Kitabı oku: «Чудовище без красавицы»
Относительно родственников можно сказать много чего… и сказать надо, потому что напечатать нельзя.
Альберт Эйнштейн
ГЛАВА 1
Отчего люди не летают, как птицы? Странный вопрос: у них нет крыльев. И потом, если бы они имелись у человека, то страшно бы мешали тому ползать. Ну скажите, возможно ли, имея за плечами два чудесных приспособления для перемещения в воздухе, делать пакости, обманывать, пресмыкаться перед вышестоящими и обижать тех, кто стоит ниже нас? Существо, умеющее парить, – это ангел…
– Эй, Вилка, – раздраженно спросила Лера, – ты меня не слушаешь?
– Что ты! – я изобразила крайнее внимание. – Как можно! Очень внимательно слежу за всеми твоими мыслями. Только секунду назад ты заявила: «Кто еще, кроме любимой свекрови, способен довести человека до полной отключки сознания!»
– Ну и твое мнение по этому вопросу?
– У меня его нет, – спокойно ответила я, – как нет и свекрови. Олег достался мне сиротой, причем круглым. Впрочем, точно не знаю. О матери он сообщил, что она умерла достаточно давно, а об отце промолчал. Сказал, будто его воспитывал отчим, я поняла, что его тоже нет в живых. Там была какая-то неприятность в семье. То ли его родители разошлись, то ли разъехались, не оформляя ничего по закону… Одним словом, и свекор, и свекровь у меня отсутствуют.
Лерка взвизгнула:
– Нет, ты и не представляешь, как тебе повезло. А у меня полный боекомплект, даже чересчур полный: папенька, маменька и даже бабушка у Витьки живы, здоровы и веселы. Прикинь, что вчера произошло…
Я уставилась на Леру, наклеила на лицо самую приветливую улыбку и принялась кивать, изображая полнейшее внимание. Этому трюку я обучилась в семь лет. Моя мачеха, Раиса, когда напивалась, а случался запой, как по расписанию, два раза в месяц, второго и пятнадцатого числа, то есть когда выдавали получку, начинала бешено орать, тыча в меня пальцем: «Убью на фиг, ты почему не в школе, сволочь!» Сначала я пыталась объяснить разъяренной бабе, что часы давно пробили двадцать один час и телевизор демонстрирует программу «Время».
Но Раиса продолжала бушевать. Длился скандал, как правило, минут тридцать, потом мачеха рушилась в кровать и начинала оглушительно храпеть. Утром, страдая от головной боли, она притягивала меня к себе, прижимала к большой, мягкой груди и бормотала:
– Ну не сердись, кричу, значит, люблю, воспитываю. Иди-ка, глянь в сумку, я купила тебе с получки пряничков.
Очень скоро я сообразила, что спорить с Раисой в тот момент, когда она орет, бесполезно. Надо просто молчать, чтобы не злить бабу. Сначала просто кивала в такт ее воплям, но потом внезапно поняла, что научилась не слышать крики, изображая на лице полнейшее внимание. Это умение пригодилось в школе, когда во втором классе мне досталась новая училка, Валентина Никитична, визжащая так, что у детей кровь сворачивалась в жилах.
– Уроды, дебилы, кретины! Всем заткнуться!!!
Одноклассники начинали рыдать, а мне хоть бы хны! Закаленная тетей Раей, я преспокойненько дремала на задней парте, делая вид, что испугана сверх всякой меры. Наверное, поэтому я и окончила школу на одни пятерки, просто не воспринимала ничего, кроме знаний.
Умение отключаться пригодилось мне и во взрослой жизни. Вот сегодня Лерка Парфенова битый час жалуется на свекровь, пытаясь объяснить очень простую вещь: ей, несчастной, досталась в родственницы Медуза Горгона, от взгляда которой, как известно, все живое мигом превращалось в камень. Лерке надо выговориться, но мне ее взаимоотношения с этой женщиной совершенно неинтересны… но не обижать же подругу! Поэтому пусть болтает, а я подумаю о своем… Любопытно, когда сегодня явится с работы Олег? Это мой муж, Олег Михайлович Куприн. К сожалению, он служит в милиции, и я чаще разговариваю с ним по телефону, чем на кухне за столом, вдвоем… Хотя вдвоем в нашей семейке остаться проблематично, слишком много народу проживает в квартире. Но лучше начну по порядку.
Меня зовут Виола, а фамилия… Если стоите, то лучше сядьте… Тараканова. Вот уж повезло так повезло. В детстве я часто плакала от досады: ну почему меня зовут так по-идиотски? Как хорошо иметь незатейливые имя и фамилию: Таня Иванова или Лена Петрова… Я уже не говорю о Наташе Смирновой или Гале Михайловой… Но самый цирк начинается, когда я называю свое отчество. Нет, вы только это представьте: Виола Ленинидовна Тараканова. Папеньке моему дали имя Ленинид, что расшифровывается как «Ленинские идеи». Впрочем, хорошо еще, что весьма революционно настроенные родители не назвали его Оюшминальд, что является сокращением фразы «Отто Юльевич Шмидт на льдине», был такой полярник, страшно известный в прежние годы, или Статразав, что попросту означает «Сталинский тракторный завод»… «Ленинидовна» многие путают с «Леонидовной», а я и не возражаю, мое отчество могло оказаться куда более противным. В общем, как говаривала тетя Рая, пытаясь научить падчерицу уму-разуму:
– Не завидуй тем, кому лучше, погляди на того, кому хуже.
Маменьку свою я не помню, она бросила дочурку в младенчестве, папенька загремел на зону за кражу в первый раз, когда мне едва исполнилось шесть. И долгие годы я считала, что он умер. Воспитывали меня мачеха Раиса и родители лучшей подруги Томочки, дядя Витя и тетя Аня.
Но вот уже много лет мы с Томой живем одни. Мачеха Раиса умерла, а родители Томочки разбились в автокатастрофе. Мы с ней поселились в крохотной «распашонке» и долгие годы обитали вдвоем. Но потом произошел целый каскад событий, в результате которых я выскочила замуж за Олега, а Томуська за Семена, получив вместе с супругом и дочку, тринадцатилетнюю Кристину.
Теперь мы живем все вместе в огромной квартире, двумя семьями, есть у нас собака Дюшка, девушка неизвестной породы, кошка Клеопатра и Сыночек, выросший ребенок Клепы.
Впрочем, называть Дюшку девицей как-то не с руки. Со дня на день мы ждем, что она станет матерью.
Ни Семена, занимающегося издательским бизнесом, ни Олега никогда нет дома. Мы же с Тамарой настолько привыкли жить вместе, что просто не способны разъехаться. Кое-кто из подруг, та же Лера Парфенова, удивляется и спрашивает:
– Ну неужели вам не хочется пожить своей семьей?
Мы сначала с недоумением пожимали плечами, но однажды Тома не выдержала и ответила:
– А мы и живем своей семьей, только она у нас очень большая!
Скоро, однако, она станет еще больше. Дело в том, что где-то в апреле Томуська должна родить. Кого, мы пока еще не знаем, ультразвук ничего не показывает на таком маленьком сроке, и никаких изменений в стройной фигуре Томы пока не произошло…
– Вилка, – вновь возмутилась Лера, – ты что это сидишь, как китайский болванчик, с выпученными глазами? Спишь, да?
– Нет, конечно, – вынырнула я из глубин сознания, – разве можно спать с выпученными глазами. Просто на работу пора, скоро пять!
Высшего образования у меня нет. Но в свое время мы с Томой окончили так называемую специальную школу с преподаванием ряда предметов на немецком языке. Я же обладаю феноменальной памятью, позволившей мне не только получить золотую медаль, но и выучить немецкий так, что окружающие уверены, будто у меня за плечами иняз или, на худой конец, филфак МГУ, романо-германское отделение. Но институт я не посещала. После смерти дяди Вити и тети Ани нам с Томочкой пришлось идти работать, иначе мы бы просто умерли с голоду. К сожалению, я в основном проводила время с ведром и шваброй, пока однажды соседка не попросила подтянуть по немецкому своего сынишку Тему, вдохновенного двоечника и самозабвенного лентяя. В нынешние времена репетиторы совсем озверели и меньше, чем за десять долларов урок, и пальцем не шевельнут. Но у Наташи не было таких денег, и она сказала:
– Буду платить сто рублей за час, идет?
Так началась моя карьера домашней учительницы, учеников набралось много, в основном дети из малообеспеченных семей, родителям которых было не по карману нанять «настоящего» репетитора. Но вот парадокс. Среди толпы небогатых школьников оказались и три ребенка из более чем денежных семей. До того как попасть в мои руки, они прошли через многих дипломированных специалистов без всякого толку. В дневниках у них как были двойки, так и остались. Но через месяц занятий со мной дети начинают получать четверки, а потом и пятерки. Почему так происходит, я не знаю, дети тоже не могут объяснить, отчего в их мозгах после глубокой и темной ночи наступает солнечный рассвет. Впрочем, Тема один раз сказал:
– Знаешь, Вилка, ты объясняешь не как училка, а как человек.
– В кои-то веки пришла обсудить свои проблемы, а у тебя времени нет, – обиделась Лерка.
Я развела руками:
– Ну извини, но на самом деле мне пора идти!
– А Томка где? – хищно поинтересовалась Парфенова.
Я подавила улыбку:
– Пошла с Кристиной в ГУМ покупать девочке зимние сапожки, небось до ночи проходят, сама знаешь, какой теперь выбор.
Поняв, что все же придется уходить, Лерка двинулась вместе со мной в прихожую и, натягивая ботинки, недовольно забубнила:
– Денег вам, что ли, девать некуда, по ГУМу шляетесь, нет бы на рынок съездить!
Я молча вытолкала зануду на лестничную клетку. Сама я одевалась на черкизовской толкучке, наивно полагая, что куртка за триста рублей, произведенная вьетнамцами, защитит тело от холода, а ботиночки из кожи «молодой клеенки» предохранят ноги от сырости… Но куртенка разваливалась после первой стирки, а у замечательных сапожек мигом отлетали подметки… Потом нам с Томуськой пришла в голову замечательная мысль: мы не настолько богаты, чтобы покупать дешевые вещи. Поколебавшись немного, отправились в ГУМ и, походив по всем линиям, сделали удивительное открытие.
Во-первых, в дорогих магазинах очень часто бывают распродажи, когда цена вещи падает вдвое. Во-вторых, покупатели бутиков люди капризные, избалованные. Они ни за что не купят модель прошлого года или пальто с крохотным пятнышком на рукаве. Мне же, ей-богу, все равно, какой воротничок у блузки: закругленный или острый, но данный факт оказывает решающее влияние на стоимость. В-третьих, вся одежда, приобретенная в ГУМе, сидит на нас идеально, что в общем-то совершенно неудивительно. В магазинах, расположенных тут, имеются примерочные, и вы натягиваете понравившиеся брюки в комфорте и тепле, окруженная зеркалами, а не стоя на кусочке грязной картонки за линялой тряпкой, которую держит подвыпивший торговец. В-четвертых, продавцы дорогих лавок вымуштрованы как рекруты, они мигом показывают уцененные вещи, да еще и советуют, что подешевле… Результат впечатляет. Моя черненькая курточка от Нины Риччи стоила всего на пятьдесят рублей дороже, чем произведение неизвестных «кутюрье» с толкучки… И ношу я ее третий сезон, а она как новая… В общем, теперь мы с Тамарой ходим только по дорогим магазинам…
Лерка Парфенова, решив забить последний гвоздь в историю своих отношений со свекровью, проводила меня до дома Никиты Федулова. Выслушав у входа в подъезд прощальные стоны на тему «Моя свекровь – ужас, летящий на крыльях ночи», я наконец-то избавилась от подруги и набрала на домофоне код квартиры.
– Кто там? – пропищал Никита.
– Вилка.
Дверь распахнулась. Никита Федулов замечательный мальчишечка семи лет. Папа его, Павел, бизнесмен. Честно говоря, сначала я считала, будто мужик просто бандит. Один раз, придя на урок, увидела в углу холла небрежно, горой, сваленное оружие: пару пистолетов, какие-то странные железные палки и что-то похожее на автомат…
– К папе друзья приехали, а маме не нравится, когда они по дому вооруженные ходят… – пояснил мальчик.
Маме Никитки, Лене, всего двадцать три. Сынишку она родила в шестнадцать. Впрочем, Павел ненамного ее старше, ему двадцать четыре. Но в отличие от многих браков, заключенных в юном возрасте, их союз не распался, и оба до жути любят Никитку. У мальчишки есть все – компьютер, музыкальный центр, горы игрушек и одежды… Но вот интересно, живя, как маленький принц, Кит абсолютно неизбалован, он хорошо учится, увлекается компьютером… Единственная тройка у него по немецкому, но мне кажется, что скоро проблем не будет.
Я люблю приходить в этот дом, и вовсе не потому, что Лена, всегда улыбчивая, приветливая, приносит на подносике кофе, булочки и конфеты, а после урока вручает конверт с десятью долларами. Именно конверт, Леночка никогда не сует мне «голую» бумажку… У них в доме очень уютно и спокойно, так хорошо бывает в семье, где люди просто любят друг друга. Кстати, Лена очень хорошая художница, мне ее простые, ясные картины нравятся.
Но сегодня в доме Федуловых царила непривычная нервозность. Хозяйка не вышла, как всегда, в холл, а двери в гостиную, кабинет и спальню, обычно распахнутые, были плотно закрыты. Да и Никитка вел себя странно, отвечал невпопад, а когда я удивленно спросила: «Кит, да ты не выучил, почему?» – внезапно расплакался.
Минут за пять до конца урока в детскую вошла Лена. Я поразилась ее виду. Лицо не накрашено, глаза лихорадочно блестят, нос распух, словно она долго плакала.
– Виола, – сказала Лена, – вас не затруднит пройти ко мне в спальню?
Я не раз бывала в красивой, уютной комнате с огромной кроватью и белыми шкафами с позолотой. Иногда мы с Китом играем в такую игру: я пишу записочки на немецком, ну, примерно такие: «Иди в кухню, посмотри на подоконнике». Мальчик кидается в «пищеблок», но там его ждет другое указание: «В спальне, на маминой половине кровати, под подушкой». Цель поисков – немудреный подарочек, чаще всего «Киндер-сюрприз». Естественно, Лена может купить сыну сразу коробку шоколадных яиц, но Никитке нравится сама забава. Поэтому квартиру Федуловых я знаю, как свою, и могу подтвердить: у Лены в доме всегда царит идеальный порядок.
Но сейчас спальня казалась разгромленной. Все шкафы открыты, ящики выдвинуты, вещи валяются на полу…
– Господи, – вырвалось у меня, – что у вас произошло?
Лена села на пуфик и спокойно сообщила:
– Павлуху арестовали, обыск был.
Я замерла с открытым ртом.
Увидав мою реакцию, Леночка хмыкнула, вытащила сигареты и продолжала:
– Если вы, Виола, сейчас скажете, что больше не хотите заниматься с Китом, ей-богу, я не обижусь. От меня уже ушли домработница и няня.
Я пожала плечами:
– Ну, от сумы и от тюрьмы в нашей стране зарекаться нельзя. И потом, мой родной отец отсидел полжизни по лагерям и зонам. Я и увидела-то его совсем недавно, правда, теперь он взялся за ум, женился, работает. Но факт остается фактом, я – дочь вора, согласитесь, похвастаться нечем, но, даже если бы мой папенька был академиком, я бы не бросила сейчас Кита. Ребенок-то при чем? Кстати, совсем необязательно платить десять долларов в час, подавляющее большинство учеников дает мне сто рублей за урок.
Лицо Лены просветлело.
– У меня нет пока проблем с деньгами. Виола, не могли бы вы мне помочь?
– С удовольствием.
Она протянула небольшой ключик.
– Вы ведь знаете, где мастерская?
– Конечно, на чердаке.
– Пожалуйста, поднимитесь туда, на стене, между гипсовыми масками, висит картина, она там одна висит, остальные просто стоят. Мое любимое произведение, дело жизни, изумительный пейзаж – пруд, лодка, лес. Я обожаю данную работу, писала три года, только недавно завершила… Выньте ее из рамы, скатайте аккуратно трубочкой, положите в пакет и заберите к себе. Только дома обязательно вновь вставьте в раму и повесьте где-нибудь в темном углу, от яркого света краски блекнут, а я мечтаю выставить полотно в ноябре на выставке в «Арт-Мо».
– Хорошо, – удивленно ответила я, – только зачем уносить вашу работу?
Леночка опять схватилась за сигареты.
– Павлик попался на наркотиках, согласился провезти в партии товара героин. Заработать хотел, дурачок. Статья, по которой его повязали, предполагает конфискацию имущества. Не хочу, чтобы картина, на которую я возлагаю такие надежды, попала в опись. Не смогу тогда ее ни выставить, ни продать…
Я кивнула:
– Конечно, сделаю. Хотите припрячу и что-нибудь еще: драгоценности, столовое серебро…
Лена печально улыбнулась:
– Да плевать на барахло, потом скорей всего удастся доказать, что вещи куплены на мои собственные сбережения, только процедура эта длительная, а выставка вот она, на носу. Я у вас заберу полотно недели через две.
– Она мне не помешает и в течение большего времени, – сказала я и пошла на чердак.
Никитка увязался со мной. Отсутствовали мы около часа. Сначала я никак не могла открыть замок. Очень жаль, что Лена сама не пошла в мастерскую, но она ждала прихода адвоката и боялась, что тот, позвонив в домофон, уйдет, не дождавшись хозяйки.
Наконец дверь распахнулась. На стене и впрямь висело только одно полотно. У Лены определенно был талант. От пейзажа веяло умиротворением. Большой пруд, темный, заросший ряской, на глади которого одиноко покачивалась самая простецкая деревянная лодочка, выглядел бы излишне мрачным. Тем более что по берегам стоял дремучий лес из старых, замшелых деревьев. Но наверху сияло голубое небо и тонкий луч золотил верхушки елей. «Федулова», – стояло в углу пейзажа.
Мы с Китом осторожно разобрали простую раму, превратив ее в набор беленьких палочек. Потом я аккуратно скатала полотно, засунула «трубочку» в пакет, положила туда же разобранный багет. Затем опять мы провозились с замком и пошли вниз.
Дверь квартиры была открыта. Я слегка удивилась, хорошо помня, что Лена, доведя нас с Никиткой до выхода, заперла замок… Впрочем, может, пришел адвокат, и Леночка забыла повернуть ключ.
– Мама! – заорал Никитка и побежал по коридору. В ту же секунду зазвонил телефон. Никита развернулся и бросился на кухню, откуда неслась трель. Я вошла в спальню и увидела Лену. Она сидела спиной к двери, положив голову на маленький туалетный столик.
– Лена, – позвала я.
Но Федулова не шелохнулась.
Испугавшись, что ей стало плохо, я быстро подошла к Лене и взглянула на повернутое вправо лицо. В ту же секунду из моей груди чуть не вырвался крик ужаса. Леночке и впрямь было плохо, очень плохо, так плохо, как в жизни не бывает. Огромные голубые глаза не мигая смотрели остекленевшим взором вдаль, словно она видела нечто, недоступное мне. А на ее виске чернела небольшая дырочка. Крови отчего-то почти не было, на губах Лены застыла улыбка, производившая еще более жуткое впечатление, чем предсмертная гримаса.
ГЛАВА 2
Только мысль о том, что в каждую секунду сюда с радостным кличем «Мама!» может ворваться Никитка, заставила меня на плохо слушающихся ногах выползти в коридор. Кстати, весьма вовремя, Кит уже закончил разговор и несся на всех парах в комнату к матери.
– Стой, – притормозила я его, – туда нельзя.
– Почему? – удивился мальчик.
– У мамы началась мигрень, она легла отдохнуть.
– А-а-а, – протянул Кит.
У Лены иногда случались приступы дикой головной боли, и Никитка совсем не удивился.
– У тебя ведь в семь вечера бассейн? – спросила я.
– Да, – радостно кивнул он, – с девятнадцати до двадцати тридцати.
– Тогда собирайся, – велела я, – быстро бери необходимое: мыло, мочалку, плавки, тапки, и пошли.
– А кто меня заберет? – поинтересовался мальчик, выходя на лестницу.
Я заперла дверь ключами Лены, положила их в карман, подхватила пакет с картиной и сказала:
– Бабушка заберет, сейчас позвоню Марье Михайловне, ты скорей всего к ней ночевать пойдешь, раз маме так плохо.
– Ура, – заскакал Никитка, – к бабе Маше, вот зыко, там Модест!
Модест – это разъевшийся сверх всякой меры перс, больше похожий на карликового бегемота, чем на представителя славной породы кошачьих.
Я отвела Никиту в бассейн, потом вернулась назад в квартиру Федуловых и позвонила сначала своему мужу Олегу, потом бабушке Никиты, Марье Михайловне.
Мой супруг хороший профессионал, кстати, мы и познакомились с ним благодаря его службе. Я пришла к нему в рабочий кабинет с одной просьбой… Роман наш протекал стремительно и завершился свадьбой. Но приятного ощущения от замужества у меня никак не возникает. Олега никогда нет дома, и все то, что обычно делает в квартире мужчина, лежит на моих плечах.
Я ловко вбиваю гвозди, меняю перегоревшие лампочки, могу просверлить дырку и, засунув туда дюбель, ввернуть шуруп. Мне известна разница между долотом и стамеской, и я никогда не путаю крестовую отвертку с обычной. Я спокойно справляюсь с засором в ванной или на кухне, не боюсь мышей и великолепно усвоила несколько постулатов женщины, в одиночку управляющейся с хозяйством: то, что нельзя поднять из-за большого веса и перенести, можно оттащить волоком. Не желающую откручиваться пробку у бутылки с газированной водой легко повернуть, зажав ее щипцами для колки орехов. Правило рычага, помните, проходили в школе по физике? Если же нет сил скрутить крышку у банки, последнюю следует перевернуть и аккуратненько поддеть тонким ножом железный кругляшок. Раздастся бульканье или звук «чпок» – и готово дело. Впрочем, справедливости ради замечу, что все вышеперечисленное я освоила еще до знакомства с Олегом.
В браке у меня появилась стойкая уверенность: в случае любых неприятностей следует звать на помощь Олега. В конце концов он появится и поможет! Ну повесил же все-таки новую кухонную полку, которая категорически не желала отрываться от пола, когда я пыталась ее приподнять. Правда, до этого мы три месяца жили, натыкаясь на нее на кухне…
Но сегодня, услыхав о том, что стряслось у Федуловых, Олег примчался через пятнадцать минут. Причем не один, а в компании мужиков, которые стали бесцеремонно ходить по квартире, открывая шкафы и перешагивая через горы неубранных вещей.
– У них всегда такой бардак стоит? – поинтересовался Олег.
Я покачала головой:
– Нет. Вчера был обыск. Мужа Лены, Павла Федулова, арестовали.
– Я-асно, – протянул супруг. – Ну, а ты где была в момент убийства?
– Поднималась вместе с Никитой в мастерскую, на чердак.
– Зачем?
Я уже хотела было сообщить правду, но мигом передумала. Картина Лены не имеет никакого отношения к данной истории. Федулова хотела выставить ее на вернисаже в «Арт-Мо». Вот я и отнесу туда пейзаж. Леночка очень мне нравилась, я должна выполнить ее последнюю волю… Взгляд упал на небольшой холст в красивой раме, стоявший у стены в кабинете.
– Да вот, – сказала я, – она просила принести эту картину, хотела здесь повесить.
– Чего же сама не пошла?
– Боялась пропустить приход адвоката!
– Понятно, – процедил муж и крикнул: – Юрка, забери эту мазню!
Я почувствовала ликование в душе. Так и знала! Скажи я правду про пейзаж, он бы мгновенно оказался среди вещественных доказательств. А мне очень хотелось отнести полотно в «Арт-Мо».
В кабинет влетел Юрка. Я знаю его всю жизнь, с самого детства, мы жили с ним в одном подъезде, и он частенько прибегал к нам просто так, на огонек. Кстати, именно он отправил меня в свое время к Олегу, и жена Юры, Лелька, долго потом говорила:
– Ну видали, замуж вышла благополучно, а сватам ничего? Ни мне шали, ни Юрке шапки…
– Здорово, Вилка, – сказал Юра, ухватил картину и присвистнул: – Ох, ё-мое, красота офигенная!
– Что там? – не утерпела я и подошла к приятелю.
В ярких лучах летнего солнца на полянке стояла, вытянув руки к небу, абсолютно обнаженная женщина с роскошной фигурой. Неизвестная натурщица была хороша статной, несовременной красотой. Грудь этак размера пятого, тяжелые бедра, полные ноги, но кожа белая-белая, сияющая, а по плечам рассыпан каскад рыжих, роскошных волос. Лицо же простецкое, с полными щеками, носом-картошкой, не слишком выразительными голубыми глазами и крупным ртом. Таких дам любил изображать Кустодиев.
– А ты не видела, что взяла в мастерской? – прищурился муж.
Я вздрогнула. Вот ведь какой наблюдательный – сразу заметил мою оплошность, надо выкручиваться.
– Естественно, видела, – сердито ответила я.
– Зачем тогда еще раз посмотреть решила? – спокойно осведомился Олег.
Я дернула плечом:
– Да интересно стало, что так понравилось Юрке. По-моему, ожиревшая корова.
– Ну не скажи, – улыбнулся тот, – очень даже ничего, этакий персик сочный.
Я хихикнула:
– Ну-ну, на Новый год обязательно подарю тебе репродукцию «Деревенской Венеры», повесишь в гостиной!
Юрасик с опаской глянул на меня:
– Ты всерьез?
Я подавила ухмылку:
– Конечно, раз так нравится, должно всегда находиться перед глазами.
Потом, глядя на смущенного Юрку, я не утерпела и продолжила:
– Представляю, в какой восторг придет Лелька!
Патологическая ревность Лели, жены Юры, отлично известна всем знакомым. Если бы она могла, то водила бы мужа по городу с завязанными глазами. Откуда взялась эта милая привычка, непонятно. Юрка добропорядочный семьянин, отец двух мальчишек-близнецов, жене своей не изменяет, но, как всякий субъект мужского пола, иногда с интересом поглядывает в сторону молодых, длинноногих и белокурых…
– Хватит паясничать, – хмуро велел Олег, – давайте, действуйте. Ты, Юрка, займись своим делом, а ты, Вилка, двигай домой, там и побеседуем, вечером!
Я покорно пошла в прихожую, чтобы натянуть куртку, но тут послышался громкий шорох. Из двери спальни показался мужик в синем комбинезоне, потом другой… Между ними покачивались носилки, на которых лежал наглухо закрытый на «молнию» мешок веселенького голубого цвета. Лена покидала родной дом. У меня перехватило горло, словно чья-то жестокая рука сжала его и не собиралась отпускать.
В нашей квартире витал дивный аромат, Тамара пекла в духовке свинину. Глядя на ее раскрасневшееся лицо, я сказала:
– По-моему, в твоем положении вредно толкаться на кухне.
– Почему? – изумилась Томочка. – И потом, стыдно признаться, но я абсолютно не ощущаю никаких неудобств. Отчего-то совершенно не тошнит, и голова не кружится, да и слабости никакой! Помнишь, как плохо приходилось несчастной Лере Парфеновой? Целый день лежала в кровати…
Я, ничего не сказав, пошла в ванную. Томуся человек невероятной доброты, а Лерка использует любой момент для того, чтобы пожаловаться на здоровье. Причем все ее стоны имеют только одну цель: вызвать у окружающих желание ухаживать за Парфеновой.
Она и впрямь девять месяцев провалялась в кровати, поедая фрукты и щелкая пультом телевизора, а «мерзкая свекровь» и муж бегали вокруг ее ложа на цырлах, не зная, чем угодить бедняжке. Кстати, родив ребенка, Лера не слишком-то изменила своим привычкам. Первые полгода после родов она чувствовала себя слишком слабой, требовалось восстановить потраченные силы, затем у нее оказался низкий гемоглобин. Одним словом, Лерка вновь осела у телика с коробочкой шоколадных конфет, а «Медуза Горгона» вскакивала ни свет ни заря и бежала на молочную кухню. Правда, теперь Парфенова утверждает, что свекровь избаловала внука «донельзя». А бедная бабушка молча воспитывает мальчика, Лерка совсем не интересуется сыном.
Раздалась веселая трель звонка. Дюшка с лаем кинулась в прихожую, следом с топотом понеслась Кристина.
– Ну и отлично, – воскликнула Томуська, – в кои-то веки кто-то из наших мужей успел к ужину!
– Вам кого? – спросила Кристина.
Из-за двери раздалось недовольное бурчание. Я подошла к створке, отодвинула Крисю и глянула в глазок. На площадке стояла странная парочка. Довольно высокий, полный мужик, одетый в нелепое пальто с огромным воротником, и маленькая, толстенькая тетка, отчего-то в мужской черной шляпе с широкими полями. Между ними маячил отвратительного вида потертый чемодан, перетянутый ремнями.
– Вам кого? – крикнула я.
– Олег Михайлович Куприн тут проживает? – визгливо отозвалась баба.
От злости я чуть не отгрызла дверную ручку. Среди сплошных достоинств у моего мужа имелся один недостаток. Этакая крохотная иголка в пуховой перине. Вы и не заметите ее, пока по случайности не сядете на острие задом. И тогда всем будет все равно, что иголка среди перьев одна…
Разъезжая по командировкам, Олег, будучи человеком добрым и сверх меры гостеприимным, раздает наш адрес провинциальным коллегам со словами:
– Будете в Москве, заезжайте в гости.
К сожалению, большинство людей понимает его буквально, поэтому наш дом частенько похож на гостиницу. Однако я не могу сказать приезжим фразу:
– Рада бы оставить вас у себя, да места нет!
Наша жилплощадь огромна. На самом деле она соединена из двух квартир: четырех– и двухкомнатной. «Лишнюю» кухню мы тоже превратили в спальню, правда, ванная и туалет существуют у нас, слава богу, в двойном варианте. Места полно, и приходится, скрежеща зубами, давать приют гостям. Ладно бы они просто ночевали, а потом уходили по делам… но ведь с этими посторонними людьми еще нужно разговаривать, улыбаться им… Вне себя от злости я прошипела Кристе:
– Пойди к Томуське и скажи, что Олег опять наслал на нас десант ментов из глубинки.
Кристя мигом развернулась и полетела в сторону кухни, где ничего не подозревающая Томочка разворачивала фольгу, в которую была укутана свинина.
Старательно навесив на лицо сладенькую улыбочку, я распахнула дверь и защебетала:
– Здравствуйте, Олег еще не пришел с работы, а я его жена Виола.
– Очень приятно, Филипп, – улыбнулся мужик в кретинском пальто.
– Давай входи, – пнула его баба, – потом познакомишься…
Парень покорно шагнул внутрь.
– А чемодан! – вскрикнула тетка. – Господи, что за ребенок! Ничего по-человечески не сделает! Да ноги вытри о тряпку, а теперь шагай, гляди, не запнись о порог…
Мужик молча втянул баул в коридор. Теперь я могла как следует рассмотреть парня. Он был полный, кажущийся еще более грузным в идиотском ратиновом пальто с бобровым воротником. На дворе, правда, стоял октябрь, но теплый. Сегодня с утра градусник за окном показывал пятнадцать выше нуля. Редкая погода для столицы, золотая осень, «бабье лето»… Представляю, как бедняге неудобно в зимнем одеянии. Мало того, что вошедший был в пальто, так еще и в шапке-ушанке, более уместной в декабрьском Норильске, чем в октябрьской Москве…
– Поставь чемодан, – велела бабища, – и помоги мне раздеться.
Филипп грохнул жуткий саквояж и улыбнулся:
– Ой, у вас собачка, какая миленькая!
– Животные должны выполнять функции, данные им от природы, – отрезала тетка, разматывая черный шарф, – корова дает молоко, кошка ловит мышей, а собака обязана охранять двор, а не валяться на диванах!
– Папа, – с укоризной начал Филипп.
– Я тебе сорок лет папа, – отрезала баба, – а ну живо сними с меня пальто!
Я уставилась на них во все глаза. Эта тетка – мужик? Но в ту же секунду гостья сняла шляпу, и я увидела обширную гладкую лысину. Когда тень от широких полей исчезла с лица этой особы, стало понятно, что она принадлежит к представителям сильного пола. Вернее, существо являлось женоподобным мужиком. Невысокий рост, абсолютно по-бабьи толстая фигура… У мужчин в почтенном возрасте отрастает живот, задница и ноги остаются относительно тощими. Это у женщин жир откладывается на спине и «мадам Сижу». Но у дядьки, недовольно развязывавшего ботинки, было тело как у нашей соседки Нюши с третьего этажа, просто не фигура, а мешок с арбузами. Зато лицо невозможно перепутать с женским: огромный, совершенно квадратный подбородок, крупный, бесформенный нос, из ноздрей которого торчали пучки седых волос, крохотные глазки непонятного цвета и тонкий, сжатый в нитку рот.
