Kitabı oku: «Академия «505». Циклы Ремали. Часть 2», sayfa 2

Глава 19

Прости меня, любимая Лира. Мы так перед тобой виноваты. Каждый день я смотрю на небо и вижу между пушистых облаков тебя. Дай знак, если тебе там хорошо.

Из потерянного письма Роксании Нуар неизвестному адресату

5 января 2051 года

Сегодня, среди обломков разрушенных построек, я нашла цветок – желтый гелениум. Спасибо за знак, Лира. Теперь я верю, что ты обрела покой.

Из потерянного письма Роксании Нуар неизвестному адресату

6 января 2051 года

Я ненавидела Рейкьявик. Да и всю Исландию, которая теперь называлась пятьдесят пятым кластером.

Вид из небольшого окошка специальной военизированной машины, имеющей схожесть с танком, каждый раз лишал меня воздуха. Я старалась смотреть куда угодно, только не на бетонные здания и грязные лица потонувших в жалости к себе людей.

Я смотрела на свои красные ногти без единого скола. На черные начищенные ботинки с тяжелой подошвой. На маленькую деревянную игрушку в форме ангела, покрашенную в белый цвет, которую сжимала в руках.

Куда угодно, только не на мир.

Я ненавидела его.

Как только машина остановилась, через специальное устройство, расположенное с моей стороны перегородки, что отделяла водителя от пассажиров, раздался механический женский голос:

– Вы прибыли в пункт назначения. Пожалуйста, покиньте кабину.

Наконец-то. Я ненавидела ехать в этом гробу на колесах.

Железная дверь автоматически отъехала в сторону. Положив деревянного ангела в карман длинного пальто, я проверила на руке перенаправляющий браслет и спрыгнула со ступени на заснеженную асфальтированную дорогу. После кромешной темноты холодный свет солнца резко ударил по глазам, но я, запрокинув голову, смогла разглядеть высокое застекленное здание.

Дом Альтинга.

– Роксания Нуар? Мистер Алькастер ждет вас. Проходите за мной.

Я постаралась не вздрогнуть от звука ее голоса.

Лицо Сиеры представляло собой непроницаемую маску. Наверное, ее волосы вишневого оттенка были единственным ярким пятном на безликой площади со статуей прародительницы Ремали. Больше всего меня веселила цитата из Кодекса нового порядка, что Альтинг выточил на металлической табличке у ее подножия:

«Когда правительство нарушает права народа, революция составляет для каждой части народа самое священное из прав и самую необходимую из обязанностей». ¹

Ложь.

Даже мысль о революции каралась смертной казнью.

Глубоко вдохнув, я двинулась вслед за Сиерой.

Я старалась не оборачиваться, потому что за моей спиной высилась еще одна тюрьма, похожая на ту, что я видела перед собой. Круачейн. Как удивительно, что здание правительства располагалось прямо напротив психиатрической лечебницы.

Даже сейчас, смотря под ноги, я видела тень трехэтажного здания с облезшей черепицей бордового цвета, а мои уши улавливали душераздирающие крики психически нездоровых людей.²

Хотя я знала, что не все выходцы Круачейна являлись таковыми.

У входа в Дом Альтинга расположились десять миротворцев – с автоматами за плечами и надетыми на голову шлемами. Ремалийцы, работающие в правительстве, не имели права покидать здание, только если не пришло время официального перерыва. Кодекс нового порядка гласил: долг перед обществом важнее физических и духовных потребностей. Поэтому сейчас, в десять утра, площадь пустовала.

За секунду мое лицо преобразилось в маску, которую я снимала только наедине с собой. Обтянутые кожаными штанами бедра слегка покачивались, красные губы кривились в ухмылке, а глаза скользили по десяти мужчинам, каждый из которых мечтал поиметь меня во всех позах.

– Доброе утро, мальчики! – Проходя мимо, я послала в обе стороны воздушные поцелуи. – Вижу, вы заскучали. Подождите, пока мамочка не решит важные дела, а потом мы с вами повеселимся.

Оказавшись за их спинами, я пробормотала:

– Ублюдки.

Спереди послышался тихий смешок.

Чтобы войти в правительственный дом, нужно было идентифицировать персональный код в базе данных. Я подошла к интеркому, расположенному слева от стеклянных дверей. Он считал мое лицо и отпечаток пальца, после чего экран засветился зеленым. На нем появился мой код – Р17.

Сиера провела меня через огромный зал с ресепшеном и мягкими белыми диванами к лифтам. Здесь всегда было стерильно чисто, как в больнице. Над тремя девушками, стоящими за стойкой с отработанными улыбками, светились голограммы плеяд. По периметру помещения растянулись вооруженные солдаты, а ремалийцы, одетые в специальную форму в зависимости от силы, бегали по стеклянным лестницам, которые тянулись через всё здание.

Как можно было догадаться, в обществе, которым правил альтруизм, люди не должны были притягивать к себе лишнее внимание. Сокрушители и созидатели проносились мимо меня в невзрачных одеяниях, только цвет первых был темно-синим, а вторых – небесно-голубым. Конечно, равновесов недооценивали, поэтому даже специальная форма имела серый, совершенно бездушный оттенок.

Как и весь мой мир.

На их фоне моя военная экипировка более чем выделялась. Высокие ботинки со шнуровкой, кожаные штаны, жилет с двумя пистолетами и пальто имели черный цвет. А красные губы и распущенные волосы привели, наверное, кого-то в обморочное состояние.

Как только мы вышли к лифтам, сзади раздался мужской голос:

– Я успел соскучиться, Роксания.

Мои глаза непроизвольно закатились.

– Мы спешим к мистеру Алькастеру, Фергулус, – недовольно бросила Сиера. Стоит отметить, что недовольной она была круглые сутки. – Все обсуждения после собрания.

Развернувшись, я увидела золотоволосого мужчину, который думал, что десять лет разницы между нами – пустой звук. Он шел к нам с распростертыми руками, широко улыбаясь, отчего на его лице появились возрастные морщины.

– Прости, но у меня нет настроения на твои заигрывания, Фергулус.

И я просто хочу прострелить тебе голову.

– Ты обещала мне свидание, профессор Нуар. Никак нашла себе молоденького студента, когда перебралась в академию? Джонатану это не понравится.

Я замерла.

Нет. Они не могут знать.

Фергулус желал стать лучшим равновесом и преподавать в академии для ремалийцев еще со времен военной подготовки. В прошлом, за год до Падения, когда мир погряз в войнах, он участвовал в вооруженном конфликте Великобритании в роли командующего. Фергулус до мозга костей был марионеткой правления, поэтому первым побежал на добровольное тестирование сыворотки, а затем – на подготовку ремалийцев.

И обошла его простая девчонка, которой едва исполнилось двадцать лет.

Он пытался пробраться мне под кожу. Пытался отыскать то, что я прячу. Пытался уличить меня во лжи и сдать на растерзание верховному правителю, параллельно использовав мое тело, как надувную куклу.

Наивно.

Как только он остановился в шаге от меня, я посмотрела на него исподлобья и тихо спросила:

– Что тебе нужно?

Его презрительный взгляд прошелся по мне с ног до головы.

– Я знаю, где она.

Мои глаза затмила красная пелена.

Я зарычала и резко вытащила из нагрудного жилета пистолет. Послышался щелчок. Курок взвелся, а дуло уткнулось в лоб Фергулуса. Сиера даже не изменилась в лице: так и осталась стоять с заведенными за спину руками, ожидая вызванный лифт.

– Одно слово о ней – и я застрелю тебя прямо здесь, – прошептала я угрожающим тоном. – Миротворцы помнят приказ. Они не тронут меня, а вот тебя – запросто.

Он не испугался, хотя все знали, что со мной лучше не связываться. Несмотря на это, все считали, что я приезжаю в Рейкьявик, чтобы постоять на коленях перед Джонатаном. Они думали, моя сила заключается в хорошем минете.

Нет, я не спорю: правильно отсасывать умеет далеко не каждый. Но, будем честны, лучшая стратегия – прикинуться помешанной на красивой одежде, деньгах и сексе, выжидая подходящего момента для нападения, когда его никто не будет от тебя ожидать.

Из Фергулуса вырвался тихий смешок.

– Роксания-Роксания… Такая молодая и такая импульсивная. Я ведь даже не угрожал тебе. Просто напомнил: мне есть на что давить.

– Мне тоже.

Я опустила руку и нажала на курок.

Выстрел и яростный крик прокатились по первому этажу, содрогнув священный Дом Альтинга. Пуля прострелила его левую голень и окрасила белоснежный пол в алый. С разных сторон послышались недоуменные вскрики, но миротворцы даже не сдвинулись с места.

Пока Фергулус корчился на полу, я смотрела на него сверху вниз, слегка сощурившись.

– Ты не знаешь, с кем связываешься.

Его лицо исказила истинная злоба, но он только плюнул мне под ноги.

Слабо. Ко мне относились и похуже.

Раздался сигнал прибывшего лифта, и Сиера первой вошла внутрь. Как только створки оградили нас от остального мира, я незаметно подняла взгляд на красную точку, мигающую в углу.

Камера.

Мы ехали в полной тишине пять секунд.

Затем Сиера произнесла:

– Я отключила ее с помощью эфира.

Я тут же развернулась и бросилась ей на шею. Сиера закряхтела, крепко обняв меня за плечи, пока мое сердце разрывалось от эмоций. Я так давно не видела ее. Так давно не видела свою лучшую подругу.

Выжившую подругу.

Отстранившись и сжав ее ладони, я быстро прошептала:

– С тобой всё хорошо, Си? Он тебя не трогает? Хочешь, я попытаюсь вытащить тебя отсюда?

– Эй, прекрати, – хихикнула Сиера, и я засветилась, услышав ее смех. Из нас троих она единственная всегда напоминала засохший кусок хлеба. – Ты каждый раз приходишь с этим вопросом, будто именно сегодня я решу сбежать.

– Я не оставляю надежды.

Слегка отстранившись, Сиера тяжело вздохнула.

– Ты же знаешь, что это невозможно.

Знаю.

– Со мной правда всё в порядке. Я только вернулась в Рейкьявик. Меня на неделю отправили в Арканес, чтобы встретить груз, – объяснила она, посмотрев на меня тяжелым взглядом. Я поняла всё без слов. – Джонатан никому не доверяет, поэтому отдал поручение мне. Видимо, внутри находилось что-то важное.

– Совещание уже закончилось? – уточнила я.

– Да. Поэтому Фергулус такой взбешенный.

Из меня вырвался злорадный смешок, а Сиера покачала головой.

– Зря ты его так. Джонатан будет недоволен.

– Ты слышала, что он сказал?

Она поджала губы и кивнула.

– Как он узнал, где она? – тихо спросила я, внутренне сжимаясь от тревоги.

– Я не знаю. Но мне нужно предупредить тебя насчет планов Джонатана касательно академии и…

Она застыла. Взгляд светло-голубых глаз едва заметно скользнул вверх.

К камере.

Я сразу же всё поняла и, привалившись к стенке лифта, принялась незаинтересованно оглядывать светящиеся кнопки. Эфир Сиеры заключался в связи с любыми техническими средствами. Она почувствовала, как кто-то вновь подключил камеру.

Что она не успела сказать? Чего хочет Джонатан?

Не успела я прокрутить в голове сотню вопросов, как створки лифта разъехались, и мы очутились в просторном конференц-зале, что занимал весь предпоследний этаж. Льющийся сквозь панорамное окно свет вновь ударил по глазам, заставив меня зажмуриться.

Джонатан сидел за длинным столом.

Приподняв подбородок, я ступила в зал. Следом за мной из лифта вышла Сиера, однако мужчина, даже не отводя взгляда от бумаг, спокойно произнес:

– Оставь нас.

Я спиной почувствовала, как Сиера замерла.

– Конечно. Дайте знать, если что-то понадобится.

Когда лифт издал тихий звук, Джонатан поднял голову и осмотрел меня. Я стойко выдержала его стальной взгляд, хотя слышала свое гулко бьющееся сердце. Поднявшись из-за стола, он медленно подошел ко мне вплотную.

Меня всегда поражало, насколько они с сыном похожи. Это немыслимо. Темные волосы, хотя у Кая они были ониксовыми, а у Джонатана – на несколько тонов светлее, грубые черты лица и этот испытующий, выворачивающий наизнанку взгляд. Когда Джонатан злился, было страшно. Но когда он молчал и просто смотрел на тебя, как сейчас, было еще страшнее.

Его голова слегка склонилась набок.

– Ты оставила после себя грязь.

– Уже доложили?

Он не ответил, потому что в следующую секунду его ладонь хлестко ударила меня по лицу. Сжав челюсти, я на мгновение задохнулась, но сразу же повернула голову обратно и вновь посмотрела в эти страшные глаза.

Он не любил, когда от него отводили взгляд.

– Ты должна была держать себя в руках, Роксания. Гнев – один из грехов.

– Этого больше не повторится.

– Лжешь.

Вторую щеку обожгло болью. Массивное кольцо прорезало нижнюю губу. По подбородку заструилась кровь, но я даже не вскрикнула.

Потому что привыкла. И Кай тоже привык.

Джонатан тяжело вздохнул и, отвернувшись к окну, двинулся на свое место.

– Сядь, Роксания. У меня нет на тебя сил.

Я послушно опустилась в кожаное кресло напротив. Откинувшись на спинку, он сложил руки в замок и приподнял одну бровь.

– Рассказывай всё, что узнала.

Горло сразу же пересохло. Я сглотнула скопившуюся во рту кровь.

– У него проявилась сила созидания, а у нее – сокрушения.

И я рассказала ему всё, что успела узнать о Крэйтоне и Ксивер Зальцри.

Таков был уговор.

***

Окраины Рейкьявика на самом деле вызывали у каждого прохожего желание впасть в вечную депрессию. Разрушенные высотки постепенно переходили в низкие одноэтажные дома, построенные из бетонных плит. Снег припорошил улицы, и после каждого моего шага слышался приятный хруст. Я осмотрелась, закутавшись в длинное пальто, которое спасало от пронизывающего ветра, затем повернула голову на чей-то шепот, доносящийся из переулка.

Изгнанники.

Они жались по закуткам – похудевшие от недоедания и покрытые запекшейся кровью от рук миротворцев. Я двигалась в сторону первого сектора, ловя на себе потухшие и озлобленные от зависти взгляды. Эти люди выходили из-за мусорных баков, выползали из коробок, представляющих их дом, и смотрели на меня с жаждой поменяться местами. Они видели мою хоть и военную, но дорогую одежду. Они замечали блеск моих здоровых волос и оружие, которым я могла пристрелить их.

Но они даже не догадывались, что внутри я чувствовала себя так же, как они.

Брошенной. Одинокой.

Изгнанной.

Дом под номером девяносто был крайним, дальше растянулась лишь пустынная земля. Дворов перед укрытиями, как их называли в трущобах, не было, поэтому я подошла к железной двери, открыла ее своим ключом и вошла внутрь.

В лицо ударил застоявшийся воздух.

– Мам?

Я знала, что она не ответит, но почему-то постоянно звала ее. Даже во сне.

Женщина сидела в кресле-качалке в углу комнаты с закрытыми глазами. Меня пробрал леденящий душу страх, но она медленно разлепила веки и посмотрела на меня стеклянным взглядом.

Я выдохнула.

– Это я, мам. Роксания.

– Зачем ты пришла?

Ее голос напоминал скрип досок, которыми был устлан пол в нашем старом загородном доме во Франции. В укрытии он был бетонным и таким холодным, что ходить по нему приходилось только в обуви. Кто бы мог подумать, что после жизни в достатке, после того, какое положение в стране занимала семья Нуар, мы окажемся здесь.

Я сделала маленький шажочек в ее сторону.

– Меня вызывали в Альтинг, поэтому решила ненадолго забежать, – объяснила, выдавливая легкую улыбку. – Как ты себя чувствуешь?

– Проваливай.

Я на секунду опешила. Это повторялось регулярно, но каждый раз мне было больно так, как в первый. Сложно привыкнуть к тому, что единственный родной человек не может даже смотреть на тебя.

– Я приготовлю поесть. Подожди меня тут, пожалуйста.

Как будто она могла куда-то уйти.

Не дождавшись ответа, я вошла в маленькую кухню и принялась готовить овощной суп, заранее сняв пальто и достав пистолеты. Как бывало всегда, когда я находилась в этом доме, меня пробрали гнетущие мысли. Я хотела как можно скорее сбежать отсюда, но не могла оставить ее одну. Мама заслуживала помощи. Я верила, что в глубине души она всё еще любила меня.

Как Фергулус узнал, где она живет? Мы с Сиерой утаивали эту информацию, потому что знали, как много у меня недоброжелателей. Мама была моей ахиллесовой пятой. Если бы кто-то отыскал ее, это привело бы к большим проблемам.

Пока я резала овощи, в голове крутился разговор с Джонатаном.

И одно имя.

Крэйтон.

Я зажмурилась и встряхнула головой, но перед внутренним взором вновь появились его ярко-голубые глаза и кудрявые волосы. Я не должна была думать о нем. Не должна была вспоминать, как он обнимал меня в той палате, пока мы ждали пробуждения его сестры. Как он смотрел на меня, когда я отворачивалась на занятиях к доске.

Но я вспоминала. И на моих губах играла по-настоящему искренняя улыбка.

Он казался единственным лучом света в моей жизни, что состояла из слез, крови и уродливых тайн. Я тянулась к нему, как тянется едва пробившийся росток к солнцу. В тайне желала, чтобы его сильные руки укрыли меня от разрывающей сердце боли.

И я предавала его.

Каждый. Божий. День.

Когда суп был готов, я вернулась в гостиную – если так можно было назвать захудалую коморку, где жила мама. Замерев на пороге, я не смогла отвести от нее взгляд.

Мы виделись перед Днем льда и огня, но за эти дни она словно постарела на десяток лет. Седые волосы клочьями свисали по бокам лица, бесцветная кожа обтянула кости, превратив когда-то красивую женщину в подобие мертвеца.

За ее спиной стоял шкаф с игрушками, вырезанными из дерева.

Она перестала делать их после Падения.

Я осторожно, чтобы случайно не напугать ее, подошла к маме с тарелкой и ложкой в руках. Поставив разваливающийся стул напротив кресла и опустившись на него, тихо спросила:

– Можно?

Она одарила меня пустым взглядом, но разлепила обескровленные губы.

Дрожащей рукой я зачерпнула ложку супа и поднесла к ее рту. Мама сделала первый глоток, и внутри меня расцвела слабая надежда.

Она не кричит. Она принимает мою помощь.

– Сегодня я виделась с Сиерой, – тихо начала я, наблюдая за ее реакцией. Мама всегда любила Сиеру, как и Лиру, поэтому и сейчас черты ее лица разгладились. – У нее всё хорошо. После нападения в академии дела тоже обстоят неплохо. Директор Каллисто хвалит меня за заслуги. Говорит, давно у них не было такого профессора.

Уголок ее губ слегка приподнялся, будто она могла улыбнуться.

Они с отцом всегда хотели, чтобы я выросла альтруистом и дышала во благо человечества. Только человеческого в этом самом человечестве было мало.

Ее реакция воодушевила меня. Я принялась рассказывать всё, что происходило в моей жизни. О занятиях, студентах, нападении триад. Однако я так заговорилась, что допустила непростительную ошибку.

– Помнишь, я рассказывала про Фергулуса? Джонатан позвал меня сегодня на разговор, поэтому мы с Сиерой…

Всё произошло слишком быстро.

Мама дернула рукой, и ложка со звоном вылетела из моих пальцев, приземлившись на бетонный пол. Ладонь обожгло болью. Мама тяжело задышала, и ее карие глаза наполнились гневом.

Она выплюнула:

– Пошла прочь, правительственная шлюха.

Я отшатнулась, будто она дала мне пощечину.

– Не смей приходить в мой дом и произносить его имя. Он убил твоего отца, чертова предательница. Как ты смеешь смотреть мне в глаза, исполняя его приказы? – Она говорила всё громче и громче, пока ее голос не превратился в надрывный крик. – Это он разбил тебе губу? Правильно сделал! Пошла прочь, шалава! Чтоб я видела тебя здесь первый и последний раз!

– М-мам, я не хотела…

– Уходи-уходи-уходи! У тебя его лицо! Я не могу, не могу, не могу на тебя смотреть! Уходи!

Она начала задыхаться. Я на дрожащих ногах бросилась на кухню за таблетками, а когда вернулась, мама сидела с закрытыми глазами, до крови скребя ногтями по подлокотнику.

– М-мам… Вот, выпей.

Она противилась, но я с усилием положила ей в рот три таблетки. Через пару минут она успокоилась и погрузилась в глубокий сон, а я пыталась сдержать слезы, содрогаясь всем телом.

«У тебя его лицо! Я не могу, не могу, не могу на тебя смотреть!»

Она видела во мне своего покойного мужа. Моего отца.

Быстро надев пальто и забрав пистолеты, я оставила еду с пачкой денег на столе и вылетела из дома. Ноги подкосились, поэтому я привалилась к задней стене укрытия и сползла на снег. Изо рта рвались рыдания, которые никак не получалось заглушить. Мое сердце разрывалось от боли и чертовой несправедливости, с которой я жила уже четвертый год.

Маме было плевать, что только благодаря работе на Джонатана у нее есть еда и лекарства. Ей было плевать, что я отреклась от собственных принципов и стала собачкой правительства лишь ради того, чтобы она дышала. Ей было плевать, что я терпела издевательства и исполняла любой приказ, только бы заслужить доверие монстра.

Всему гребаному миру было плевать, что я морально умирала, предавая людей, которые и без моей помощи пережили ад на земле.

Всем всегда было плевать.

Вытерев рукавом потекший нос, я полезла в карман и достала деревянного ангела. Он был потертым и заляпанным грязью, но моим. Последняя частичка прошлой жизни, которую я отчаянно пыталась сохранить.

– Девочка, почему ты плачешь?

Я схватилась за сердце, когда повернула голову и увидела мальчика, сидящего в паре шагов от меня.

– Господи, ты меня напугал!

Он улыбнулся кривыми зубами.

– Мне нравится, когда меня боятся. Так они не делают мне больно.

Изгнанник.

Он был одет в поношенный балахон без верхней одежды. Наверное, настолько привык к холоду, что перестал его чувствовать. Его лицо было перемазано грязью, а черные волосы торчком стояли из-за того, как долго их не мыли.

Он напомнил мне одного человека. Очень сильно.

– Почему ты плачешь? – повторил мальчик, нахмурив брови.

– Мама меня не любит, – ответила я и почувствовала себя ребенком.

– Моя меня тоже. Но что, плакать теперь из-за этого? Ты испортишь свое лицо, а оно у тебя очень красивое.

Я смущенно улыбнулась.

– Спасибо.

– Правда, никогда такого не видел. Наши дворовые девочки напоминают побитых собак, – фыркнул он, потирая ладони, чтобы согреться. – Я бы женился на тебе, но мама не разрешит.

Я бросила на него косой взгляд.

– Тебе сколько лет?

– Десять! – с гордостью ответил мальчик.

– А мне двадцать четыре.

– Возраст любви не помеха.

– Тоже верно.

Из нас обоих вырвался тихий смех. Глубоко вдохнув морозный воздух, я перевела взгляд на пустынную землю за первым сектором. Где-то там, на границе, шли ожесточенные сражения с триадами, пока люди в стеклянном здании грели свои задницы, не заботясь о погибающем народе.

– На, держи. И не плачь больше, а то я найду тебя, поняла?

Мальчик протянул мне раскрытую ладонь. Я переводила недоуменный взгляд от того, что на ней находилось, на его теплые глаза цвета корицы.

– Спасибо.

Я приняла бумажного журавлика и не сдержала широкой улыбки. Мальчик улыбнулся мне в ответ.

– Я – Кит.

– Роксания.

Мы сидели в тишине, пока я не услышала сбоку тихие посапывания. Повернув голову, увидела, что Кит уснул. Прямо здесь – посреди льда, ветра и отсутствия безопасности.

Поднявшись, я сняла пальто и накинула на его хрупкие плечи. Затем, достав пачку купюр, положила во внутреннюю подкладку, чтобы никто не утащил.

Мир был жесток. Но в нем всегда оставалась крупица доброты.

По крайней мере я верила в это.