Kitabı oku: «Улыбка 45-го калибра», sayfa 3
Глава 5
Мне свойственно совершать спонтанные поступки. Иногда действую, не подумав, просто кидаюсь как в омут головой, но на этот раз, прежде чем начать действовать, я решила как следует пораскинуть мозгами.
Сначала набрала рабочий телефон Александра Михайловича и с глубоким изумлением услышала:
– Дегтярев.
– Ты на месте?
– Звонишь в надежде не застать? – парировал полковник.
– Нет, конечно.
– Тогда чего удивляешься?
Нет, к старости он определенно становится занудой, но я ему не скажу этого вслух, потому что не в моих интересах злить сегодня толстяка.
– Представь, что я обокрала Женьку, ну эксперта.
– Ты?!
– Просто представь такую ситуацию. Явилась к Женюрке в гости и сперла у него бриллиантовое ожерелье.
– С ума можно сойти! – заорал Дегтярев. – Да откуда оно у него? Знаешь, сколько Женька получает?
Тяжелый вздох вырвался из моей груди. А еще занимается такой ответственной работой! Никакого воображения.
– Скажи по-человечески, чего тебе надо? – злился Дегтярев.
– Я пытаюсь, а ты не даешь.
– Коротко и четко, – рявкнул полковник, – излагай суть!
– Одну мою подругу, Ксению Малову, обвинили в воровстве. Якобы она была в гостях и утянула ценную безделушку. Хозяин начал требовать ее у Ксюхи, а та предложила ему обратиться в милицию.
– И что? – устало спросил Александр Михайлович. – Чего ты от меня-то хочешь?
– Так этот хозяин не желает писать заявление.
– Его право, как поступать в такой ситуации.
– Но он во всех гостиных обвиняет Ксюху в воровстве! Скажи, она может обратиться в органы с просьбой расследовать кражу?
– Нет.
– Почему?
– Не ее обокрали.
– Но ее обвиняют, клевещут!
– Пусть подает в суд иск о защите чести и достоинства. Или, если мужик начнет применять против нее физическую силу, пусть обратится в районное отделение с заявлением на хулиганские действия.
– Значит, она не может просить об открытии дела?
– Нет, – обозлился Дегтярев, – извини, если у тебя все, давай заканчивать. Мне некогда.
Я отсоединилась. Слабая надежда, что кто-то начнет вместо меня выполнять работу, развеялась как дым. Что ж, придется самой…
Следующий час я сидела у стола и рисовала на бумаге загогулины. Ясное дело, яйцо спер кто-то из гостей. Было нас не так уж много. Ну-ка, вспоминай, Дашутка, кто выходил из комнаты?
Я начала прокручивать в голове события того вечера. Сначала все сидели за столом, потом подали кофе, но не в столовой, где мы ужинали, а в соседней комнате, в гостиной. Мужчины взяли сигары, Сабина включила музыку и потащила Якова танцевать. Жорка о чем-то оживленно беседовал с Леонидом Георгиевичем, Владимир Сергеевич и Рыков смотрели какую-то книгу, я тосковала в одиночестве на диване. Роза Андреевна… А вот милейшая Розочка выскользнула за дверь. Правда, она вернулась очень быстро, со свеженакрашенным лицом. Очевидно, что дамочка просто-напросто ходила поправлять макияж, но она все же покидала гостиную. Впрочем, остальные тоже на протяжении вечера удалялись. Сначала Яков похлопал себя по карманам и заявил:
– Черт, сигареты в машине забыл.
– Возьми в коробке на столике, – мигом предложила Сабина.
– Нет, – ответил мужчина, бросив мимолетный взгляд на сигаретницу, – могу курить только «Мальборо Лайт».
Бросив эту фразу, он вышел и вернулся с бело-золотой пачкой.
Потом во дворе истомно завыла сигнализация какого-то автомобиля, и Леонид Георгиевич, услыхав этот вой, подскочил:
– Кажется, мой «Вольво» крадут.
А Владимир Сергеевич уронил себе на колено кусок шоколадного торта и пошел замывать брюки.
Получается, что из гостиной не выходили лишь Жорка и хозяева. Хозяева вне подозрений, а Колесов не имел возможности что-либо спереть, так как он неотступно ходил за Рыковым в надежде начать разговор о поставке компьютеров. Значит, под подозрением четверо, и моя задача узнать об этих людях как можно больше.
Я уставилась в окно. Кто вор? Возможно, кто-то из них оказался в тяжелом финансовом положении и рассчитывает тайком продать раритет и поправить свои дела. Или среди гостей был ненормальный коллекционер? В большинстве случаев люди, собирающие старинные безделушки, странные особи. В свое время, когда мы еще жили в Медведкове, в одной из квартир нашего дома обитал старик. Завидя фигуру, замотанную во все времена года в тяжелое пальто из буклированной ткани, мы шарахались в сторону. Честно говоря, от деда ужасно пахло. Сначала я считала его алкоголиком, пропившим разум, но потом узнала удивительную вещь. Оказывается, наш нищий на самом деле был доктором наук и страстным собирателем редкостей. Все средства коллекционер тратил на раритеты. Чтобы приобрести нечто, о чем он давно мечтал, чудак обменял свою четырехкомнатную квартиру на Арбате на крошечную халупу в Медведкове. А вонью от дедули несло потому, что он регулярно ездил на городскую свалку и рылся там в отбросах, надеясь найти что-нибудь необычайное, случайно оказавшееся в мусорном ведре. Если у человека имеется дикая страсть к собирательству и он увидит вожделенный, но недоступный объект… Ладно, пора за дело. Начнем с милейшей Розы Шиловой.
Я схватила мобильник и начала названивать своей ближайшей подруге Оксане.
– Да, – ответила она, запыхавшись.
– Откуда я тебя вытащила?
– В комнате у Дениски вставляют новую оконную раму. Случилось чего?
– У тебя есть знакомые в косметологической клинике на Семипрудной улице?
– Сейчас, погоди, – ответила подруга и зашелестела страничками телефонной книги.
Я ждала. Оксана знает несметное количество народа, в основном медиков. С кем-то она училась, кто-то посылает ей больных на консультацию.
– Нашла, – обрадовалась Ксюта, – там Ленка Ромашкина работает, но она стоматолог, прикус исправляет и все-такое. А тебе зачем?
Я на секунду заколебалась. Оксане можно сказать правду, подруга никогда меня не выдаст и ни за что не расскажет о случившемся ни моим детям, ни Дегтяреву. Я не хочу, чтобы они знали о моей проблеме. Помощи от них ждать нечего. Александр Михайлович, естественно, не станет открывать никакого уголовного дела, а Зайка и Аркадий начнут завывать на разные лады:
– Вот, так и знали: стоит из дома отпустить, и она мигом попадет в какую-нибудь неприятность.
Но у Оксаны слабое сердце, она разнервничается, схватится за таблетки. Нет уж, лучше совру.
– Да тут приехала к нам тетка…
– У тебя опять гости, – вздохнула Оксана. – Надолго?
– На пару дней всего, проездом из Питера, подруга Аньки Малышевой. Она хочет проконсультироваться в этой клинике, но предварительно желает провести разведку, узнать, кто там из докторов получше.
– А зачем туда? – оживилась Ксюха. – Давай дам телефончик чудного дядьки…
– Ее заклинило именно на этой больнице, не стану же я спорить с полузнакомой дамой.
– Ну ладно, – сдалась всегда желающая всем сделать хорошо Оксанка, – пиши: Лена Ромашкина. Дам тебе домашний и рабочий. Пусть твоя протеже возьмет коробку конфет, двести рублей и топает к Ленке. Назовет мою фамилию, и Ромашкина ее как родную примет. Да, вот еще, предупреди эту бабу, что коньяк нести нельзя, только шоколадный набор, желательно без алкогольной начинки.
– Почему?
– Ленка очень выпить любит, – вздохнула Ксюта, – хватит рюмку-другую, и все, съехала с катушек. Так что уж лучше шоколадки. Ну пока!
Я полетела в гостиную и открыла бар. Где они? Ага, вот, замечательный ликер «Барокко». В Россию этот напиток практически не поступает из-за его дороговизны: цена поллитровой бутылки едва не дотягивает до стоимости нашего «Жигуля». В Москве раздобыть «Барокко» можно только в магазине «Музей вина». Да и то там одна разновидность – миндальный, а у нас в баре их набралось более десяти, причем самых разных. Дело в том, что производитель «Барокко» Жан Делижанс мой хороший знакомый. Кроме «Барокко», Жан производит вполне приличное красное сухое вино, которое можно найти на полках дорогих супермаркетов. Жан частенько наведывается в Москву. Останавливается у нас в Ложкине и всегда привозит в подарок «Барокко». Нехорошо, конечно, идти в гости к пьянчужке с бутылкой, но, выпив, она станет разговорчивой, может быть, даже болтливой.
Ромашкина, услыхав, что ее телефон мне дала Оксана, мигом стала любезной:
– Слушаю, чем могу быть полезна?
– Видите ли, Леночка, – защебетала я, – разговор не телефонный. Можно подъехать?
Лена вздохнула:
– Только домой, после трех.
– Я вам не помешаю? Лучше на работе.
Ромашкина вновь издала тяжелый вздох:
– Там точно не дадут поговорить клиенты, медсестры. Нет, если дело такое деликатное, то домой. Пишите адрес.
Что ж, она права, в квартире болтать сподручнее, никто не будет мешать и влезать в разговор. Хотя, если у нее дети и муж…
Но Лена жила одна в крохотной, великолепно отделанной квартирке в районе Песчаных улиц. Я вошла в узенький коридорчик и восхищенно цокнула языком. Просто хоть присылай сюда корреспондента из журнала «Ваш дом». Вот ведь что можно сделать из обычной «хрущобы», если вложить в нее силы и средства! Сама когда-то жила в такой же – крохотная кухонька, прилегающая к ней семиметровая комната, потом «гостиная» и кукольный санузел. Но Лена сделала перепланировку, и из небольшого коридорчика вы попадали в просторный «пищеблок», битком забитый всяческими модными прибамбасами. Дорогая кухонная мебель, бар, высокие стулья, а каждый сантиметр, нет, даже миллиметр пространства нес функциональную нагрузку. Пол покрывала кафельная плитка, а еду Лена готовила на сверхсложном агрегате. Повсюду мигающие лампочки, какие-то ручки, рычажки и никаких конфорок. Даже непонятно, куда ставить кастрюльки.
Я вынула из пакета «Барокко». В глазах Лены появился блеск, и она удивленно произнесла:
– Такой вижу впервые.
– А вы попробуйте.
– Это нечто, – пробормотала стоматолог, смакуя первый глоток, – и где же берут сей божественный нектар?
– В магазине «Музей вина».
– Завтра же сгоняю туда, – сообщила Лена, допивая рюмку.
Я промолчала. «Надеюсь, дорогая, что, увидав его цену, ты откажешься от мысли купить этот ликер», – подумала я.
– В чем проблема? – повернула ко мне слегка порозовевшее лицо стоматолог.
Я произнесла заранее заготовленный спич. Работаю на телевидении, на одном из кабельных каналов, веду передачу о моде. Выгляжу вполне пристойно, но на хвост садятся молодые да резвые, вот и пришла пора сделать подтяжку. Кое-кто посоветовал обратиться в клинику на Семипрудной. Но идти просто так, наобум, не хочется. Моя молодость прошла при социализме, поэтому я твердо усвоила истину: врача должен порекомендовать кто-то из знакомых.
– Совершенно справедливо, – подтвердила Лена, – а то так натянут! Морду ведь не спрячешь. Ну сделает тебе хирург отвратный шов, удалив аппендицит. Неприятно, конечно, но можно одеждой прикрыть. А лицо все время на виду. Зачем тебе наша клиника? Конечно, не очень хорошо так говорить о месте, где работаешь, но у нас сплошные жопорукие собрались. Беда, а не специалисты. Бородавку могут убрать, массаж хороший сделают. А подтяжку!.. Ступай лучше в Институт красоты. Хочешь, дам телефончик чудесного хирурга?
Я отметила, что Лена, проглотившая уже четверть бутылки «Барокко», перешла со мной на «ты», и сказала:
– Мне советовали некую Розу Андреевну Шилову. Говорят, что она берет бешеные деньги, но люди уходят от нее с обновленными лицами.
Леночка побарабанила пальцами по красивой кружевной скатерти.
– Роза не хирург, но результаты у нее и впрямь сногсшибательные, бабы к ней так и рвутся. Она ухитряется омолодить без операции.
– Как это? – искренно удивилась я.
Леночка пожала плечами:
– Не знаю. Она, естественно, об этом не рассказывает. Но результат налицо. Приходит к ней пятидесятилетняя кошелка. Сама понимаешь, как ни старайся, а полтинник есть полтинник. Скажу тебе откровенно, всякие маски, кремы, массажи – это хорошо. Но не верь, если обещают, что таким образом избавишься от морщин. Неправда. Все процедуры затрагивают только верхний слой, а морщина формируется глубже. Исправить морду может лишь подтяжка. Если будешь за лицом тщательно ухаживать, операция попозже понадобится. Поняла?
– И при чем тут Шилова?
– Странное дело, – протянула Лена, – она крем делает и продает его, естественно. Состав никому не открывает, это ее «ноу-хау». Правда, предупреждает сразу, что помогает он не всем. Но уж если действует! Просто чудеса какие-то. Кожа белеет, пигментные пятна исчезают, «гусиные лапки» разглаживаются. Невероятно, но факт. Я сама у нее баночку купила для пробы. Одну – руки мазать, другую – физиономию. Не поверишь, но кожа на руках как у молодой стала, а на лице только слабый эффект получился. Видела Ирэн Фабер?
– Актрису из театра «Центр»?
– Ну да, сейчас сериал по телику идет «Убить, чтобы выжить», она там главную роль играет.
– Видела, конечно. Еще удивилась, как она похудела и помолодела.
– Это с ней Роза работала.
– Правда?
– Совершенно точно. Мой кабинет рядом с ее находится. Я иногда с разными клиентками сталкиваюсь. Ты не поверишь, какая эта Фабер была год назад. Я, когда впервые ее увидела, аж вздрогнула. На сцене-то они все красавицы, а в жизни… Кожа желтая, синяки под глазами жуткие, опухшая вся, «сеточка» на щеках, да и сама довольно упитанная, если не сказать толстая. Небось в корсет затягивалась на съемках. Стала к Розе ходить, просто преобразилась.
– Дорого, наверное, берет?
Лена кивнула:
– Если только крем покупаешь, то пятьсот баночка.
– Долларов?!
– Уж не рублей. Но она еще предлагает массаж. Наши считают, что именно в нем все дело. Первый курс – двадцать процедур. Кому-то одного хватает, кому-то два, а то и три раза повторять приходится. Но эффект!..
– А массаж сколько стоит?
Лена хмыкнула:
– С этим вопросом к ней, она сама цену назначает в зависимости от состояния кожи.
– Ты сама к ней не ходила?
– Она коллег не берет. Говорит, что нервничать начинает, руки дрожат. Знаешь, многие хирурги не могут оперировать знакомых и родственников.
Я кивнула. Слышала о таком.
– Только думается, что дело не в дрожащих руках, – засмеялась Лена. – Небось опасается, что наши узнают, как она работает, и переймут опыт.
– Роза эта, должно быть, богатая женщина.
– А то, – вздохнула Лена, – у меня отродясь столько денег не будет. Ты бы поглядела на ее машину! Закачаться можно. Я уж не говорю об одежде, драгоценностях, духах. Квартира у мадам на Кутузовском проспекте, дача… Чего только нет. Да и понятно. Она одинокая, ни мужа, ни детей, так что все на себя тратит.
– Значит, в деньгах не нуждается…
– Чтоб ты так всю жизнь нуждалась. Вчера в клинике собирали деньги на подарок. Катька Романцева ребенка родила. Народ у нас обеспеченный и в общем не жадный. Кто триста рублей дал, кто пятьсот.
Лена, обходившая врачей с подписным листом, заглянула и к Шиловой. Та вытащила из кошелька стодолларовую банкноту и спокойно протянула Ромашкиной со словами:
– Извини, дорогая, у меня только валюта, не успела разменять.
Лена машинально глянула на портмоне, увидела в нем тугую пачку «зеленых» купюр и спросила:
– Сколько сдачи дать?
– Ерунда, – отмахнулась Шилова, – все ваши.
Ромашкина не сумела сдержать завистливый вздох. Конечно, она сама хорошо зарабатывает, но вот так небрежно, походя выбросить сто долларов ей слабо.
– Одевается наша Розочка только в бутиках, – самозабвенно попивая ликер, сплетничала хозяйка, – обедать каждый день ездит в «Охотник», ресторан при Центральном доме литераторов, а там чашечка кофе на пятьдесят баксов тянет. Одним словом, похоже, денег ей девать некуда, вот и ломает голову, куда бы их рассовать.
– Я бы на ее месте начала коллекционировать предметы старины.
Лена засмеялась:
– Роза патологически не переносит, как она говорит, «старушечьи штучки». Тут недавно дядька приходил ко мне зубы себе делать, директор антикварного магазина. В благодарность за хорошую работу предложил:
– Хотите, приезжайте ко мне в магазин. За копейки отличные вещи можете купить. Некоторые старики такое сдают, что закачаться можно. Сами не понимают, чем владеют.
Лена любит безделушки, поэтому с удовольствием воспользовалась случаем и приобрела за бесценок несколько изумительных фарфоровых статуэток балерин. Желая похвастаться, она принесла одну на работу и показала в ординаторской. Врачи заахали, заохали. Такая красота! Надо же, сделано из фарфора, а кажется, что на танцовщице настоящие кружева. И тут появилась Шилова.
– Розочка, посмотри, какая прелесть, – кинулась к ней Вера Стеблова, операционная медсестра.
Косметолог сморщила нос:
– Господи, да мне от бабки ящики с таким барахлом достались в наследство. Все выкинула. Как, скажите на милость, из этих дырок грязь выковыривать?
– Но это же настоящая старина, – попыталась объяснить Вера.
Роза Андреевна только хмыкнула:
– Вещи должны быть новыми, чистыми и красивыми. Может, кому и нравится иметь дело с треснувшими тарелками и выцветшими тряпками, но только не мне.
Глава 6
Домой я приехала разочарованная. Похоже, что Роза яйца не брала. Вернее, на девяносто процентов это не Шилова. Дама отлично зарабатывает, родственников не имеет, коллекционированием не увлекается…
Продолжая размышлять на эту тему, я открыла дверь и увидела забившегося в угол мопса Хуча.
– Милый, ты почему прячешься? Натворил чего?
Но всегда приветливый Хучик сидел под стулом, понурив голову.
Не понимая, что случилось с собачкой, я сняла куртку, ботинки, и тут в прихожую, радостно лая, влетел Хуч. Я так и села. У меня глюки? Один Хучик с мрачной мордой забился под стул, другой весело вертится у меня под ногами, пытаясь облизать хозяйку.
– Как день провела? – поинтересовалась, выглянув из гостиной, Зайка.
– Ольга, – осторожно спросила я, – ты Хуча видишь?
– Да вот же он!
– А там тогда кто?
Зайка засмеялась и вытащила из-под стула еще одного мопса.
– Это Юнона, в обиходе Юня или Нюня. Она откликается на любую кличку.
Я уставилась на слишком толстую собачку:
– Ничего не понимаю.
– Часа два тому назад, – пустилась в объяснения Зайка, – к нам заявилась Агата Кроуль. Помнишь ее?
Еще бы, с Агаткой мы долгие годы проработали бок о бок в одном институте, преподавали иностранные языки. Я – французский, а Агата – немецкий. Она этническая немка. Ее дед и бабка, оба коммунисты, приехали в тридцатые годы в Москву по линии Третьего Интернационала. Была такая международная организация, объединявшая в разных странах тех, кто хотел строить светлое коммунистическое будущее. Супругам Кроуль не удалось ничего построить – в начале сороковых годов они оказались в лагере. Их сына Германа, отца Агаты, почему-то не тронули. Когда грянула перестройка, Герман, еще вполне бойкий мужчина, отыскал в городе Киль родственников и, прихватив Агату, отбыл на историческую родину. Мы с Агаткой переписываемся. Она, когда приезжает в Москву, останавливается у нас.
– Агата в Москве проездом, – вещала Зайка, поглаживая Юню. – У нее были билеты на самолет, который через пару часов улетел в Новосибирск. Она только завезла к нам мопсиху и умчалась.
– Ничего не понимаю, объясни толком.
– О, господи, – обозлилась Ольга, – повторяю еще раз, специально для самых тупых. Агата летит в Новосибирск.
– Зачем?
– Так в академгородке какой-то семинар по новой методике преподавания.
– Ну?
– Что, ну? Прямого рейса нет, Агата летела с пересадкой в Москве, понятно?
– Это да, но при чем тут мопс?
– Ей было не с кем оставить Юню в Германии, пришлось взять с собой. Но бедной собаке стало так плохо в самолете, что Агата не решилась тащить несчастную в Новосибирск, вот и приволокла к нам.
Теперь ясно. Мопсиху подсунули нам на передержку. Агата правильно рассудила: собакой больше, собакой меньше, в нашем случае роли не играет.
– Надолго она к нам? – поинтересовалась я, поглаживая дрожавшую Юнону.
– На две недели, – ответила Ольга. – Забилась в темный угол и трясется, даже есть не захотела.
Я потрогала плотно набитое пузо мопсихи.
– Ничего, вон какая жирненькая, ей не повредит денек-другой на диете посидеть.
– Муся, – завопила, влетая в холл, Маня, – тебя к телефону!
Я взяла трубку. Дребезжащий старческий голосок проговорил:
– Вы Дарья Васильева?
– Да.
– Та самая, что украла яйцо Фаберже у Рыкова?
Не желая продолжать разговор, я нажала на красную кнопочку. Ну вот, начинается. Теперь мне станут звонить всякие идиоты. Но телефон затрезвонил вновь. На этот раз трубку схватила Зайка.
– Меня нет, – трагическим шепотом просвистела я.
Ольга кивнула и спросила:
– Вам кого? Ага, сейчас. На! – и сунула мне трубку.
– Просила же не звать! – возмутилась я.
– Кого? Меня? Ничего не слышала, – отрезала Ольга.
Пришлось покориться.
– Простите, Дарья, – задребезжал в трубке старческий голос, – понимаю всю глупость моего звонка, но вы не можете взглянуть на это яйцо?
– Зачем? – обозлилась я.
– Там на самом верху есть узор из зеленых камешков, их всего двенадцать. Так вот, одиннадцать – цвета травы, а один – синий. Это маменька камешек потеряла, а папенька вставил другой, но не угадал, а может, не достал нужного изумруда.
Я быстро поднялась к себе в спальню, захлопнула плотно дверь и сердито спросила:
– Какого черта идиотничаете? Кто дал вам мой телефон?
– В газете «Улет» подсказали.
– Вот оно что, – разозлилась я, – больше не смейте мне звонить!
– Душенька, я очень старая, мне девяносто два года, – пробурчала бабка, – уж извините, коли побеспокоила.
– Хорошо, хорошо, только больше не звоните.
– Ну скажите, сделайте милость…
– Что?
– Вы брали яичко?
– НЕТ!!! – заорала я так, что задрожали стекла. – НЕТ!!!
– Ах, какая жалость, – заплакала старуха, – так надеялась, что оно у вас.
От неожиданности я спросила:
– Почему?
– Ну мы могли бы поменяться. Вы мне – яичко, а я вам… Выбор большой! Картину Репина, например, или серебряный кофейный сервиз… Не хотите?
– Вы коллекционер?
– Нет.
– Зачем вам яйцо?
– Ах, ангел мой, оно было талисманом нашей семьи.
– Вы мать Юрия Анатольевича Рыкова?
– Упаси бог! – вскричала дама. – Он сын Анатолия, который обокрал нас. Долгие годы мы считали яйцо исчезнувшим, естественно…
– Погодите, – перебила я говорившую, – вы кто?
– Амалия Густавовна Корф, – с достоинством представилась дама. – Вообще-то фон Корф, но уже давно приставку мы опускаем. Наш род…
– Постойте, яйцо принадлежало вам?
– Да.
– Но Рыков рассказывал о своей бабке-фрейлине, которая получила его в подарок от императрицы!
Собеседница неожиданно звонко, совсем не по-старушечьи рассмеялась.
– Бог мой, какое вранье! Юра, наверное, думает, что все Корфы уже покойники. Ан нет, я еще жива, скриплю потихоньку и такого рассказать могу. Фрейлина! Да его отец, Анатолий, служил в дворниках, как сейчас помню…
– Амалия Густавовна можно к вам приехать?
– Отчего нет, душенька?
– Но уже поздно.
– Э, милая, бессонница замучила, никакие лекарства мне не помогают, так что приезжайте.
– Говорите адрес.
– Так на одном месте всю жизнь живу.
– Но я-то у вас не бывала.
– И то верно, – опять по-девичьи звонко рассмеялась бабуся, – пишите, сделайте милость. Поливанов переулок, дом 8, квартира 3. Когда-то весь дом был наш, но случилось горе, революция эта…
– Уже еду.
– Милая, яичко прихватите, мы с вами поменяемся.
Я выскочила в холл и налетела на Зайку, которая несла миску с молоком. Белый фонтанчик взметнулся вверх и осел на блузку Ольги.
– Куда ты так несешься? – разозлилась девушка.
– А ты зачем с миской молока по дому бродишь?
– Хочу Юню покормить. Она сидит под стулом и сопит.
Я направилась к двери.
– Куда на ночь глядя? – проявила бдительность Зайка.
Я растерялась. Правду говорить не хочется, что соврать, не знаю.
– Машину в гараж решила загнать.
Ольга не выказала никакого удивления и, присев на корточки, засюсюкала:
– Юнечка, выползи, на. Это вкусно, пей!
Поливанов переулок прячется в районе Старого Арбата. Остались еще там дома, возведенные в XIX веке. Амалия Густавовна и жила в одном из таких строений. Подъезд поражал великолепием. Я ожидала увидеть обшарпанные стены и скопище табличек с фамилиями жильцов, но коммуналки, очевидно, расселили, и в квартиры въехали богатые люди, потому что холл потрясал. Пол был выложен нежно-зеленой плиткой, с ним гармонировал сочно-зеленый цвет стен. На мраморных ступенях широкой, отмытой добела лестницы лежала красная ковровая дорожка, которую придерживали начищенные латунные прутья. В вестибюле у подножия лестницы стояли огромные напольные вазы, из них торчали букеты искусственных цветов.
– Вы к кому? – раздался голос.
Я невольно вздрогнула, повернула голову и заметила в углу, почти под лестницей, парня в черной форме, сидящего за письменным столом.
– В третью квартиру.
– К хозяйке, значит, – улыбнулся секьюрити, – второй этаж.
– Почему к хозяйке? – удивилась я.
Охранник хмыкнул:
– Так ей раньше, еще при царе, весь дом принадлежал. Она об этом всегда рассказывает. Бойкая такая бабуся, не подумаешь, что ей девяносто лет. Больше семидесяти не дать.
Я поднялась по роскошной лестнице на второй этаж. По мне, так, что семьдесят, что девяносто, – это уже глубокая старость. Вот двадцать и сорок – это существенная разница, а стукнуло тебе восемьдесят или сто, разобраться уже невозможно.
На втором этаже было три двери, все обитые розовой лакированной кожей. Я ткнула пальцем в кнопку звонока и услышала слабое «бом, бом». Залязгали запоры, и на лестничную клетку высунулась крохотная старушка, похожая на белую мышку.
– Вы Даша?
Я кивнула и вошла в темноватую прихожую, где сильно пахло пылью.
– Раздевайтесь, – радостно предложила бабуся, – сейчас чаю попьем, а еще лучше кофе со сливками. Не возражаете?
– Какая у вас дверь красивая! Розовая…
– Отвратительная, – рассердилась Амалия Густавовна, – прежняя была намного лучше. Из цельного мореного дуба, я ее с трудом открывала, и замки стояли от «Файна». В 1916 году врезали, а они как новенькие. Вы слышали о «Файне»?
– Нет.
– Да, действительно, откуда, молода слишком. А эту дверь мне купили соседи. Они богатые люди и хотели, чтобы лестница выглядела прилично. По-моему, сейчас она стала кошмарной, но им нравится. Простонародье обожает блеск и цыганщину.
Продолжая тарахтеть, она пошла в кухню.
– Принесли яичко? – с детской непосредственностью поинтересовалась бабуся, сев за круглый стол.
– Амалия Густавовна, я его не брала.
– Ах, какая жалость, – запричитала старушка, – так сначала обрадовалась, так понадеялась. Вы мне яйцо, а я вам сервизик. Смотрите, какой замечательный, может, передумаете?
– Откуда вы про меня узнали и что это за история с яйцом, дворником и кражей?
В лице Амалии Густавовны мелькнуло нечто похожее на злорадство, и она принялась обстоятельно рассказывать о делах давно минувших дней.
Родилась Амалия в этом самом доме в 1907 году. Ее отцу Густаву фон Корфу принадлежало все здание. Потом случилась Октябрьская революция…
Как это вам ни покажется странным, но Густава, его жену Марту и дочь Амалию репрессии не коснулись. То ли о них забыли, то ли посчитали безобидными, бог знает, отчего так вышло, только жили они по-прежнему на Арбате. Правда, от всего дома им оставили лишь одну квартиру, но других-то дворян вообще отправили на лесоповал. Фон Корфы не только остались живы, но им удалось припрятать многое из семейных ценностей – картины, иконы, посуду, кое-какие украшения. На улице они старались ничем не выделяться среди прохожих. Густав носил картуз и не слишком ладный костюм, Марта имела скромное пальто без остромодной тогда чернобурки, а Амалия, сначала пионерка, потом комсомолка, надевала полосатые футболочки и начищала зубным порошком парусиновые тапочки. Домой девочка никого из друзей не звала.
– Папа очень болен, – объясняла она одноклассникам, – он шума не выносит.
То же самое говорила коллегам Марта, работавшая скромным библиотекарем.
– Муж, к сожалению, из-за болезни стал нелюдимым, все его раздражают.
Короче говоря, в их квартире никто из посторонних не бывал. Но Густав был абсолютно здоров. Фон Корфы просто не хотели, чтобы любопытные глаза ощупывали мебель, картины и иконы. Но самым ценным в их доме было яйцо работы Фаберже. Густав подарил его Марте в 1907 году на Пасху, специально заказал мастеру, заплатив немалые деньги. Через десять лет случилась маленькая неприятность – один из изумрудиков, украшавших верхушку, потерялся, и Густав снова обратился в ту же мастерскую. Уже грянула революция, ювелиры сворачивали дело, нужного изумруда у них не оказалось, и на пустое место вставили сапфир. Так яйцо и осталось с «отметиной». Марта очень дорожила подарком и считала его семейным талисманом.
– Видишь, какое оно красивое, – показывала она раритет маленькой дочери. – Вырастешь, береги его, помни: пока яичко с тобой, все беды отлетят.
Так Амалия и выросла, сохранив наивную детскую уверенность в волшебную силу безделушки.
Густав скончался в 1941 году, Марта пережила его на десять лет. Амалия осталась одна.
