, шоколад в них был покрыт белым налетом, а начинка по твердости могла соперничать с камнем. На одной коробке Марина с удивлением прочитала, что изготовлена она была еще в РСФСР. А значит, конфеты эти были старше самой Марины. Преисполнившись уважением к такой седой древности, Марина поставила эту коробку у себя в серванте под стекло и показывала всем желающим.

Но вот на работе начались выкрутасы. И, к удивлению Марины, те же бабульки, которые спокойно сносили наплевательское отношение к ним Розы Францевны и ее командирские замашки, ни разу даже не пикнули и не пожаловались на возмутительный пофигизм последней, теперь наперебой начали жаловаться на Марину. Хотя ее в манкировании должностными обязанностями никак нельзя было обвинить. Напротив, Марина из кожи вон лезла, чтобы для каждой пациентки выбить все полагающиеся той процедуры, назначить наилучшее лечение и вовремя послать на обследование.

– И где благодарность? – сетовала Марина, когда слышала очередной наговор на себя.

– Слишком ты мягкая, – объясняла ей тетя Рита, которая всегда и про всех все знала. – Поэтому всякая швабра сама о тебя ноги вытереть норовит. Ты с ними построже будь. А то разбалуешь своих старух, другие участковые, которые после тебя придут, спасибо не скажут.

Но что могла поделать со своей натурой Марина? Да, она не любила спорить и настаивать на своем. Предпочитала пойти человеку навстречу. Так и с отпуском. Ну, хочет Нина Георгиевна отправить ее в отпуск в мае, пускай. И уступчивость Марины неожиданно дала свои результаты. Лето наступило куда раньше, чем его все ждали. И последний свой рабочий день Марина то и дело заглядывала в прогноз погоды, чтобы убедиться, что и на ближайшие десять дней там все так же солнечно и безоблачно.

Точно такое же настроение было и у самой Марины. Солнечное. Единственное, что его немного подпортило, так это появление Толика со своей новой мадам. Чем эта туша была лучше ее, Марина так понять и не сумела, сколько ни пыталась. Так и эдак заходила, под разными ракурсами рассматривала. И все равно не понимала. Разве что тем, что новая пассия Толика была разительно похожа на его мамашу. Но если Нине Георгиевне по ее солидному положению да и возрасту полагалось обрести некоторую увесистость определенных частей туловища, то какое оправдание было у Настеньки? Никакого, кроме непомерного самомнения и тщеславия, кстати говоря, ровным счетом ни на чем не основанных.

Настенька, насколько поняла Марина, даже более или менее приличным образованием обзавестись не удосужилась. Флорист! Толик откопал ее в каком-то цветочном магазине, где покупал тепличные розочки своей мамуле к Восьмому марта. Настенька убедила его, что дарить просто цветы – это прошлый век, теперь все гоняются за цветочными композициями, составленными опытным флористом, ну вот таким, как она сама, например. И действительно соорудила нечто огромное и нелепое с торчащими отовсюду птичками, мигающими фонариками и мишурой. Марина ужаснулась, когда страшно гордый Толик продемонстрировал подарок, который им полагалось нести. Композиция была настолько громоздкой, что закрывала всю верхнюю половину Толика, совсем невеликую, но все же.

– И ЭТО ты хочешь дарить? Немедленно верни обратно в магазин! Это же уродство!

Толик обиделся. Он объяснил, что у Марины устаревшие понятия о красоте, на что та сказала, что красота либо есть, либо ее нет. Но Нину Георгиевну букет неожиданно привел в полный восторг.

– Вот видишь! – воскликнул Толик, глядя на Марину с торжеством. – А ты сказала, что это вульгарно!

И они с мамой на пару изгалялись, весь вечер подшучивая над Мариной и ее устаревшим вкусом. И весело провели время. То есть Толик со своей мамулей весело, а Марина так себе. И с тех пор что-то у Марины с Толиком разладилось. Нет, не то чтобы они всерьез поссорились, но как-то так все криво и косо у них стало. И не прошло и недели с того злополучного Восьмого марта, как Толик съехал от Марины обратно к мамуле. А потом и вовсе заявил, что их отношения нуждаются в передышке. А передохнув, сообщил Марине, что он от нее уходит. И все из-за Настеньки, которая, не мешкая, въехала в роскошную четырехкомнатную квартиру Нины Георгиевны, куда, как помнилось Марине, мать Толика поклялась не пустить ни одну невестку. И ничего, пустила.

А теперь вот еще и отпуск на май Марине выписала. А отпуска распределяли еще в марте. И значит, еще тогда Нина Георгиевна знала, что у ее Толика с Мариной кончено. А сказать не удосужилась. И про то, что отдыхать она отправляется в мае, Марина узнала лишь несколько дней назад. И что ей теперь делать? Конечно, можно полететь по горящему туру в какую-нибудь безвизовую страну. Но одной не хотелось. Как-то и скучно, и страшновато. Всяко лучше, когда есть компания. Вот только где ее подберешь за такое короткое время?

И все же, когда Марина вышла из здания родной поликлиники, она окунулась в такой густой и такой насыщенный выхлопами городской жар, что поняла: провести отпуск в городе – это значит дать Толику и его Настеньке окончательно восторжествовать над собой. И Марина медленно побрела куда глаза глядят. Купила себе мороженое и водички, потому что хотелось и охладиться, и напиться, а потом уселась на скамейке в парке.

У водоема росли две плакучие ивы, которые Марина помнила с детства. Их вид умиротворил девушку. Ивы вот никуда не едут в отпуск и ничего, живут не хуже других деревьев. Съев мороженое, Марина задумчиво уставилась прямо перед собой. Настроение у нее вновь стало падать. Может, деревья в отпуск и не ездят, но она-то не дерево. Впору было подумать о том, чтобы выбраться куда-нибудь подальше от раскаленного бетона города, куда-нибудь туда, где щебечут птички, веет легкий ветерок, плещется прохладная водичка.

И внезапно Марина воскликнула:

– Нет, не позволю я этим гадам испортить мне жизнь!

И все снова стало легко, просто и ясно. Если не позволит, значит, надо действовать, а не сидеть. Достав сотовый, Марина набрала номер Катюши, которая была ее давней и очень хорошей приятельницей. И у которой в последнее время нарисовалась свободная дача.

– Ты где? – спросила Катюша и тут же сама сказала, не дожидаясь ответа Марины: – А я в гамаке качаюсь, на небо сквозь ветки яблони смотрю. Красота! Ветерок, птички поют, вечером купаться на озеро пойду.

– Ты прямо мои мечты слизнула.

– Тоже хочешь купаться?

– Ага! И чтобы ветерок и птички.

– Так приезжай, – дружелюбно произнесла Катя, которая вообще была человеком очень добрым и гостеприимным. – Прямо сейчас бери манатки и приезжай. Я тебя уже жду. Жанна тоже обещала приехать. Втроем славно повеселимся.

Катино предложение пришлось как нельзя более кстати. И Марина поспешила домой, собирать вещи. Потом она заглянула в магазин. Марина помнила, что Катя всегда была любительницей вкусно, а главное, обильно покушать. И пока Марина выискивала вдоль полок самые соблазнительные лакомства, дневной зной совершенно схлынул, и на город опустился мягкий приятный вечер. Автомобильные пробки на выезде из города тоже уже рассосались, так что путешествие до Глубокого карьера, так называлось место обитания Кати, оказалось легким и приятным.

То есть оно было таким до тех пор, пока внезапно Марина не уперлась в железнодорожные пути и не поняла, что дальше ей дороги нет. Переживая о том, как бы не растаяло купленное заранее мороженое, девушка немножко отвлеклась от дороги и заблудилась. Она вышла из машины, огляделась по сторонам и окончательно убедилась, что в этих местах она никогда не бывала.

– Хм… Странно. Я не могла так уж сильно отклониться с пути.

И действительно, еще десять минут назад Марина была уверена, что едет совершенно в правильном направлении. Именно тогда она миновала памятник павшим в боях за эти места воинам легендарной Красной армии. Памятник этот был Марине хорошо знаком. Они с Катей как-то даже постояли возле него, отдавая дань погибшим на этой земле советским солдатам и офицерам.

– Но куда теперь я заехала?

По всему выходило, что нужно вернуться назад к памятнику. От него отходило две дороги, и похоже, что Марина выбрала неправильный путь. Да, надо было возвращаться, но… но вечерний воздух был так тих и так сладок, и так чудно шумел ветерок в верхушках деревьев, и таким покоем веяло от всей этой природы, которая окружала Марину, что она ненадолго задержалась. В конце концов, дача и Катя вместе с ней никуда не денутся, а мороженое уже все равно растаяло.

Так что Марина стояла и наслаждалась тишиной и покоем. Человеческое жилье было представлено тут слабо. За деревьями в отдалении виднелись какие-то деревянные дачные домики, отгороженные от проезжей части лишь реденьким заборчиком. Трудно было так сразу определить, обитаемые ли эти домики или же нет. По крайней мере, в ближайших к Марине домах света в окнах видно не было.

Но, с другой стороны, набегавшись по своим старушкам, Марина повидала всяких чудачеств. И точно знала, что зачастую старушки предпочитают проводить время в сумраке. На вопрос докторши, почему не зажигают свет, объясняли примерно так:

– Лежу, привыкаю. Помирать скоро, вот хочу понять, как оно.

Так что было не исключено, что и сейчас где-нибудь в одном из домиков устроилась старушка, специально выехавшая для этого поближе к земле, чтобы, значит… того самого… привыкнуть маленько.

Сумеречный час лучше всех прочих подходит для мыслей о вечном. И Марина, сама того не заметив, погрузилась в размышления о том, что же будет с нами потом, когда нас самих тут, на земле, уже не будет. Размышлять о такого рода вещах можно сколь угодно долго, правильного ответа все равно не получишь. Но Марина загрузилась. Она стояла, думала, сама не зная о чем, грезила. И вдруг ее внимание привлекли к себе чьи-то голоса.

Марина вновь вернулась мыслями на землю и с любопытством уставилась на две темные фигурки, бредущие по узкой тропинке вдоль железнодорожного полотна. В сумерках было видно не очень хорошо, но все же Марина сумела различить, что это идут высокий юноша и миниатюрная девушка. Когда они подошли ближе, то Марина убедилась, что девушка еще очень молода, почти совсем девочка, от силы ей было лет тринадцать, может быть, четырнадцать.

Худенькая, словно тростиночка, с удивительно белой кожей, она увидела Марину первой. Увидела, вздрогнула и сделала движение, словно бы собиралась бежать к ней. Но идущий рядом с ней юноша предугадал намерение своей подруги. Он поспешно схватил ее за руку и, как показалось Марине, остановил девушку.

Та не протестовала. Она лишь смотрела на Марину своими огромными глазами, и от этого взгляда той стало как-то не по себе. Ей показалось, что девушка хочет что-то сказать, может быть, даже хочет обратиться за помощью. Если бы девушка издала хоть один возглас, Марина бы кинулась к ней на выручку немедленно. Но девушка лишь смотрела, да и то недолго, потому что вскоре юноша заставил свою спутницу повернуть назад и быстро увел ее куда-то за дома.

После их ухода Марина еще какое-то время постояла, желая вернуться к прежним мыслям. Но ничего не выходило. Безмятежный покой напрочь покинул ее душу. И теперь все ее мысли были устремлены к той странной парочке.

«Кто они? По виду совсем молодые. Жених и невеста? Нет, вряд ли. Девочка совсем ребенок. Тогда кто? Брат и сестра? Тоже вряд ли. Совсем не похожи».

Юноша был темноволос, а девушка была хоть и с темными волосами, но носик у нее был кнопочкой. У юноши же на лице явно выделялся тонкий орлиный нос, какими могут похвастаться лишь сыновья Кавказа. Повинуясь не столько здравому смыслу, сколько ей самой неподвластному любопытству, Марина махнула рукой на машину и пошла по той же тропинке, по которой немного раньше прошли те двое.

Вот и поворот, за которым скрылись юноша с девушкой. Точно такие же домики. Ничего примечательного. Свет нигде не горит. Как только Марина отметила для себя этот факт, она тут же притормозила.

«Странно. Ну, старушки – это еще понятно. Электричество экономят или по какой другой причине они могут и в потемках посидеть. Но молодые люди? Им веселье подавай, свет и музыку. Станут они тебе в темноте сидеть, как же!»

Так и не найдя ответа на свой вопрос, Марина решила, что молодые люди просто еще не вернулись домой с прогулки. А что маршрут сменили, мало ли какая у них на то была причина. Забыли что-нибудь. Или просто настроение изменилось. Вот только почему оно изменилось так резко и именно при виде самой Марины? Это было непонятно.

И, добравшись до Кати, она поведала об этой неожиданной встрече во всех подробностях. А потом еще и присовокупила:

– Как хотите, а мне кажется, что парень нарочно увел девчонку от меня подальше. Она хотела ко мне подойти, даже шаг навстречу сделала, а он ей этого не позволил. Остановил и удержал возле себя.

Но Катя с Жанной отнеслись к ее рассказу скептически. Жанна даже не преминула съехидничать на этот счет:

– Ты у нас, Марина, известная фантазерка. Напридумывала невесть чего. А всего-то и дел, что парень с девушкой надумали уединиться, а тут ты. Ты им помешала! Забыла уже, как это бывает, когда тебе не сто лет?

Марина пропустила мимо ушей намек Жанны на ее столетний юбилей. По правде сказать, Жанна была моложе Марины всего на полтора года, но при всяком удобном и неудобном случае спешила напомнить об этом.

– А свет они почему не зажигали? Там во всех домах темно было.

– Да у нас со светом постоянно перебои, – отмахнулась Катя. – То есть электричество, то нету его. Вчера целый день что-то ремонтировали, электричества совсем не было, все в холодильнике раскисло. Колбасу и сыр с маслом пришлось в колодец опустить, а мясо присолила и крапивой обернула.

– Крапивой-то зачем?

– Не знаю, – пожала полными белыми плечами Катя. – Моя бабушка в деревне всегда так делала. И все другие женщины тоже так делали. Говорят, крапива помогает мясу в жару остаться свежим. Наше осталось.

– Когда я приехала, у Кати света не было, – подтвердила и Жанна. – Потом дали.

Но чем больше подруги убеждали Марину в том, что ничего необычного с ней не случилось, тем больше Марина убеждалась в том, что видела что-то такое, мимо чего никак нельзя было пройти. А она взяла и прошла. И теперь на душе у нее скребли кошки, как бывает всегда, когда сделаешь что-нибудь не то и не так. А вот ее подруги ни о чем таком даже не думали. Они разбирали привезенные Мариной продукты. И лица у них были оживленные и веселые, как у всякого, кто участвует в таком приятном деле.

Катя тут же завладела ведерком с мороженым, всем своим видом давая понять, что покончит с ним единолично и ничьей помощи не попросит.

– Все равно оно уже растаяло, – объяснила она подругам. – Назад замораживать мощности холодильника не хватит. А так оставить, оно испортится.

И принялась за мороженое. А Жанка… Ну, Жанка с точностью почти до рубля вслух подсчитывала стоимость приобретенного Мариной продуктового набора.

– Такие пельмени у нас в «Ленте» стоят двести тридцать восемь рублей. Колбаса по сто девяносто девять за четыреста грамм, а масло по сто девять. Напрасно везла его в такую даль, в здешнем магазине такое же продается по сто пять.

– Я брала по акции, оно мне стоило восемьдесят девять.

– А-а-а… Ну, тогда нормально.

И, убедившись, что все вместе привезенные Мариной продукты будут стоить никак не меньше трех тысяч, Жанка успокоилась. Сама она привезла еды на сумму куда меньшую благодаря тому, что они с матерью регулярно отоваривались в оптовых точках, где брали сразу большими упаковками. Что-то оставляли себе, а излишки потом распространяли среди своих знакомых, действуя с некоторой даже для себя прибылью. Что-что, а считать денежки Жанка умела. В этом ей не было равных.

Катя же никогда и ничего не считала. И как ни странно, те крохи, которые Жанна с трудом урывала от жизни, доставались Кате сразу и без всякого напряжения. Деньги так и валились ей на голову, при этом она сама не делала даже попытки, чтобы их поднять. Большая и добродушная, она любила вкусно покушать и сейчас молча наслаждалась мороженым, объяснив, что в противном случае оно может за ночь совсем растаять и испортиться. И словно в подтверждение ее слов электрическая лампочка мигнула и погасла.

– Вот видите! – раздался удовлетворенный голос Кати. – Я же говорила!

Впрочем, свет дали через каких-нибудь пять-десять минут. Но к этому времени ведерко с мороженым совершенно опустело.

– И куда в тебя столько лезет? – поинтересовалась у нее Жанка, явно жалея, что ей не удалось попробовать мороженое. – Посмотри на себя в зеркало, ты же и так уже самый настоящий бегемот.

– Зато я милый и обаятельный бегемот, – весело парировала Катя. – И это куда лучше, чем быть такой тощей глистой вроде тебя.

Но Жанна даже не надулась. Она была помешана на своей стройной фигуре. И готова была слушать про себя любые эпитеты, лишь бы они сочетались со словами «тощая», «худая», «кожа да кости», «дитя Бухенвальда» или даже «ходячие мощи». Все это Жанна считала комплиментами своей внешности. Обычно это срабатывало, и Жанна переключалась на восхваления самой себя, но сегодня досада на Катьку, не позволившую ей полакомиться мороженым, была слишком велика. И Жанна продолжала что-то бормотать о том, что некоторым пора бы взяться за ум, сократить объемы потребляемых калорий и вообще брать пример с нее, с Жанны, потому что идеал в их компании всего один, и это не Марина и, конечно, не Катя.

– Попомни мои слова, такую толстуху никто не захочет взять замуж. Поставишь крест на своей личной жизни. Ни один мужчина не обратит на тебя внимания.

– Зато на тебя все обратят, – добродушно парировала Катя. – Все мои мужики, они твоими будут. Чего же ты переживаешь?

– За тебя обидно.

Отличительной чертой Кати было то, что она не умела обижаться. Ни разу за все годы их дружбы Марине не удалось увидеть выражение обиды на круглом и по-детски простодушном лице Кати. В отличие от той же Жанки, которая обижалась по поводу и без него. Что касается Кати, то по большей части она просто не замечала стрел, выпущенных в ее адрес. Желающие ее обидеть заранее должны были быть готовы к тому, что в ответ она лишь безмятежно им улыбнется.

По выражению Жанки, все неприятности просто увязали в толстых боках и попе Катерины. Когда стрелы врагов оказывались слишком уж хорошо оперенными, тогда на лице у Кати проступало выражение удивления. Как? Вы и впрямь хотите меня обидеть? Удивление было обычно таким сильным, что полностью пересиливало все другие чувства. И обиды опять же не случалось. Катя просто не могла до конца поверить, что в мире существуют злые люди, единственным удовольствием для которых является желание мучить и обижать других людей.

Покончив с мороженым, она протянула руку и под мерный Жанкин бубнеж о том, что надо худеть, прикончила маленькую «вязанку», жуя колбасу даже без хлеба. До него надо было еще добраться, а Катьке вставать было определенно лень. Жанка правильно оценила дальнейшую судьбу всех привезенных Мариной продуктов и начала их торопливо убирать подальше от Катьки. Если позволить разыграться знаменитому Катькиному аппетиту, то можно было попрощаться с большей частью провизии.

Жанна успела вовремя. Катя закончила поглощать колбасу, оглядела стол в поисках еще чего-нибудь съедобного, ничего не увидела и сказала:

– А теперь самое время пойти спать, девочки. Я вам покажу ваши кровати.

На правах хозяйки Катя одна занимала двуспальный диван. Впрочем, больше с ней там никто бы и не уместился, разве что кошечка или собачка. В распоряжении Жанны с Мариной оказалось два ложа – раскладушка и видавший виды диван-книжка, который так грозно был испещрен торчащими из-под ветхой обивки пружинами, что напоминал какое-то сказочное чудовище.

– Я лягу на раскладушке! – поспешно заявила Жанна, которая умела выбирать для себя самое лучшее.

Раскладушка выглядела новой и современной, к ней был прикреплен матрасик, так что на первый взгляд Жанна сделала правильный выбор. Но Катя принесла гору одеял, из которых Марина соорудила вполне сносную прослойку между торчащими из дивана пружинами и своей спиной.

– Спокойной ночи, девочки, – попрощалась она со своими гостьями. – Вы спите, а я еще немножко погуляю.

Жанка какое-то время молча прислушивалась к доносящимся в ночи звукам, а потом сказала:

– Попомни мое слово, Маринка, завтра утром мы с тобой и половины продуктов в холодильнике не найдем. Даже не представляю, из чего будем готовить завтрак. Еще хорошо, что я заныкала сумку с продуктами, которые не портятся в тепле, за дверью. Если Катька ее не найдет, на завтрак у нас будут хлопья с молоком, йогурты и сок.

Марина ничего не ответила. Она лежала и думала, что это за молоко такое им предстоит пить? А йогурты? Что в них напихали такого, что нежным молочнокислым бактериям теперь стала не страшна самая сильная жара? А сок? Так ли уж полезен напиток, который спокойно стоит месяцами на полках магазинов?

Но как ни силилась Марина увести свои мысли в сторону, злополучная парочка, которую ей довелось повстречать сегодня по пути, упорно не шла у нее из головы. И даже засыпая, Марина видела перед собой широко распахнутые глаза девочки, в которых читались то ли невысказанный вопрос, то ли мольба.